Ананке - Станислав Лем 6 стр.


Пиркс был недоволен. Скверно, что информацию приходится получать по официальным каналам. Этот шаг мог вызвать не только неприязнь коллег, но и ослабить его позиции, если дело дойдет до особого мнения. Ведь попытку переключить расследование с технических проблем на людей можно будет представить как уступку ван дер Войту. А генеральный директор не преминет утопить его, отдать на съедение газетам; для этого достаточно будет представить его неверным союзником и бросить несколько многозначительных намеков. Но ничего другого не оставалось. На получение сведений окольными путями не было времени. Правду сказать, никаких определенных подозрений у Пиркса не было. Чем же тогда он руководствовался? Довольно туманными догадками об опасностях, таящихся не в людях и не в автоматах, а на их стыке, там, где они контактируют, так как принципы мышления людей и электронных машин совершенно различны. И еще тем, что вынес из минутного общения со старинными книгами и чего не смог бы ясно выразить словами. Вскоре пришел ответ: каждый контролер курирует испытания своего компьютера от начала до конца и ставит подпись на акте сдачи-приемки, называемом "аттестатом зрелости"; контролеры несут ответственность за неправильное функционирование компьютеров. Компьютер "Анабиса" испытывал Штернхейн, остальные два - Корнелиус. Пиркс ощутил желание уйти из зала, но сдержался. Общее напряжение и так уже дошло до предела. Совещание закончилось в одиннадцатом часу. Притворяясь, что не замечает знаков, которые делал ему Романи, Пиркс быстро, точно удирая, пошел к себе. Закрывшись в своей каморке, повалился на раскладную койку и уставился в потолок. Так. Значит, Корнелиус… Человек, мыслящий рационально и по-научному, первым делом задал бы вопрос, что может просмотреть контролер? Немедленный ответ: ничего - закрыл бы и этот путь. Но, к счастью, Пиркс не был ученым, и такой вопрос даже не пришел ему в голову. Не пытался он и представить, как проходят испытания, словно бы понимал, что это ничего не даст. Просто он думал о Корнелиусе, таком, какого знал, а знал он его очень неплохо, хоть и расстались они много лет назад. Их отношения сложились неудачно, в чем нет ничего удивительного, если учесть, что Корнелиус был командиром "Гулливера", а он младшим навигатором. Но отношения их были куда хуже, чем бывает обычно в подобных ситуациях, поскольку Корнелиус был чудовищным аккуратистом. Его звали извергом, педантом, арифмометром и мухоборцем: ради того, чтобы изловить несчастную муху, пробравшуюся в ракету, он мог поднять на ноги весь экипаж. Пиркс усмехнулся, вспоминая полтора года, проведенные под командой Корнелиуса; сейчас вспоминать забавно, а тогда он буквально выходил из себя. Какой это был зануда! И тем не менее фамилия Корнелиуса вошла в энциклопедии в связи с исследованием планет, в частности Нептуна. Маленький, какой-то серый, вечно недовольный, всех подозревающий в намерении обмануть его. Рассказывали, будто он сам проводил личный досмотр экипажа из опасения, что кто-нибудь протащит с собой на борт муху; и хотя многие не верили, Пиркс знал: это не басни. Корнелиус держал в ящике коробку с инсектицидом и мог при разговоре внезапно застыть с поднятым пальцем, если вдруг улавливал звук, отдаленно напоминающий жужжание мухи, и горе тому, кто не умолкал при этом сигнале тревоги! При нем всегда был уровень и складной метр; контроль за погрузкой в его исполнении напоминал осмотр места катастрофы, которая еще не произошла, но вот-вот произойдет. Пиркс вспомнил, что стоило крикнуть: "Полундра! Арифмометр идет!" - и все сразу разбегались; вспомнил глаза Корнелиуса, жившие словно бы отдельной жизнью, вне зависимости от того, что он говорил или делал, вечно шарившие по сторонам в поисках непорядка. У людей, десятилетиями летающих на космических трассах, появляются странности, но Корнелиус по этой части был чемпионом. Он, например, терпеть не мог, когда кто-нибудь стоял у него за спиной, а если усаживался на стул, на котором недавно сидели, и чувствовал, что сиденье теплое, слетал с него как ошпаренный. Вообще, он относился к тому типу людей, которых невозможно представить молодыми. У него было такое лицо, словно он постоянно сокрушался по поводу несовершенств человеческого рода, словно страдал оттого, что не может сделать из людей таких же педантов, как он сам. Водя пальцем по графам, он мог двадцать раз кряду проверять…

Пиркс замер. Потом осторожно, словно был стеклянным, сел. Мысль, пробираясь среди беспорядочных воспоминаний, вдруг запнулась обо что-то, и это было как сигнал тревоги. Но что именно? То, что Корнелиус не терпел, когда стояли за спиной? Нет. Что терзал подчиненных? Тоже нет, но уже близко. Пиркс чувствовал себя, как ребенок, который поймал жука и держит кулачок перед глазами, боясь раскрыть. Помедленней… Корнелиус славился приверженностью к ритуалам. Это?.. Когда приходили изменения инструкции (все равно какой), он запирался в каюте и не выходил, пока не заучивал ее назубок. (Точь-в-точь игра в "горячо - холодно". И Пиркс чувствовал, что удаляется от разгадки.) Расстались они девять, нет, пожалуй, десять лет назад. Корнелиус сошел как-то странно, внезапно, на вершине славы, которая пришла к нему после исследований Нептуна. Говорили, что вскоре он снова будет летать, а преподавание - это временно, но он так и остался на Земле. Вполне естественно, ему уже около пятидесяти. Опять не то… Аноним. Словно выплыло непонятно откуда. Какой еще аноним? Анонимка, что он болен и десимулирует? Что у него предынфарктное состояние? Да нет же! С анонимкой совсем другая история, это о Корнелиусе Крэге, здесь - имя, там - фамилия. (Ошибка? Да.) Но аноним не выходил из головы. Смешно, никак не удается отвязаться от этого слова. Чем старательней гонишь его, тем навязчивее оно лезет обратно. Пиркс сидел скорчившись. В голове туман. Аноним? Теперь он уже был почти уверен, что это слово скрывает за собой другое. Такое случается. Выскочит ложный знак, и невозможно ни прогнать его, ни сорвать с истинного, который он скрывает. Аноним.

Пиркс встал. На полке, припомнил он, между трудами по ареологии стоит толстый том энциклопедического словаря. Он раскрыл его на "ан-". Ана. Анакантика. Анаклассика. Анаконда. Анакреонтика. Анакруза. Аналекта. (Господи, сколько неизвестных слов!) Анализ. Ананас. Ананке(греч.) - богиня, олицетворяющая неизбежность. (Это? Но при чем тут богиня?) Также: символ вынужденности.

Завеса упала. Пиркс увидел белый кабинет, врача, разговаривающего по телефону, раскрытое окно и на столе разбросанные сквозняком бумаги. Обычный врачебный осмотр. Он вовсе не собирался читать, что там написано, но глаза сами скользнули по строчкам: Уоррен Корнелиус, диагноз: ананкастический синдром. Врач собрал разлетевшиеся листки и сложил в папку. Разве его не интересовало, что означает этот диагноз? Да, но он подумал, что это не совсем порядочно, а потом забыл. Когда это было? Лет шесть назад, самое малое.

Он поставил словарь на полку, одновременно возбужденный и разочарованный. Ананке - символ вынужденности; видимо, это невроз, связанный с вынужденными действиями. Вынужденные действия! Он же читал про них все, что удавалось достать, еще мальчишкой - была одна семейная история, и ему хотелось понять, в чем там дело. Память, правда после некоторого сопротивления, дала объяснения. Чем-чем, а памятью он мог похвастать. Фразы из медицинской энциклопедии выплывали внезапными проблесками озарения, сразу же накладываясь на характер Корнелиуса. О, теперь он смотрел на него другими глазами, чем прежде. Теперь Корнелиус вызывал жалость и сострадание. Выходит, поэтому он по двадцать раз на дню мыл руки и гонялся за мухами, поэтому взорвался, когда у него пропала закладка для книг, поэтому держал полотенце под замком и не мог сидеть на чужом стуле… Одни вынужденные действия рождали другие, и он так увяз в них, что стал посмешищем. В конце концов, врачи обратили на это внимание. Сняли его, с полетов. Пиркс напряг память, ему показалось, что в самом низу страницы было подчеркнуто: непригоден к полетам. А так как психиатр в кибернетике не разбирался, то разрешил Корнелиусу работать в Синтрониксе. Наверно, счел, что это самое подходящее место для такого аккуратиста. Какой простор для педанта! Корнелиус, разумеется, воспрял духом. Настоящая работа и, главное, тесно связанная с космонавтикой…

Пиркс неподвижно лежал на спине и теперь даже не особенно напрягался, чтобы представить Корнелиуса в Синтрониксе. Чем он там занимался? Курировал тренажеры, натаскивающие компьютеры для ракет. То есть - усложнял им работу, а уж школить он умел как никто другой. Этот человек жил в постоянном страхе, что его сочтут сумасшедшим, каким он на самом деле не был. В критических ситуациях он никогда не терял головы. Он был чрезвычайно энергичен, но в обычной обстановке невроз вынужденных состояний перечеркивал энергичность. Между экипажем и сдвигами в психике он, должно быть, чувствовал себя, как между молотом и наковальней. Это был мученик - и не потому, что он уступал внутреннему принуждению, был сумасшедшим, а потому, что неустанно боролся с собой, постоянно искал предлогов, оправданий, и оттого цеплялся за инструкции, пытался спрятаться за ними: дескать, правила требуют непрестанной муштры. Нет, в душе он отнюдь не был фельдфебелем, - разве стал бы он тогда читать странные и неправдоподобные истории Эдгара По? Может, он искал в них свой ад? Чувствовать внутри себя колючую проволоку принуждения, какие-то рычаги, предопределяющие траектории твоего поведения, и постоянно сражаться с этим, разрушать и опять снова… А на дне сосущий страх, что вот-вот случится непредвиденное; поэтому он и муштровал, школил, гонял, устраивал учебные тревоги, инспекции, проверки, выискивая упущения; Господи Боже, ведь он же знал, что над ним смеются, может, даже понимал, насколько все это не нужно. Неужто он и над компьютерами так же измывался? Так же их муштровал? Хотя, надо думать, он не отдавал себе отчета. Считал, что это необходимо.

Странное дело, подумал Пиркс, насколько иначе выглядят давно известные факты, если рассматривать их в новом аспекте, с использованием медицинской терминологии… Используя отмычки, которые дает психиатрия, можно заглянуть в такие глубины! Человеческая личность предстает очищенной, сконденсированной, сведенной к жалкой горсточке рефлексов, от которых никуда не деться. Мысль, что можно быть врачом и вот так рассматривать человека, даже с целью помочь ему, показалась Пирксу чудовищной. В то же время дымка шутовства, обволакивающая воспоминания о Корнелиусе, исчезла. И в этом новом, неожиданном видении не оставалось месте для грубоватого школярского или казарменного юмора. Ничего смешного в Корнелиусе не было.

Работа в Синтрониксе. Вроде бы идеальное место: затруднять, требовать, усложнять - до предела выносливости. Появилась наконец возможность освободиться от внутреннего принуждения. Непосвященным казалось - все великолепно: старый космический волк, опытнейший навигатор передает накопленные знания автоматам. Чего уж лучше? А они были для него рабами, и он уже не сдерживал себя - ведь они же не люди. Сошедший с конвейера электронный мозг похож на новорожденного: так же способен ко всему и так же ничего не умеет.

Обучаться - это значит специализироваться и одновременно все дальше и дальше уходить от первичной дифференцированности. На испытательном стенде компьютер играет роль мозга, а тренажер - тела. Мозг, подключенный к телу, - вот верная аналогия.

Мозг должен ориентироваться в состоянии и готовности каждой мышцы, и точно так же компьютер должен знать состояние всех систем ракеты. Он посылает по электрическим каналам тысячи вопросов, словно бросает одновременно множество мячиков во все закоулки стального гиганта, и из полученных ответов составляет картину ракеты и окружения. И вот в эту налаженную систему вмешивается человек, панически боящийся неожиданного и пытающийся предотвратить его надуманными ритуалами. Тренажер становится орудием принуждения, воплощением страхов, родившихся в больном сознании человека. Наверно, со стороны все это выглядело достойным всяческой похвалы рвением. А как он, должно быть, старался! Принятую систему обучения он, несомненно, счел недостаточно надежной. Чем тяжелее положение ракеты, тем скорее надо получать информацию. И Корнелиус решает, что скорость обследования агрегатов должна соответствовать важности маневра. А поскольку посадка наиболее важный… Изменил ли он программу? Ни на йоту, как не изменяет рекомендациям "Руководства по вождению автомобилей" тот, кто проверяет двигатель не раз в сутки, а каждый час. Так что программа не смогла оказать ему сопротивления. Он ведь действовал в направлении, где у нее не было предусмотрено защиты, поскольку ничего подобного не могло прийти в голову ни одному программисту. Отдавал ли он себе отчет в том, что заражает машину психозом? Вероятней всего, нет; он ведь был практик, в теории ориентировался слабо. Воплощение неуверенности - таким он остался и в роли наставника машин. Если испытуемый компьютер не соответствовал его требованиям, он отправлял его в технический отдел. Он подвергал компьютеры невозможным перегрузкам - они же не могли пожаловаться. Это были новые модели, по принципу действия схожие с машинами для игры в шахматы. Электронный шахматист побьет любого человека при условии, что его педагогом не окажется какой-нибудь Корнелиус. Компьютер предвидит на два-три хода вперед, но, если он попытается предвидеть на десять ходов, бесчисленное множество вариантов парализует его: количество их возрастает в геометрической прогрессии. Для предвидения десяти возможных ходов не хватит быстродействия и в триллион операций в секунду. Такой шахматист покажет свою неспособность при первой же игре. На космическом корабле сразу это было незаметно: наблюдать можно только то, что происходит на входе и на выходе, а не в недрах электронного мозга. Внутри нарастала беспорядочная толчея, внешне же все шло нормально - до поры. И такие вот компьютеры, затренированные, приученные к фиктивным, невероятным задачам, управляли стотысячниками. У каждого из них был ананкастический синдром: повторение операций по нескольку раз, усложнение элементарных действий, маниакальность, стремление к ритуальности, желание все предусмотреть. Естественно, они унаследовали не болезнь, а структуру свойственных ей реакций, и, как это ни парадоксально, одной из причин их гибели стало то, что они были усовершенствованные модели, с увеличенным объемом памяти, и смогли так долго проработать, невзирая на перегруженность каналов информацией. При посадке на Агатодемон последняя капля переполнила чашу; возможно, ею был первый удар бури, потребовавший мгновенной реакции, однако компьютер, подавившийся лавиной информации, которую сам же и вызвал, уже ничем не мог управлять. Он перестал существовать как механизм, действующий в реальном времени, не успевал моделировать действительные происшествия, так как тонул в миражах… Ракета шла на сближение с огромной массой - планетой, и программа запрещала компьютеру прерывать начатый маневр, хотя продолжать его он уже не мог. Тогда он вообразил, что планета - это метеор, лежащий на встречном курсе, поскольку тут была последняя лазейка, единственная возможность, которую допускала программа. Людям объяснить этого он не мог, потому что не был человеком и мыслил совсем иначе. Он до конца вычислял, высчитывал возможности: столкновение - вероятность гибели сто процентов, бегство - девяносто девять с чем-то, вот он и выбрал бегство: аварийный старт!

Выглядит все это логично, но доказательств-то никаких! Такого ни разу не было. Кто может подтвердить его предположения? Естественно, психиатр, который обследовал Корнелиуса и помог или, может, только разрешил ему заняться этой работой. Однако существует врачебная тайна, и психиатр ничего не скажет. Заставить говорить его можно лишь по решению суда. А "Арес" через шесть суток…

Остается Корнелиус. Интересно, догадывается ли он? Понимает ли - уже после того, что произошло? Пиркс попытался поставить себя на место старика и представить, что он думает. Но это оказалось невозможным, как невозможно дотронуться до человека, стоящего за стеклянной стеной. Если у Корнелиуса и появятся какие-нибудь подозрения, он постарается задушить их в самом зародыше. Будет гнать от себя - это уж точно…

Конечно, все раскроется - после следующей катастрофы. А если в придачу "Анабис" сядет без происшествий, элементарный здравый смысл подскажет, что виноваты компьютеры Корнелиуса, и направит подозрения на него. Начнут копаться и по ниточке доберутся до клубка…

Но ведь нельзя ждать сложа руки! Что же делать? Пиркс знал, что: стереть машинную память "Ареса", передать по радио стандартную программу, корабельный информатик за несколько часов введет ее в машину.

Но чтобы предлагать такое, надо иметь доказательства. Хотя бы одно. На худой конец, косвенные, но и их нет. Есть только воспоминание о случайно прочитанных двух строчках из истории болезни, прозвища, которыми наделяли Корнелиуса, сплетни, анекдоты да перечень его чудачеств… Нет, выступать перед комиссией с такими доводами невозможно. Даже если, выдвигая подобное обвинение, не думать о старике, остается еще "Арес". На все время операции корабль, лишенный компьютера, будет глух и слеп.

Да, главное - это "Арес". В голову приходили совсем уже безумные проекты, например: если ничего нельзя сделать официальным путем, то, может, стартовать навстречу "Аресу" и с борта "Кювье" послать предостережение вместе с изложением своего умозрительного расследования. Бог с ними, с последствиями, хотя и без них все это крайне рискованно. С командиром "Ареса" Пиркс незнаком. А сам он последовал бы совету неизвестного человека, опирающегося на подобное предположение? При полном отсутствии доказательств? Вряд ли…

Назад Дальше