* * *
Ингеборг и Хоо стояли на берегу. Вокруг клубился туман, серебристо-белый в рассеянном солнечном свете. У их ног тихо плескался Каттегат.
- Мне пора, - сказал Хоо. - Надо уплыть, пока туман не рассеялся, а то меня могут увидеть.
Хоо должен был вывести "Хернинг" в открытое море, дойти на корабле до северного побережья Швеции и там разбить его вдребезги о прибрежные скалы: нельзя было оставлять обломки "Хернинга" там, где их мог кто-нибудь опознать. А потом серый тюлень Хоо поплывет к родным скалам острова Сул-Скерри.
Ингеборг обняла Хоо, не замечая, что от него воняет рыбой, не замечая и того, что неприятным запахом пропитывается ее платье. Она спросила сквозь слезы:
- Увидимся ли когда-нибудь?
Хоо грузно подался назад, от удивления он наморщил лоб и разинул рот:
- Девушка! Зачем тебе со мной видеться? Почему ты этого хочешь?
- Потому что ты добрый, - пробормотала Ингеборг, - и заботливый, ласковый. В этом суровом мире и вдруг столько доброты… Или не в этом мире? В другом?
- А что, если бы ты перешла в наш мир? Нет, Ингеборг, морская стихия - наша разлучница. - Хоо вздохнул.
- Но ведь ты мог бы иногда приплывать сюда? Если у нас с Нильсом все пойдет так, как мы рассчитываем, я, наверное, поселюсь где-нибудь на острове или куплю земельный участок на берегу…
Хоо взял ее за плечи и посмотрел ей в глаза.
- Так, значит, ты одинока?
- Не я, а ты.
- И ты думаешь, что мы с тобой… Нет, моя радость. Тебе уготована одна судьба, мне же совсем другая.
- Но прежде чем рок нас поразит, мы…
- Нет. Конечно.
Хоо замолчал. В воздухе плыл туман, громче стал слышен плеск волн.
Наконец Хоо медленно, с трудом подбирая слова, сказал:
- Очарование смертной женщины - вот что я полюбил в тебе. Я ведь провижу судьбы. В твоей судьбе все очень смутно, неясно, я почти ничего не различил, но, вглядываясь в твое будущее, я вдруг почувствовал страх. Да-да, каким-то странным, неведомым ветром вдруг повеяло от твоей судьбы. - Хоо отступил на шаг назад. - Прости, - сказал он и вдруг выставил вперед огромные руки, как будто пытаясь отстраниться от чего-то страшного. - Не надо мне было этого говорить. Прощай, Ингеборг.
Он повернулся и тяжело зашагал прочь. Уже почти скрывшись в тумане, Хоо крикнул:
- Когда настанет время дать жизнь моему сыну, я буду думать о тебе!
Шаги Хоо замерли вдали. Потом послышался всплеск - он нырнул в море. Когда туман рассеялся, корабль был уже у самого горизонта.
* * *
Настоящего прощания так и не получилось. Настоящее прощание было раньше, еще в море, до того как "Хернинг" бросил якорь для последней стоянки у туманного берега. Ингеборг и Нильс еще долго стояли у моря и глядели на корабль, уносивший их возлюбленных на север, пока когг не скрылся из виду. Небеса широко распахнулись над морским простором, море заблестело, поймав первые проблески вечерней зари, вдали мелькало черное пятнышко - в небе парил баклан.
Нильс первым вернулся к действительности:
- Ну, пора в путь. Иначе не доберемся в Альс до темноты.
Они решили заночевать в хижине Ингеборг. Если за время отсутствия хозяйки домишко окончательно развалился, оставалось просить отца Кнуда приютить их до утра. На другой день предстояло возвращение в земной мир. Хорошо еще, что на первых порах Ингеборг и Нильса ждали встречи с земляками, а не с чужими незнакомыми людьми.
Они побрели по дороге. Под ногами поскрипывал песок. Прошло довольно долгое время, прежде чем Ингеборг заговорила:
- Вот что, Нильс. Все разговоры о нашем деле буду вести я. Ты не умеешь лгать.
- Да уж, особенно тем, кто мне доверяет.
- Вот именно. А потаскушка предаст и глазом не моргнет.
Она сказала это так грубо, что Нильс даже остановился посреди дороги и устало обернулся, чтобы поглядеть на Ингеборг. Но она упрямо смотрела себе под ноги на дорогу.
- Я не хотел тебя обидеть, - поспешил Нильс загладить допущенную бестактность.
- Конечно, - бесстрастно ответила Ингеборг.
- Все равно, не тебе меня судить. Пока что лучше придержи язык. До тех пор, пока не перестанешь о ком-то там мечтать.
Нильс покраснел.
- Да, я тоскую по Эяне. Потому что разлука с ней невыносима и… - Нильс вздохнул и замолчал.
Ингеборг немного смягчилась. Заплетая на ходу косу, она примирительно сказала:
- Погоди, вот пройдет какое-то время, и будешь ты у нас всему голова, как и подобает мужчине. Но в Хадсунне ты никого не знаешь, а у меня там полным-полно знакомых. Наверняка мы найдем в Хадсунне людей, которые за пустячную золотую безделушку с радостью нам помогут и не станут приставать с расспросами. А мы уж выведаем у них, к кому из сильных и влиятельных людей прежде всего следует поискать лазейку. Мы ведь обо всем этом уже не раз говорили, так?
- Ну Да.
- Между нами не должно быть никаких недомолвок, никаких недоразумений. - Ингеборг засмеялась, но смех прозвучал невесело.
- Наверное, даже в Волшебном мире не найдется ничего более диковинного и невероятного, чем предприятие, которое мы затеваем.
Еле передвигая ноги от усталости, Ингеборг и Нильс брели по дороге на юг.
Всего в нескольких лигах от далматинского побережья за пологими холмами поднимались высокие горные вершины. На северо-востоке области проходил горный хребет Свилая Планина, служивший естественным рубежом владений жупана Ивана Шубина, защитника и правителя скрадинской жупании. Замок правителя находился не в центре области, а в южной ее части, близ маленького городка Скради на, от которого было недалеко до Шибеника, крупного морского порта и резиденции хорватского бана. Объяснялось это отчасти тем, что Скрадин представлял собой наиболее крупный город во всей жупании Ивана Шубина, отчасти и тем, что в случае вражеского нападения из Шибеника всегда могла прийти на подмогу армия или городская стража. Но и в самом Скрадине имелась военная охрана, правда, немногочисленная. Без нее было не обойтись, ведь со всех сторон город окружали дремучие леса, которые простирались по горным склонам насколько хватало глаз, и населявшие окрестные земли мирные крестьяне нуждались в постоянной военной защите. Жизнь в Скрадине была совсем иной, нежели на хорватском побережье с его шумными портовыми городами, где что ни день приходили и уходили корабли, приезжали и уезжали заморские гости. В Скрадине жизнь шла по старинке.
Священник отец Томислав казался живым воплощением хорватской старины. Он шел по улицам Скрадина, шагая неожиданно бодро и быстро, несмотря на то, что священник был дородным, даже грузным человеком. В руке он сжимал дубовый посох, который вполне мог послужить грозным оружием, если бы кому-то вдруг вздумалось напасть на священника. Грубая ряса из домотканой полушерстяной материи, задевавшая краем старые пыльные башмаки, обтрепалась и была заштопана во многих местах. На поясе у отца Томислава висели четки, которые мерно раскачивались при каждом шаге священника, четки были очень простой работы - их выточил из дерева местный крестьянский парень. И лицо у отца Томислава было простое, как эти четки, широкоскулое крестьянское лицо с крупным носом и маленькими глазами. Седые волосы уже поредели, зато густая окладистая борода спускалась почти до пояса. Руки у священника были большие и мозолистые.
Когда отец Томислав шел по улицам, люди выходили из домов, спеша поклониться священнику, сказать слова приветствия, он же в ответ лишь бормотал что-то невнятное глуховатым низким басом. Но с детьми отец Томислав был неизменно ласков и никогда не проходил мимо - обязательно останавливался и гладил по головкам сбегавшихся отовсюду ребятишек.
Иные из скрадинских жителей, подойдя к священнику, спрашивали, не слыхал ли он чего-нибудь о чужаках, которых недавно поймали в реке, не опасны ли эти странные создания и почему у них такой диковинный вид.
- Придет время, обо всем узнаете, если Богу будет угодно, - отвечал отец Томислав, не останавливаясь. - Пока что нет никаких причин бояться этих созданий. Помните, что наши святые, наши небесные заступники, не дадут нас в обиду.
Отец Томислав подошел к замку скрадинского жупана. Стоявший у ворот стражниц передал ему просьбу Ивана Шубича: дескать, господин жупан просит священника пожаловать наверх, в Соколиную башню.
Томислав кивнул и быстро зашагал через мощенный булыжником двор замка, направляясь к высокой угловой башне.
Замок представлял собой довольно большую крепость, стены которой были сложены из светлого известняка с местных карьеров. Построен он был более ста лет тому назад. Ни оконных стекол, ни мраморных каминов и роскошного убранства в залах замка не было. Над его северной стеной высилась дозорная башня, где под самой крышей находилась особая комната, из которой открывался вид на все окрестности. Башня называлась Соколиной, потому что из ее окон выпускали на охоту соколов и ястребов. Сюда, в Соколиную башню, жупан приглашал тех, с кем хотел поговорить с глазу на глаз, без свидетелей.
Томислав поднялся наверх по винтовой лестнице и, тяжело дыша, остановился у окна. Некоторое время, пока не отдышался, он глядел на открывавшийся с башни вид окрестностей. Внизу была будничная суета, спешили куда-то слуги и ремесленники, по улицам бродили собаки и домашняя птица, слышался говор, шаги, звон металла; чуть дальше видны были струйки дыма из труб, пахло свежеиспеченным хлебом. Еще дальше простирались поля и нивы, спелые золотые хлеба волновались под ветром. В синем небе проплывали редкие и легкие белые облака. Над башней хлопали крыльями вороны и голуби, носились грачи и дрозды, высоко в небе разливалась песня жаворонка. В южной стороне к городу подступала зеленая зубчатая стена леса, за которой уже ничего не было видно, лишь мерцало вдали голубым блеском озеро.
Взгляд отца Томислава побежал вдоль берега Крки. Ниже Скрадина в нее впадал приток, а примерно в миле от замка над берегом Крки зеленел яблоневый сад, который со всех сторон был огорожен плетнем, чтобы свиньи не поедали падалицу, а крестьянские мальчишки - яблоки с ветвей. Томислав заметил блестевшие на солнце копье и шлем: по ту сторону ограды яблоневого сада стоял на часах стражник. И еще несколько стражников сторожили яблоневый сад, они находились снаружи, за плетнем. Под яблонями сидели пойманные в реке неизвестные существа.
Священник услышал шаги на винтовой лестнице и обернулся. Вошел жупан. Иван Шубич был высок ростом и уже не молод. Черты лица у него были резкие, левую щеку и губы изуродовал глубокий шрам от сабельного удара. Черные, с сильной проседью волосы достигали плеч, борода была коротко подстрижена. Одет жупан был, как обычно, в вышитую рубаху и заправленные в сапоги штаны, на поясе висел кинжал. Никаких украшений Иван Шубич не носил.
- Да поможет тебе Бог в твоих трудах, сын мой, - сказал Томислав, благословляя жупана. Этими же словами он благословил бы и любого бедняка на улице.
- Ваша помощь мне также нужна, - неожиданно ответил Иван Шубич.
Тут Томислав увидел, что вслед за жупаном по лестнице поднялся капеллан замка, неулыбчивый, изможденный отец Петр. Томислав не без труда подавил раздражение. Священники сухо раскланялись.
- Так что, можете вы дать мне совет? - спросил Иван.
Томислав почувствовал волнение, которое, к его досаде, оказалось более сильным, чем ему хотелось бы.
- Да. А может быть, нет. Не знаю. Мой рассудок не в состоянии так быстро постичь все происшедшее, - ответил он.
- Не удивительно, - съехидничал отец Петр. - Я предостерегал вас, сын мой, - обратился капеллан замка к жупану, - только понапрасну время теряем, не стоило посылать гонца за… за пастырем, который ведает приходом где-то в лесной глуши! Не взыщите, отец Томислав, но и вы, положа руку на сердце, должны признать: разобраться в этом деле под силу только ученым людям, самому бану или даже наместнику его величества короля.
- В последнее время он не баловал нас своим вниманием, - заметил Иван. - Меж тем у нас тут более сотни загадочных пришельцев, и всех их нужно кормить и сторожить. Для нас это чрезвычайно обременительно, не говоря уже о том, что их присутствие в Скрадине вызывает день ото дня растущее беспокойство народа.
- Что вам удалось узнать в Шибенике? - поинтересовался Томислав.
Иван пожал плечами:
- Лишь то, о чем я сообщил вам в письме. Вы получили его вчера вечером по приезде в Скрадин. Известно, что у самого берега обнаружили совершенно разбитый корабль. Судя по виду, он пришел откуда-то издалека. Найденные на корабле и в море мертвые тела с виду такие же, как эти пленники. Кроме того, там были и убитые итальянцы, вероятно венецианцы. Должно быть, между итальянцами и этими странными созданиями произошло сражение. Я узнал все это от подчиненных сотника. Сам же сотник предпринял весьма разумные меры, чтобы не допустить распространения сведений об этих событиях. Тела убитых тайно были преданы земле, солдатам строго запрещено распускать какие-либо слухи. Молва, конечно, пойдет, тут ничего не поделаешь, но будем надеяться, что слухами все и ограничится, а через некоторое время они сами собой прекратятся.
- Э, только не у нас, - пробормотал отец Петр, поглаживая длинную белокурую бороду. Другой рукой он беспокойно перебирал четки.
- Верно. Однако не так уж много торговцев ездит через наш Скрадин, - сказал Иван. - Я послал в Шибеник гонца с просьбой о помощи. Надо, чтобы прислали для пленников еды, и стражу необходимо усилить. Ответа до сих пор нет. Вне всякого сомнения, сотник уже получил мое письмо и, наверное, поехал с этим письмом к бану Павлу, чтобы получить от него указания, как быть. Пока бан не сделает распоряжений, сотник остережется предпринимать что-либо на свой страх и риск. Стало быть, придется пока что мне одному нести это бремя. Поэтому я и решил спросить совета у отца Томислава: что мне с ними делать?
- Хорошего советчика нашли! - с издевкой сказал Петр.
Томислав помрачнел и крепко сжал в руке дубовый посох.
- Ну а вы что можете предложить? - спросил он капеллана.
- Убить их. Самое верное дело, - сказал отец Петр. - Уж не знаю, люди они или нелюди, а вот то, что они не христиане, это ясно. Они не исповедуют западно-католической веры, хотя один из них и знает, кажется, по-латыни. Не признают они и нашего славянского богослужения по римскому обряду, не являются и приверженцами греческой веры. Более того, они даже не еретики-богомолы, не иудеи и не язычники!
Отец Петр возвысил голос, каждое его слово гулко отдавалось от голых каменных стен. На лбу капеллана выступила испарина.
- Бесстыдные твари! Срам не прикрывают, совокупляются на глазах у людей без всякого стыда! Даже язычникам свойственна известная стыдливость, даже они признают святое таинство брака. А у этих нехристей нет ни жрецов, ни священников. Для них вообще нет ничего святого, они и слыхом не слыхали, что бывают богослужения, молитвы, церковные обряды. У них нет ничего, хоть сколько-нибудь похожего на религию.
- Если это так, - сказал Томислав, - что ж, значит, прегрешения и пороки в конце концов погубят их род. Но наш долг как христиан и служителей Господа наставить их на истинный путь.
- Ничего не получится, - убежденно возразил отец Петр. - Они животные, у них нет души. А может быть, они даже хуже животных. Может быть, они явились из преисподней, от дьявола…
- Мы должны знать это наверняка, - решительно сказал Иван.
Капеллан схватил его за локоть:
- Сын мой, разве позволительно нам подвергнуться страшной угрозе - быть навеки проклятыми и лишиться бессмертия души! Эти твари навлекут на нас гнев Господень! Святая глаголическая церковь в осаде, со всех сторон ее окружают враги. Папа Римский не желает стать ее заботливым пастырем, православная церковь Сербии - наша противница, а богомилы, эти пособники дьявола!..
- Довольно! - Иван Шубич отстранил капеллана. - Я попросил отца Томислава приехать в Скрадин и посмотреть на тех, кого мы поймали, потому что хочу знать, какое мнение о них составит себе здравомыслящий человек. Сколько раз нужно объяснять это вам, отец Петр? Мы с отцом Томиславом знакомы не один день, у меня нет ни малейших сомнений в его опытности и высоком уме, хоть отец Томислав и слывет чудаком. Он не какой-нибудь невежда, а ученый человек, не забывайте, что он получил образование в Задаре и служил у самого епископа. К тому же отец Томислав живет в задруге, а тамошние крестьяне знают толк в ведовстве и больше, чем где-либо в других местах, подвержены дьявольскому искушению. И сам отец Томислав когда-то…
При этих словах старый священник переменился в лице так страшно, что храбрый воин Иван Шубич запнулся и, не докончив фразы, смущенно сказал:
- Удалось ли вам что-нибудь выяснить, отец Томислав?
Сельский священник некоторое время не отвечал - он должен был прежде преодолеть охватившее его волнение. Когда Томислав заговорил, голос его был усталым и равнодушным:
- Пожалуй, да. Отец Петр сразу обратился к вождю неведомых пришельцев, так как заметил, что тот немного знает по-латыни. Этого не следовало делать. Вождь преисполнен сознания своего высокого достоинства и глубоко страдает. Он страдает от ран, но еще сильней мучает его страх за судьбу своих подданных. А он, вождь, сейчас в положении раба, которым помыкают все кому не лень. Люди насмехаются над обычаями его соплеменников, хотя эти нравы никому не вредят, разве что, пожалуй, им самим… Так чего же вы хотите? Разумеется, вождь с негодованием отвернулся и не желает вести какие бы то ни было разговоры. Господин жупан, лучшее, что вы можете сейчас сделать, это послать к ним лекаря, который пользует ваших солдат, надо оказать помощь больным и раненым.
- Ну, хорошо, так у вас все-таки состоялась беседа с этим вождем? Что он сказал? - спросил Иван.
- Я узнал не слишком много. Но, по моему твердому убеждению, дело не в том, что он хотел что-то утаить. Его познания в латинском языке весьма скудны, слова он произносит на свой лад, так что я с трудом его понимаю. Признаться, - Томислав усмехнулся, - и моя латынь оставляет желать много лучшего, потому-то дело и идет так туго. Но, главное, мы с ним настолько чужды друг другу, настолько разные, что о взаимопонимании просто не может быть речи. Да и времени у меня было всего час или два. Однако он сразу же заявил, что его народ пришел к нам не воевать, а искать пристанища на дне моря.
Иван Шубич и капеллан не очень удивились этим словам, потому что внешний вид пленников однозначно говорил о том, что они живут в воде. Томислав продолжал: