Можно подумать, из него готовились сделать звезду стереодрамы; гардероб был плотно набит банками самых разных аэрозолей, наименований по двадцать на каждой полке. Беррис принялся наугад вытаскивать банки и рассматривать яркие этикетки. Зеленый смокинг и лиловые брюки, вытканные серебристым узором. Просторный, словно бы струящийся в воздухе плащ, обмазанный каким-то люминофором. А вот что-то такое аляповато-павлинье, с эполетами и выступающими вертикальными ребрами. Как правило, Беррис предпочитал гораздо менее замысловатые одеяния; и даже не аэрозольные. Лен, хлопок, прочая архаика. Но его личные вкусы не играли первой скрипки во всем этом предприятии. Играй его личные вкусы первую скрипку, он до сих пор сидел бы, забившись в угол обшарпанной комнатушки в "Мартлет-Тауэрз", слушая, как осыпается известка, и беседуя с собственным призраком. И вот теперь Чок дергал за ниточки, а Беррис, марионетка-доброволец, выделывал замысловатые танцевальные па. Главное - попадать в такт, он сам выбрал чистилище. Он остановился на эполетах с ребрами.
Так; а годится ли для него виброаэрозоль?
Пористость и другие физические свойства его кожи сильно отличались от человеческой. Аэрозоль может не закрепиться вообще. Или - кошмар, кошмар! - молекулярные цепочки могут начать медленно расцепляться, чтобы в один прекрасный момент ссыпаться к ногам невесомой красочной кучкой, и Беррис предстанет в чем мать родила перед толпой зевак в Галактическом Зале… Нет, не просто в чем мать родила, а во всей своей жуткой чужеродности. Ладно, придется рискнуть. Пускай себе пялятся. Пуская видят все. На мгновение ему вспомнилась Элиза Пролиссе: как она подносит руку к горлу, нажимает невидимую кнопку, и в мгновение ока черное платье исчезает, обнажая манящую белизну. Ненадежно. Ну и ладно. Беррис разделся, вставил банку в приемное гнездо виброустановки. И встал к жерлу воронки.
Вокруг него взвихрилась яркая молекулярная пыль.
Процедура облачения заняла каких-то пять минут. Оглядев себя в зеркале, Беррис остался доволен. Лона будет просто в восторге.
Он принялся ждать.
Прошел, наверное, целый час. Из ее комнаты не доносилось ни звука; наверняка она уже должна быть готова.
- Лона, - позвал Беррис, но никто не откликнулся.
Его пронизал внезапный панический страх. У девушки же склонность к самоубийству! Помпезное великолепие отеля вполне могло оказаться последней каплей. До земли добрая тысяч футов; на этот раз осечки может не быть. Ни в коем случае нельзя было оставлять ее одну! выругал себя Беррис.
- Лона!
Он вбежал к ней в комнату, и у него вырвался вздох облегчения. Она стояла нагишом спиной к двери перед распахнутыми створками гардероба. Узкие плечи, узкие бедра, совсем узенькая талия. Выступающий хребет напоминает подводную горную гряду, каждый позвонок отбрасывает отдельную четкую тень. Поджарый мальчишечий зад. Беррис снова выругал себя - на этот раз за неуклюжее вторжение.
- Я звал тебя, - произнес он. - Ты не отвечала, и я уже начал беспокоиться…
Она обернулась, и Беррис понял, что нарушение приличий волнует ее сейчас далеко не в первую очередь. Веки ее покраснели и набухли, по щекам текли слезы. Она подняла руку, прикрывая маленькую грудь, но жест был чисто символический и не мог ничего скрыть. Губы ее дрожали. Беррис ощутил сильное возбуждение и отстраненно подивился, почему вид столь худосочной наготы так действует на него. Потому, решил он, что преодолен последний остававшийся между ними барьер, даже не преодолен, а напрочь сметен с пути.
- Миннер, мне так стыдно. Я стою тут уже полчаса!
- И в чем дело?
- Мне нечего одеть!
Он подошел поближе. Она отступила на шаг, продолжая прикрывать грудь. Беррис заглянул в гардероб. На полках выстроились десятки баночек аэрозолей. Пятьдесят. Сто.
- Ну?
- Не могу же я надеть это!
Он вытащил наугад банку. Судя по рисунку на этикетке, это было платье, изысканно-элегантное в своей простоте, сотканное из ночи и тумана.
- Почему?
- Мне нужно что-нибудь попроще. Здесь нет ничего попроще?
- Попроще? Для Галактического Зала?
- Миннер, мне страшно.
И правда, всю ее покрывала гусиная кожа.
- Иногда ты такой ребенок! - вырвалось у Берриса.
Слова глубоко ранили ее. Лона отпрянула, в уголках глаз ее показались крупные слезы. Слова давно отзвучали, а ощущение несправедливой обиды осталось висеть в воздухе, как взбаламученный ил в речной воде.
- Если я ребенок, - хрипло произнесла она, - что мне тогда делать в Галактическом Зале?
Обнять ее? Утешить? Беррис явственно ощутил, как его бросает из одного водоворота неуверенности в другой.
- Лона, пожалуйста, только без глупостей, - произнес он, изобразив голосом что-то среднее между отеческим гневом и фальшивой заботливостью. - Ты теперь важная персона. Сегодня вечером миллиарды увидят тебя на своих экранах и будут говорить: какая красавица, как ей повезло. Надень что-нибудь, во что было бы не стыдно нарядиться самой Клеопатре. А потом скажи себе, что ты Клеопатра.
- Разве я похожа на Клеопатру?
Он смерил ее медленным взглядом. Именно этого, похоже, она и добивалась. Да, вынужден был мысленно признать он, до Элизиных роскошных форм ей далеко. (Именно это признание, скорее всего, она и хотела вырвать у него.) Но что-то по-своему привлекательное в ее изящной фигурке было. Даже… женственное. В ней проглядывала то озорная школьница, то престарелая невротичка.
- Надень любое, - произнес Беррис. - Вот увидишь, ты быстро привыкнешь… - из глубины памяти выплыл высокопарный оборот, - …расцветешь, как роза. Расслабься. Смотри, какой дурацкий костюм я нацепил, и мне кажется, что все это потешно донельзя. Тебе надо найти что-нибудь столь же бредовое. Давай, одевайся.
- У меня проблема. Мне никак не выбрать.
Тут с ней было нельзя не согласиться. Беррис уставился в шкаф. Выбор был невероятно широк. У самой Клеопатры голова пошла бы кругом, что уж говорить о бедной замухрышке - та просто остолбенела. Беррис наугад извлек несколько банок, надеясь, что какая-нибудь с ходу подойдет. Но ни один из этих шикарных нарядов не был задуман для бедных замухрышек, и чем глубже Беррис зарывался в шкаф, тем безнадежней казалось ему это занятие. В конце концов, он вернулся к тому наряду, который первым попал к нему в руки: простота, элегантность, изыск, - ночь и туман.
- Вот, - произнес он. - По-моему, как раз то, что надо.
- Да? - Лона неуверенно взглянула на этикетку. - Я буду все время смущаться в таком… экстравагантном наряде.
- Лона, эту тему мы уже закрыли! Одевайся!
- Я не знаю, как пользоваться распылителем. Ни разу не приходилось.
- Что может быть проще! - взорвался он, через секунду уже кляня себя за ту легкость, с какой скатывался на церберские интонации. - Видишь, здесь напечатана инструкция. Вставь банку в гнездо…
- Вставь сам, пожалуйста.
Приемное отверстие со щелчком заглотило банку. Лона встала к раструбу воронки, и вокруг ее бледной стройной фигурки заклубилось серовато-черное облачко. У Берриса начало зарождаться подозрение, что им всю дорогу манипулировали, и при этом весьма умело. Одним гигантским прыжком они преодолели барьер стыдливости, и вот уже она, ни капли не смущаясь, дефилирует перед ним в чем мать родила, как будто они уже много лет в браке. Спрашивает его совета, какое надеть вечернее платье. Заставляет стоять рядом, когда она в облаке молекулярной пыли совершает медленный пируэт под раструбом распылителя. Маленькая ведьма! Какая техника! Зареванная, конфузящаяся школьница… Или это все одни домыслы? Да, наверное, домыслы. Скорее всего.
- Ну как? - поинтересовалась она.
- Потрясающе. - И это не преувеличение. - Вон зеркало. Полюбуйся сама.
Вспыхнула улыбка в несколько киловатт. Наверное, зря я навоображал всякого, подумал Беррис; неспособна она на такую тонкую игру. Все гораздо проще, все на поверхности: искренний ужас при мысли о том, что предстоит, столь же искренний восторг при взгляде на то, что получилось.
А получилось действительно нечто потрясающее. Наряд был не то чтобы совсем прозрачным и не то чтобы совсем облегающим; он легким облачком зависал вокруг Доны, обволакивая худенькие ноги и покатые плечи, искусно намекая на роскошность не существующих в природе форм. С аэрозольным нарядом никто не носил нижнего белья, и голое тело прикрывала только молекулярная пленка толщиной в микрон, но благодаря хитроумию модельеров ниспадающие широкие складки давали богатую пищу воображению.
Подбор цветов был просто восхитительный. Наверное, постарался безымянный маг от молекулярной химии - платье не придерживалось какого-то определенного цвета. Лона делала шаг, другой, и наряд с готовностью изменил окраску, от закатно-серой бархатистости до ярчайшей голубизны летнего неба - и далее до черного, серо-коричневого, жемчужного, розовато-лилового тона.
Платье наложило на Лону печать утонченности. Беррису показалось, что девушка стала выше, старше, оживленней, уверенней в себе. Она расправила плечи, и воздушно-облачный лиф завораживающе всколыхнулся.
- Тебе нравится? - тихо спросила она.
- Невероятно.
- Так странно… Я никогда не надевала ничего подобного. Золушка отправляется на бал!
- А Дункан Чок в роли феи-крестной?
Они прыснули.
- Надеюсь, в полночь он превратится в тыкву, - отсмеявшись, объявила Лона и подошла к зеркалу. - Миннер, я буду готова минут через пять, хорошо?
Он вернулся к себе в комнату. На то, чтобы уничтожить следы слез, ей понадобилось не пять, а добрых пятнадцать минут, но Беррис простил ее. Когда она появилась, ее было не узнать: искрящиеся глаза, полные, лучащиеся матовым блеском губы, большие золотые сережки. Она вплыла к нему в комнату, как утренняя дымка, колышущаяся на ветру.
- Теперь можно идти, - глубоким горловым голосом произнесла Лона.
Берриса такая трансформация позабавила и приятно удивила. С одной стороны, Лона походила на девочку, которая изо всех сил старается казаться солидной взрослой дамой. С другой стороны, в ней было что-то от женщины, которая в один прекрасный момент вдруг обнаружила, что она больше не девочка. Жила-была себе гусеница, а потом взяла и превратилась в бабочку. В любом случае, на Лону было просто приятно смотреть. Само очарование. Оно и к лучшему: чуть меньше народу будет пялиться вслед ему, чуть больше - вслед ей.
Рука об руку они направились к гравишахте.
Перед тем как выйти из номера, Беррис позвонил Аудаду и сообщил, что они спускаются на обед. Через мгновение они были уже в кабине гравишахты. В желудке засосало, и Беррис в зародыше подавил приступ паники. После возвращения на Землю это будет его первое настоящее появление на публике. Обед в ресторане ресторанов. Не исключено, что его странное лицо испортит аппетит сотне-другой посетителей, и икра покажется им скисшей; со всех сторон его будут рассматривать чужие глаза. Что же, к этому надо отнестись, как к "суду божьему", по выражению Чока. Странно, но от присутствия Лоны он черпал силы; он постарался придать лицу выражение беззаботности - столь же чуждое ему, как элегантный наряд Лоне.
Они спустились в вестибюль, и до Берриса донеслись приглушенные вздохи зевак. Удивление? Зависть? Восхищение? Frisson отвращения? Шипящий на вдохе воздух даже обостренному слуху мало что может сказать о конкретных эмоциях. Как бы то ни было, а толпа в вестибюле глазела на появившуюся из гравишахты экстравагантную парочку и реагировала - каждый по-своему.
На лице Берриса застыла непроницаемая маска. Пускай себе глазеют, вертелась у него в голове мысль. Уникальная парочка. Астронавт-инвалид и мать-героиня, она же девственница. Эпохальное шоу.
Толпа, как и положено толпе, пялилась во все глаза. Беррис физически ощущал взгляды, попадания следовали одно за другим: плоские барабанные перепонки на том месте, где должны были быть уши, веки-диафрагмы, странные узкие губы. Удивительно, отметил про себя Беррис, никогда бы не подумал, что смогу при этом оставаться совершенно равнодушным. На Лону тоже глазели, но гораздо меньше, что не удивительно: ее увечье не лежало на поверхности.
Внезапно слева от Берриса возникло какое-то движение.
Мгновением позже из толпы вынырнула Элиза Проллисе и, выкрикивая "Миннер! Миннер!", устремилась к нему.
Больше всего она была похожа на берсеркершу. Косметика на лице скорее напоминала древнюю боевую раскраску, нежели просто макияж; щеки были расчерчены синими полосами, над глазами выступали ярко-красные объемные мазки вполовину лба. На этот раз она пренебрегла модой на аэрозоли и облачилась в платье из какой-то соблазнительно шелестящей натуральной ткани; в глубоком вырезе виднелась молочно-белая грудь. Элиза призывно распахнула Беррису объятия. На кончиках пальцев ярким лаком блеснули длинные заостренные ногти. Когти.
- Я давно пыталась добраться до тебя, - выдохнула она. - Меня не подпускали. Они…
- Элиза… - попытался вмешаться Аудад.
Та, взмахнув рукой, пробороздила ногтями у него на щеке глубокие царапины. Аудад, громко вскрикнув, отшатнулся, а Элиза, бросив ядовитый взгляд на Лону, развернулась к Беррису и потянула его за локоть.
- Пойдем со мной. Теперь я тебя нашла и никуда больше не отпущу.
- Убери руки! - вступила Лона. Каждый слог со свистом разрезал воздух, как бешено вращающееся лезвие.
Элиза метнула на Лону бешеный взгляд. Беррису показалось, что они вот-вот сцепятся. Элиза весила фунтов на сорок больше и, как Беррис уже имел возможность убедиться, в мгновение ока могла обернуться разъяренной тигрицей. Но и Лона была неистощима на сюрпризы.
Сцена в вестибюле, с отстраненной ясностью представилось ему. Все по полной программе.
- Я люблю его, слышишь, ты, сука малолетняя! - хрипло выкрикнула Элиза.
Лона ничего не ответила, только сделала короткий рубящий жест; прозвучал смачный хлопок, Элиза с шипением отдернула руку и встала в боевую стойку, высоко занеся растопыренные когти. Лона пригнулась, готовясь прыгнуть.
Все это заняло буквально секунды. Ошарашенные зеваки успели прийти в себя, и в толпе возобновилось обычное беспорядочное шевеление. Беррис тоже наконец вышел из оцепенения и загородил собой Лону. К Элизе снова подскочил Аудад и схватил ее за руку. Та попыталась высвободиться, и грудь ее заколыхалась. С другой стороны Элизу подхватил Николаиди. Та завизжала и что есть силы принялась отбиваться. Вокруг сомкнулось кольцо роботов-коридорных. Общими усилиями бешено извивающуюся Элизу потащили к гравишахте.
Лона прислонилась к колонне из оникса. Она тяжело дышала и вся раскраснелась, но с превеликим тщанием наложенный макияж оставался таким же безупречным. Она казалась скорее удивленной, чем напуганной.
- Кто это такая? - спросила она.
- Элиза Пролиссе. Вдова Марко, нашего биолога.
- Что ей было надо?
- Откуда я знаю? - покривил душой Беррис. Но Лону было не так-то легко одурачить.
- Она сказала, что любит тебя.
- Это ее право. Она просто переутомилась. Нервный срыв.
- Я видела ее в госпитале. Она навещала тебя. - В глазах у Лоны вспыхнули зеленые огоньки. - Чего она от тебя хочет? Зачем она устроила сцену?
На помощь Беррису пришел Аудад.
- Мы дали ей успокоительное, - сообщил он, прижимая к щеке окровавленный платок. - Она больше не будет к вам приставать. Глупая истеричка…
- Давай вернемся в номер, - заявила Лона, демонстративно обращаясь к одному Беррису. - Мне что-то расхотелось обедать в Галактическом Зале.
- Нет-нет, - торопливо произнес Аудад, - ни в коем случае. Я дам вам какой-нибудь релаксант, и сразу станет лучше. Нельзя, чтобы какой-то идиотский эпизод испортил весь чудесный вечер…
- По крайней мере, не будем торчать в вестибюле, - произнес Беррис.
Втроем они поспешили в ярко освещенный регистрационный зал; Лона опустилась на диван. Беррис почувствовал, как наружу рвется давно сдерживаемое напряжение, и все тело его - ноги, грудь, руки - пронизала жгучая боль. Аудад тем временем извлек из кармана набор релаксантов, один тюбик вручил Лоне, другой взял сам и предложил коробочку Беррису. Тот только отмахнулся: ни один земной релаксант, эйфорик или возбудитель на него больше не действовали. Что до Лоны, то не прошло и мгновения, как она уже снова улыбалась.
Беррис понимал, что ошибки быть не может: минуту назад в глазах Лоны пылала самая настоящая ревность. Элиза обрушилась на них, как гром среди ясного неба, как ураган живой трепещущей плоти, угрожая отнять немногое, что было у Лоны, и та грудью встала на защиту. Беррис был, конечно, польщен, но и немало обеспокоен. Он не собирался отрицать того, что, как и любому мужчине, ему было приятно оказаться объектом такого рода борьбы. Но для него явилось настоящим откровением, насколько серьезно, оказывается, Лона увлечена им. Он же не чувствовал ничего даже отдаленно схожего. Да, девушка ему нравилась, он был благодарен ей за компанию, но никакой любви тут и близко не лежало! Вообще, он сильно сомневался в том, что когда-нибудь сумеет полюбить кого бы то ни было. Ну а Лона, должно быть, выстроила в своем воображении воздушный замок, романтическую фантазию. В этом, понимал Беррис, кроется зародыш серьезных будущих неприятностей.
Улыбнувшись, Лона поднялась с дивана; Аудад просиял, несмотря на продолжающие кровоточить царапины.
- Ну что, вы уже в порядке? - поинтересовался он.
- Да, мне гораздо лучше, - отозвалась Лона. - Просто все это было так неожиданно…
- Пять минут в Галактическом Зале, и ты обо всем забудешь, - пообещал Беррис. Лона снова взяла его под руку. Аудад проводил их к отдельной гравишахте, которая вела прямо в Галактический Зал. Кабина устремилась вверх. Ресторан находился на крыше отеля; вознесенный под самые небеса сибаритский Ураниборг, храм чревоугодия. Кабина стала тормозить, и Беррис, еще не успевший оправиться от внезапного явления Элизы, ощутил прилив нового беспокойства. Пока что ему удавалось не терять самообладания, но не даст ли непроницаемый фасад трещину в божественном великолепии Галактического Зала?
Один раз он уже бывал здесь. Но это было очень давно… и в другом теле… и та особа умерла…
Кабина замерла, и перед Лоной с Беррисом вспыхнуло золотистое сияние.
- Галактический Зал! - напыщенно промолвил Аудад. - Столик для вас заказан. Желаю приятно провести время.
Он исчез. Беррис улыбнулся Лоне, но улыбка вышла какой-то деревянной; девушка, казалось, оцепенела. На лице ее замерла маска ужаса, смешанного с восторгом. Призывно распахнулись хрустальные двери. Беррис и Лона переступили порог.