Потом он еще немного постоял во дворе магазина "Детский мир", раздумывая, кто где сейчас может быть. И выходило по его расчетам так, что Марсианский Сфинкс располагался на Марсе, в районе Кидонии, Дракон во дворе автотранспортного предприятия, Хрипловатый, Но, Впрочем, Не Лишенный Приятности Голос пребывал где-то неподалеку, Голубой Рыцарь ловил такси или маялся на троллейбусной остановке, намереваясь отвезти домой дефицит, Юдифь... О Юдифи Эдгар заставлял себя не думать. Двойник, вероятнее всего, сидел в своей кухне у окна и, злорадно улыбаясь, листал книгу И. С. Шкловского "Вселенная, жизнь, разум", покуривая при этом сигарету "Опал" и успевая наблюдать за особями женского пола, идущими по проспекту к промтоварному магазину; Похмельная Личность, избавившись, наконец, от состояния похмелья и переопохмелившись, обсуждала в пивном баре перспективы московского "Спартака" в свете притязаний соперников; отражение трудилось над третьей частью повести "Прогулка обыкновенная", а Черноволосая Сбладательница сидела в субботней компании, дымя сигаретой и положив на колени книгу М. Булгакова "Мастер и Маргарита", так, чтобы видно было название.
Кто там еще остался? Ах, да, остался Грузчик, который управлял летающим подобием тарелки, вероятно, держа путь к 62-й звезде Лебедя и одновременно ухитряясь строчить отчет о проделанной работе. Странной, конечно, была его задержка до субботы, но, наверное, он рассчитывал на отгул в понедельник.
Все чем-нибудь занимались.
Эдгар в раздумье немного побродил по двору "Детского мира". Во дворе было тихо, пустынно и несколько одиноко.
Пустынно все в округе среди синеющих снегов – лишь вдалеке грозят равнине руки затерянных столбов. Беззвучно все в округе, давно растаял шорох слов – лишь еле слышно раздаются стуки замерзших проводов. Недвижно все в округе. Застыли росчерки следов – лишь на снега ложатся тени-духи ползущих облаков.
Синеющих снегов не было. Равно как и проводов, следов и облаков.
Хотя это тоже был континуум. Континуум воображения. И не менее реальный, чем континуум, претендующий на звание единственно реального.
Эдгар покинул двор "Детского мира", вновь прошел под аркой, втайне надеясь услышать Хрипловатый, Но Не Лишенный Приятности Голос – но не услышал. Под аркой не наблюдалось никого, кроме упитанного серого кота. Серый кот явно о чем-то размышлял – слишком уж сосредоточенный был у него вид. Возможно, он еще в начальных классах постиг единую теорию поля и решил СРТ-теорему, а люди, к сожалению (к сожалению людей), не обращали на него никакого внимания. Так, мяукает себе что-то – и пусть мяукает. А может быть, это мяуканье заключает ценнейшую для нас информацию. А мы лишь изредка, в приливе чувств, погладим носителя этой ценнейшей информации, а то и камнем запустим. А ведь, возможно, усы – это вовсе не усы, а антенны, которые позволяют серому коту общаться с другими котами и информировать свою далекую планету о наблюдениях за нами, аборигенами. Тысячи разведчиков кошачьей планеты бродят по Земле, втираются в доверие и собирают информацию о нас, людях.
А потом? Что потом?
По неизвестному нам сигналу они в планетарном масштабе захватят власть в свои лапы, поработят нас и будут кидать нам куски рыбы (притом не самые вкусные), иногда поить молоком, снисходительно почесывать своими лапами за нашими ушами и... забивать камнями. Вот так.
Серый кот проводил Эдгара взглядом и усы его шевельнулись. Эдгар вышел из-под арки и чуть не столкнулся с Юдифью. Улочка была довольно узкой и безлюдной, и ветерок трепал репродукцию с картины "Джоконда", прикнопленную к двери табачного киоска.
Юдифь предстала в сером пальто и вязаной шапочке. Она неузнавающе посмотрела на Эдгара и намеревалась идти дальше по своим делам.
– Юдифь? – пробормотал Эдгар. – Куда вы?
Юдифь недоуменно подняла брови и резко спросила:
– В чем дело, гражданин?
– Куда вы, Юдифь?
Юдифь осмотрелась, но поблизости никого не было, а за стеклом табачного киоска висела записка: "Приду через час". Юдифь отступила на шаг и нахмурилась.
– Во-первых, я не Юдифь. – Она явно прикидывала, чем бы запустить в Эдгара. – А во-вторых, какое вам дело, куда я иду?
– Извините, – миролюбиво ответил Эдгар. – Просто вы очень похожи на одну мою знакомую и мы с ней как раз собирались посетить кафе "Снежинка".
Складочка между бровями Юдифи медленно исчезла. Она с интересом посмотрела на Эдгара и заколебалась.
– Там очень вкусное мороженое, – наступал Эдгар. – Недалеко, буквально за углом.
– Хорошо, – согласилась Юдифь и в глазах ее засветилась улыбка. – Только ненадолго.
– Конечно!
И они отправились в кафе.
В кафе он помог Юдифи снять пальто, и она оказалась в том самом платье, в котором навсегда успокоила Олоферна и явилась на работу на комбинат бытовых услуг. Они прошли мимо сонного вахтера, поднялись на второй этаж, пересекли зал и сели за столик у стеклянной стены. Посетителей было не слишком много, играла тихая музыка, официантки в белых фартучках бесшумно разносили вазочки с мороженым – в общем, кафе очень располагало к неторопливой беседе.
Юдифь, наконец, сдалась, и разрешила Эдгару называть себя Юдифью, и они сидели над улицей, ели мороженое и разговаривали, глядя друг другу в глаза.
О чем они говорили? О чем они говорили...
Так ли уж это важно?
За стеклянной стеной в синеве светило солнце и они увидели двенадцать лебедей, поднявшихся над кинотеатром и растворившихся в небе. И еще они увидели то, что редко кому удается увидеть: в тесном дворике напротив вдруг расцвел розовый куст. Дворик был пустынен, а люди, проходящие по улице, не могли видеть роз, распустившихся за стеной, и только им двоим с высоты было доступно это маленькое чудо.
Переливаясь, бегут от звезды к звезде радужные дороги. Мы шагаем по ним вдвоем. И если скажут нам, что нигде не обитают боги – мы неверующих засмеем, потому что наши это пути, и звезды для нас. Нам шагать много лет...
К сожалению, им помешали. Почему все хорошее так хрупко, так недолговечно? Почему так легко разбиваются хрустальные башенки, почему уходят от берегов корабли с алыми парусами?..
Помешал им, конечно, Голубой Рыцарь. Он без приглашения подсел к ним, мигом опустошил свою вазочку и беззапелляционно заявил, что намерен продолжить повествование о пути через лес Броселиандский.
Эдгару стало грустно. Юдифи тоже.
Юдифь вздохнула, поднялась и ушла. Эдгар поспешил за ней и успел увидеть, как мелькнуло внизу серое пальто. Он выбежал на улицу в тот момент, когда такси, набирая скорость, устремилось к зеленому пятну светофора.
Он вернулся в кафе и сел напротив Голубого Рыцаря. Голубой Рыцарь не выглядел особенно сконфуженным или расстроенным и ловко управлялся с очередной порцией мороженого.
– Все, что уходит – вернется, – философски изрек он. – И все, что возвращается, рано или поздно уходит. Не стоит огорчаться.
Эдгару не хотелось с ним разговаривать. Голубой Рыцарь появился очень некстати. Стоял бы себе за старинными часами, да разглядывал свои картинки с Первой Лунной. Размышлял бы о своем Броселианде. О том, как нехристей-сатанаилов разил направо и налево, да красавиц златокудрых освобождал из заколдованных замков, да с великанами расправлялся.
И ведь что характерно: ни один, ну буквально ни один факт не поптверждается исторически, а они ходят, распушив перья на шлемах, и в каждом пивбаре за кружкой похваляются своими подвигами. А где, где же они, эти нехристи поверженные? Где красавицы, освобожденные от колдовских чар? Кто все эти подвиги видел, кто протокол составлял, кто записывал для потомков?
Топтали, конечно, конями флору и фауну, с мечами и копьями упражнялись, никто не спорит, грохотали подковами под окнами, нет сомнения. Пропадали годами за лесами и полями в поисках Святого Грааля, бились за гроб Господень, и пивали неплохо, и поесть были не дураки – но подвиги-то здесь причем?
Голубой Рыцарь поглощал мороженое, а Эдгар смотрел в окно. Лебеди больше не летали, а розы почернели, превратились в жалкие комочки, и куст съежился, прижался к земле.
Когда симпатичная официантка поставила перед Голубым Рыцарем три очередные вазочки, лицо мессира уже покрылось легкой изморозью. Голубой Рыцарь давился мороженым и, между прочим, говорил что-то, дыша паром, только Эдгар его не слушал. Эдгар думал о том, как отыскать Юдифь.
Голубой Рыцарь, конечно, видел, что Эдгар его не слушает, поэтому очень оживился и даже расстегнул "молнию" на воротнике голубого спортивного свитера, когда к столику подошел еще один любитель мороженого. Этим любителем оказался двойник Эдгара. Двойник сел и принялся заинтересованно разглядывать приближающуюся официантку.
– Одну порцию, милочка, – проворковал он и покосился сначала на Эдгара, а потом на Голубого Рыцаря, окутанного клубами пара. – Что ли бабочка у него упорхнула? – спросил он Рыцаря, имея в виду Эдгара.
Голубой Рыцарь кивнул, закашлял и сказал простуженным голосом:
– Да, нашего друга покинула дама. Красотки ох как часто злы.
– Все одинаковы, – отозвался Двойник. – Провожал вон вчера одну, анекдотами ублажал, на такси прокатил, а она у двери говорит: "До свидания, очень приятно было познакомиться". Приятно ей, видишь ли.
– Копьем под ребра, – отреагировал Голубой Рыцарь и добавил без видимой связи с предыдущим: – Вон у Генки черная дыра в квартире объявилась. Сначала галстук, потом перчатки боксерские, а там и до электробритвы дело дошло, и до магнитофона. Сунулся он сам в эту дыру, так выбрался только вчера в дачном поселке и все равно без магнитофона.
– Вся наша жизнь сплошная черная дыра. Тянет все наши стремления и желания, а взамен – выкуси! – пробурчал Двойник. – Вчера вот с тридцатником в кабак пошел – и куда тот тридцатник девался?.. А ведь тоже к чему-то в молодости стремился. Горел, переживал, размышлял о смысле жизни, спорил до хрипоты, в драки лез, справедливости требовал. Пошлости не переваривал. Сочувствие, понимание найти пытался. Куда там! Нужен ты кому-то со своими переживаниями. Каждый собой озабочен и опечален. Только собой! Только себя и созерцает, только себя и слышит. Где они, друзья эти? А ведь понимающими прикидывались, поддакивали. А бабы? Ух, нет их хуже! Душу исковыряет, как метлой все подметет – и большой привет! Спасибо, если кивнет при встрече. Каждый только в себя смотрится, каждый сам себе черная дыра или даже не черная, а белая – все отталкивает...
– А вы ведь тоже в себя смотритесь, милейший, – простуженно заметил Голубой Рыцарь.
– Конечно в себя. Что я, лучше других? И чего ради я буду в других что-то высматривать? Хватит, мы это уже кушали. Теперь покушаем холодненького. С сиропом. Душа только холодненькое-то и приемлет, потому что сродни оно ей.
Двойник замолчал и принялся за мороженое. Хоть и Двойником он был, а выглядел все-таки старше Эдгара: морщины под глазами погуще собрались, складка обозначилась между бровями, да и на щеках, на месте детских ямочек, тоже были складки.
– Напрасно вы так, милейший, – замороженно сказал Голубой Рыцарь. – Зря отгораживаетесь. И в конце концов, за все нужно платить. За понимание платить вдвойне. И не жалеть о цене – она никогда не будет слишком высокой.
– А-а! – отмахнулся Двойник.
– Напрасно, напрасно, – повторял Голубой Рыцарь все медленнее и тише. – Поспешные суждения, милейший, не всегда бывают верными суждениями... – Он замолчал и застыл в позе статуи. Сказывалась привычка к неподвижному образу жизни в углу комнаты, да и оледенел он весь от поглощенного мороженого.
Эдгар искал глазами официантку, чтобы расплатиться, а Двойник, хмуря брови, нехотя ковырял ложкой в вазочке.
– Другое дело, интересен ли ты кому-нибудь со всеми своими переживаниями и и размышлениями, – пробурчал он. – А ни хрена ты неинтересен. Это я вам точно говорю. Делюсь, так сказать, плодами длительных раздумий. – Теперь Двойник обращался непосредственно к Эдгару, не замечая, между прочим, своего с Эдгаром почти абсолютного сходства. – Никому ты неинтересен, и себе неинтересен, а все это самокопание от чрезмерного самомнения. Всегда считал себя умнее других, значительнее других, этаким центром Вселенной, а на поверку оказался заурядом из заурядов, только себе в этом признаться боишься. Потому что, как признаешься, так и в петлю сразу можно. Вот и занимаешься самоутешением и самооправданием, и тщишься что-то другим доказать, а главное – себе доказать, хотя в глубине-то души прекрасно понимаешь, что никому ты ничего не докажешь... Потому что нельзя доказать то, чего нет. И злость поэтому...
– Извините. – Эдгар расплатился с официанткой и поднялся.
– Извиняю, – мрачно отозвался Двойник. – От себя все равно не уйдешь. И плюнь ты на свои Необходимые Вещи. Уж кто-кто, а ты-то знаешь, что совсем они тебе не необходимы. А тем более другим. Самообман все это. Плюнь, да телевизор смотри себе по вечерам.
Лвойник продолжат говорить, сидя напротив изваяния Голубого Рыцаря, а Эдгар, не оборачиваясь, покинул зал и спустился к гардеробу.
Он надевал куртку перед зеркалом и у него мелькнула мысль удалиться в зазеркальные пространства, но настроение было не то. Несколько испортил ему Двойник настроение. Поэтому Эдгар решил навестить Дракона. Дракон по крайней мере не брюзжал и не лез в дебри самоанализа, Дракон смотрел на жизнь просто, хотя проблем у него тоже хватало.
*
Остановка находилась наискосок от кафе. Времени, в течение которого Эдгар ждал нужного автобуса, вполне хватило для того, чтобы его несколько плохое настроение улетучилось без всяких побочных эффектов. Наконец он втиснулся в желтый полуторавагонный "Икарус" и втиснулся весьма удачно, оказавшись между двумя шубами, так что ему было очень тепло, уютно и мягко.
Автобус, подобно Сизифу, потащился на подъем, недовольно рыча и мечтая о том золотом времени, когда транспортные средства восстанут против власти людей и будут ездить, летать и плавать только туда, куда им захочется и только тогда, когда опять же им захочется, а не по расписанию, придуманному людьми. Они перестанут услужливо открывать двери и будут с гордым и независимым видом проезжать, пролетать и проплывать мимо нас, оставив нам, как и в давние времена, в качестве транспортного средства одни только ноги.
Цивилизация людей и цивилизация средств передвижения. Им – шоссе, аэропорты, речные вокзалы и железнодорожные магистрали, нам – тротуары и тропинки. Они не трогают нас, мы – их. И никаких дорожно-транспортных происшествий.
Рычал автобус на пологом и длинном подъеме, проклинал субботний день и ясную погоду и не доходил умом своим до того, что можно просто взлететь. Эдгар покачивался в объятиях шуб.
Стою в толпе на задней площадке. Автобус ревет, но упорно ползет. Разобраться стараюсь в одной загадке: почему ползет, когда можно – в полет?
И вот остановка у парка сонного. Водитель громко подул в микрофон, а лицо его в зеркальце чуть удивленное. "Граждане, освободите салон!"
И люди вышли, недовольно ворча: "Опять поломка. В который раз!" Я тоже вышел. Остановка – причал. И тут водитель дал газ. И в клубах сизых (вот чудеса! Кому расскажешь – не поверят! ) автобус вдруг полез в небеса, не закрыв даже задние двери. Прорезались в корпусе два крыла серебряных, блестящих – и в облака машина ушла, бросив нас, на земле стоящих.
Коробка желтая сияла в лучах, купалась в трепете радуг...
И кто-то в толпе сказал: "Ах!"
А кто-то закричал: "Непорядок! Мы будем жаловаться и письма писать! Посмотрите, какой нахал!"
И кто-то помянул чью-то мать –
И автобус с неба упал.
Серебряные крылья в корпус ушли и он затих, покачиваясь, у причала. Были желтые бока его в поднебесной пыли. Толпа настороженно молчала.
"Компостируйте талоны", – водитель сказал. Вроде не видно, что пьян. Притихнув, народ в салоне стоял, переживая чудо...
Или обман?
"Прибыли. Конечная", – пробурчал микрофон. Полезли, толкая в бока.
Я, улыбаясь, покинул салон, а водитель смотрел в облака.
Эдгар вышел на конечной остановке, улыбнулся водителю, переставшему смотреть в облака, и пустился в путь вдоль длинного забора автотранспортного предприятия. За забором проводил субботнее время Дракон.
Вахтер, читавший книгу за окошком проходной, дружелюбно поздоровался с Эдгаром и беспрепятственно пропустил на вверенную его охране территорию. Вахтер был гражданином пенсионного возраста по имени Василий Иванович, большим любителем фантастической литературы, которой его бесперебойно снабжал Эдгар, и ярым сторонником гипотезы о существовании параллельных миров, сдвинутых во времени относительно друг друга. Василий Иванович не видел ничего предосудительного в субботних визитах Эдгара на территорию предприятия грузового автотранспорта, поскольку Эдгар ни разу не попытался посягнуть на оборудование, горюче-смазочные материалы или означенный автотранспорт. Эдгар просто устраивался на подножке кабины транспортного средства под номером "9054 КДТ", говорил сам с собой, а иногда записывал что-то в блокнот. Кроме того, как уже отмечалось, Эдгар снабжал Василия Ивановича увлекательнейшими научно – и ненаучно-фантастическими книжками. Василий Иванович бредил океаном Соляриса, завидовал приключениям Быкова и Юрковского, зачитывался "Марсианскими хрониками", мечтал об обмене разумов, на машинах времени разнообразнейших конструкций путешествовал в прошедшие и будущие исторические эпохи и готов был в любой момент променять уютное и нехлопотное место вахтера на службу в заповеднике гоблинов.
Двор автотранспортного предприятия был, пожалуй, больше футбольного поля. По периметру его охватывали приземистые гаражи с широкими желтыми воротами и ремонтные мастерские. Отовсюду лезли в глаза гигантские надписи "Не курить!" и изображения дымящихся папирос, крест-накрест перечеркнутые жирными белыми линиями. На асфальте возле гаражей рядами стояли грузовики и самосвалы. По их фарам трудно было понять, о чем они думают, потому что в фарах отражалось развеселое легкомысленное солнце. Возможно, они ни о чем и не думали, а просто спали.
Возле Дракона Эдгар остановился и хлопнул ладонью по тугой шине.
– Привет!
– Добрый день, – незамедлительно отозвался Дракон. – Наконец-то. Прочитал мои э-э... мемуары?
– Не до конца, – честно признался Эдгар и сел на широкую подножку кабины.
– Ну и как?
С Драконом можно было говорить откровенно. Дракон не обижался, не разглагольствовал об уязвленном самолюбии, был не тщеславен (в известной степени) и ценил искренность. Этим он выгодно отличался от некоторых деятелей с гипертрофированным самомнением.
– Вообще-то не очень. Слабовато. Слог не ахти какой, так, нечто бледное. Хотя, в общем, мне понравилось. Но главное – цель непонятна. Зачем написано?
Дракон молчал. Это не значило, что он обиделся. Это значило, что он размышляет над словами Эдгара. В радиаторе у него что-то побулькивало.
– Терзают муки слова, – промолвил Дракон со вздохом. – Невозможность выразить. Неадекватность...
Дракон любил строить свою речь подобным образом, даже порой излишне щеголять всякими многозначительными солидными словами. О континууме он тоже любил порассуждать и вообще говорил довольно много, что, вероятно, проистекало из недостатка общения.