7
Автобус ехал и ехал, иногда останавливаясь, чтобы посадить очередного пассажира. Их набралось уже много, и казалось, что не все поместятся. Но дети теснились, и местечко высвобождалось, вполне достаточное, чтобы новичок мог притулиться. Потом автобус трогался с места, и через неуловимое количество времени оказывалось, что и тесниться особо-то и не надо – вот там пустует место, а вот здесь и вообще целое сиденье свободно – хочешь садись, хочешь ложись, хочешь в окно смотри.
Любочка привставала со своего места, вытягивала шею, проверяла, как устроились ребята. Иногда просила водителя остановиться там, где их ожидал очередной маленький пассажир, настолько маленький и неприметный, что сидящий за рулем случайно его не замечал.
Город постепенно опять сходил на нет. Оживленные кварталы остались позади. Широкие магистрали сузились сначала до двуполосных, а затем и вовсе однополосных дорог, на которых автобус бы никак не разъехался со встречной машиной, попадись ему такая. Но на узких дорогах почти никого, лишь редкие прохожие да велосипедисты. А уж с ними автобус вполне успешно мог разминуться. Разве что скорость пришлось замедлить совсем до черепашьей.
Водитель поглядывал в зеркало заднего вида, замечая, что его пассажиров всё больше и больше охватывает сон. Галдеж стих. Лишь иногда сквозь шум мотора прорывался чей-то разговор, но слов не разобрать.
К тому времени, когда автобус выехал из города, все заснули. Даже Любочка положила голову на плечо соседки, умаявшись следить за посадкой в автобус и рассадкой пассажиров. Ведь она была очень маленькая. Но ее помощь водителю больше не требовалась. Всех, кого нужно, они взяли, а тот, кто не захотел, тот остался в городе.
Багровые отсветы Фудзиямы, непрерывно извергающей лаву, постепенно расплылись в ровный красноватый отсвет, который мягко окутал окружающий мир. Незаметно закончилась асфальтированная дорога, а затем и бетонка, и колеса автобуса зашуршали по песку с проплешинами плоских камней. Небо приобрело глубокий фиолетовый оттенок, и казалось – присмотрись внимательнее и увидишь звезды.
– Достаточно, – тихо сказала Любочка.
Водитель остановил автобус, выключил двигатель. Обернулся к девочке. Больше в салоне никого не было.
– Тебе не холодно? – спросил он.
– Нормально, – Любочка улыбнулась. – Вот и всё. Будете смотреть?
– Нет, – он вновь повернулся, поглядел на пустыню. – Удачи тебе. Всем вам – удачи.
Но ему никто не ответил.
Тьма сгустилась настолько, что пришлось включить фары. Водитель развернул пустой автобус, и в лучах вдруг возникла человеческая фигура. Он притормозил, открыл дверь в салон, и женщина вошла внутрь. Осмотрелась, будто ожидая кого-то увидеть. Затем устало опустилась на сиденье. По случайности именно на то, которое занимала Любочка, отметил про себя водитель. Он достал из кармана сигареты, прикурил две и одну протянул женщине.
– Не можешь отвыкнуть? – улыбнулась она, но сигарету взяла, затянулась. – А ты водку с окурком когда-нибудь пил?
– Это как?
– Ну, загасить окурок в водке и выпить.
Он покачал головой. Они молча курили, и вот в небе возникла яркая звезда. Она медленно опускалась, а небо около нее расцвечивалось в синеватые оттенки. Тишина нарушилась нарастающим гулом.
– Надо ехать, – сказала женщина. – Еще не хватало, чтобы они нас тут заметили. Представляешь? В автобусе?
Мужчина выбросил окурок и повернулся к женщине.
– Почему они не захотели остаться с нами? Стать такими же, какими стали мы? – спросил он.
– Здесь им будет лучше, – женщина посмотрела в окно на фиолетовое небо. – Ведь с ними будут лучшие… из людей. Лучшие из лучших.
8
Марс был красным.
Это являлось такой же очевидностью, как и то, что Волга впадает в Каспийское море. Если бы не одно но. Он видел Марс собственными глазами с высоты двухсот километров. Красная планета нависала над ним, хотя можно было сказать, что она расстилалась под ним – точкой отсчета здесь, на орбите, являлся он и только он. Пуповина, связующая с кораблем, разматывалась. Тишина прерывалась треском в наушниках – не техническая необходимость или небрежность, сколько психологическая уловка конструкторов. Самое страшное в бездне – ощутить одиночество.
Планета медленно поворачивалась. Линия терминатора ползла по красному, сморщенному от древности боку. Разреженная атмосфера придавала деталям рельефа графическую четкость. Без полутонов. Совсем не так, как на Земле. Земля не только голубая – еще одна очевидность, в которой ему удалось убедиться собственными глазами, – она живая. Это поразительное ощущение, которое значило именно то, что значило – без метафор и красивостей. И которое чертовски трудно объяснить кому-то, кто не висел над ней в открытом космосе. От этого попахивало мистикой. Ноосферой Вернадского. В атмосфере и на поверхности постоянно что-то рождалось, возникало, исчезало. Поляк Станислав Лем не случайно придумал Солярис – разумный океан, управляющий планетой. Он не знал, разумна ли Земля, но в том, что она живая, – не сомневался.
Здесь – другое. Марс мертв. Мертв не изначально, а как огромное доисторическое животное, что когда-то бороздило пространство вокруг Солнца, подставляя ему для обогрева морщинистые бока, чей срок однажды вышел, и оно оцепенело от вечной стужи смерти.
– Командир, командир, говорит "Заря", вы меня слышите?
Только сейчас он сообразил, что в наушниках уже давно раздается этот голос.
– "Заря", слышу хорошо. Всё идет штатно.
– Алексей Архипович, разве так можно? – укоризненно и совсем по-домашнему.
– Простите, Валечка, засмотрелся на эту красотищу. Как остальная группа?
– Готова к выходу, командир, – голос Николая. – Что с погодой?
– Минус двести сорок на теневой стороне корабля, плюс сто шестьдесят на солнечной.
– Терпимо. Над Землей пожарче было, – это уже Татьяна. – Зонтик брать?
– На Марсе осадки в виде дождя и снега не ожидаются, – хорошо поставленным голосом диктора Гостелерадио произнесла Валентина. – Погода без изменений на миллион лет.
Смех.
Смех это хорошо. Настроение у всех приподнятое. Даже двухдневное радиомолчание Земли не так действует на нервы. Неприятность. Бывает. В таких делах, как на море – всё, что может сломаться, сломается обязательно. И это не только о технике. Но экипаж держался. У него даже появилась страшноватая мысль: исчезни человечество в атомной войне, они всё равно продолжат выполнять программу экспедиции. Пусть без всякой надежды на возвращение.
Что только в голову не лезет. Алексей Архипович ухватился за пуповину страховочного фала и развернул себя к кораблю.
Когда он впервые увидел "Белого Лебедя"? В 1965-м? Да, когда он уже был кандидатом на участие в экспедиции. Лунной экспедиции, как они думали тогда. Ведь нужно было опередить американцев с их Вернером фон Брауном и "Сатурном". То, что возвышалось на стартовом столе, превосходило всякое воображение. Именно тогда у него мелькнула мысль, что на такой ракете и на Марс запросто махнуть можно. И вот, надо же… Ее так все и называли – "Белый Лебедь". Только в официальных рапортах и докладах она проходила как Н-1.
– Нравится? – спросил их тогда Сергей Павлович.
– Очень! – чуть ли не хором ответили они. – Хоть сейчас полетим! На Луну!
Королев тогда ничего не ответил. И только Гагарин рассмеялся. Он знал. Он тогда точно знал.
9
Тяжелый межпланетный корабль "Заря" с экипажем из семи человек завершил первую часть долгого путешествия и вышел на орбиту Марса, превратившись в первую в истории космических исследований орбитальную станцию другой планеты Солнечной системы.
Здесь всё было первым. Успешный запуск трех кораблей совершенно нового типа. Монтаж на орбите Земли межпланетного корабля. Сама экспедиция к Марсу. Одновременное присутствие на орбите семи космонавтов. Выход космонавтов в открытый космос. Первые женщины-космонавты. Андрей Комаров даже шутил, что из-за одновременного старта Валентина и Татьяна могут только вдвоем претендовать на звание первой женщины в космосе. А сколько на этом пути первых оказалось космических камней и каменищ, споткнуться и упасть на которых ничего не стоило!
Алексей Архипович смотрел, как из люка одна за другой выплывают упакованные в скафандры фигуры, и вспоминал, что при первом выходе, когда им предстояло лишь освоиться в открытом космосе, ощутить на себе – каково парить в безвоздушном пространстве над планетой, они споткнулись именно о такой камень. Предполагалось, что основной проблемой, с которой могут столкнуться космонавты, станет головокружение, потеря ориентации. В земных условиях подобное казалось разумным – представьте, вы оказались на высоте ста двадцати километров над Землей. Тут и самый закаленный летчик почувствует себя неуютно. Одно дело, когда ты в стальной капсуле корабля, и совсем другое – в скафандре. Но опасность подстерегала их не на выходе, а на входе. Когда они вдоволь накрутились в пустоте, оказалось, что скафандры раздуло, и они не могут протиснуться обратно в шлюз. Их тогда было трое, как и сейчас. Он, командир, бортинженер Андрей Комаров и пилот Николай Пацай. Первые люди, совершившие выход в открытый космос. Если бы не смекалка, они могли остаться в космосе навсегда, погубив заодно экспедицию.
– О чем задумался, командир? – в наушниках зашуршал голос Николая.
– Считаю, сколько раз мы первые в этой экспедиции, – сказал Алексей Архипович.
– Думаешь, за каждое по герою дадут? – Андрей. – Тогда придется операцию делать – грудь расширять.
– Это зачем? – не понял Николай.
– Ну как же, медали вешать, – засмеялся Андрей. – А то ли еще будет таких первых.
– Разговорчики в строю, – пробурчал Алексей Архипович, – лучше посмотрите на эту красотищу. Марс под нами.
– Завидуем вам, – это Анатолий. – Из иллюминатора вид не тот.
– Ничего, мы свое нагоним, – звонким голосом, который не мог испортить шипением и микрофон, сказала Таня. – Приступайте к осмотру посадочного комплекса.
– Есть, товарищ вахтенный, приступаем к осмотру, – отрапортовал Алексей Архипович.
Да, им предстояло еще много чего первого. Отстыковать посадочный комплекс и осуществить первую высадку человека на Марс, совершить первый выход человека на поверхность другой планеты, и там, в красной пустыне превратить комплекс в поезд из пяти платформ, на котором они совершат длительное, длиной почти в земной год, путешествие по поверхности древней планеты.
10
– Помнят руки, помнят, – бормотал Андрей, отвинчивая крепления кожуха, под которым размещалась панель тестирования системами "Антея". Бортовые датчики показывали, что посадочный комплекс перенес путешествие без сбоев, теперь предстояло проверить это более тщательно.
Какой он огромный! Ему, привычному к тесноте посадочных капсул, казалось невероятным, что такой громаде предстоит войти в атмосферу Марса и совершить пилотируемую посадку. Конечно, и атмосфера пожиже, и гравитация поменьше, но это нарушало правила, наработанные за восемь лет космических полетов: на двух важнейших участках – разгонном и посадочном – космонавт не участвовал в управлении кораблем, целиком положившись на автоматику и, в крайнем случае, корректировочные команды из Центра управления полетами. Сильнейшие перегрузки делали полноценное пилотирование невозможным.
– Ну, что там у вас? – спросила Таня.
– У нас – Марс, – сказал Николай. – А еще Фобос и Деймос.
Две луны поблескивали тонкими полумесяцами рядом с красным боком планеты. Совсем не похожие на Луну, конечно же, – маленькие и какие-то погрызенные. Поизносившиеся, что ли.
Странно, но столь обширная марсианская экспедиция не предусматривала подробного обследования марсианских спутников. А ведь чего только о них не фантазировали, вплоть до того, что на самом деле это огромные космические корабли инопланетян, ковчеги чужой цивилизации, перебравшейся с погибшего Фаэтона на Марс. Николай даже книжку об этом читал, фантастическую, естественно. И почему именно эта планета Солнечной системы в наибольшей степени будила у фантастов мечты о встрече с другой цивилизацией? Из-за Скиапарелли с его каналами? Отсюда, с околомарсианской орбиты, никаких каналов не видно. Николай даже оглянулся, придерживаясь за страховочную скобу, что крайне не рекомендовалось делать во время столь сложной операции, какой являлась процедура отвинчивания гайки.
Алексей Архипович и Андрей находились на другой стороне "Зари". Они двигались вдоль "Антея" и ни на какой Марс не отвлекались.
– Таня, чем занимается Георгий?
– Наблюдает в телескоп.
– Переключи-ка на него, – попросил Николай.
– Слушаю тебя, о марсианин, – отозвался Георгий.
– Направь свое зерцало на два градуса ниже полярной шапки и примерно шесть градусов к востоку.
– Я, вообще-то, делом занимаюсь – изучаю место будущей посадки, мне не до красот, – сказал Георгий, и в его голосе еще чувствовались остатки обиды от того, что первый выход в космос около Марса достался не ему.
– Там что-то странное, – сказал Николай.
– Марсиане? Хорошо, сейчас. А ты пока гайки крути.
11
Он сам себе завидовал. Еще бы – пилот первого марсианского модуля "Антей"! Анатолий никогда не думал, что будет гордиться столь приземленной, а точнее – примарсианиной специальностью. Он, который столько мечтал о небе, он, летчик первого класса, он… Но когда ему, без пяти минут комэску, предложили вступить в отряд космонавтов, он согласился почти не раздумывая. Чем страшно обидел комдива, возлагавшего на него столько надежд.
– Всё это хорошо, – говорил тогда комдив, вытирая платком потеющую лысину, – но подумай, на что ты себя обрекаешь. Здесь, – он показал в окно, откуда виднелся аэродром, окруженный бескрайними монгольскими степями, – здесь у тебя блестящее будущее. А что там? – Он ткнул в потолок. – Как летчик ты потеряешь квалификацию. А как космонавт… Думаешь, каждый из отряда полетит?
– Я полечу, – сказал тогда Анатолий. – Обязательно полечу.
Ирония судьбы – из летчика ему пришлось переквалифицироваться даже не в космонавта, а в водителя. Хотя сам он по старой привычке предпочитал именовать себя пилотом. Даже там, в Монголии, куда ему опять пришлось вернуться для мучительных тренировок и испытаний "Антея", его позывной был "Пилот".
Мальчишкой ему казалось, что его звало небо. Много позже, в кабине истребителя, он однажды вдруг понял, что зов исходит из более дальних глубин, чем просто небо. А первый орбитальный полет отодвинул источник зова куда-то еще дальше, куда – он до поры и не догадывался, пока не был отобран в экипаж "Зари". И все его профессии – пилота, космонавта, вновь пилота, только уже марсианского, да к тому же сухопутного, оказались всего лишь средством достичь места, которое не только звало, но и притягивало. Он никогда и никому не говорил об этом – нутром чуял свое предназначение к этим красным каменистым пустыням, по которым широкие колеса "Антея" проложат первую колею.
Экипаж спорил, волновался, ждал связи с Землей, а он продолжал смотреть на Марс, понимая, что если могучая сила предназначения перенесла его из разрушенной немцами станицы, сберегла его от сотни возможных смертей и несчастий, то эта же сила никогда больше не отпустит его от себя.
– С Дону выдачи нет, – любил к месту и не к месту говаривать его дед Анатолий Сидорович. Вслед за ним его внук и тезка повторял про себя: с Марса выдачи нет. Нет.