Чок ждал в своем тронном зале, под самым потолком. Лона вскарабкалась по хрустальным скобам. Приближаясь к толстяку, она чувствовала, как к ней возвращается ее прежняя робость. Ладить с людьми за последнее время она выучилась, но поладить с Чоком ей может оказаться не под силу.
Тот покачивался в своем гигантском кресле. Пухлое лицо его прорезала глубокая складка; наверное, это была улыбка.
- Очень рад снова увидеться. Как вам путешествие?
- Спасибо, очень интересно. Теперь о детях…
- Ну, Лона, к чему такая спешка… Вы видели Давида?
- Да.
- Бедный молодой человек. Он так нуждается в помощи… А что вы думаете об его даре?
- Мы с вами договаривались, - произнесла Лона, - я позабочусь о Беррисе, вы устраиваете так, чтобы мне отдали детей. Я не хочу говорить о Меланжио.
- Вы разругались с Беррисом раньше, чем я ожидал, - произнес Чок. - Что касается ваших детей, то я утряс еще не все формальности…
- Но вы сумеете все устроить?
- Лона, такие дела быстро не делаются. Даже у меня возникли некоторые проблемы. Может быть, пока идут переговоры, вы окажете мне небольшую услугу? Помогите Меланжио - так же, как вы помогли Беррису. Окажись тем светлым лучиком, что рассеет мрак его безрадостных дней. Я хотел бы видеть вас двоих вместе. С вашим-то материнским теплом…
- Это все обман? - неожиданно перебила она. - Вы собираетесь всю жизнь играть со мной! Хотите, чтобы я нянчила одного зомби за другим! Сначала Беррис, потом Меланжио, кто следующий? Нет-нет. Мы договаривались. Отдайте мне моих детей. Отдайте мне моих детей.
Акустические фильтры с трудом справлялись с ее визгом. Такого Чок явно не ожидал. Казалось, такой всплеск эмоций одновременно и раздражает, и радует его. Тело его начало раздуваться вширь, пока не стало весить миллион фунтов.
- Вы надули меня, - произнесла Лона уже спокойней. - Вы с самого начала никого не собирались мне отдавать.
И она бросилась на Чока, целясь длинными ногтями в жирное лицо чтобы разодрать его до сырого мяса.
В то же мгновение с потолка упал экран из тонкой золотистой сетки. Лону с размаху отбросило назад: Чок был надежно защищен.
Николаиди, д’Амор схватили ее за руки. Она стала лягаться.
- Нервный срыв, - произнес Чок. - Дайте ей успокоительного.
Что-то укололо ее в левое бедро. Она обмякла и затихла.
XXVIII
ОПЛАКИВАТЬ? КАК МНЕ ОПЛАКИВАТЬ?
Титан начинал утомлять его. После отлета Лоны ледяная луна стала для него, как наркотик. Но теперь Беррис чувствовал, что сам превращается в лед. Все, что мог Аудад сказать… или сделать… или раздобыть - все создавало внутри только мертвящую пустоту и подогревало желание убраться с Титана как можно быстрее.
Рядом с ним нагишом лежала Элиза. Высоко над головой неподвижным каскадом срывался с утеса Ледяной Водопад. Беррис взял в отеле напрокат двухместные мотонарты и вдвоем с Элизой отправился к устью гигантского ледника, заниматься любовью в сиянии замерзшего аммиака, отражающего свет Сатурна.
- Миннер, тебе не нравится, что я сюда прилетела?
- Нет. - С ней он мог быть до конца откровенным.
- Все еще скучаешь по ней? Зачем она тебе?
- Я сделал ей больно. Ни за что, ни про что.
- А она тебе.
- Я не хочу говорить о ней с тобой. - Он приподнялся на сиденьи и положил ладони на пульт управления. Элиза, поерзав, уселась рядом и прижалась к нему. В этом странном свете ее кожа отблескивала сверхъестественной белизной. Неужели в мягком белом монолите может течь кровь? Элиза казалась бледной как смерть. Беррис включил зажигание, и мотонарты плавно заскользили вдоль края ледника, удаляясь от купола. Тут и там виднелись озерца жидкого метана.
- Элиза, - произнес Беррис, - ты не станешь возражать, если я откину колпак?
- Мы же умрем. - Ни нотки беспокойства в голосе.
- Ты умрешь. Насчет себя я не уверен. Откуда я знаю, а вдруг я умею дышать метаном?
- Вряд ли. - Она томно потянулась. - Куда ты едешь?
- Никуда. Просто так.
- А тут не опасно? Вдруг мы провалимся под лед?
- Значит, мы умрем. И на нас снизойдет вечный покой.
Левая передняя лыжа зацепила тоненькую корку свежего льда. Мотонарты слегка вздрогнули, Элиза тоже. Своим обостренным зрением Беррис лениво наблюдал, как дрожь мелкой рябью распространяется по всем складкам белой плоти. Элизу откуда-то извлек Аудад, как фокусник из цилиндра. С роскошностью форм у нее, спору нет, все в порядке, а вот с душой… Интересно, понимал ли бедняга Пролиссе, какая женушка ему досталась?
Она прикоснулась к Беррису. Она все время трогала его кожу; можно было подумать, эта неестественная гладкость доставляет ей особенное наслаждение.
- Я хочу тебя, - произнесла она.
- Не сейчас. Скажи, Элиза, что ты во мне нашла? Во Вселенной полно мужчин, с которыми тебе было бы хорошо в постели. Чем таким особенным я тебя привлекаю?
- Тем, что с тобой сделали на Манипуле.
- Ты любишь меня за мое уродство?
- Я люблю тебя за то, что ты не такой, как все.
- А как насчет слепых? Одноглазых? Горбатых? Безносых?
- Таких сейчас нет. Протезов хватает на всех. Все совершенны.
- Кроме меня.
- Да. Кроме тебя. - Ее ногти впились ему в кожу. - Я не могу тебя оцарапать. Я не могу заставить тебя вспотеть. Я не могу даже спокойно взглянуть на тебя - каждый раз я вздрагиваю.
- То есть, тебе нравится, что я вызываю дрожь?
- Что ты ко мне привязался?
- Элиза, ты мазохистка. Тебе необходимо унижаться. Ты находишь самого кошмарного типа во всей Солнечной системе и бросаешься к нему с распростертыми объятиями, но это не любовь, это даже не секс, а одно сплошное самоистязание. Правильно?
В глубине ее глаз появилось странное выражение.
- Тебе нравится, когда тебе делают больно, - произнес он и, широко растопырив пальцы, накрыл ладонью ее левую грудь. Надавил. Элиза дернулась. Тонкие ноздри ее задрожали, в уголках глаз появились слезинки. Но она не издала ни звука, а он все сжимал и сжимал пальцы. Ее дыхание участилось; ему казалось, он ощущает, как под пальцами грохочет ее сердце. Похоже, она могла впитать любую боль, даже не хныкнув; хоть бы он с корнем вырвал все белое полушарие - она бы и не поморщилась. Он разжал ладонь, и на белой коже Элизы осталось шесть глубоких отпечатков, еще белее. Мгновением позже они начали краснеть. Элиза походила на тигрицу, готовую вот-вот прыгнуть. А Ледяной Водопад в своей вечной недвижности все так же стремился вниз. Потечет ли он когда-нибудь рекой? Оторвется ли когда-нибудь с неба Сатурн, чтобы дуновением бешено крутящихся колец смахнуть Титан в небытие?
- Завтра я улетаю на Землю, - сказал Элизе Беррис.
Она откинулась на спину. И покорно замерла.
- Миннер, иди ко мне.
- Я возвращаюсь один. Чтобы найти Лону.
- Зачем она тебе? Сколько можно меня изводить? - Она потянула его за локоть. - Иди сюда. Я еще раз хочу смотреть на Сатурн, пока ты…
Он провел ладонью по ее шелковистому животу. Она замолчала; глаза ее блеснули в полумраке.
- Давай откроем колпак, - прошептал он. - Давай вылезем наружу и добежим до озера, и поплаваем там голыми.
Вокруг клубились облака метана. По сравнению с тем, что творилось снаружи, Антарктида зимой могла показаться тропиками. Интересно, что быстрее их доконает - холод или ядовитые газы? До озера им наверняка не добежать. Беррис представил себе, как они лежат ничком на склоне снежной дюны, белые на белом, твердые, как мрамор. Он протянул бы дольше, он глядел бы, задержав дыхание, как она спотыкается и падает, и мечется в обжигающих объятиях мерзлого углеводорода. Но и ему было бы долго не протянуть.
- Давай! - воскликнула Элиза. Побежали купаться! Потом займемся любовью на берегу озера!
Она потянулась к тумблеру, который поднимал прозрачный колпак мотонарт. Беррис восхитился слаженной игрой мышц, под атласной белой кожей на всем устремленном к пульту теле, от растопыренной напрягшейся ладони до мягко упирающейся в сиденье пятки. Элиза сидела, аккуратно подобрав под себя одну ногу, вторую грациозно вытянув, и та эффектно-застылым планом вторила движению тянущейся к пульту руки. Грудь приподнялась, соски сосредоточенно смотрели прямо по курсу; складки на горле разгладились. Впечатляющее зрелище, ничего не скажешь. Ей оставалось только щелкнуть тумблером, колпак откинулся бы и в салон ворвалась бы смертоносная атмосфера Титана. Тонкие пальцы сомкнулись на тумблере. Беррис отвлекся от созерцания. Железной хваткой он ухватил ее запястье, чувствуя, как под пальцами напряглись мускулы, рывком оттащил от пульта и швырнул на сиденье. Раскинув ноги, она приземлилась на мягко спружинившую обивку и приподнялась на локтях. Беррис наотуашь хлестнул ее по губам. По подбородку побежала тоненькая струйка крови; в глазах Элизы блеснула искорка удовольствия. Он отвесил ей еще несколько размашистых затрещин. Элиза учащенно задышала и потянулась к Беррису. Повеяло острым дурманящим запахом.
Он снова ударил ее. Потом сообразил, что именно этого она и хочет, и швырнул ей валявшийся за спинкой легкий скафандр.
- Оденься, мы возвращаемся в гостиницу.
Элиза превратилась в живое воплощение ненасытного голода; настолько выразительное, что можно было бы подумать, что это самопародия. Удачнее всего получались хриплые стоны.
- Мы возвращаемся, - повторил Беррис. - Не можем же мы вернуться голыми.
Элиза нехотя натянула скафандр.
Она хотела откинуть колпак, сказал себе Беррис. Она хотела поплавать вместе со мной в озере жидкого метана.
Он развернул мотонарты и устремился назад, к отелю.
- Ты действительно завтра улетаешь на Землю?
- Да. Я уже заказал билет.
- Без меня?
- Без тебя.
- А если я опять полечу за тобой?
- Не стану же я удерживать тебя силой. Но это бесполезно.
Перед мотонартами раскрылись ворота шлюза. Беррис въехал в ангар и остановил машину под навесом с надписью "Прокат". Элиза хмуро нахохлилась в своем легком скафандре; по лицу ее катился пот.
Оказавшись у себя в номере, Беррис поспешно захлопнул и запер дверь. Тут же постучала Элиза и позвала его по имени. Беррис ничего не ответил, и, постучав несколько раз, она ушла. Беррис уронил лицо в ладони. На него опять навалилось измождение, та кошмарная усталость, какой он не чувствовал со времени последней ссоры с Лоной. Но через несколько минут все прошло.
Через час к нему явились от администрации отеля. Трое суровых немногословных мужчин в одинаковых костюмах. Беррис облачился в скафандр, который те предупредительно захватили с собой, и вчетвером они вышли в метель.
- Она под брезентом. Мы хотели бы провести опознание, прежде чем нести ее в морг.
Брезент покрывало тончайшее кружево кристалликов аммиака. Беррис приподнял брезент за угол, и кружево ссыпалось на землю невесомой горкой. Казалось, обнаженная Элиза раскинутыми руками крепко обнимает лед. Шесть пятнышек на левой груди, оставленные его пальцами, стали темно-пурпурными. Он дотронулся до нее. Как мрамор была она.
- Мгновенная смерть, - произнес кто-то за плечом.
- Сегодня днем она много пила, - поднял голову Беррис. - Может быть, все дело в этом.
Остаток вечера и все следующее утро он не выходил из номера. В полдень ожил селектор и напомнил, что начинается регистрация на его рейс; через четыре часа он уже направлялся к Земле, рейсом через Ганимед. Весь полет он молчал.
XXIX
DONA NOBIS РАСЕМ
Прилив отхлынул, и Лона осталась в "Мартлет-Тауэрз", жить в однокомнатной квартирке, почти не выходя на улицу, редко переодеваясь, ни с кем не общаясь. Теперь она знала истину, и истина стала ее тюремщиком.
…а потом он нашел ее.
Она замерла у двери, по-птичьи склонив голову, готовая к немедленной защите.
- Кто там?
- Миннер.
- Зачем ты пришел?
- Лона, впусти меня. Пожалуйста.
- Как ты нашел меня?
- Я догадлив. К тому же, неподкупных не бывает. Лона, открой дверь.
Щелкнул замок. Казалось, Беррис абсолютно не изменился за прошедшие недели. Он переступил порог - даже не улыбнувшись (эту его гримасу Лона привыкла называть улыбкой), даже не прикоснувшись к ней, даже не поцеловав. В комнате царил полумрак. Лона двинулась к выключателю, но Беррис нетерпеливо махнул рукой.
- Прошу прощения за беспорядок, - произнесла она.
- Ничего-ничего. Очень похоже на мою старую комнату; только это было на два здания дальше.
- Миннер, когда ты вернулся на Землю?
- Несколько недель назад. Я долго искал тебя.
- Ты видел Чока?
- Да, - кивнул Беррис, - но я так ничего и не добился от него.
- Я тоже. - Лона повернулась к продуктопроводу. - Как насчет чего-нибудь выпить?
- Спасибо, не надо.
Он опустился в кресло. Что-то до блаженной одури знакомое было в этом плавном волнообразном движении, в четкой постановке лишних суставов. У Лоны участился пульс.
- Элиза умерла, - произнес Беррис. - Она покончила с собой на Титане.
Лона никак не отреагировала.
- Я ее не упрашивал, она явилась сама, - продолжал Беррис. - Похоже, она понятия не имела, что ищет. Теперь она нашла покой.
- И в этом она меня обставила, - прошептала Лона.
- Ты не…
- Нет. Больше не пыталась. Миннер, я очень тихо жила. Хочешь знать правду? Я сидела и ждала, когда же ты появишься.
- Достаточно было сообщить кому-нибудь, где ты живешь…
- Все гораздо сложнее. Я не хотела… навязываться. Но я очень рада, что ты здесь. Мне надо тебе столько всего рассказать!..
- Например?
- Чок и не думал устраивать, чтобы мне отдали детей. Я проверяла, это невозможно в принципе; это была просто удобная ложь, чтобы заставить меня работать на него.
- В смысле, - мигнул диафрагмами Беррис, - заставить тебя познакомиться со мной?
- Да. Миннер, я не хочу больше ничего скрывать. Все равно ты уже почти все знаешь. Перед тем как подсунуть меня тебе, надо было договориться о цене. Ценой были дети. Я сдержала слово, а Чок - нет.
- Лона, я и так понимал, что тебя просто купили - как и меня. Чок предложил цену, за которую я выберусь из своей норы и ввяжусь в межпланетную любовную интрижку…
- Пересадка мозга.
- Да, - кивнул Беррис.
- Тебе никогда не видать этого, так же как мне - своих детей, - ровным, без интонаций, голосом произнесла Лона. - Я что, развеяла какие-то иллюзии? Наверняка, Чок обманывал тебя точно так же, как и меня.
- Я обнаружил это сразу после возвращения на Землю, - сказал Беррис. - Пересадка мозга может стать реальностью лет, по меньшей мере, через двадцать, а отнюдь не через пять. И не исключено, что некоторые проблемы так и останутся неразрешенными. Да, мозг можно пересадить в новое тело и поддерживать в этом теле жизнь, но… как бы это сказать… улетучивается душа. Получается зомби. И Чок прекрасно знал все это, когда предлагал мне сделку.
- Что же, свою межпланетную интрижку он получил. А мы остались в дураках. - Лона встала со стула и прошлась по комнате. Оказавшись у подоконника, где стоял в горшочке подаренный когда-то Беррису кактус, она рассеянно провела пальцем вдоль иголок. Беррис, похоже, только сейчас обратил внимание на кактус и явно повеселел.
- Миннер, - произнесла Лона, - ты знаешь, зачем ему все это понадобилось?
- Чтобы раздуть шумиху и заработать на нас кучу денег. Он подбирает использованные и выброшенные на свалку человеческие особи, ненадолго вдыхает в них жизнь, демонстрирует миру и…
- Нет. У Чока и без того полно денег. Прибыль его не волнует.
- В чем тогда дело?
- Мне все объяснил один имбецил. Меланжио - человек-календарь. Может, ты видел его по телевизору; Чок использовал его в каком-то своем шоу.
- Нет, не видел.
- Я встретила его у Чока. От идиотов иногда можно узнать такое… Он сказал, что Чок питается эмоциями: страхом, болью, завистью, горем. Чок режиссирует ситуации, которые может таким образом использовать к своей выгоде. Сводит вместе двух людей, которые настолько потрепаны жизнью, что уже неспособны позволить счастью взять верх, и наблюдает за тем, как они мучаются. И наливается энергией. Высасывает кровь.
- Даже на большом расстоянии? - вскинул голову Беррис. - Когда мы были на Луне? Или на Титане?
- Каждый раз, когда мы ссорились. Помнишь, потом наваливалась кошмарная усталость? Как будто из нас действительно высосали кровь. Как будто мы превращались в столетних развалин?
- Да!
- Это был Чок, - произнесла Лона. - Мы мучались, а он наливался жиром. Он с самого начала понимал, что мы возненавидим друг друга. Это-то ему и было надо. Не слышал никогда о вампирах, которые питаются эмоциями?
- Значит, все обещания - ложь, - прошептал Беррис, - а мы были просто марионетками. Если все это правда.
- Истинная правда.
- Потому что так сказал какой-то имбецил?
- Миннер, это очень мудрый имбецил. Сам подумай; вспомни все, что Чок когда-либо говорил тебе; вспомни все, что произошло. Почему где-то рядом все время маячила Элиза, готовая броситься тебе на шею? Тебе не кажется, что это было сделано специально, чтобы взбесить меня? Нас привязывала друг к другу наша… инаковость, наша ненависть. И Чоку это очень нравилось.
Долгое мгновение Беррис молча смотрел на нее.
Потом, ни слова не говоря, поднялся, отпер дверь и вышел на площадку. Послышалась какая-то возня. Лона не видела, в чем дело, пока Беррис не появился в дверях с извивающимся, пытающимся высвободиться Аудадом.
- Так я и думал, что ты где-нибудь здесь, - произнес Беррис. - Входи, не стесняйся. Мы хотели бы с тобой немного побеседовать.
- Миннер, не бей его, - попросила Лона. - Он только исполнитель.
- Но он может ответить на некоторые вопросы. Правда, Барт?
Аудад нервно облизал губы, глаза его забегали.
Беррис ударил его.
Кулак взметнулся и обрушился, подобно молнии. Ни Лона ни сам Аудад не заметили движения, но подручный Чока отлетел назад и тяжело врезался в стену. Беррис не дал ему даже руки поднять - удары посыпались один за другим. В конце концов Аудад обмяк бесформенным комом; по лицу его струилась кровь, но глаза оставались открыты.
- А вот теперь, - сказал Беррис, - расскажи-ка нам о Дункане Чоке.
Через какое-то время они вышли из ее комнатки, оставив Аудада мирно посапывать на кровати. На подъездной рампе стояла машина, в которой он прибыл. Беррис завел мотор, и они устремились к штаб-квартире Чока.
- Мы все время ошибались, - говорил Беррис, - мы пытались опять сделаться такими, как когда-то. Но наше естество навсегда с нами. Я - изувеченный астронавт. Ты - мать ста детей. Бесполезно от этого бежать.
- Даже если бы от этого можно было бежать.
- Даже если бы было можно. Допустим, когда-нибудь мне дадут новое тело, и что? Я потеряю то, что есть у меня сейчас, и не приобрету ничего. Я потеряю себя. Ты, может, когда-нибудь и добьешься, чтобы тебе отдали двух детей; а остальные девяносто восемь? Что сделано - то сделано. Твое естество поглотило тебя, а мое - меня. Я не слишком туманно?
- Миннер, ты хочешь сказать, что мы должны не ныть, а просто жить такими, какие мы есть?