* * *
Уже совсем рассвело, а Грендель все продолжал вести Дубова и Беовульфа через болота.
- Красивые все-таки у нас места, - говорил он, указывая на перелесок вдали на холме. - Октомврий уж настал, уж роща отряхает… А за тою рощей начинается Черная трясина, самое страшное место во всей Новой Ютландии если кто туда попадет, то возврата ему не будет.
- А что так? - заинтересовался Василий.
- Говорят, что эта местность заколдована, чтобы никто не мог туда проникнуть. Будто бы там сокрыт хрустальный гроб…
- А-а, знаю! - захохотал Беовульф. - Стоит хрустальный гроб, а в гробу спит юная дева и ждет своего прекрасного принца! Слышали мы эти бабкины сказки.
- Да нет же, - с досадой ответил Грендель. - Никакая это не юная дева и не принцесса, а замужняя женщина. И лежит она там почитай без малого полтораста лет…
- А кто же ее освобождать должен, коли не принц? - несколько удивился Василий.
- Я так слышал, что это должен быть ее прямой потомок, внук, или даже правнук, - не очень уверенно сказал Грендель. - Осторожнее, там топкое место, заберите чуть правее… А вон там, - указал он совершенно в другую сторону, где начинались "грядки", чередующиеся канавками, - то место, где княжна Марфа закончила свой недолгий век в человеческом обличии.
- Сказкины бабки! - опять захохотал Беовульф и в очередной раз провалился чуть не по колено в болотную жижу. - То есть, я хотел сказать, бабкины сказки.
- Какие еще сказки! - возмутился Грендель. - Ведь даже наш Ново-Ютландский король Иов, который правил в те годы, установил на этом месте памятный камень. Он и по сей день там стоит!
- А это не может быть, извините, просто дань поэтическому сказанию? - осторожно заметил Дубов. - Например, для привлечения любопытствующих.
- Ну конечно же нет, - воскликнул Грендель. - Когда у нас будет время, я непременно свожу вас, маловеров, туда - там все сохранилось, как было двести лет тому назад. Княжна не знала, куда ей деваться, и побежала по одной из "грядок". Но ей не посчастливилось - знаете, часть из них сквозные, по ним можно было пройти через все болото, и тогда Марфа имела бы надежду спастись. А она как на грех побежала по "грядке", которая заканчивалась там, где сходились две канавки, а броситься в воду она не решилась. Тут ее нагнали подручные князя Григория, а колдун превратил в лягушку. С тех пор она в тех местах, говорят, и обитается.
- Свежо предание, а верится с трудом, - заметил Василий.
- Я ж говорю - сказки! - добавил Беовульф. Грендель только махнул рукой, не желая пускаться в пустые споры.
Некоторое время спутники шли молча, и лишь когда они миновали невысокий холм, поросший кустарником, Грендель разомкнул уста:
- Здесь начинаются владения князя Григория. - И, обернувшись назад, с чувством произнес: - О Мухоморская земля! Уже за шеломянем ты еси.
Беовульф лишь фыркнул, а Василий подумал, что у Гренделя наверняка в суме хранится мешочек с горстью родной болотной земли.
* * *
С утра у князя Григория раскалывалась голова - как уже двести с чем-то лет подряд в этот день, четвертого октября. Но князь, привыкший не поддаваться обстоятельствам, уже с утра находился в своем рабочем кабинете. Ему предстояла нелегкая задача - установить, кто из двух князей Длинноруких настоящий, а кто самозванец, а главное - с какими целями этот самозванец прибыл в Белую Пущу. Князь Григорий чувствовал, что появление двух Длинноруких тоже как-то связано с остальными событиями последних дней, и оттого очень хотел докопаться до истины.
- Ну что, Каширский, хоть это-то вы сможете? - спросил князь Григорий у чародея-недоучки, который в почтительной позе стоял перед княжеским столом.
- А как же, Ваша Светлость! - рассыпался в уверениях Каширский. - Мне это раз плюнуть.
- Посмотрим, - процедил князь Григорий и хлопнул в ладоши. Тут же охранники ввели в кабинет обоих Длинноруких. Оба, несмотря на ночь, проведенную в неволе, чувствовали себя бодро и уверенно.
- В первый и последний раз призываю одного из вас признаться в самозванстве, - морщась от головной боли, произнес князь Григорий. Оба Длинноруких молчали. - Ну что ж, пускай вам будет хуже, - с угрозой продолжал князь, не дождавшись признания. - Каширский, приступайте!
Каширский встал посреди комнаты напротив обоих Длинноруких и, сделав страшное лицо, заговорил замогильным голосом:
- Энергия правды перетекает к вам, и вы не сможете лгать, как бы того не хотели… Даю вам установку признаться в том, что вы не тот, за кого себя выдаете…
Один из Длинноруких внимал "установкам" чародея и даже чуть покачивался в такт его речи, другой же остолбенело взирал на Каширского, слегка приоткрыв рот.
- Ну, говорите же! - закончил свой сеанс Каширский.
Первый из Длинноруких прекратил раскачиваться и, положив руку на грудь поверх порванного кафтана, торжественно провозгласил:
- Был, есмь и буду князь Длиннорукий, градоначальник Царь-Городский, заточенный во узы по вражиим наветам!
- И я тоже! - расплылся в дурацкой улыбке второй.
- Ну? - грозно обернулся князь Григорий к Каширскому. - Что же твои хваленые чародейства?
Каширский с умным видом почесался там-сям, пожевал губами и в конце концов выдал резюме:
- Они оба настоящие.
- Что-о? - зловеще прошипел князь, скривив тонкие губы то ли от головной боли, то ли в усмешке.
Каширский побледнел, сжался и быстро залепетал:
- Это был пробный тест, мой повелитель. Пока что ясно то, что один из них - настоящий Длиннорукий, а другой подготовился к тому, что может быть подвержен психологическому сканированию со стороны столь квалифицированного специалиста, как ваш покорный слуга. Видите ли, князь…
- Пока что я вижу одно, - голосом, не предвещающим ничего хорошего, перебил князь Григорий, - то, что ни от вас, ни от госпожи Глухаревой нет никакой пользы.
- Вы ко мне несправедливы! - возмутился "квалифицированный специалист", но князь его не слушал:
- Вы завалили дело с Гренделем и Беовульфом - раз. Вы даже боярина Василия не могли убрать чисто - два. Прикажете продолжать?
- Нет, не надо, - поспешно ответил Каширский.
- Тогда делай свое дело!
Каширский снова набычился, напрягся и даже чуть зашевелил ушами. Один из Длинноруких устремил взор на Каширского и немного подался в его сторону. Второй же Длиннорукий все так же стоял столбом с видом полного дурака. Похоже, что опыты чародея действовали на обоих, только по-разному. И вдруг в звенящей тишине из-под княжеского стола выкатилась крупная золотая монета. Она, поблескивая боками, деловито двигалась в сторону двери, и путь ее пролегал ровно промеж обоих Длинноруких. И вот тот из них, что покачивался в гипнотическом трансе, ловко, как кот на мышь, бросился на монету.
- Кхе-кхе, - усмехнулся князь Григорий, - вот мы и разобрались, кто здесь самозванец.
- Это не я! - испуганно подал голос тот Длиннорукий, что лежал на полу, крепко сжимая в жирной ручонке золотой.
- Конечно, не ты, - спокойно отозвался князь. - Тебя спасла от темницы твоя воровастая сущность. - И, уже обращаясь к Каширскому, зловеще продолжил: - Вот мы и разобрались, любезный, без твоих фиглей-миглей.
Каширский сжался, как кролик перед удавом:
- Ну, это по чистой случайности, вы обронили монетку…
- Это у тебя с Анной Сергеевной все чистые случайности, - с неприятным хрустом размял длинные пальцы князь. - А у меня точный расчет.
- Ваша Светлость, если бы вы соизволили мне дать еще немного времени, то я бы все непременно и сам…
Но тут произошло нечто неожиданное: второй Длиннорукий слегка щелкнул пальцами, и теперь Каширский, мелко задрожав всем телом, стал опускаться на пол неподалеку от "первого" Длиннорукого.
- Вот этот… этот! - залепетал Каширский, беспомощно хватаясь руками за воздух. - Я знаю, кто он…
- И кто же? - спросил князь, с некоторым удивлением глядя на корчащегося Каширского.
Но тот не успел ответить, так как "второй" Длиннорукий вдруг стал резко худеть и увеличиваться в росте, а его черты начали меняться прямо на глазах у изумленных зрителей.
- Да, ты прав, Каширский, - презрительно заговорил он, окончательно приняв другой облик, - я Чумичка. Вы убили Василия, можете убить и меня, но ваше время истекло. Не я, так другой прикончит все это вурдалачье царство!
- Велите казнить его, Ваше Превосходительство, - злобно забормотал Каширский, тщетно пытаясь подняться с пола. - Велите его расстрелять, повесить, утопить…
- Тебя не спросили, - презрительно бросил князь Григорий. - Нет, я его заставлю послужить на благо себе. Он ведь настоящий чародей, как я вижу, не то что некоторые. - И, обратившись к Чумичке, спросил: - Ну как, пойдешь ко мне на службу?
- Никогда, - тихо, но твердо ответил Чумичка.
- Ну что ж, я тебя не неволю, - через силу усмехнулся князь. - У тебя будет время обдумать мое предложение. Отведите его у темницу и глаз не спускайте!
Охранники тут же подскочили к Чумичке и, не дав ему даже пошевелиться, схватили под руки и вывели прочь.
- Вон, - негромко сказал князь Каширскому, - и постарайся не попадаться мне на глаза, покамест не позову.
Каширский, радуясь, что так легко отделался, попытался встать, но, не сумев, на четвереньках пополз к двери.
Когда горе-чародей столь нелицеприятным образом покинул княжеские апартаменты, "настоящий" Длиннорукий, кряхтя, встал с пола:
- Ну что, князь Григорий, убедился теперь, что я - это я?
- А бес тебя знает, может, и ты тоже - не ты, - проворчал князь Григорий. - Ну ладно, отправляйся на конюшню.
- На конюшню? - изумился Длиннорукий.
- А то куда же? Ты ведь туда так рвался. Хотя нет, на конюшню рвался тот, самозванец. Но ты однако же туда сходи.
- Для чего?
- Найдешь там некоего Петровича, душегуба и лиходея. Познакомишься с ним, а завтра я отправлю вас обоих на важное задание.
- Вот это по мне, - обрадовался Длиннорукий. - А что за задание?
- Его тебе расскажет барон Альберт, - поморщился Григорий от накатившей головной боли. - А сейчас оставь меня. - Но, когда Длиннорукий достиг двери, негромко добавил: - А монетку верни!
Едва Длиннорукий, опечаленный расставанием с монеткой, кланяясь покинул кабинет, князь Григорий стиснул голову руками и чуть слышно пробормотал:
- Кажется, все к лучшему. Боярин Василий мертв, Чумичка в темнице… Только бы эта боль прошла поскорее. И скорее бы этот день прошел…
* * *
Александр подавленно молчал, сидя в глубоком кресле. Молчала и Надя. Она понимала, что если король пригласил ее к себе в покои, то собирается что-то сказать. Поэтому Чаликова терпеливо ждала.
- Вот и Уильям куда-то запропал, - после долгого молчания тихо проговорил Александр.
- Надеюсь, Ваше Величество, что он не стал добычей людоеда, - позволила себе пошутить Надя. Однако Его Величество был настроен куда серьезнее.
- Как жаль, - вздохнул он, - еще несколько дней, и она была бы спасена.
- Кто, донна Клара? - удивленно переспросила Надя.
- Да. Теперь этого можно не скрывать, хотя я прошу вас особо не распространяться - огласка тут совершенно ни к чему. Но вам я скажу вдруг это поможет установить истину.
- Значит, донна Клара носила в себе какую-то тайну? - понизила голос Чаликова.
- Эта женщина пребывала здесь под именем известной гишпанской стихотворицы не столько по нашему давнему обычаю, сколько потому что должна была таить собственное имя.
- Если не секрет, Ваше Величество, от кого она скрывалась?
- От князя Григория. Как вам, вероятно, известно, земля Белой Пущи разделена между князьями и боярами, многие из которых - потомки тех, кто уцелел от Шушковских времен.
- Как, разве там не упыри заправляют? - удивилась Надя.
- Заправляют, конечно, упыри, - согласился Александр, - но делают это не напрямую. A для видимости в Белой Пуще даже существует не больше не меньше как Боярская Дума. Это чтобы иметь дело с иноземными правителями, которые прекрасно знают, кто в Пуще хозяин, но вступать в прямые сношения с упырями им вроде как бы неприлично, а с боярами - совсем другое дело, даром что эти бояре пляшут под вурдалачью дудку.
- Надо же, а я и не знала! - покачала головой Чаликова.
- Князь Григорий - очень умный… чуть было не сказал "человек", продолжал король. - Очень умный правитель. Или, скорее, хитрый. Он прекрасно понимает, что чисто по-человечески народу легче подчиняться не упырям, а своим же помещикам. Но не дай бог кому-то хоть в чем-то отойти от воли князя Григория - и в одну прекрасную ночь вся помещичья семья исчезнет без следа, а в усадьбе появится новый барин, более послушный. И не дай господь кому-то из селян залюбопытствовать, куда девались прежние хозяева!
- Значит, донна Клара…
- Донна Клара - это дочка одного из таких помещиков. К счастью, в ту ночь, когда исчезла ее семья, ее самой в усадьбе не было. Уж не знаю, каким чудом ей удалось добраться до моего замка, но отказать ей в приюте я никак не мог. Конечно же, я прекрасно понимал, что здесь она не может быть в полной безопасности, и собирался переправить в одно из соседних княжеств, менее зависимых от Белой Пущи, где она могла бы жить даже под своим настоящим именем, но увы - тут пошел дождь, замок затопило…
- То есть вы, Ваше Величество, полагаете, что донна Клара стала жертвой агентов князя Григория? - спросила Чаликова.
- Я мог бы так полагать, если бы не первые два случая, - вздохнул король. - Но Касьян - это обычный сельчанин, хотя и одаренный несомненным поэтическим даром. A вот Диоген…
- Я так чувствую, что он тоже не совсем Диоген, - осторожно заметила Надя.
- Вы правы, - согласился Александр, - хотя тут совсем другой случай. Я не вдавался в подробности, но он - уроженец Кислоярского царства. Начитавшись книжек заморских философов, он стал проповедовать мысли, отличные от принятых в Царь-Городе представлений о сущности христианства вообще и православия в частности. И тем самым настолько, как вы выражаетесь, "достал" царь-городских церковников, что те чуть было не отправили его на костер.
- Неужели царь Дормидонт допустил бы такое изуверство?
- Брат Дормидонт по своей доброте и незлобивости решил как бы опередить церковников и сослал его в один из монастырей на покаяние. Ему бы сидеть там тихо, а он бежал из обители, вернулся в столицу и продолжал свои еретические выходки пуще прежнего. Как-то раз даже встал на четвереньки перед входом в храм Ампилия Блаженного и, изображая собаку, лаял на прихожан и хватал служителей церкви за рясы. Уж не знаю, что он хотел этим сказать, но после того случая его схватили и бросили в темницу на две седмицы и еще один день. Тогда уж он понял, что житья в Царь-Городе ему не будет, и бежал сюда. Ну, я ему предоставил кров и скромное пропитание, но с условием, чтобы никаких выходок. И он эти условия соблюдал, только порой очень уж вином злоупотреблял, да тут уж чего поделаешь… Я даже подумал, что в его гибели повинны царь-городские церковники, но теперь видно, что тут все иначе.
- A не значит ли это, что и другие поэты… - начала было Надя, но Александр быстро приложил к устам палец с перстнем - и Чаликова поняла, что дальнейшие разговоры на данную тему совершенно излишни. По крайней мере, до следующего несчастного случая.
Выйдя из королевских покоев, Надя услышала какой-то шум, доносящийся с улицы через неплотно закрытое окно. Со свойственным ее профессии любопытством она немедленно ринулась к окну, выходящему во двор замка и, распахнув его, распласталась на широком подоконнике, рискуя вывалиться наружу. И пожалела, что при ней нет фотоаппарата. А зрелище того стоило: в ворота замка строем входил отряд королевской гвардии в полном составе - то есть все четыре солдата и их командир с лихо закрученными усами. Последний торжественно нес на бархатной подушке кота Уильяма. Вид у Уильяма был весьма потрепанный, но довольный - видимо, его похождения увенчались успехом: сердца сельских кошек были покорены, а местные коты посрамлены.
* * *
Петрович шел по полевой дороге, радостно вжикая один о другой двумя кухонными ножами - всем, что у него осталось с тех времен, когда он был Соловьем-разбойником, Атаманом отчаянных головорезов и грозой царь-городских лесов.
Это был первый раз, когда Петровича освободили от работ на княжеской конюшне и выпустили за пределы кремля. Конечно, не просто так прогуляться, а раздобыть с десяток девок помоложе да покрасивше для отсылки Багдадскому султану Аль-Гуссейну.
Несколько позади плелись Глухарева с Каширским. Они совершенно не разделяли восторга Атамана и даже более того, видели в этом явную немилость князя.
- Эх, сейчас будем грабить и убивать! - мечтательно вздохнул Петрович, завидев идущих ему навстречу двух молодых женщин. Одна, довольно полная, в цветастом сарафане, тащила коромысло с двумя ведрами, а вторая, высокая и тощая, несла в одной руке корзину, а другой придерживала острую косу, лежащую на плече.
- Сейчас, сейчас, - сладострастно повторил Петрович и ускорил шаг навстречу своим жертвам. Анна Сергеевна лишь хмыкнула - мол вот уж плевое дело. А Каширский в угоду ей глупо хихикнул:
- Пару внушений, и они наши.
Соловей ничего этого не слышал, потому что был полностью поглощен предвкушением грабежа. И его совершенно не волновало, что эта операция идет несколько вразрез с его убеждениями защитника всех угнетенных и униженных, а также врага всех богатеев, пьющих (в данном случае - почти буквально) кровушку бедного трудового люда. Как истинный художник, Петрович творил очередной шедевр. И в порыве вдохновения он заверещал фальцетом:
- Всех зарежу! Всем кровь пущу! - И, чуть сбавив обороты, уточнил: - Кто будет рыпаться.
Бабы остолбенели от такого лихого наскока и "не рыпались".
- А теперь вы пойдете со мной, - зловеще поигрывая кухонными ножами, продолжал Петрович. - И без глупостей!
Совершенно очумев от такой наглости, бабы стояли, разинув рты и не двигаясь с места.
- А может, установочку дать? - шепотом спросил у Анны Сергеевны Каширский.
- Не надо, - отрезала та. Ей явно начинали нравиться лихие "наезды" Петровича. Плешивый и плюгавый в обыденной жизни, Соловей сейчас казался почти орлом. Или даже коршуном, упавшим с небес на глупых куриц.
- А потом я вас отправлю в гарем к моему приятелю султану, - продолжал вещать Соловей, явно войдя в раж.
Но тут одна из баб, та, что с косой и корзинкой, вдруг спросила:
- Куды?
Своим глупым вопросом она явно сбила Петровича с мысли, и он, запнувшись, остановился на полуслове и, мучительно напрягая мозги, пытался понять, что она имела в виду. Анна Сергеевна решила прийти ему на помощь.
- К султану, дура. В гарем, - строго сказала она и уже от себя добавила: - Вас там будут насиловать злые евнухи.
А вот этого явно говорить не надо было. Потому как бабы резко посуровели лицами, а Каширский покачал головой.
- Ах, Анна Сергевна, Анна Сергевна, - пробормотал он, - похоже, вы весь налет испортили. Надо было установочку дать…
- А иди ты знаешь куда, - взвилась Глухарева. - Гренделя надо было лучше своими установками потчевать. Тогда бы мы не оказались здесь, в компании плешивого душегуба и этих деревенских дурех.
- Да что вы понимаете! - возмутился Каширский. - Вы сами-то…