- Нет. В четыре утра старт. Отец скоро вернется с плантаций?
- Сегодня не вернется. Очень много работы после теплона.
- Жаль… Думал повидать его… Что произошло у вас? Почему колонисты покидают Венеру?
Тут мне опять показалось, что она посылает менто. Я умел различать только простейшие сигналы, самые элементарные. В сложных сочетаниях посланного матерью менто я уловил лишь неясное ощущение печали.
- Не понял, - сказал я.
Мать отвела взгляд, потеребила застежку своего комбинезона.
- Что поделаешь, - медленно сказала она. - Мы такие, какие есть.
Кто-то негромко произнес:
- Внимание, проба!
- Если хочешь, - продолжала мать, помолчав, - пойдем домой, покормлю тебя. У нас выведен новый сорт дыни - поразительный вкус.
Я посмотрел на часы и сказал мягко:
- Мне очень жаль, мама, но времени нет совершенно… Вот кончу скоро институт - прилечу в отпуск…
- Ну, как хочешь.
В здании станции вспыхнул яркий свет и тут же погас.
- Изоляцию проверьте в третьей группе! - крикнул кто-то.
- До свиданья, мама.
- До свиданья, Алеша. - Мать вдруг кинулась ко мне, обхватила руками шею, головой припала к моей груди. - Ах, Алеша, - прошептала она, - если бы ты остался с нами…
Я молча погладил ее по голове. Что было мне ответить? Я без пяти минут пилот, космолетчик, меня ожидает пилотская жизнь, о которой я мечтал с тех самых пор, как помню себя. Никогда я не вернусь на Венеру - разве что действительно прилечу в отпуск…
Мать, должно быть, уловила мои мысли. Она легонько оттолкнула меня, поправила волосы, сказала:
- Я расскажу отцу, что ты прилетал, Алексей. Иди. Всего тебе хорошего.
Рэй Тудор проводил меня до шлюза. Он не задал обычных после долгой разлуки вопросов - "Как живешь?", "Доволен ли профессией?", - на мои же вопросы отвечал односложно, иногда невпопад.
- Значит, заканчиваешь политехническое училище, Рэй? - спрашивал я.
- Да.
- Будешь конструктором агромашин?
- Нет. Летательных аппаратов.
- Хорошее дело, - одобрил я. - А помнишь, как мы играли в ручной мяч? Вот команда была! Теперь-то играешь?
- Редко.
- Рэй, - сказал я, когда мы подошли к шлюзу, - хоть бы ты объяснил мне, что у вас произошло.
Я остановился, ожидая ответа, но Рэй молчал. Опять, как и в разговоре с матерью, я ощутил непонятный менто-сигнал. Затем Рэй сказал:
- Они его не поняли.
- Кто не понял? И кого?
- Отца.
Лицо Рэя смутно белело во тьме, я не мог разглядеть его выражения. Ничего больше он не сказал.
Спустя полчаса я уже ехал на север, к космодрому. Я не чувствовал усталости после трудного дня, нет. Но было такое ощущение, будто я раздвоился. Одна моя половина осталась там, в пустом белом доме, где раскачивалось в темной кухне пустое кресло-качалка, другая гнала вездеход по каменистой дороге, озаряемой мощными сполохами полярного сияния.
На повороте я посмотрел в боковой иллюминатор и увидел: купол Дубова вспыхнул, налился покойным золотистым светом.
Незадолго перед стартом командир велел мне пройти по корабельным помещениям, еще раз проверить, все ли в порядке.
- Улисс! - окликнул он, когда я подошел к двери рубки. - Как же я раньше не вспомнил: в шкиперском отсеке у нас запасные изоляционные маты. Раздай их пассажирам, пусть используют как матрацы. Хоть и тоненькие, а все лучше, чем на полу.
Кольцевой коридор был забит людьми. Они лежали и сидели на полу, почти никто не спал. В гуле голосов я улавливал лишь обрывки речи. Большинство, конечно, говорило на интерлинге, но некоторые - главным образом люди пожилые - переговаривались на старых национальных языках.
- …Медленное накопление, они сами не замечают перестройки психики, - доносилось до меня.
- …Подложи под голову надувную подушку, мне она не нужна, уверяю тебя…
- …Не может быть, чтоб не слышал. Конечно, слышал! Но даже пальцем не шевельнул, чтобы помочь…
- …Никуда! Никуда больше не улечу с Земли! Никуда!
Я посмотрел на женщину, произнесшую эти слова. Она была красива. Резко очерченное меднокожее лицо. Волосы - черным острым крылом. Глаза ее были широко раскрыты, в них, как мне показалось, застыл ужас. Рядом с женщиной сидел, привалясь к переборке, и дремал светловолосый мужчина средних лет. С другой стороны к нему прижалась тоненькая девочка лет пятнадцати. Большая отцовская рука надежно прикрывала ее плечо.
Я знал эту семью - они жили в Дубове в доме напротив моих родителей, несколько часов назад я видел этот опустевший дом. Их фамилия была Холидэй. Девочку звали Андра. Они поселились на Венере незадолго до моего отлета на Землю. Помню, эта самая Андра редко играла с детьми, все больше с отцом. Том Холидэй учил ее прыгать в воду с вышки плавательного бассейна. Он часто носил ее на плече, а она смеялась. Наверно, это было неплохо - сидеть на прочном отцовском плече…
- Никуда с Земли! - исступленно повторяла мать Андры.
Я подошел к ним и поздоровался. Женщина - теперь я вспомнил, что ее зовут Ронга, - скользнула по мне взглядом и не ответила.
- Здравствуй. - Холидэй приоткрыл глаза.
Андра тоже узнала меня и кивнула.
- Ты уже пилот? - спросила она.
- Скоро стану пилотом, а пока - практикант. - Я перевел взгляд на ее отца. - Старший, почему вы все кинулись на этот грузовик? Ведь по вызову колонистов сюда уже идут пассажирские корабли.
- Так получилось, - сухо ответил он и снова закрыл глаза.
- Твои родители остались? - вдруг спросила Ронга.
- Да.
Я подождал, не скажет ли женщина еще что-нибудь. В ее пронзительном взгляде я прочел странное недоброжелательство. Она молчала.
Почему Ронга спросила о моих родителях? Мне вспомнились слова матери: "Мы такие, какие есть…" Что все это означало?..
Меня окликнул пожилой сухопарый колонист, забывший снять скафандр. Он так и сидел, в скафандре, скрестив ноги, только шлем снял. Вот чудак! Рядом стоял старомодный большой чемодан - я давно таких не видывал.
- Ты из экипажа? - спросил он на неважном интерлинге. - Вы там думаете насчет воды?
- Да, старший, не беспокойся, вода будет, - ответил я. - Помочь тебе снять скафандр?
- Нет. Меня интересует только вода. - И он добавил по-немецки: - Торопимся, торопимся, вечно торопимся.
Подросток лет тринадцати оторвался от шахмат, посмотрел на человека в скафандре, а потом на меня и снисходительно сказал:
- Как будто у них нет установки для оборотной воды!
У него были желто-зеленые глаза, неспокойный ехидный рот и манера во все вмешиваться. Я это сразу понял - насчет манеры, - потому что видывал таких юнцов.
- Хочешь мне помочь? - спросил я.
- Мне надо решить этюд, - ответил подросток. - А что будем делать?
- Пойдем со мной, покажу. Этюд потом решим вместе.
- Бен-бо! - выпалил он словцо, которым мальчишки обозначают нечто вроде "как же" или "только тебя тут не хватало". - Как-нибудь я сам решу.
Он пошел за мной, нарочно задевая бутсами рюкзаки пассажиров, перепрыгивая через их ноги и вызывая недовольное брюзжание вслед.
- Как тебя зовут? - спросил я.
- Всеволод. Это родительское. Тебе нравится?
- Нравится.
- А я все думаю - оставить или выбрать другое. Мне знаешь, какое нравится? Модест. Как ты думаешь?
- Лучше оставь родительское.
- Бен-бо! - воскликнул он на всякий случай. - А тебя как зовут?
- Улисс.
- Родительское?
- Нет, собственное.
- Улисс - это Одиссей, да? Подумаешь!
Я подошел к двери шкиперского отсека и отпер ее. Всеволод тотчас юркнул вслед за мной и принялся хозяйски озираться.
- Видишь эти маты? - сказал я. - Ты поможешь раздать их пассажирам.
- На всех не хватит… Ладно, ладно, без тебя знаю, что вначале женщинам.
Он взвалил кипу матов на спину и исчез. Вскоре он снова появился в отсеке. С ним пришли еще несколько парней примерно его возраста.
- Они тоже будут таскать, - сказал Всеволод.
Я отвел его в сторонку:
- Ты, наверно, все знаешь. Ну-ка, скажи, что произошло на Венере?
- А ты спроси у Баумгартена. Это который в скафандре сидит.
- Спрошу. Но сперва расскажи ты.
- Я бы ни за что не улетел, если б не родители. Я-то за свою психику спокоен.
"Опять психика, - подумал я. - Только это и слышишь вокруг…"
- Может, он его просто не услышал, - продолжал Всеволод, разглядывая мой курсантский значок, - а они из этого такое раздули…
- Кто кого не услышал? Говори по порядку.
- Так я и говорю. Он ехал с дальних плантаций, и вдруг у него испортился вездеход. Там, знаешь, привод компрессора…
- Не надо про компрессор. Что было дальше?
- Дальше начался черный теплон. - Парень оживился. - Ух и теплон был! На нашем куполе все антенны расплавились…
- Стоп! Ты сказал - испортился вездеход. Дальше?
- Вот я и говорю: испортился. А тут теплон начинается, чернота пошла. И тут он проезжает мимо.
- Кто мимо кого? Говори же толком!
- Тудор мимо Холидэя. Холидэй ему по УКВ - возьми меня, терплю бедствие. А тот будто и не слышит. Проехал, и все.
- Ну, а Холидэй что?
- А там один самолет удирал от теплона. Так он услышал вызов Холидэя. Повезло ему, а то сгорел бы.
Тудор! Отец Рэя! Он часто бывал у нас в доме. Вместе с моим отцом он занимался селекцией венерианских мхов. Мы с Рэем с детства мечтали о профессии космолетчика, но, когда дело дошло до окончательного выбора, Рэй решил остаться на Венере. Я улетел на Землю, поступил в Институт космонавигации, а Рэй остался. И вот теперь его отец, Симон Тудор… Поразительно!
И еще я вспомнил странные слова Рэя о том, что кто-то не понял его отца.
- Из-за этого случая и началась паника? - спросил я.
- Пойди к Баумгартену, он тебе расскажет.
Баумгартен спал. Но, когда я подошел, он открыл глаза.
- Так хватит воды или нет? - спросил он.
- При жесткой норме хватит. - Я сел рядом с ним. - Старший, мне рассказали про Холидэя. Может, Тудор просто не услышал его? Неужели из-за одного этого случая…
- Одного случая? - перебил он, грозно выкатывая на меня светло-голубые глаза. - Если хочешь знать, я заметил это у примаров еще год назад. Я вел наблюдения, дружок. Этот чемодан набит записями.
- Что именно ты заметил у них, старший? - спросил я, чувствуя, как похолодели кончики пальцев.
- Мелких признаков много. Но самый крупный и самый тревожный… м-м… как это на интерлинге… Равнодушие! - выкрикнул Баумгартен. - Безразличие ко всему, что выходит за рамки повседневных локальных интересов. Я утверждаю это со всей ответственностью врача!
Я потихоньку растирал кончики пальцев. Набитый чемодан. Наблюдения за примарами…
- Случай с Холидэем подтвердил самые страшные мои опасения, - продолжал Баумгартен. - Они становятся другими! Сдвиги в психике все более и более очевидны…
Его слова так и хлестали меня. Нет, нет, с моими родителями все в порядке. Ничего такого я не замечал. Нет!
- А все потому, что торопимся, вечно торопимся.
- Да, - сказал я. - Наверное, нужно было разобраться как следует, а не кидаться на первый же корабль.
- Я говорю о другой торопливости. - Худое лицо Баумгартена вдруг стало мрачным. - Об этом будет разговор на Совете планирования. Еще сто лет назад утверждали, что на Венере жить нельзя.
Тут корабль наполнился прерывистыми звонками. Это означало - приготовиться к старту.
Я поспешил к лифту.
Опять прошел я мимо Холидэев. Том по-прежнему сидел с закрытыми глазами. Андра читала книгу. Она мельком взглянула на меня, тонкой рукой отбросила со лба волосы. Волосы у нее были черные, как у матери, а глаза отцовские, серые, в черных ободках ресниц.
Ронга сидела, ссутулясь, скрестив руки и стиснув длинными пальцами собственные локти. Резкие черты ее лица как бы заострились еще более. Я услышал, как она шептала непримиримо:
- Никуда, никуда с Земли…
Глава вторая
Беспокойная Земля
Мы возвращались с последнего зачета. Целый день, бесконечно длинный день мы только тем и занимались, что убеждали экзаменаторов, что наши мышцы и нервы, наши интеллекты и кровеносные сосуды, - словом, наши психо-физические комплексы вполне пригодны для космической навигации. Нас раскручивали на тренажерах, мы падали в такие бездны и с таким ускорением, что желудок оказывался у горла, а сердце - во рту. А как только тебя подхватывала силовая подушка, ты не успевал отдышаться, как прямо в глаза лез метеорит - то, что его имитирует, разумеется. И горе тебе, если ты замешкаешься, не успеешь включить ракетный пистолет и отскочить в сторону.
У меня словно все кости были переломаны, в голове гудело, и почему-то казалось, будто нижняя челюсть скособочена. Я тронул ее рукой - нет, челюсть на месте.
Автобус мягко мчал нас по воздушной подушке к жилым корпусам Учебного центра. Мы молчали, не было сил произнести даже один слог. Робин лежал рядом со мной на сиденье, выражение лица у него было, как у Риг-Россо в том кадре, где его вытаскивают из камнедробилки. Сзади сопел и отдувался Антонио - даже он сегодня помалкивал.
Только я подумал, что наша группа хорошо отделалась и особых неожиданностей все-таки не было, как вдруг - фьфк! кррак!! - и я очутился в воздухе. Я даже не успел вскрикнуть, сердце оборвалось, на миг я увидел свои ноги, задранные выше головы. В следующую секунду, однако, я понял, что лечу вниз, и резко перевернулся. Приземлиться на четыре точки… Мои руки и ноги ткнулись почти одновременно в травянистую землю.
Я лежал на животе и пытался приподняться на руках и не мог. Сладко пахнущая трава вкрадчиво лезла в рот. Я бурно дышал. Неподалеку кто-то из ребят не то стонал, не то плакал. Я увидел: из автобуса, который преспокойно стоял в нескольких метрах на шоссе, вышел инструктор, ехавший с нами. Его-то не катапультировало. Я поднялся, когда он проходил мимо.
- Как настроение, Дружинин?
Видали? Тебе устроили такой подвох, и у тебя же еще должно быть хорошее настроение!
- Превосходное, - прохрипел я.
Повреждений никто не получил: место для катапультирования было выбрано со знанием дела. И выбросили нас на небольшую высоту. Собственно, это был, скорее, психический тест.
Костя Сенаторов не выдержал его. Этот атлет бил кулаком по земле, лицо его было перекошено, и он все повторял с какими-то странными завываниями:
- Уйду-у-э… уйду-у-э…
Я схватил его под мышки, попытался поднять, но Костя оттолкнул меня локтем и завыл еще громче. Инструктор покачал головой, нагнулся к Косте и ловко сунул ему в раскрытый рот таблетку.
Никогда бы не подумал, что у Кости могут сдать нервы. Жаль. У нас в группе все его любили.
Мы снова забрались в автобус и теперь уже были начеку.
- Дерни за руку, - шепотом сказал мне Робин и протянул распухшую, покрасневшую кисть.
- Да ты ее вывихнул! - сказал я.
- До чего проницательный… Ты можешь потише? - Он вытянул шею и посмотрел на инструктора, который сидел на переднем сиденье.
Я осторожно сжал его пальцы и резко дернул, пригибая кисть вниз. Робин откинулся на спинку сиденья, на лице сквозь загар проступила бледность, оно сплошь покрылось капельками пота.
Темнело, когда мы приехали к жилым корпусам. В медпункте руку Робина осмотрели, смазали болеутоляющим составом и сказали, что все в порядке.
В столовой было людно и шумно. У густиватора толпились ребята - это было еще новинкой, и всем хотелось испытать, какой вкус может придать густиватор общебелковому брикету. Мы были слишком голодны, чтобы торчать в очереди. Мы с Антонио и Робином взяли по грибному супу, телячьей отбивной, а на третье - компот из венерианских фруктов. Но прежде всего мы выпили по стакану витакола, и он подкрепил наши силы, положенные, так сказать, на алтарь космонавигации.
Мы заняли столик на террасе, что выходила на море. За моей спиной кто-то говорил с экрана визора. Я всегда стараюсь оказаться к визору спиной. По мне, куда приятней смотреть на море. На лодки у причала. На пляску разноцветных огней на гигантской мачте ССМП-Службы состояния межпланетного пространства. И еще - просто на ночное небо.
Вот и сейчас: я сел к визору спиной и прежде всего привычно отыскал на черном и ясном небе Арктур и подмигнул ему, как старому знакомому. "Паси, паси своего вола", - подумал я. Эту штуку я придумал еще в детстве, когда узнал, что Арктур - альфа Волопаса. Вообще я считал эту красивую звезду чем-то вроде своего покровителя.
- Кончилась собачья жизнь, - сказал Антонио.
- Только начинается, - отозвался Робин. Опухшая рука нисколько не мешала ему быстро управляться с едой. - Года два будешь мотаться между Землей и Луной, пока тебя не допустят на дальние линии.
Дальние линии, подумал я. Как там у Леона Травинского?
Дальние линии, дальние линии,
Мегаметры пространства -
Громом в ушах, гулом в крови.
Но что же дальше?
Слушайте, пилоты,
Слушайте, пилоты дальних линий,
Как плещутся о берег, очерченный Плутоном,
Звездные моря.
Теперь с экрана визора заговорил сильный, энергичпый голос. Я невольно прислушался.
- С чего ты взял? - Робин продолжал разговаривать с Антонио. - Вовсе не от того погиб Депре на Плутоне, что скафандр потек, это не доказано. Не мороз его доконал, а излучение. - Тут Робин недоуменно взглянул на меня: - В чем дело?
Дело было в том, что я послал ему менто: "Замолчи".
- Не мешай слушать, - сказал я вслух. - Там интересный разговор.
Мы стали смотреть на экран визора и слушать. Конечно, мы сразу узнали зал Совета перспективного планирования. За прозрачными стенами стояли голубые ели. Члены Совета сидели кто в креслах, кто за столиками инфорглобуса.
Сейчас говорил высокий человек средних лет, в костюме из серого биклона, с небрежно повязанным на шее синим платком. Говорил он, слегка картавя, иногда рубя перед собой воздух ладонью, - такой располагающий к себе человечище с веселыми и умными глазами. К его нагрудному карману была прицеплена белая коробочка видеофона.
- …и никто не вправе им это запретить, - говорил он на отличном интерлинге, - ибо человек свободен в своем выборе. Бегство части колонистов с Венеры встревожило меня не с демографической точки зрения. Планету покинуло, как мы знаем теперь, около четырех тысяч человек. Для Венеры с ее шестидесятитысячным населением это, конечно, заметная убыль. Что до Земли, то размещение и трудоустройство беженцев не представляет никаких затруднений. Здесь нет проблемы. Но мы обязаны думать о более отдаленной перспективе…
- Кто это? - спросил я у Робина.
- Ирвинг Стэффорд, директор Института антропологии и демографии.
А, так это и есть знаменитый Стэффорд, подумал я. Стэф Меланезийский…