- Так что остаюсь только я. Эм-Ве-Де никуда не выпустят, Аристакеса тоже…
- А его-то почему? Он же вроде не еврей? - поинтересовался отец, трамбуя скуренную до фильтра сигарету в огромной медной пепельнице, подаренной сослуживцами перед пенсией.
- Армянин. Просто у него родственники за границей, - объяснил сын. - В Греции, кажется.
- Плохо, что в Греции. Там чёрные полковники, - тоном знающего человека заметил отец.
- Нету их там уже, полковников.
- Ну, были, им же всё равно. Раз Греция - значит фашисты. Не выпустят. Характеристику тебе уже написали?
- Ну. Я сам писал, - ухмыльнулся Саша.
- А утвердили?
- Папа, ну чего ты так беспокоишься?
- Жизнь знаю, вот и беспокоюсь. Поешь вафли. Мама пекла.
- Вот вскипит, тогда и вафли будем, - Саша покосился на чайник, не подающий признаков жизни. - А мама где?
- Ты же знаешь. У неё макраме, - скривился отец. Увлечение своей супруги рукоделием он крайне не одобрял и даже считал чем-то вроде измены семье. В этом вопросе Саша был с отцом согласен: в конце концов, он сюда мотается из Москвы, тратя практически весь выходной, а она не может пропустить какой-то там кружок. Но Настасья Павловна упорно ходила на занятия, жертвуя ради них визитами сына.
- Главное, на собеседовании не запорись, - затянул своё отец. - Знаешь, у нас вот одну сотрудницу в Болгарию отправляли. Вроде бы курица не птица, Болгария не заграница, анкета чистая, в общем всё в порядке. А на комиссии её спросили, какова площадь территории Болгарии. И не пустили. Вот так.
- Ну, значит, не поеду, - пожал плечами сын.
- С ума сошёл? Это же Англия! Знаешь, я тебе завидую. Всю жизнь мечтал съездить, увидеть... - Саша сжал зубы: отцовский скулёж на эту тему надоел ему хуже горькой редьки, но надо было терпеть. - Так и не выпустили. Вторая форма допуска, вот и сидел как пёс на цепи. Вот настоящий мир и не посмотрел. Хоть ты. Расскажешь потом.
- Папа, если честно, поездочка так себе. Во-первых, Эм-Ве-Де говорил, что Эдинбург этот у них считается дырой. Во-вторых, конференция непредставительная. В-третьих, пять дней. Посмотреть ничего не успеваю. Привезти тоже ничего не смогу. Знаешь, сколько мне денег полагается на обмен? Тридцать пять фунтов на всё про всё. За такие деньги там ничего не купишь.
- Саша, - вздохнул отец, - ты ни фига не понимаешь. Ты в Англию летишь! В Ан-гли-ю! В настоящую страну с настоящей жизнью, а не в соцлагерь сраный! Ты богу молиться должен, чтобы тебя с поездки не сняли. Даже если тебя отвезут на один день в самое ихнее захолустье. Главное - вырвешься.
- Ну и что я там увижу? - сын нетерпеливо поёрзал на табуретке, пристраивая тощий зад на твёрдом сиденье.
- Свободу, - веско сказал отец. - Они свободные люди. Вот что.
- Папа, ну сколько можно. - Саша досадливо закусил губу.
В последнее время папа сильно сдал. Уход на пенсию не пошёл ему на пользу, как и регулярное слушание "Би-Би-Си", к которому он пристрастился года полтора назад.
- Они там вольные, - отца в очередной раз несло, - а мы живём как всегда в этой стране жили. Широка страна родная, а свободы в ней - не было и нет. Мы же воздухом настоящим никогда не дышали. Ни-ког-да. Что начальники нам сверху напукают, тем и дышим.
Саша молча встал, открыл окно. Холодный воздух сунулся было в комнату, но отшатнулся от хлынувшей наружу табачной вони, в которую с торжествующим жужжанием вонзилась огромная муха, бог знает откуда взявшаяся посреди холодного времени года.
- Закрой окно, - тут же среагировал отец. - Продует. Не пройдёшь медкомиссию.
- Дай подышать настоящим воздухом, - не удержался Саша.
- Не умничай, - нахмурился отец. - Закрой.
Саша ещё немного потянул, потом всё-таки закрыл: снаружи и в самом деле была не весна.
Чайник самодовольно фыркнул, плюнул из-под крышки кипятком. Плита негодующе зашипела. В ту же секунду затрезвонил телефон. Папа поднялся было к трубке, но аппарат подавился трелью и затих.
- Пап, а ты не пробовал белый кипяток? Я тебе колбу принесу с работы…
- Дурь всё это, - нахмурился отец. - Вода - она и есть вода. Всю жизнь так заваривал.
- С белым кипятком лучше. И сахара класть не нужно, - в который раз попробовал объяснить Саша. - От сахара диабет.
- Вот сам и пей без сахара. - Отец демонстративно плюхнул в стакан полную с горкой ложку и второй ложкой усугубил.
Напористо жужжала муха и отчаянно металась по потолку. Саша почему-то вспомнил модестову байку про то, что греческие философы сравнивали тело с червяком, а душу с бабочкой. А наши души, подумал он вдруг, после смерти станут мухами. Крылатыми и противными.
- Как у тебя с Валей? - перешёл папа на семейную жизнь.
- Нормально, - пожал плечами сын.
- Ну, хорошо, если нормально, - разочарованно сказал отец. - А вообще-то я тебе вот что скажу… Чужой дом, - это папа выделил голосом, - он и есть чужой дом. Раньше как было? Мужик свою бабу к себе в дом приводил. А наоборот - не дело это.
- Папа, ну зачем Вале ехать из Москвы в Подольск? У меня работа в Москве, у неё тоже…
- Вот пусть от работы вам квартиру дадут! - Отец знал, что это нереально, и поэтому рассуждал смело, как всякий теоретик. - А то как получается? Зятёк-то, знать, примак! - Старинное слово прозвучало веско и основательно. - А к примаку разве уважение? Вот тёща тебя уважает? А тесть?
- Папа, ну я же сто раз говорил. Мы их раз в полгода видим. Нормальные совершенно люди.
- Люди-то, может, и нормальные. А думаешь, им нравится, что ты в их доме живёшь? - Отец гнул своё. - И у нас бывать перестал. Ездишь раз в год по обещанию, разве ж это по-семейному?
- Каждую неделю езжу! И, кстати, на Западе твоём любимом дети от родителей аж в другой штат уезжают, - припомнил Саша слышанное от Модеста. - Для самостоятельности.
- Это кто тебе сказал? На партсобрании, небось? - переключился отец в прежний режим. - Ты им верь больше, пропагандистам. Они всегда врали, и сейчас врут. Враньё на вранье, больше ничего не умеют. И врать-то не умеют ни фига. Своей жене дома, небось, вкрутить ничего не могут.
- Папа, я не партийный, и ты прекрасно это знаешь.
Снова тренькнул телефон и снова заткнулся.
- Предупреждают, - отец показал подбородком на телефон. - Что ж, спасибочки. Только мы пуганые. И не такое видели.
- Кто предупреждает? Ты чего? - Саша снял с подоконника тяжёлую кастрюлю и устроился на её месте сам.
- Слазь, - распорядился отец, - ну что за привычка у тебя, сто раз говорил… Кто надо, тот и предупреждает. Чтоб мы, значит, с тобой языки зря не распускали… Сегодня днём вот тоже звонили. Я радио слушаю, они звонят. Ну я-то ладно, мне они ничего не сделают. Я чего: вдруг у тебя неприятности будут? Ну, что я радио слушаю. Им же наверняка известно. Могут учесть.
- Могут, - нахально заявил сын. - Пап, пока меня не выпустят, не слушай ты эти голоса ихние, а?
Отец пожевал губами, прикидывая масштабы предполагаемой жертвы.
- Посмотрим, - сказал он уклончиво. - Ты чего не куришь-то?
- Не курю, - в который раз признал очевидное Саша, примащиваясь на подоконнике поудобнее.
- И не начинай, - в сотый раз посоветовал папаша, вытрясая из коробка последнюю спичку. - У меня от этого табака внутри всё спеклось.
Чайник жирно булькнул и выплеснул на плиту струю воды, через пару секунд обратившуюся белым вонючим паром.
Телефон снова затренькал - на сей раз настойчиво, неотвязно.
1984 год, декабрь. Москва-Эдинбург.
- Они, оказывается, ещё днём звонили. Папаша радио слушал, трубку не брал. - Саше хотелось разозлиться на отца, но не получалось. - И вот… сообщили. Про маму.
- Ужас какой, - сказала Татусик, давясь сладким зевочком.
- Она прямо на улице умерла. - Саша почувствовал, как снова подступают слёзы. - Шла на это своё макраме… там переулок есть такой, по нему редко ходят… она в лужу упала. Лицом... - Он не выдержал и всхлипнул.
Эта лужа казалась ему чем-то особенно жутким. Ему, конечно, сказали, что Настасья Павловна Лбова умерла сразу, даже не успев ничего почувствовать. Просто в голове порвался какой-то сосудик, чик и всё. Удачная смерть, всем бы нам так… Но Саша не верил. Он почему-то был уверен, что мама захлебнулась в этой проклятой луже. Он почти видел эту бурую ледяную воду и над ней дёргающийся мамин затылок с пучком седых волос.
- У неё было пальто… нам отдали… всё разбухло… воротник… от воды… - давясь словами, проговорил он, придвигая к себе чашку.
Слеза повисла на реснице и бухнулась в чай.
Правильнее всего, конечно, было напиться. Но Саша, как и все Лбовы, на дух не переносил крепкого алкоголя. Даже на поминках он едва-едва заставил себя втолкнуть в нутро положенную стопку водки. Водка пошла клином - он чуть не сблевал. Какая-то тётка из маминых знакомых подсунула ему пузырёк с настойкой пустырника, от нервов. Он набухал в чашку с чаем сразу полпузырька гадости и выпил, удерживая тошноту. Пустырник подействовал: он впал в какое-то эмоциональное отупение, в котором продержался два дня; потом стало чуть полегче.
Похороны ничем не запомнились, кроме каких-то мутных хитрованских харь, грязных рук и грязных слов типа "в Москве за это полста берут, а мы, считай, по-доброму", да передаваемых из рук в руки бумажек и бутылок. И ещё срывающийся шёпот отца: "Саша, Саша, собирайся скорее, у тебя самолёт".
- Ты лучше расскажи, как слетал, - свернула Тутусик на интересное.
- Ну я же рассказывал уже, - попытался отделаться Саша, но Тася была упряма:
- Ну я ничего не поняла. Вообще, впечатления какие?
- Никаких, - честно сказал Саша.
Впечатлений и в самом деле не осталось.
Нет, он что-то помнил - но помнил примерно с тем же чувством, с каким помнят чужой день рождения, на который попадаешь случайно и стараешься как можно скорее уйти. В городе он почитай что и не был - поэтому сведения, почерпнутые из подобранной в вестибюле брошюры о том, что Эдинбург, оказывается, красивейший город Великобритании, окружённый великолепными вулканическими холмами, остались для него чистой теорией. Впрочем, Edinburgh Castle он всё-таки видел: не заметить это сооружение было трудно. Правда, из-за поганой погоды возвышающееся над городом здание выглядело совсем не так величественно, как на цветных фотках в том же буклете… Ещё ему сказали, что в Эдинбургской обсерватории установлены какие-то "часы Шортта", замечательные своей точностью. Часов он тоже не видел, как и самой обсерватории.
Конференция была непонятной. Шла какая-то жуковатая возня, непонятная игра по непонятным правилам. Советские в эти дела не очень совались и вели себя соответствующе - никому под ноги не лезли, экономили деньги и набивали сумки дармовым барахлишком: бесплатными журналами на разных языках, бесплатными шариковыми ручками, ежедневниками с логотипами. У опытных ездунов каждый фунт был расписан заранее. Поэтому, вместо того чтобы, как свободные импортные люди, проводить вечера в гостиничном баре, они сидели у себя в номерах и наматывали на глаз местное телевидение.
Саше было всё равно, поэтому он позволял себе бар. Там он познакомился с пивом "Корона" и господином Прабодхом Чандрой Багчи.
Пиво "Корона" оказалось неожиданно приятным. Господин Багчи научил Лбова класть в него тоненькую дольку лимона, отчего вкусовые качества пива заметно улучшались. Разумеется, Саша предпочёл бы хороший чай, но в баре подавали только кофе-эспрессо из блестящей чёрной кофемашины. Господин Багчи, большой любитель и знаток чая, выразил по этому поводу решительный протест, никем, впрочем, не услышанный.
Прабодх Чандра Багчи уже лет пять как перебрался в туманный Альбион, где подвизался в Эдинбургском университете. Своё положение в этом храме наук он не обозначил никак, а Саша не стал допытываться, почувствовав, что такие расспросы глупы и неприличны. Область интересов индуса - слежение за фронтами огибающей бинарно фазокодированных радиоимпульсов - лежала довольно далеко от занятий Лбова. Зато Багчи понимал сашин "англ. яз.", а Саша, как выяснилось, был способен воспринимать "indlish". К тому же Багчи знал много интересного об Англии и англичанах, и горел желанием поделиться. Например, он сообщил Лбову, что англичане очень консервативны.
- Они все носят чёрные ботинки, Алекс, - кричал он, перегибаясь через столик. - Чёрные! Ботинки! It is terrible!
Саша не понимал, что такого ужасного в ношении чёрных ботинок, но тупо кивал, вливая в себя "Корону". На непривычный к алкоголю организм этот напиток оказывал то же влияние, что и пустырник, то есть анестезировал душу.
- И если ты приходишь куда-то, тебя не пускают, потому что нет чёрных ботинок! - кричал господин Багчи. - Они очень консервативны, Алекс! Очень консервативны!
- Не пускают? - переспрашивал Лбов.
- Face-control! Они не пускают! Стоит человек и не пускает, если нет чёрных ботинок! - кричал Багчи.
Саша пил "Корону" и вспоминал отцовские рассуждения о воздухе и свободе.
По политическим убеждениям жизнерадостный индус был очень левым.
- Socialism! - кричал он. - It’s great experience!
- Experiment, - качал головой Лбов.
- Experience! - настаивал Багчи.
- Big experience? - ворочал языком Саша.
- Great! Great Experience! - вскричал Прабодх Чандра и потребовал себе ром "Бакарди".
В ту ночь господин Лбов вернулся в свой номер поздно и в плохом состоянии. Это не прошло незамеченным: на следующий день один старший товарищ отвёл его в сторонку и объяснил, что близкие контакты с непонятными иностранцами могут закрыть Саше всякие перспективы.
Саша сначала не просёк намёка, и только тупо кивнул.
- Ты парень молодой, - закруглил старший товарищ, - у тебя всё впереди. Тебе нужны последствия? Вот именно. Так что будем считать, что ты обещал. Мне лично. Понял?
Лбов не понял, что именно он обещал, поэтому просто похлопал глазами и что-то промумукал. Через некоторое время до него дошло, и ему стало тошно от себя и своего покорного му-му. Опять вспомнился отец и его рассуждения о свободе. Вечером в припадке самоутверждения он, превозмогая себя, специально спустился в бар, чтобы найти весёлого индуса, но так его и не обнаружил. И почувствовал стыдное облегчение: во-первых, он всё-таки испугался последствий, а во-вторых, на новые посиделки у него попросту не хватало средств. В кармане осталось всего несколько фунтов.
Саша более или менее пришёл в себя только в последний день. Все суетились, паковались, сверялись с какими-то списками, а он тупо сидел в холле и осознавал, что находится в Великобритании, что сегодня он её покинет, что он так и не увидел ничего интересного или хотя бы запоминающегося - разве что пиво "Корона".
Тут-то на него и налетел, орлу подобно, господин Багчи.
- Алекс! - совершенно неприлично заорал он. - Скорее! Вставайте и идём! Это уникально!
Возможно, Лбов всё-таки остался бы сидеть, но индус бесцеремонно ухватил его за пуговицу и потащил за собой. Через некоторое время Саша понял, что бежит.
Легконогий индус вёл - точнее, тащил - Лбова какими-то улочками, прямиком к угрюмому серому зданию, отсечённому от улицы металлической оградой. Широкие ворота были распахнуты, а за ними начиналось то, что Лбов и не чаял увидеть в здешних краях: длиннющая очередь.
Стоять пришлось где-то минут двадцать. За это время индус успел объясниться. Оказалось, что здание было не чем иным, как специализированным чайным складом с полуторавековой историей. Увы, истории пришлось отступить под натиском рыночной стихии: помещение было то ли продано, то ли арендовано, то ли вообще конфисковано - этого индус точно не знал, да и не особенно интересовался. Как бы то ни было, склад следовало очистить за одни сутки. Просчитав стоимость перевозки и хранения, рачительные владельцы решили попросту распродать весь оставшийся товар по символической цене. Прабодх Чандра вовремя вспомнил о чайных пристрастиях своего нового московского друга, и просто не мог оставить его в неведении… Саша перебирал в кармане английские монетки и думал, хватит ли на его долю: насчёт схватить что выбросили он считал себя невезучим. Товар вечно заканчивался прямо у него перед носом.
Из тускло освещённого провала выходили люди, увешанные пакетами и тюками. Выкатилась пожилая леди с проволочной тележкой, доверху заполненной элегантными картонными коробочками и пакетиками. Ещё два пакетика торчали у неё из карманов жакета. Лбов с тоской подумал, что отпускать по два наименования в одни руки они, конечно, не додумались - и тут же себя одёрнул: буржуи торговали себе в убыток именно за тем, чтобы всё поскорее разошлось.
Достоявшись, он увидел что-то вроде прилавка, сложенного из ящиков. За ним в ряд стояли высокие люди в синих комбинезонах. На продавцов они были не похожи, но работали споро: пока один брал деньги и кидал их, не пересчитывая, в коробку, двое других уже выкладывали на прилавок пакеты и упаковки, снимаемые с чёрной ленты транспортёра. На куплю-продажу уходили какие-то секунды - и работал этот конвейер безостановочно.
Перед самым прилавком суета и толчея были как в московском универмаге, когда с трёх прилавков одновременно выбрасывают что-то дефицитненькое. Саша оказался было у самых ящиков, но его оттёр какой-то благообразный джентльмен с породистым лицом. Тут же Лбову наподдали в зад чем-то тяжёлым. Саша машинально повернулся и увидел девушку с льняными волосами, которая целеустремлённо толкала перед собой тяжёлую сумку на колёсиках. Когда он сунулся назад, ряды уже сомкнулись. Лезть дуриком в толпу англичан Лбов не посмел.
Видимо чтобы усугубить облом, из толпы вывинтился улыбающийся Прабодх Чандра Багчи в обнимку со здоровенным коричневым пакетом.
- Алекс! - закричал он. - Вот что я купил! Это очень редкий чай! Очаровательный чай! Пожалуйста, мой друг, - он чуть прикрутил громкость голоса, - подержите это. Я хочу купить этого чая ещё!
Он протянул ему пакет и пропал.
- Купите мне тоже, у меня есть деньги! - только и успел крикнуть Лбов.
1984 год, декабрь. Москва.
- Он так и пропал? - переспросил Модест.
- Именно, - вздохнул Лбов. - Я там двадцать минут топтался с этим пакетом. Как сквозь землю провалился. А времени не было. Все уезжали. Ну вот так получилось. Надеюсь, я его не сильно ограбил.
На самом деле ему, конечно, было неловко брать чужое. Однако, куда деваться?.. В конце концов, он решил, что отнесёт чай не домой, а на работу. Такая жертва - принести не вполне законно присвоенную добычу коллективу - не только успокаивала совесть, но и тонко тешила тщеславие: было приятно думать, как отреагируют сотрудники на заморскую редкость.
- И где же наша добыча? - Модест Викторович вытянул ноги, перегородив тем самым половину комнаты. - Признаться, хотелось бы приступить…
- Может, всё-таки пяти часов подождём? - предложил Лбов.
- Ну конечно, подождём, - благодушно пробасил Эм-Ве-Де. - Саша, дорогой мой друг, вы изрядно повеселили меня своим рассказом. Неужели вы, кхм, избежали соблазнов художественного преувеличения? Не могу себе даже вообразить очередь, состоящую из английских джентльменов и не менее английских леди…
Лбов против воли ухмыльнулся, вспоминая старуху с коляской.