Один из стражников попытался войти в фургон Киллии, но та загородила дверь, пытаясь объяснить ему, что внутри больной ребенок. Детина не пожелал слушать и схватил Киллию за руку, намереваясь отшвырнуть в сторону. Маскелль в несколько шагов пересекла лагерь.
- Оставь ее в покое, - приказала она, ткнув стражника посохом.
Тот отступил - посох не причинил ему никакого вреда, но разозлил.
- Малышка испугалась, и мне только что удалось ее снова укачать, стала огорченно оправдываться Киллия. - Пусть ищут, но не будят…
Дальше все произошло так быстро, что Маскелль не успела ничего понять. Кто-то скользнул мимо нее, и когда Маскелль подняла глаза, стражник уже растянулся на земле, а его дубинка отлетела в сторону. Между ней и стражником, заслоняя ее, стоял воин. Должно быть, стражник попытался толкнуть ее или, да помилуют его Предки, замахнулся дубинкой.
Остальные стражники схватились за оружие. Маскелль похлопала своего телохранителя по плечу, чтобы предупредить, и подняла над головой посох. Воин немедленно распластался по земле.
Однако в отличие от пиратов стражники знали, что это значит. Они замерли и тем самым дали своему командиру время вмешаться. Он кинулся между ними, вскинул руки и приказал:
- Остановитесь!
Маскелль заметила, что ее руки дрожат, и не только от тяжести поднятого посоха. Сердце ее колотилось, гнев комком стоял в горле.
"Еще немного, и я сорвалась бы", - подумала она, когда самообладание вернулось к ней. Опустив посох, она сказала:
- Вы все обыскали. А теперь уходите.
Командир покачал головой, с трудом переводя дыхание.
- Что в том фургоне?
- Больной ребенок, - ответила Киллия, поднимаясь на ноги и отряхивая грязь с панталон. Она была слишком хорошей актрисой, чтобы показать свою ярость, но кровь отхлынула от ее лица. - Я сказала ему, что он может посмотреть. Я только не хотела, чтобы он разбудил малышку.
Мгновением позже в доказательство ее слов из двери выглянуло круглое испуганное личико; девчушка посмотрела на стражников и захныкала.
- Видите? - воскликнула Киллия, подхватывая ребенка на руки.
Командир вздохнул и знаком отослал своих людей. Некоторым из них хватило совести смутиться, но тот, из-за кого начались все неприятности, продолжал злиться и не хотел уходить. Командир дождался, пока тот все-таки ушел, и сказал:
- Прости, святая мать. Это была ошибка.
- Почти смертельная ошибка, - бросила Маскелль.
"Пока что удача мне не сопутствует, - подумала она. - Мы еще не добрались до города, а я уже дважды чуть не нарушила свою клятву".
Командир непонимающе посмотрел на нее, потом тряхнул головой и направился следом за своими людьми. Когда стражники вернулись в здание пристани, Растим шумно выдохнул воздух.
- Где он? - тихо спросила Маскелль.
- В фургоне Фирака, на койке.
- Я думала, его спрятали в твоем фургоне.
- Так мы и сделали, но они собрались обыскивать его, и пришлось перенести тело.
Маскелль покачала головой. Она ничего не заметила… впрочем, должно быть, они воспользовались переполохом.
- Мы простимся с ним завтра, когда пересечем дамбу. - Похороны накануне того дня, когда они войдут в священный город, были плохим предзнаменованием… Маскелль вернулась к костру.
Там собрались все ариаденцы. Они были перепуганы и выглядели довольно жалко, но актерами оставались хорошими - только это и имело значение для их представлений. Киллия, завернувшись в одеяло, осталась около своего фургона: она явно хотела быть поближе к своей малышке.
Выражение их лиц, уклончивые взгляды сказали Маскелль, что воин последовал за ней: действительно, оказалось, что он снова стоит у нее за спиной. Она подумала: он третий раз оказывается в положении ее защитника опять число три! Что-то Бесконечность стала щедра на странные предзнаменования… Лучше бы она это прекратила, решила Маскелль.
- Ну? - обратилась она к ариаденцам.
Гардик, который никогда не мог долго молчать, спросил:
- Следует ли нам ожидать новых неприятностей сегодня ночью?
- Нет. Сегодня ночью - нет.
Ариаденцы встревожено зашептались. Фирак, Дория, Вани - хорошо знакомые лица после всех этих месяцев. Всего их было девять человек - совсем не много для некоторых сложных представлений. Жители Дувалпура - столицы Империи оценят их искусство, не то что провинциалы… Кто-то отводил глаза, встретившись с Маскелль взглядом, кто-то был явно обеспокоен, другие просто устало смотрели в огонь.
Наконец Растим прокашлялся и заговорил:
- Думаю, мы все знаем, как плохо бы нам пришлось, если бы… если бы не Маскелль.
Она стала приглаживать растрепанные волосы, чтобы скрыть улыбку. Ее имя, произнесенное с ариаденским акцентом, все еще смешило ее… Еще одно доказательство того, что воздух Дувалпура - у нее в крови. Как же она была глупа, покинув эти края!
Гардик тут же откликнулся:
- Никто и не спорит. - Он с воинственным видом оглядел остальных. - Но не должны же мы притворяться, будто нам такое нравится.
Маскелль рассмеялась. Иногда Гардик вызывал у нее симпатию.
Однако Гардик тут же спросил:
- Так кто это такой?
Он показывал на воина у Маскелль за спиной. Она сжала губы: вот теперь Гардик совсем не вызывал у нее симпатии.
Растим пришел Маскелль на выручку - ей не пришлось признаваться, что она понятия не имеет о том, кто такой ее телохранитель.
- Да ладно тебе, это дело Маскелль. А теперь не отдохнуть ли нам? Завтра ведь снова в путь.
Последние слова Растима могли бы вызвать недовольство, а то и небольшое восстание, если бы труппа за последние месяцы уже не привыкла к невозможному, не говоря о неприятностях; поэтому актеры только поворчали, закатывая глаза и обмениваясь мрачными взглядами.
Когда остальные разошлись по фургонам, Растим наклонился к Маскелль и с любопытством прошептал:
- А все-таки кто он?
- Не знаю, - прошептала она в ответ.
Растим состроил выразительную гримасу; Маскелль ответила ему тем же. Похлопав актера по плечу, она жестом велела ему уйти. Тот неохотно подчинился, с сомнением оглядываясь через плечо.
Маскелль повернулась к воину. Он, не обращая внимания на любопытствующих ариаденцев, разглядывал длинный порез у себя на руке: должно быть, острый конец дубинки стражника все же задел его.
"Ну да, я же сама не велела ему обнажать меч".
- Пойдем со мной. Я промою твою рану, - сказала Маскелль. Старая Мали оставила около костра небольшую жаровню, и Маскелль, обернув ее плетеной циновкой, захватила жаровню с собой.
Воин странно посмотрел на Маскелль, но послушно пошел за ней. Она поднялась в фургон и зажгла угольками два висячих фонаря, потом поставила жаровню на обитую жестью подставку на полке. Воин сидел на подножке, оглядывая внутренность фургона, набитого всяким барахлом, накопившимся за долгий путь: рваными одеялами, выцветшими тьенганскими подушками, помятыми медными чайниками, коробками с нитаранскими головоломками. С полукруглого потолка свешивались, подобно летучим мышам, головами вниз несколько кукол; их раскрашенные лица в тусклом свете казались удивительно живыми. Марионетки оказались здесь, потому что у Маскелль имущества имелось немного, а другие фургоны были перегружены. Сложенные в несколько раз полотнища декораций хранились в ящиках и под койкой. Чтобы добраться до чистых тряпок и мази, Маскелль пришлось отодвинуть рулон с изображением дерева.
- Ты еще и целительница? - настороженно поинтересовался воин.
- Да нет. - Мазь приготовила старая Мали, но Маскелль не собиралась признаваться в этом: внешность старухи не внушала большого доверия к ее медицинским познаниям, а синтанцы, как было известно Маскелль, слыли народом довольно цивилизованным. Когда Маскелль подняла глаза, воин все еще сидел на подножке.
- Мне что, бросить тебе мазь? - подняв брови, спросила она.
Воин вошел в фургон и опустился на скамью - так, что Маскелль почти могла до него дотянуться. Однако она чувствовала, что продиктовано это не страхом, а просто осторожностью: так вела бы себя кошка, попавшая в незнакомый дом.
Маскелль придвинулась, взяла руку воина и смыла кровь. Он слегка вздрогнул от ее прикосновения - может быть, потому, что руки Маскелль были холодными. Его собственная кожа оказалась очень горячей; биение пульса на запястье вызвало в Маскелль неподобающее волнение. Она отметила, что воин очень опрятен: по крайней мере он был не более грязен, чем она сама после всех этих долгих дней, проведенных в дороге. Потом Маскелль вспомнила его ночное купание в барае, и это воспоминание совсем не помогло ей сосредоточиться на ране.
Она смущенно подумала, что в последний раз была так близко к мужчине два месяца назад, когда держала сына Растима, чтобы старая Мали могла вскрыть нарыв у того на бедре. А вообще… Маскелль не собиралась считать дни, но времени прошло очень много.
Воин молчал, и тишина заставила Маскелль заговорить:
- Как тебя зовут?
Он поднял глаза - зеленые, с золотистыми точками…
- Риан.
Такая готовность сообщить свое имя оказалась для Маскелль неожиданностью; она вытаращила глаза на воина, и тот улыбнулся, явно понимая, что удивил ее. Снова удивил! Кляня в душе свою неуместную впечатлительность, Маскелль продолжала:
- И все? Ни фамильного имени, ни клана? - Если она помнила правильно, синтанцы использовали в качестве наименования клана имя владыки их земель.
Риан повернул голову, и Маскелль заметила в мочке его правого уха по крайней мере четыре прокола. Она знала, что в Синтане количество серег в ухе говорит о высоте положения в военной касте, но что означает именно это число, известно ей не было. Риан положил ножны с сири рядом с собой на скамью. Раньше Маскелль считала, что никаких украшений на мече нет; теперь же, на близком расстоянии, она заметила на рукояти и опоясывающем ее кольце множество углублений, явно не нанесенных вражеским клинком: когда-то там крепились камни или золотые фигурки. Пришлось ли Риану за долгий путь продать все, что имело хоть какую-то ценность, или все знаки его ранга были тщательно сняты?
"Может быть, и то, и другое", - подумала Маскелль.
Риан носил на шее амулет - маленький диск из полупрозрачного белого камня с выложенной бирюзой руной на выцветшей голубой тесьме. Должно быть, амулет много значил для воина, раз тот сохранил его, расставшись со всеми остальными украшениями.
"Не очень-то много ты из всего этого почерпнула, - с насмешкой сказала себе Маскелль. - Твои познания по части обычаев народов за пределами Империи могли бы быть и более основательными".
Впрочем, она ведь никогда не предполагала, что ей придется странствовать в далеких краях.
- В Синтане все много проще, - сказал Риан.
- Если там все настолько лучше, зачем ты оказался здесь?
- Я не говорил, что лучше, - только проще.
Маскелль выпустила руку Риана, но тепло его тела, казалось, прилипло к ее пальцам. Она вынула лист таны из узелка, лежавшего рядом с баночкой, и намазала его сладко пахнущей мазью. Риан следил за ее действиями с озадаченным выражением лица.
- А мое имя ты узнать не хочешь? - спросила Маскелль.
- Я его знаю. Тебя зовут Маскелль.
На мгновение она ощутила озноб.
- Откуда это тебе известно?
Риан совсем не выглядел виноватым; он бросил на Маскелль взгляд, к которому она стала уже привыкать - "что случилось с твоей сообразительностью?" - и терпеливо объяснил:
- Ты на это имя откликаешься, когда остальные его выкрикивают.
- Ох… - "Идиотка!" - сказала себе Маскелль. - Остальные - это "Великий странствующий театр Корриаден" из Ариада.
- Но сама ты - из Дувалпура.
- Да. - Маскелль снова взяла воина за руку, приложила к ране намазанный мазью лист и прибинтовала чистой тряпицей. Ей пришлось стиснуть зубы, чтобы не поддаться искушению объяснить: листья таны сами по себе обладают целительным действием, - уверенность Риана, что Маскелль не знает, что делает, была столь же ощутима, как влага в воздухе. Наверняка он дает это почувствовать намеренно…
Воин взглянул на ее посох.
- Что делает Голос Предков на Великой Дороге в обществе бродячих кукловодов?
- Они не кукловоды. - Риан взглянул на марионеток, свешивающихся с потолка, выразительно подняв бровь. - По крайней мере не обычные кукловоды, - объяснила Маскелль, чувствуя себя по-дурацки.
Когда она посмотрела на Риана, он ответил ей все тем же насмешливым взглядом. Он совсем ее не боялся - сохранял осторожность, но не боялся. Может быть, все дело в невежестве, но ведь называл же он ее волшебницей, а по поверьям Синтана в этом случае бояться ему следовало…
- Почему ты последовал за мной? Ты ведь избегал появляться на Великой Дороге, верно? Так почему же ты явился на Лужайку и рискнул попасться храмовым стражникам?
Риан заговорил так, словно не слышал ни одного сказанного ею слова:
- Если того парня послали не жрецы, то кто?
С тех пор как Маскелль много лет назад покинула Дувалпур, никто еще не обращался к ней с такой прямотой. Те, кто верил в ее личину странствующей монахини Кошана, выражали ей почтение, положенное служительнице Предков, находящейся под покровительством властей Небесной Империи и храмов. Те же, кто знал, чем на самом деле она является, боялись ее. Даже Растим и старая Мали, ее лучшие друзья среди ариаденцев, никогда не задавали ей вопросов может быть, потому, что их ужасали возможные ответы. Уже очень давно никто не говорил Маскелль, что она ошибается, никто даже не позволял себе намекнуть, что ее решения - не самые лучшие. Так что теперь, разговаривая с Рианом, Маскелль обнаружила, что широко улыбается.
- Жрецы тут ни при чем. Одна из самых святых обязанностей ордена Кошана - служить Голосам. Вот почему главный жрец предложил мне свое гостеприимство, хотя знал, чем это ему грозит - и со стороны собственных служителей, и со стороны того, кто послал несчастного парня.
Риан вытаращил на нее глаза. Маскелль с удовлетворением подумала, что наконец-то ей удалось его поразить, хотя она и не была уверена, что именно произвело на него такое впечатление.
- Ты монахиня? - спросил он.
- Когда-то была. Теперь - нет. - Маскелль притворилась удивленной вопросом; впрочем, она сомневалась, что притворилась достаточно убедительно.
- Дают ли Голоса обет целомудрия?
- Нет. - Маскелль уже открыла рот, чтобы объяснить порядки ордена Кошана и то, как Голоса, будучи избранными, становятся выше обычных жрецов, но в этот момент Риан поцеловал ее.
Их прервал настойчивый стук в стенку фургона. Маскелль отстранилась от Риана и заметила глаз, боязливо заглядывающий в шелку. Голос Растима проговорил:
- Прости меня.
Маскелль поднялась и откинула занавес.
- Что, что, что?
Растим сделал шаг назад и показал в сторону пристани.
- Стражники все еще наблюдают за нами, - тревожно прошептал он.
Маскелль проследила за его взглядом и действительно заметила нескольких стражников на крыльце здания, с виду занятых ленивой болтовней. Выбравшись на подножку и оглядевшись, она увидела, что люди с фонарями в руках расположились и между лагерем малиндийцев и фургонами актеров, а также на опушке леса. Риан, прислонившись к стенке фургона рядом с Маскелль, протянул:
- Они совсем потеряли бы рассудок, если после всего случившегося не приглядывали бы за нами.
- Верно, - согласилась Маскелль, стараясь не отвлекаться на прикосновение к ее бедру теплого тела. - Но зато никто больше этой ночью не проникнет в лагерь, Растим.
- Об этом я догадался, спасибо тебе, - выдавил Растим сквозь стиснутые зубы. - Но есть кое-что еще.
"Ох, проклятые ариаденцы!" - подумала Маскелль, прислоняясь лбом к шершавому дереву фургона.
- Ну так скажи мне, в чем дело, Растим.
Растим бросил опасливый взгляд на Риана, потом, понизив голос, сообщил:
- Оно стучит.
- Что?.. - Маскелль нахмурилась. - Ах это! Конечно, стучит. У проклятой куклы инстинкт - когда поднимать шум.
- Боюсь, стражники услышат, - уточнил Растим.
- Да, теперь я поняла.
Риан переводил взгляд с Маскелль на Растима и обратно.
- Что услышат? Маскелль вздохнула.
- Ладно. Пойдем и попытаемся что-нибудь сделать. Риан спрыгнул с подножки следом за Маскелль и тоже направился к фургону Растима. Еще в нескольких шагах от него Маскелль услышала стук. Если злобная марионетка начнет стучать чуть громче, это и правда переполошит стражников.
Фирак и Тераза стояли рядом с подвешенным к днищу фургона ящиком. Маскелль, сложив руки на груди, с отвращением посмотрела на него. Медленные мерные удары несли в себе что-то похоронное. Маскелль взглянула на остановившегося рядом с ней Риана. Она не была уверена: видел он выходку куклы во время представления или к тому времени уже отправился выслеживать появившуюся из реки тварь.
- Это марионетка, - сказала она.
Риан, нахмурясь, взглянул на ящик, потом снова поднял глаза на Маскелль.
- Она шевелится.
- Ну, обычно они так не делают, конечно, - с безнадежным вздохом пробормотал Растим и почесал в затылке. - Однако…
- На марионетку наложено проклятие, - закончила за него Маскелль, зная, как долго Растим добирался бы до сути дела. Жители некоторых провинций, в которых ариаденцы давали представления, бывали так поражены видом марионеток, что не сразу улавливали тот факт, что двигаться куклы способны только под управлением актеров-людей; Маскелль подумала было, что такое же заблуждение могут питать и синтанцы, но Риан явно понимал, что к чему. - Нам нужно заставить ее утихомириться. - Стук уже стал громче.
- Можно обернуть ящик одеялами, - предложила Тераза. - Или начать бить в барабаны - они заглушат стук.
- И снова всех перебудить? - фыркнул Растим. - Да торговцы нас убьют и кто станет их за это винить?
- Маскелль, ты не можешь что-нибудь сделать? - встревоженно спросил Фирак.
- Это та марионетка, что сама вышла на сцену во время представления? не отставал Риан.
- Да. - Маскелль потерла лоб. Если она употребит свою силу, тем самым она только привлечет совершенно нежелательное внимание речных и лесных духов; и так вероятность новых нападений этой ночью была достаточно высока.
Риан сложил руки на груди.
- Если ты объяснишь мне, почему на куклу наложено проклятие, я скажу тебе, как прекратить стук.
Все вытаращили на него глаза. Маскелль, подняв брови, вопросительно посмотрела на Растима. Тот с сомнением пожал плечами: он явно не думал, что Риан в силах выполнить обещанное.
- Труппа выступала в Корваленте, - сказала Маскелль, - и актеры услышали разговоры о правителе Акавире. Во всей провинции его считали мелочным тираном.
Риан посмотрел на Растима, который пробормотал себе под нос:
- Я-то думал тогда, что это всего лишь болтовня.