Оказалось также, что Зазеркалье не знает кубизма и книги А. и Б. Стругацких "Жук в муравейнике", зато знает неймизм, кинофильм "Несколько слов о потопе" и повесть "Прогулка обыкновенная".
В общем-то, так оно все и должно быть – ведь в зеркалах отражается только очень маленький кусочек нашей реальности. Теоретически возможно, конечно, создать зеркало тысячекилометровой величины и разместить на орбите ИСЗ – но в нем отразится (в лучшем случае) лишь одна часть планеты. Можно запустить зеркало вокруг Земли – но все ли тогда станет нам известно?
Можно прислониться к любому зеркалу и попытаться заглянуть вверх или вниз, налево или направо. Что же мы там увидим?
Очень мало мы там увидим.
Вот и выходит, что нам абсолютно ничего неведомо о жизни за зеркалом, и все наши рассуждения об этой жизни останутся не более, чем сказкой, пусть даже талантливой сказкой, как история про Алису. И может быть напрасно герои наших повествований пересекают космические дали, чтобы на неизвестной планете проявить весь свой героизм и умение оказаться на высоте в нештатных ситуациях – достаточно послать их в зазеркальные глубины, в ближайшее зеркало, и, поверьте, на их долю выпадет не меньше приключений.
Потому что рядом с нами есть мир, гораздо более загадочный, чем мир далеких планет.
А беседе Эдгара и Отражения не было конца. Черноволосая обладательница М. Булгакова давно перестала делать вид, что читает книгу "Мастер и Маргарита" и с интересом прислушивалась к их разговору, переводя взгляд с Отражения на Эдгара и обратно. Молодые люди ее уже не интересовали, потому что они ушли, поплевывая под ноги и спонтанно гогоча, а их место заняла пенсионерка, приманивающая хлебными крошками воробьев.
Отражение и Эдгар заметили, наконец, усиленное внимание Черноволесой Обладательницы, переглянулись, улыбнулись друг другу, и она тут же вмешалась в разговор. Она придвинулась и довольно бесцеремонно выпалила:
– Ну вы и тягомотину развели!
– Чувствительный слух страдает при звуке этих слов, – галантно отозвался Эдгар в стиле голубого салона маркизы де Рамбуйе.
– Хотя вы, безусловно, не что иное, как экстракт человеческого духа, – с улыбкой подхватило Отражение.
Это должно было на нормальном языке означать, что мадемуазель, то бишь гражданка Черноволосая Обладательница очень остроумна.
– Последнее тем более удивительно, что снег вашего лица еще не начал таять, – продолжил Эдгар.
Черноволосая Обладательница засмеялась и совсем по-свойски попросила закурить. Была она действительно молода, очень смахивала на студентку третьего курса филологического факультета, ей весьма шли джинсы, заправленные в изящные сапожки, а белый мех воротника пушистой куртки выгодно подчеркивал черноту роскошных волос и больших удлиненных глаз.
– Здорово треплетесь! – одобрительно сказала Черноволосая, элегантно изогнув кисть руки с сигаретой. – И под близнецов нормально работаете. А за зеркалом "мини" еще носят? А "металл" еще не приелся? Булгакова можно достать?
Отражение подробно ответило на вопросы напористой Черноволосой Обладательницы, поглядело на часы и поднялось со скамейки.
– Извините, все вопросы к нему. – Последовал жест в сторону Эдгара. – Я, к сожалению, должен вас покинуть. Масса работы за зеркалом.
Отражение галантно поклонилось захваченной врасплох Черноволосой Обладательнице, пожало руку Эдгару, негромко сказав: "До встречи!" – быстро пересекло улицу и, смешавшись с людьми у гастронома, то ли скрылось в отделе молочных продуктов, то ли вскочило в зеркальную витрину.
Эдгар тоже не отказался бы от прогулки по зазеркальным пространствам, но ему неудобно было так внезапно покидать Черноволосую, да и знал он, что Зазеркалье примет его в любой миг.
Поэтому он остался.
Черноволосая сначала немного приуныла, но вскоре оживилась, стрельнула еще одну сигарету, бегло изложила свое жизненное кредо, сложности с учебой, виды на будущее, проблемы с поклонниками и предложила сходить сначала в кино, а потом еще куда-нибудь, ну хоть и в магазин "Мелодия".
Такие пункты в планы Эдгара не входили, поэтому он со всей возможной деликатностью отказался.
Черноволосая сначала немного возмутилась, потом несколько запрезирала Эдгара, потом заподозрила в равнодушии к ее особе, но в конце концов смягчилась, записала Эдгару свое имя и телефон на листке, вырванном из конспектов лекций по древнерусскому, потребовала от него клятву обязательно достать "Нерв" Бысоцкого, позвонить и договориться о встрече (каковую клятву Эдгар, конечно, не дал) – и ушла, помахивая вновь вынутой из сумочки книгой М. Булгакова, а Эдгар остался на скамейке и ему было очень грустно.
Потому что сквозь тушь на ресницах, и румяна на щеках, и помаду на губах, и пудру на лице, сквозь дым сигареты он увидел другое лицо. Увидел-таки другое лицо, и узнал его, хотя оно очень изменилось.
И все-таки он узнал его, не сразу, но узнал, лицо, еще немного похожее на то, каким оно было четыре года назад.
И было ему грустно за эту перемену, и он знал, что никогда не позвонит по записанному на тетрадном листке номеру телефона и не позовет Ингу, потому что та, которую он видел четыре года назад, превратилась в совсем другое...
А ведь тогда, тем летом, все складывалось для него очень удачно. Отпуск ему дали в июле – лучше не придумаешь! – билет на самолет он приобрел, простояв в очереди всего лишь три часа, и погода на юге, по сообщениям информационной программы "Время", ожидалась самая что ни на есть чудесная.
Когда полет на маленьком "Ан-2" прошел без обычной качки, Эдгар (которого тогда, разумеется, звали вовсе не Эдгаром) настолько уверился в благоприятном к нему расположении светил, что не сомневался в успешном решении проблемы ночлега. Дело в том, что он прилетел в этот небольшой райцентр на берегу моря не по путевке, а "дикарем", по совету сослуживцев, отдыхавших там в прошлом пляжном сезоне.
И когда, в точном соответствии с рассказами, при выходе из аэропорта его окружили несколько женщин, наперебой предлагая комнату с видом на море, он окончательно понял, что в жизни наступила полоса удач.
Он с тетей Ниной прошел по тихим улицам, застроенным аккуратными одноэтажными домиками, и очутился в желанной комнате, из окна которой действительно открывался вид на безбрежную морскую гладь.
Он делал абсолютно то же, что делали сотни других отдыхающих, заполонивших аккуратные домики и окрестные пансионаты. Он отдыхал, то есть: загорал, слушал транзистор, купался, играл в волейбол, катался на прогулочном теплоходе, по утрам бродил по рынку, стоял в очередях в столовых, фотографировался на набережной на фоне южной растительности, а вечерами ходил в "зеленый кинотеатр", где с удовольствием смотрел фильмы, которые из-за хронической нехватки времени не удавалось посмотреть в родном городе.
Возвращался он поздно, когда в городке стояла непроглядная южная темнота (фонари на улицах почему-то, как правило, не горели, кроме одного, у кинотеатра) и черными тенями маячила в небе тополя под крупными звездами. Он осторожно отодвигал задвижку, входил во двор и садился на скамейку под сплетениями виноградных лоз. Ложиться он не спешил. Включал транзистор, ловил негромкую музыку "Маяка" и покуривал, пуская дым в звездные узоры.
Уходил Эдгар рано утром, приходил поздно вечером и так толком и не знал, сколько в домике комнат и кто, кроме тети Нины, в них живет. Впрочем, это его и не занимало. Он приходил только переночевать, а остальное время целиком отдавал воздуху, воде и солнцу.
Вернувшись однажды вечером, он обнаружил, что на скамейке кто-то сидит. В темноте белело платье. Вглядевшись, Эдгар понял, что это скорее всего не тетя Нина.
"Наверное, еще кому-то комнату сдали", – подумал он и, сказав: "Добрый вечер", – шагнул на крыльцо, намереваясь укрыться в своих апартаментах с видом на море. Но его остановили.
– Ты спешишь?
Судя по голосу, спрашивала девушка никак не старше двадцати. Он не успел удивиться несколько странному "ты", потому что девушка опять заговорила:
– Такой вечер хороший, теплый... А вы, чудаки, все норовите спать побыстрее завалиться.
Соображал Эдгар довольно быстро, а тут и сообразительности особой не требовалось.
"В самом деле, так ведь можно все на свете проспать, – подумал он. – Почему бы не посидеть часок под тихими звездами с молодой скучающей особой?"
Правда, ее неожиданное "ты" наводило на некоторые размышления...
Он подошел к скамейке. На лице девушки лежала тень виноградных лоз. Она молчала и он молчал, немного растерявшись. Потом девушка тихо засмеялась и подвинулась.
– Садись, не бойся.
– Я и не боюсь, – пожав плечами, буркнул Эдгар и сел. Ему такой тон не очень понравился.
Он украдкой взглянул на девушку и сразу отвел глаза. Было темно и все же кое-что он успел разглядеть. Девушка до странности походила на гоголевскую панночку, которая буквально полчаса назад на экране "зеленого кинотеатра" довела до летального исхода несчастного философа Хому Брута в исполнении артиста Л. Куравлева.
Что все-таки делает темнота, яркие звезды, курортное настроение и впечатление от фильма!
Он усмехнулся, положил ногу на ногу, стараясь проделать это непринужденно, и спросил, уже открыто посмотрев на девушку:
– Отдыхать приехали?
Что-то от панночки в ней все-таки было.
Девушка опустила голову и принялась покачивать босой ногой. И неожиданно, вздохнув, грустно сообщила:
– Скучно одной в колодце. А с этой, – она кивнула в сторону дома, – говорить не хочется. Неинтересная она.
"Ага!" – отметил Эдгар. Все ему стало понятно. Девушка тоже смотрела гоголевскую историю, только вернулась раньше. Приехала днем, сходила к морю, а вечером в кино. Как положено. И стремится оригинальничать, что простительно гражданам до двадцати лет.
– А с чего вы взяли, что я интересный?
Все, потянулась ниточка. Слово за слово – так, глядишь, и вечер прошел не без приятности.
– Просто ты новый человек. Посидел бы с мое в колодце – тоже, небось, заговорил с кем угодно.
Колодец находился в высокой траве за летним душем и тетя Нина им, кажется, не пользовалась, потому что во дворе был водопровод.
– И давно вы в колодце? – с улыбкой осведомился Эдгар.
Девушка вздохнула.
– Не знаю. Сколько себя помню – все в колодце. А как туда попала, за что, и где раньше жила – понятия не имею. Хотя догадываюсь.
Они помолчали. Он искал, на что бы этакое более интересное перевести разговор, но девушка его опередила:
– Ох и скучища же там! Сидишь на дне, высиживаешь, и не с кем словом перемолвиться. Хорошо еще, у этой радио громко говорит... Ну и когда тепло, выйдешь иногда по вечерам. Летом хорошо. Отдыхающие всякие, вроде тебя, хоть поговорить можно...
– А почему бы на танцы не сходить?
Девушка опять вздохнула. Уж больно часто она вздыхала.
– Нельзя. Ни днем, ни ночью дальше этой скамейхи не уйдешь.
– Магический круг? – Он вспомнил ту панночку с мертвыми глазами, что все пыталась достать Хому, да не смогла без посторонней помощи.
– Ага. Хотела, не получается.
Она с хитрецой, как показалось Эдгару, посмотрела на него и глаза ее неожиданно блеснули в звездном свете.
– Кто в меня поверит, тот круг и разомкнет. Жаль, никто не верит.
– Ну почему же? – легко возразил он. – Я вот верю. Так вы прямо под водой живете?
– Прямо под водой, – грустно ответила девушка и в очередной раз вздохнула.
Эдгар обхватил ладонями колено, нечаянно прикоснувшись к ее платью. Платье почему-то было влажным.
"В платье купалась, что ли?" – удивился он.
– Сижу в колодце и думаю, думаю... Вспоминаю, что ли?.. Степь, безлюдно. Дракон иногда пролетит, ну как теперь ваши самолеты – и опять никого. Речка какая-то течет. Течет себе и течет, а ты ждешь не дождешься, когда же белая ладья приплывет. Будто тоже когда-то в такой ладье плавала. Город вспоминаю, кресты золотые. Только смутно... А потом все степь да речка...
– Воспоминания детства?
– Наверное...
Они опять немного помолчали. Эдгар не знал, как продолжить этот несколько странный разговор, а девушка задумалась, опустила голову и длинные черные волосы закрыли ее лицо. Волосы, кстати, тоже, кажется, были мокрыми.
– Думала я, думала и придумала. Видно, околдовали меня когда-то и бросили в ту речку. А потом сюда, в колодец. Только вот за что?
Он долго собирался с мыслями и решил, наконец, что хорошим продолжением разговора будет знакомство.
– Познакомимся? – предложил он и назвал свое имя.
Девушка вздохнула. Фильм ей , что ли, не понравился или свидание не состоялось?
– А я не знаю, как меня зовут.
За штакетником прошли отдыхающие, переговариваясь в темноте. Мягко стукнуло о землю сорвавшееся с ветки яблоко, что-то прошуршало в кустах. Наверное, кошка.
– Ну ладно, – сказала девушка. – Вижу, не веришь ты мне и круг мой не разомкнешь. Не буду я с тобой больше встречаться.
Он хмыкнул. Как же не встретиться в этом тесном городке, где через день каждого знаешь в лицо?
– Верю. Это бывает. Вот завтра пойдете к морю, позагораете – и все пройдет. Настроение – оно ведь штука переменчивая. А с кем вы приехали? Или одна?
Девушка опять блеснула на него глазами и медленно подняла руку.
И какой-то странной показалась Эдгару ее раскрытая ладонь. Было в ней что-то очень неуместное, как если бы вдруг в гудящем одесском порту появился призрачный "Летучий голландец".
Он не успел до конца осознать эту мысль, потому что девушка тихо произнесла:
– Спокойной ночи.
Сказано это было так, что он тут же поднялся и неуверенно ответил:
– Спокойной ночи.
На скамейке было очень тихо. Он ушел в свою комнату и, не раздеваясь, устроился поверх одеяла.
...Приемник неустанно наигрывал различные мелодии, за окном светало. Он долго колебался: не выйти ли во двор, не глянуть ли на скамейку? – но в конце концов выключил транзистор и заснул. И снилась ему степь, спокойная река и золотые кресты на белых соборах.
Прошло два дня с того странного разговора. Он по-прежнему проводил время на пляже, по-прежнему в столовой, на рынке и перед кассой кинотеатра видел знакомые лица – но гоголевскую панночку ни разу не встретил. И было ему как-то не по себе.
На третий день он нарушил распорядок. Он не пошел с утра на пляж, дождался тетю Нину, тащившую с рынка огромную спортивную сумку с надписью "Олимпиада-80" и напрямик спросил:
– Тетя Нина, у вас еще есть квартиранты?
Тетя Нина осторожно поставила сумку, разогнулась, поправила платок и отрицательно покачала головой.
– Нет, миленький, никого я больше не брала. Одиноких пока не попадается, а с семейными не связываюсь. Семейные начнут газ требовать, начнут завтраки да обеды готовить – хлопот не оберешься!
– А девушек красивых нет по соседству?
Тетя Нина присела на край скамейки, задумчиво развела руками, сочувственно улыбнулась.
– Да вроде нет. Разве что Светка из двадцать пятого дома, дак ведь она в стройотряд укатила, аж на север.
– Красивая?
– Дак ведь не поймешь теперь, каковские вам нравятся. Вроде бы ничего. Курносая, стрижечка короткая, джинсы носит. Может и красивая.
И прошел еще один день, а вечером он посидел на скамейке, слабо надеясь на что-то, потом встал и тихонько пошел к колодцу. Опять раздавались шорохи в кустах и падали на грядки яблоки. Наверное, все это выглядело со стороны довольно нелепо: крался в темноте по двору взрослый человек, как будто фрукты-ягоды залез воровать.
Он нашарил рукой шершавый бок колодца и негромко сказал в сырую глубину, едва не запинаясь от неловкости:
– Ау! Вы не выйдете?
В колодце было тихо.
– Девушка! – не сдавался он. – Выходите.
В колодце словно бы легонько вздохнули, но промолчали.
Он торопливо выпрямился и быстро пошел к дому.
"Вот смех! – думал он и почему-то злился. – До какой же мистики можно дойти южными ночами? Прожить на свете больше четверти века, окончить вуз, регулярно читать брошюры общества "Знание", смотреть телевизор – и стоять над колодцем, вызывая какую-то мифологиню! Крестьянин ты олонецкий, дореформенный и забитый! Хватит! Называется – молодой специалист эпохи НТР..."
Да, в те годы Эдгар не всегда все до конца понимал. Хотя это не значит, что теперь он все понимает.
И вот одним прекрасным, но слегка грустным утром он с дорожной сумкой в руке в последний раз прошел по двору. Возле самой калитки он все-таки не выдержал и, мысленно издеваясь над собой, повернул к колодцу.
Вода была спокойна, в ней отразилось его сконфуженное лицо. Он стоял над колодцем и напряженно вглядывался в глубину. Под черной толщей воды, у самого дна, лежала бледная тень. Одинокая грустная тень, отражение случайного облачка, заблудившегося в жарком небе.
...А когда самолет, разворачиваясь, пошел над морем, завалившись на крыло, он, наконец, сообразил, что же было странного в той ладони, поднятой к небу.
Сквозь ладонь светили звезды.
Да, так и не нашел он больше времени для поездки в тот городок. А ведь, видно, поверил кто-то в нее, и разомкнул круг, и оказалась она в другом городе, и обзавелась именем и телефоном, и поклонниками – и вот что из всего этого вышло.
Превратилась в обыкновенную Черноволосую Обладательницу.
Кстати, правдивость всей этой истории со степью, рекой и золотыми крестами Эдгару подтвердил Дракон. Во время одной из неторопливых субботних бесед во дворе автотранспортного предприятия Эдгар к слову рассказал Дракону о той давней встрече у моря и Дракон не очень охотно, уклончиво и, вероятно, многого не договаривая, все-таки признался, что действительно во времена его молодости жила некая черноволосая, угодившая потом в реку. Из весьма невнятных полуоткровений Дракона Эдгар уловил не все, но, тем не менее, понял следующее: Черноволосая стада жертвой какой-то интриги, в каковой интриге были замешаны ее родители, а главным образом братец-витязь, не угодивший чем-то тамошним колдунам, и ее обрекли на прозябание сначала в реке, а потом в колодце, оставив-таки из гуманных соображений лазейку для освобождения. Которой она, наконец, и воспользовалась.
Дракон тоже был причастен к этой интриге – такой вывод сделал Эдгар из наблюдений за несколько виноватым его поведением – и выступал он в те стародавние времена отнюдь не на стороне братца-витязя. Это, конечно, можно было понять, исходя из вечного антагонизма между витязями и драконами.
Впервые Эдгар увидел дракона из окна своей квартиры прошедшим летом. Тогда он, естественно, не знал, что это Дракон. Каждый день Дракон проползал по дороге под окнами Эдгара, трудолюбиво влача на спине блоки чьих-то будущих квартир (он работал на строительстве нового микрорайона), ревел на поворотах, коптил небо сизым дымом из выхлопной трубы, скрипел тормозами перед выбоинами, словом, вкалывай на славу. Однажды, субботним вечером, гуляя возле стройки, Эдгар обнаружил, что мощная машина стоит перед недостроенной крупноблочной коробкой о восьми этажах и вместо переднего колеса опирается на бревно. Машине было грустно коротать выходной такой вот всеми покинутой – и Эдгар понял ее состояние и вступил в беседу.