Тут произошло то, чего Сафиуллин не мог объяснить: горячая волна сильнейшей воли, подгоняемая вихрем гнева, затопила всё его тело, он почувствовал в себе огромную силу. В это же мгновение стул, на котором сидела Лилия Владимировна, взмыл вместе с ней в воздух и под аккомпанемент её истошного вопля ударился об стену, разлетевшись вдребезги. Учительница всем своим тучным телом шлёпнулась на пол и закрыла руками голову, защищаясь от падающих на неё щепок.
Воцарилась звенящая тишина. Та напряжённая тишина, что давит на барабанные перепонки. Убедившись, что ничего больше ей не угрожает, Лилия Владимировна тяжело поднялась с пола. Её глазки яростно сверкали, волосы были растрёпаны, а пиджак порван.
– Ты это сделал! – с нескрываемой ненавистью процедила она. – Ты снова это сделал!
Сафиуллин молчал, шокированный произошедшим. Он и сам не знал, он ли это сделал. Весь класс испуганно притих. Наташа изумлённо уставилась на Сафиуллина. Лазурные глаза Лены перебегали с его недоумённо застывшего лица на налитое кровью лицо учительницы.
– Ты будешь наказан, Ерёмин! И тут докладом тебе не отделаться! – Глаза её мстительно блеснули. – Думаю, твои родители с огромным удовольствием заплатят ещё один штраф за дисциплинарное нарушение! И радуйся, что тебе ещё нет восемнадцати, иначе я мигом упекла бы тебя за решётку! Из тебя ничего хорошего не вырастет, и никаким великим химиком ты не станешь, маленькая дрянь!
– Вы уже однажды говорили это и ошиблись! – вырвалось у Сафиуллина.
Лилия Владимировна смерила его плотоядным взглядом, словно была готова зубами разодрать ему горло, и, отряхиваясь, вышла в коридор, громко хлопнув дверью. Класс замер в похоронном молчании.
* * *
– Ты с ума сошёл?! – причитала Наташа, когда они с Сафиуллиным и Леной выходили из школы.
Сафиуллин только что переговорил с Виктором Егоровичем, который был, оказывается, не только учителем химии, но и их классным руководителем. Он строго отчитал его за несдержанность и выразил полное согласие с административным наказанием в виде штрафа. Настроение у Сафиуллина было хуже некуда.
– Это же прямое нарушение закона…
– Наташ, перестань! Не видишь, ему и так плохо! – упрекнула её Лена, и Сафиуллин благодарно взглянул на неё.
– Я и не думала, что ты способен на такое! – не унималась Наташа.
– Я тоже, – честно признался он. – Объясните, что произошло. Я не мог этого сделать… Я даже не знаю как!
– Видимо, твои эмоции, а точнее, гормоны и нейромедиаторы, выделяемые при стрессе и гневе железами внутренней секреции, пробудили дремавшие парапсихологические способности Ромы, которые тут же вышли из-под контроля, – пояснила Наташа.
– Я как-нибудь могу научиться контролировать их? – спросил Сафиуллин с надеждой в голосе.
– Думаю, да. – Наташа немного остыла и говорила теперь обычным приятным голосом. – Я даже считаю, что это не должно составить особого труда, ведь механизм контроля над пси-способностями уже выработан Ромой. Механическая память. Тебе лишь осталось заставить организм снова вспомнить его.
– Но как?
– Наташа, наверное, сможет немного позаниматься с тобой. Правда, Наташ? – красноречиво взглянув на подругу, спросила Лена. – Пары-тройки занятий ведь будет достаточно?
– Да, достаточно, но… я не учитель, – сказала Наташа. – Может быть, попросить школьного парапсихолога?
– И как же мы ему объясним внезапную потерю контроля над парапсихологическими способностями ученика, которого он называл чуть ли не лучшим?
– Я даже не знаю, Лен. – Наташа нерешительно посмотрела на Сафиуллина.
– Пожалуйста, Наташ, я могу оказаться опасным для окружающих, – сказал он. – Да ещё и создам своему прапраправнуку репутацию неуправляемого психа!
– Н…Ну, хорошо! – согласилась Наташа. – Но только не сегодня. Сейчас я отвезу тебя домой. Тебе ещё предстоит пренеприятный разговор с родителями. Главное – опять не вспыли! Держи себя в руках!
– Но дежурство…
– Я подежурю за тебя, не волнуйся, – улыбнулась Лена и нажала что-то на запястье, вызывая птеромобиль.
– Спасибо, – слегка угрюмо сказал Сафиуллин. Ему очень не хотелось объяснять что-то родителям, особенно, то, чего он сам не понимает. – А почему эта жаба сказала: "Ты снова это сделал"? Рома тоже когда-то не справился с гневом?
– Нет, он сделал это специально, – ответила Лена. – Рома заставил её собственные книги взлететь в воздух и бить её по голове, пока она не выбежала из кабинета. Это было смешно!
– Представляю, – сказал Сафиуллин, улыбаясь до ушей. Настроение у него чуть-чуть поднялось.
Глава 7. Преступление
Как можно бесшумнее Сафиуллин открыл дверь квартиры и попытался незаметно прошмыгнуть по тёмному коридору в комнату Ромы.
– Иди сюда! – прогремело из гостиной.
Тяжело вздохнув, Сафиуллин с обречённым видом вошёл в комнату.
Через широкое окно гостиную заливал яркий солнечный свет, поигрывающий на стеклянных дверцах шкафов, за которыми располагались книги, посуда, сувениры из разных стран и ещё много всяких маленьких предметов. Стены были сплошь увешаны картинами с изображениями прекрасных пейзажей, среди которых были лесная чаща, морское побережье и огромный горный каньон. "Наверное, эти картины написаны Роминой мамой", – догадался Сафиуллин, восхищаясь их необыкновенной красотой. Но впечатление тёплой уютной комнаты разорвал грубый мужской голос:
– Это ещё что?
Отец Ромы, полный мужчина с пышными усами-щётками, сидел на диване, потрясая в воздухе каким-то листком, который, наверняка, был извещением об административном правонарушении и о штрафе, который нужно за него заплатить. Мама Ромы тихо сидела в кресле в углу комнаты.
– Я спрашиваю: что это?! – ещё громче повторил вопрос Ромин отец.
– Тебе виднее, – раздражаясь, ответил Сафиуллин. ("Будто этот несчастный листок держу я, а не он!")
– Какого чёрта, ты используешь свои идиотские способности против учителей?!
– Мои способности не идиотские. Не надо меня оскорблять, – еле сдерживаясь, сказал Сафиуллин. Он не мог понять, как можно так разговаривать с родным ребёнком. Он чувствовал обиду не за себя, а за Рому.
– Ты видел, какую сумму я должен им отвалить? Видел?! – громыхал отец Ромы, не обращая внимания на слова сына.
– Я не хотел, это вышло случайно, – спокойно сказал Сафиуллин. – Она спровоцировала меня.
– Это на неё похоже, – чуть слышно отозвалась мама Ромы, но её тут же перекрыл громовой бас мужа:
– А мне плевать! Кидаешься на людей – сам за это и плати, а я не собираюсь! Мало того, что безработный, что сидишь у меня на шее, так ты ещё, оказывается, и чокнутый псих!
Собственное негодование Сафиуллина было ничем по сравнению с горячим гневом Ромы, поднимавшимся из самых недр подсознания. Сафиуллин догадался о присутствии мальчика по проносившимся перед глазами картинкам его жизни: плачущий на кровати маленький Рома, ругань родителей, крики, орущие друг на друга отец и сын, удар, удар…
Сафиуллин и Рома (сейчас они вместе делили тело) гневно посмотрели на отца сквозь карие глаза мальчика. Предостережения Наташи, нарушение закона, инцидент с учителем культурологии и даже ужасная ситуация, в которой оказались Рома и Юра – всё это было сейчас неважно. Важно другое…
– Вы били собственного ребёнка, – очень тихо произнёс Сафиуллин. Руки его тряслись, и он, силясь совладать с гневом и способностями Ромы, сжал их с такой силой, что побелели костяшки пальцев.
– Что ты там лопочешь? Говори громче, трус! – рявкнул отец Ромы.
Толчок откуда-то из бездны сознания: Рома пытается завладеть своими способностями, чтобы ответить отцу сейчас же. Но Сафиуллин удерживал мальчика от опрометчивых поступков, при этом теряя всякую осторожность.
– Вы били Рому, – чуть громче сказал он. – Вы били своего единственного ребёнка.
Лицо Роминого отца исказилось от злобы и страха, мама в ужасе вытаращила на Сафиуллина глаза. Видимо, они подумали, что их сын действительно сошёл с ума, ведь их взору предстал Рома, обращавшийся к отцу на "Вы" и говорящий о себе в третьем лице.
– Успокойся, слышишь! – неуверенно крикнул Ромин отец.
Тем временем Сафиуллин терял остатки сил и решил, что нужно быстрее заканчивать разговор, чтобы никто не пострадал.
– Как… как у Вас поднялась рука на родного сына? – Сафиуллин начал задыхаться: сила внутри него была ему явно не по зубам. – Как… Вы можете жить с мыслью, что совершили самый низкий поступок из всех возможных?.. Как Вы можете до сих пор терроризировать его своими выпадами и обвинениями?.. Вы… Вы не родитель… Вы не отец… Вы не человек…
Из глаз горячим потоком хлынули слёзы – слёзы маленького мальчика, столько лет терпевшего унижения и побои.
– Ромочка, милый! – Мама Ромы, рыдая, бросилась к нему, но Сафиуллин, вовремя поняв, что сил сдерживать Ромин порыв возмездия у него больше нет, вылетел из гостиной и понёсся в свою комнату.
Закрывшись в комнате Ромы, он выскочил на балкон и дал выход эмоциям мальчика. В глазах потемнело, Сафиуллин словно провалился в глубокий колодец и с самого его дна услышал яростный, полный душевной боли крик, эхом отразившийся от невозмутимых каменных стен соседних домов.
Глава 8. Коктейль с наркотиком
Как и каждая ночь, проведённая Сафиуллиным в XXII веке, эта была полна чужих воспоминаний, но на этот раз они принадлежали Роме. Кошмарные отрывки взаимоотношений мальчика с отцом поражали его. Поступки отца ещё в далёком прошлом считались серьёзным преступлением, что уж говорить о светлом будущем. А может, оно не такое и светлое, как показалось Сафиуллину сначала? Может быть, прогрессу здесь поддаётся только наука и социально-бытовая среда, а никак не психология людей? Или семья Ерёминых лишь жуткое исключение, бросающее тень на всё хорошее, что есть в этом новом мире? Что ж, вполне возможно…
На следующее утро Сафиуллин выскочил из дома настолько рано, что впервые пришлось дожидаться девушек. Но совсем скоро к подъезду бесшумно подлетела пара птеромобилей.
Наташа и Лена тут же выскочили из машин и подбежали к нему.
– Ну, как? – спросили они хором.
– Всё хорошо. Поругали меня немного и только, – как можно более небрежно сказал Сафиуллин. Он ещё ночью решил ничего им не рассказывать: отношения отца с Ромой – их личное дело и, если мальчик никогда не рассказывал о них друзьям, то и ему, Сафиуллину, тем более не стоит посвящать их в это.
– Хоть одна хорошая новость, – тяжело вздохнула Наташа, и Сафиуллин только сейчас заметил, какая она усталая: под красными глазами мешки, лицо кислое, волосы растрёпанные. Лена тоже не выглядела ослепительной, какой была везде и всегда при любых обстоятельствах.
– Что-то случилось? – нахмурившись, спросил он. – Вы выглядите…
– Пожёванными и выплюнутыми? – подсказала Лена, улыбнувшись. И всё-таки улыбка её всё ещё обворожительна! – Дежурство прошло не лучшим образом…
– В смысле? Что-то с Пальчиковым? – насторожился Сафиуллин.
– Да. Ночью у него пошла сыпь и начала быстро повышаться температура – ответная реакция организма на длительное применение биоморфа, – пояснила Лена. – Я уменьшила дозу и прибавила немного слабого успокоительного. Так обычно не поступают, но у нас ведь необычный случай, правда?
– И как он сейчас? – поторопил её Сафиуллин.
– Состояние нормализовалось, но боюсь, что ненадолго. Длительное пребывание в таком состоянии почти равносильно коме и может повредить здоровью, да и придумывать отговорки для родителей Юры я устала: они уже начинают беспокоиться… В общем, нужно либо срочно придумать, как разрушить нейронные сетки, либо выпустить Пальчикова.
– Над первым вариантом я опять билась всю ночь, – устало проговорила Наташа и сокрушённо покачала нечесаной головой. – Ничего. Ни малейшей зацепки. Все средства ведут к общей гибели нейронов, независимо от принадлежности к чьей-либо памяти. Они в лучшем случае приведут к амнезии, а в худшем – к аутизму или даже смерти.
– Но опускать руки нельзя, верно? Мы найдём способ, – подбадривал их Сафиуллин, на что девушки вяло улыбнулись.
– Да, конечно, мы будем продолжать работу, – сказала Наташа, – но что делать с Пальчиковым?
– Раз надо его выпустить, значит, так тому и быть, – просто ответил Сафиуллин.
Наташа и Лена воззрились на него с нескрываемым удивлением.
– Да ты что! Он же нас моментально выдаст со своими "ясень-пень" и "дохтуры"! – изумлённо сказала Наташа. – Лучше уж тогда самим сдаться!
– Спокойно, у меня уже появилась кое-какая идея, – хитро улыбнулся Сафиуллин. – Ему же не обязательно всё время находиться в сознании, так? Нам же нужно только дать отдохнуть его организму от снотворного и одновременно показать его общественности: вот, дескать, он жив, не волнуйтесь. Я думаю, что для этого достаточно двух дней. Затем мы снова погрузим его в спячку, а для всех он снова с головой погрузится в работу над выпускным проектом.
– Да, но за два дня он может натворить всё, что угодно, – сказала Лена.
– Не бойтесь, я с ним договорюсь, – уверенно сказал Сафиуллин и направился к птеромобилям.
Девушки не сводили с него испуганных взглядов.
* * *
В школе Сафиуллин чувствовал себя довольно неуютно. Мало того, что многие ученики и учителя подозрительно косились на него, будто он был бомбой и мог взорваться в любую минуту, так ещё и Юля Егорова весь день не сводила с него глаз и петляла за ним по коридорам во время перемены. Он был уверен, что она обязательно подошла бы к нему, если бы он не был постоянно рядом с Наташей и Леной. К откровенным разговорам от имени своего прапраправнука Сафиуллин был совершенно не готов, поэтому он всеми силами пытался избегать встречи с Юлей наедине и даже попросил Наташу не отходить от него на переменах, отчего она вдруг мгновенно стала пунцовой.
Но, к огромному счастью Сафиуллина, учителя всё ещё придерживались своей щадящей политики – почти не спрашивали домашнее задание и отпускали после двух-трёх уроков, – и к десяти часам друзья уже были в пришкольном парке, где Сафиуллин поведал девушкам свой план относительно Пальчикова. Наташа и Лена долго спорили с ним, расспрашивая о нюансах и прогнозируя возможные проблемы и пути их решения, но, в конце концов, согласились, и они все вместе полетели в лабораторию немедленно осуществлять свой план.
Лена довольно быстро отключила Пальчикова от капельницы и всех приборов и друзья, с опаской глядя на бездвижное тело Юры, стали ждать, пока он очнётся.
Пальчиков пришёл в сознание минут через пять. Поняв, где он находится, и вспомнив, что с ним случилось, Ефим порывисто встал с кушетки и принялся затравленно оглядываться по сторонам.
– Успокойтесь, Ефим, мы не сделаем Вам ничего плохого, – сразу же заговорил Сафиуллин, пока он снова не предпринял попытку сбежать.
– Выпустите меня, умоляю! У меня ничего нет: ни денег, ни дома, ни скотины, – заныл Ефим, чуть не плача. – Ради Бога, пустите! У меня жена и дочка голодные… Я ж ихний кормилец единственный…
– Вот мы и хотим помочь вам немного заработать, – поспешно сказал Сафиуллин, показывая ему открытую ладонь с блестящими на ней золотыми монетами.
На самом деле это были обычные медные монеты, покрытые тонким слоем очень похожего на золото дисульфида олова, который Сафиуллин приготовил незадолго до пробуждения Ефима в этой самой лаборатории. Вспомнив, как Ефим переживал пропажу денег, когда проснулся в прошлый раз, Сафиуллин решил воспользоваться его очевидной стеснённостью в средствах. И у него это явно получалось. Монеты моментально приковали к себе алчный взгляд Пальчикова. Клюнул!
– Может быть, обсудим это за чашкой чая? – предложил Сафиуллин, располагающе улыбаясь и второй рукой поднимая со стола большую бутылку водки.
Водка тоже была не совсем обычная. Сафиуллин для верности подмешал в неё наркотическое вещество средней силы. Оно по плану в сочетании с алкоголем должно окончательно затуманить сознание Ефима, чтобы он потерял способность к критическому мышлению и не разоблачил его неумелый обман. Более того, наркотик ослабляет волю, так что Пальчиков должен стать более покладистым и быстрее согласится им помочь. Между тем наркотик не вызывал привыкания в небольших дозах и почти не вредил здоровью. Наташа сама приготовила его, очень надеясь, что об этом никто никогда не узнает.
Глаза Ефима удивлённо расширились, но в них ясно вспыхнул доброжелательный огонёк. Сафиуллин применил нужные рычаги: деньги и алкоголь были, похоже, единственным, что интересовало Пальчикова.
– Ну, давай, парниша, давай! Коль предлагаешь, грех – отказаться! – сказал Ефим, с энтузиазмом потерев руки. – А девки пущай закуски принесут и дуют отседава! Нечего им здесь шляться!
Брови Наташи изумлённо поплыли вверх, но Лена вовремя успела вытолкнуть её в коридор, а сама, поставив на стол тарелки с фруктами и бутербродами и подмигнув Сафиуллину из-за спины Ефима, поспешила следом.
Пальчиков, усевшись, по-хозяйски разлил водку в стаканы, подал один Сафиуллину и, чокнувшись с ним, быстро осушил свой. Сафиуллин изловчился опорожнить свой стакан в стоявший неподалёку цветочный горшок.
– Так что у тебя за дело-то, парень? – спросил Ефим, глаза у которого заблестели.
– Понимаете, нам нужна Ваша помощь. – Не давая ему закусить, Сафиуллин сразу разлил ещё одну порцию водки. Ефим опять приложился к стакану. – Вы сейчас находитесь в Америке. Вы когда-нибудь бывали в Америке?
– Не-а, никогда! – покачал головой Пальчиков. – А как я здесь оказался?
– Э-э… Вы сильно напились и были на волосок от смерти. Ваши доктора не знали, как Вам помочь, и Вас привезли к нам, в Америку, – сказал Сафиуллин, не придумав ничего умнее, и сразу налил Ефиму ещё водки в надежде затопить свою нелепую фразу в его сознании алкоголем и наркотиком.
Пальчиков опрокинул стакан в широко открытый рот и, видимо, удовлетворился ответом Сафиуллина.
– А чаво я-то могу для тебя сделать? – спросил разрумянившийся Ефим и опять принялся разливать водку, но Сафиуллин остановил его, схватив за руку: он должен оставаться в сознании, пока не услышит своё задание.
– Ты должен… – начал Сафиуллин, но Ефим его перебил:
– А чё это с моими руками?
Он раскосыми глазами уставился на свои ладони. Сафиуллин в ужасе замер: Пальчиков же не знает, что он в чужом теле. Этого друзья не учли. Надо было быстрее придумать новую легенду, пока Ефим ещё во вменяемом состоянии.
Сафиуллин решился подлить ему ещё водки, лихорадочно думая. Пальчиков тем временем уже начал ощупывать лицо Юры и дёргать его короткие тёмно русые волосы.
– Выпейте, Пальчиков, – приказал Сафиуллин, с трудом отдирая его руку от головы и вкладывая в неё стакан.
Тот послушно выпил и через минуту приобрёл вид безмятежного спокойствия, хоть и продолжал пробовать отодрать себе нос, думая, видимо, что он накладной.