Они приблизились уже к зданию станции, стоящему на неширокой каменистой площадке среди леса. Станция была стандартная, двухместная, хотя при необходимости здесь могло разместиться и десятеро. Они подождали в тамбуре, пока давление выровняется. Потом, когда дверь отворилась, они сняли скафандры и вошли внутрь.
Купол станции был абсолютно прозрачен, только его восточный край был наглухо закрыт фильтром, предохранявшим не защищенные скафандром глаза от яркого сияния Леги. Прямо над головой парил узкий серп далекого Бетона.
Павлов вытащил фотоальбом из ящика стола и открыл его на нужной странице.
- Полюбуйся.
С прекрасно выполненной черно-белой фотографии на них смотрело чудовище. Бесформенное, аморфное, бесхребетное, оно вытягивало неуклюжие щупальца, карабкаясь по странно гладким, лучистым, кристаллическим скалам, сверкающим зеркальными гранями.
- Ты встречал на Бете что-нибудь подобное?
- Нет. Хотя постой. Одна из предыдущих групп занималась здесь микробиологией. В их отчете есть очень похожие фотографии. - Сибирин засмеялся. - Но у рейсфедера нет микроскопа. Так что ты, видимо, действительно сделал открытие.
Павлов медленно закрыл альбом и положил его на место. Потом он поднялся.
- Эти рисунки я уже описал, - сказал он. - Делать мне больше нечего. Пожалуй, пойду сделаю снимки. Их ведь тоже надо описать.
Сибирин внимательно на него посмотрел.
- Знаешь что, - сказал он. - Все мы прекрасно понимаем, что это вздор. Что ты не сможешь подняться на Картинную Галерею, что рисунки рейсфедера не оказывают гипнотического воздействия на человеческий организм, и так далее. Но мне будет спокойнее, если ты посидишь здесь. Я сам сделаю снимки.
- Но мне здесь просто нечего делать.
- Займись чем-нибудь, - сказал Сибирин. - Поработай пока на рации.
Он пошел, в тамбур. Павлов следил по контрольному пульту за его выходом. Потом повернулся к радиостанции и надавил клавишу с надписью: "Местные линии".
- Здесь станция Бета, - сказал он. - Станция Бета вызывает ракетобус "Лунь"…
Он повторил эту фразу несколько раз, переставляя слова, потом выждал положенные пять минут, снова повторил серию вызовов, опять подождал пять минут и еще столько же - на всякий случай. Потом он нажал клавишу с надписью: "Центр".
С Базой, которая находилась на расстоянии миллиарда километров от Беты, двусторонней связи в обычном понимании быть не могло, потому что запаздывание радиоволн составляло около часа. Поэтому связь строилась на принципе "диалога глухих" - База постоянно передавала соединенные в одно целое сообщения для удаленных планетных групп, и это выглядело как обычная передача последних известий. Если радистам Базы требовалось ответить на чье-либо донесение, они включали ответ в очередную сводку. В других случаях содержание программы не изменялось.
Павлов, включив радиостанцию, очутился, естественно, где-то в середине передачи, дослушал ее до конца, а потом с самого начала до того места, где он включился. Ничего нового по сравнению с тем, что передал ему Сибирин, Павлов не услышал. Тогда он выключил радиостанцию, потому что дверь тамбура отворилась.
- Можешь меня поздравить, - сказал Сибирин, освободившись от скафандра. - Меня он тоже изобразил. Смотри.
Павлов взял фотографию. Картина была написана тщательно, со всеми подробностями. На каменистой площадке среди валунов стоял человек в скафандре. Рядом сидел другой. Оба смотрели вверх, точно ждали, что из объектива невидимого для них фотоаппарата сейчас вылетит птичка.
- Странно, - сказал Павлов.
- Ты имеешь в виду ракурс? - спросил Сибирин. - Но он на нас так и смотрел - сверху вниз. Меня лично больше радует, что я теперь тоже "вроде как попал в историю.
- Странно, - повторил Павлов, глядя на фотографию. - Я что-то не помню, чтобы ты сидел.
- Я действительно не садился, - сказал Сибирин. - У меня нет такой привычки. Это ты сидишь. Я вот он, стою.
- Я? - сказал Павлов. - У меня тоже нет такой привычки. Кроме того, неужели ты не видишь, что это не мое лицо?
- За скафандрами плохо видно, - сказал Сибирин. - Но на мое оно еще меньше похоже.
- Ты прав, - растерянно сказал Павлов.
Он смотрел на фотографию. Тот, кто стоял, был не он. А сидящий не был Сибириным. И у них обоих нет привычки сидеть на камнях под Картинной Галереей. Это были другие люди.
Рейсфедер изображает действительность - когда это действительность - абсолютно точно. Ошибок он никогда не делает.
Но другие люди не появлялись на планете уже четыре недели. Ни на самой Бете, ни даже в ее окрестностях.
- Послушай, - сказал Павлов. - У тебя есть портрет Вершинина?
- Где-то есть. Зачем он тебе понадобился?
- Тащи его сюда, - сказал Павлов.
Он смотрел на репродукцию наскального изображения. Как мало" мы знаем о животных, думал он. Даже о тех, с которыми сталкиваемся ежедневно. Что мы знаем об их органах чувств? Сибирин сказал, что у рейсфедера нет микроскопа. А вдруг ему и не нужен микроскоп? Вдруг он может видеть микроорганизмы так же отчетливо, как мы видим себе подобных?..
- Вот тебе Вершинин, - сказал Сибирин. - А вот его штурман Серов. Я захватил его на всякий случай.
Павлов смотрел на фотографии. Он слышал дыхание Сибирина, который разглядывал их через его плечо. Ошибки быть не могло.
- Да, - сказал Сибирин после непродолжительного молчания. - Именно такое рациональное использование я и имел в виду. Но… Я понимаю, что сверху ему виднее. Что он мог увидеть их оттуда, незаметных для нас, если они приземлились за скалами. Но почему мы тогда не слышали, как они садились?..
Павлов ответил не сразу. Так уж мы устроены, думал он. Мы невольно приписываем животным человеческие мотивы поведения, наши мысли и наши чувства. И то, что некоторые змеи реагируют на тысячные доли градуса, а птицы ориентируются по магнитному полю, ничему не может нас научить. Мы судим о животных слишком поверхностно. И часто ошибаемся.
- Иди готовь орбилет, - сказал он. - А я пошлю радиограмму на Базу. Мы летим на Бетон.
Он посмотрел вверх. В синем прозрачном небе парил узкий серп спутника, огромная каменная пустыня, воспринимаемая человеческим глазом как маленькое бледное облачко с четкими очертаниями.
На блестящем свежей смолой рисунке, похожем на черно-белую фотографию, снятую в необычном - вид сверху - ракурсе, четверо стояли, обнявшись, на каменной осыпи рядом с искалеченным космолетом и смотрели в зенит, задрав головы.
Рейсфедер, поставив последнюю клейкую точку, отполз под верхний карниз Картинной Галереи и стал ждать, когда летающие существа, которых он так хорошо изобразил, придут в гости к своим отражениям.
ВОСЬМАЯ ПОСАДКА
- Исследования планет бесполезны. Ни одна посадка еще ничего не давала, - повторил Левин. Повернувшись спиной к дендроиду, он смотрел на обрыв, из-под которого доносился приглушенный рев вездехода. - Ведь во Вселенной много интересного для науки.
- Для физики, - поправил Рахметов.
- А что, есть другие?..
Рахметов промолчал. Не стоит спорить с физиком, которому вздумалось похвалить свою работу. Обычно они ее ругают - считают, что имеют на это право, потому что они ее любят. Конечно, посторонним они этого не позволят. Но если они ее хвалят - молчи.
- Камни на пляже тоже выглядят разными, - продолжал Левин. - Но это мнимое разнообразие. В эту высадку Бузенко вновь добыл десять тонн биологических образцов. По-моему, многовато. По-вашему, тоже - катер перегружен. А для него это мало, потому что он забирает далеко не все. Однако, как ни печально, на Земле его добычу сунут в архив - до лучших времен.
Рахметов поморщился. Он не любил, когда физик лез не в свое дело (а это случалось довольно часто), и хотел сказать, что не забота Левина судить о методах биологов и решать, какая польза получается из их трудов, но смолчал. Победила сдержанность опытного звездолетчика - выработанное за годы коллективного одиночества умение прощать собеседника. Вслух он сказал:
- Вы сгущаете краски.
- Нисколько, - немедленно отозвался Левин. - Ежегодно открывают множество новых планет. Половина из них биологически активна. Почему Бузенко помогаю я, а не какой-нибудь дипломированный экзобиолог? Ответ прост - биологов нет, звездолетов и физиков - сколько угодно.
Они стояли на узкой площадке под скалами Южного хребта на планете Ри, в каких-нибудь тридцати метрах от катера. Сиреневый дендроид, под которым они стояли, чудом уцелел при посадке, обойденный яростным светопадом. Голубая плесень, заменявшая траву, при посадке превратилась в пепел, но сейчас уже начинала вновь затягивать оплавленный камень.
Десантный катер стоял в тридцати метрах позади них, и Рахметов знал, что он выглядит очень красиво сквозь полупрозрачную крону дендроида. Но назад он не смотрел. Как и Левин, он глядел на край обрыва, где сухие корни дендроида свисали в пропасть.
Невидимый вездеход уже давно карабкался вверх по обрыву, и по усилившемуся сотрясению почвы можно было понять, что он близко. Вдруг звук затих, потом взревело совсем рядом, и вездеход вырос на гребне, в десяти шагах от людей. Он перевалил через край обрыва, цепляясь гусеницами за воздух, почти беззвучно подполз к дендроиду и остановился. Из кабины спрыгнул улыбающийся Бузенко. Он пошел к ожидавшим, оглядываясь на кузов, забитый контейнерами.
- Ничего не выпало? - спросил Рахметов.
- Нет, - сказал Бузенко улыбаясь. - Привязано насмерть. Подъем плох, чуть не перевернулись.
Рахметов смотрел на перегруженный вездеход. Левин прав, ящиков слишком много. Правда, раньше всегда было так же.
Бузенко перехватил взгляд Рахметова. Его улыбка сразу куда-то пропала.
- Но ведь наш катер это поднимет? - сказал он с надеждой.
Рахметов не успел ответить.
- Конечно, нет, - сказал Левин. - Ничего, половину выбросим - половина останется. Закон природы, не отменишь.
На круглом лице Бузенко отразилось смятение.
- Успокойтесь, - сказал Рахметов. - Он шутит. Как-нибудь справимся.
Улыбка вернулась к Бузенко.
- Это не планета, а клад, - сказал он. - Какая фауна! Какая флора! Настоящий биологический рай. А мы еще не были на островах. Но ведь мы туда слетаем?..
- Нет, - сказал Рахметов. - Мы перевезли слишком много груза. Ресурс исчерпан.
Бузенко вновь остался без улыбки.
- Но мы планировали восемь посадок, - недоверчиво сказал он. - А это только седьмая.
- Скажи спасибо за семь.
- Горючего не осталось даже для посадки на Элл, - сказал Рахметов. - На одну-единственную высадку. А ее мы тоже планировали.
Система, которую исследовала экспедиция, состояла из двух планет, почти одинаковых по величине. На этом сходство кончалось. Вторая планета, Элл, была обычным безатмосферным шаром, испещренным шрамами кратеров. Таких во Вселенной мириады, она мертвая, - сказал Бузенко. - Садиться туда бесполезно.
- Правильно, - сказал Левин. - И сюда, бесполезно.
На круглом лице Бузенко появилось негодование.
- Как можно сравнивать? Ведь жизнь - это… Или ты шутишь?
- Шучу, шучу, - быстро сказал Левин. - Успокойся.
- Тоже мне юморист, - сказал Бузенко. Рахметов посмотрел на часы.
- Конец споров, время работы, - сказал он. - Нас ждут. Подгоняйте машину к катеру, и займемся погрузкой. Взлет через два часа. Или придется просидеть здесь еще сутки.
- Некоторые умрут от счастья, - сказал Левин.
Бузенко опять улыбался.
- Привязаться, - приказал Рахметов.
Сквозь прозрачный фонарь кабины пейзаж казался творением великого мастера. Полностью загруженный катер стоял под отвесной каменной стеной. Под стеной, над обрывом, на узком карнизе, готовый к взлету. Пассажиры затянули ремни.
- Дерево, - сказал Левин. - Подпалим, жалко. Лучше бы ты упаковал его в один из своих чемоданов.
Бузенко вопросительно посмотрел на Рахметова.
- Нет, - сказал Рахметов. - Старт.
Его ладони легли на клавиатуру. По корпусу катера прошла дрожь. Снаружи шипела голубая плесень, обугливаясь под фотонным лучом.
- Старт, - повторил Рахметов.
На белом световом столбе катер приподнялся над почвой. Его пошатывало. Световой столб удлинялся. Словно кабина лифта, катер плавно поднимался вдоль отвесной скалы. Камни внизу плавились, шлифовались, превращаясь в жидкое зеркало, озаряющее небо. Облака стали ослепительными.
- В такие моменты кажешься себе богом, - сказал Рахметов. - Когда я работал на лунных трассах, я этого не чувствовал.
- Почему же? - возразил Левин. - Когда я был там на практике…
Облака взвизгнули по обшивке. Пейзаж провалился. Набирая скорость, катер уходил в небо. Планета запрокидывалась, становясь вертикальной стеной.
Катер уже вынырнул из атмосферы и двигался почти без ускорения, по широкой дуге выходя в точку встречи. Сверкая в лучах местного солнца, приближался "Петр I", похожий на памятник старины - Останкинскую телебашню. Катер поравнялся с отражателем звездолета. В громадном вогнутом зеркале сияли опрокинутые созвездия, потом там возник катер Рахметова.
Пятикилометровая металлическая поверхность кончилась. Десантный катер развернулся, полыхнув напоследок фотонным лучом. Скорости выравнивались. Впереди, в стене грузопассажирского отсека, открывалось бездонное отверстие причального туннеля.
Магниты тащили катер внутрь. Его корма вошла в темное жерло, и вскоре он опустился на пол ангара. Вверху гремели створки люков, закрывая выход во Вселенную. Прозрачный колпак через секунду раскрылся, выпуская людей наружу. Воздух на "Петре I", как на всех звездолетах, гоняли по замкнутому циклу, он был почти нормальным, к нему быстро привыкали. Но после Ри он казался чуть-чуть заплесневелым.
Отстегнув привязную систему, Рахметов шагнул за борт. Гравитацию на звездолете заменяли уложенные повсюду магнитные ковры, и падение с двадцатиметровой высоты было вполне безобидным.
Рахметов стоял рядом с перевернутой чашей отражателя. Катер тоже напоминал Останкинскую телебашню - ее сплюснутую, сильно уменьшенную копию. Пассажиры спускались по трапу из "Седьмого Неба" кабины.
Потом они шли к выходу из ангара - Левин чуть впереди, Рахметов и Бузенко сзади. Биолог уже не улыбался. Он морщил нос, принюхиваясь к забытым запахам.
- И как мы могли два года…
- Привыкнешь, - сказал Левин. - Распустился на свежем воздухе.
Они шли по кольцевому коридору, приближаясь к кают-компании. Смотровые палубы пустовали - звездолет готовился к старту. Штурманы рассчитывали различные варианты обратного маршрута, программисты программировали, командир и его помощники проверяли расчеты и подписывали документы.
Левин ждал у дверей кают-компании, чтобы войти всем вместе. Здесь тоже было пусто, если не считать двух мальчиков из штурманской, гонявших шары на зеленом столе.
- У себя? - спросил Рахметов, кивнув в сторону двери с табличкой "Командир звездолета".
Игроки повернули головы.
- Вы разве уже вернулись? - спросил один из них. - Встречу готовили через виток.
- Там Ланский, подождите, - сказал второй. - Проверяют стартовую программу.
Игроки отвернулись к бильярду. Бильярд для игры в невесомости - невероятно сложный агрегат, напичканный электроникой, лазерами, голографией и бог знает чем. Но выглядит он как обычный.
В кают-компанию вошел радист, щуплый человечек с большим лицом, заросшим вчерашней щетиной. Не поздоровавшись, он направился к закрытой двери командирской каюты.
- Куда? - остановил его Рахметов. - Он занят, потом идем мы.
- У меня срочное сообщение.
- А у нас что, по-вашему? - сказал Бузенко.
- Ишь, какой быстрый! - сказал Левин. - В очередь, и никаких разговоров.
- Ну и порядки, - обиделся радист. - Бюрократы несчастные.
Он подошел к бильярдному столу.
- Контртуш в середину? - спросил Рахметов, взглянув на шары.
- Вы считаете, пойдет?
- Смотря как ударить, - сказал Рахметов.
Бьющий игрок прицелился и толкнул биток. Полосатый шар мягко покатился параллельно длинному борту и застыл у средней лузы, передав импульс другому шару. Тот направился дальше, к углу стола. Он ударился о короткий борт, вернулся и, вновь коснувшись битка, упал в среднюю лузу. Второй игрок молча начал выкладывать шары на стол.
- Четко исполнено, - сказал Рахметов. Автор решающего контртуша насвистывал что-то громко и фальшиво. Настроение компенсировало ему недостаток слуха.
- Играть будете? - спросил Рахметова второй игрок. Шары были уже выложены в пирамиду, подготовлены к новой игре.
- Нет уж, голубчик, - послышался внезапно голос Левина. - Сказано тебе - становись в очередь!..
Рахметов обернулся. Физик держал радиста у самой командирской двери.
- Но у меня срочное сообщение! - возмущенно закричал тот.
- Послушай, друг, - сказал Рахметов. - Мы ведь договорились. Какие могут быть сообщения?..
Обиженный радист пошел в дальний конец кают-компании листать журналы двухлетней давности. Или столетней, в зависимости от системы отсчета. Командирская дверь отворилась, оттуда вышел штурман Ланский с тяжелым бумажным рулоном под мышкой. Бильярдисты вновь превратились в мальчиков из штурманской.
- Свободен? - кивнул Рахметов в сторону закрывшейся двери.
- Не в духе, - сказал Ланский. - По вине этих лодырей. Ты почему, Слава, подсовываешь мне халтуру, и я всегда должен за тебя краснеть?..
- Где халтура? - побелел автор решающего контртуша.
Ланский развернул рулон на бильярдном столе.
- Здесь. - Он ткнул пальцем в бумагу. - Несоответствие символов. А здесь ошибка в записи оператора. А здесь вообще не хватает рабочего поля.
Лодырь Слава склонился над программой.
- Как это, как это? - бормотал он, водя пальцем по напечатанным строчкам. - Как я мог наделать столько ошибок?..
- Пошли, ребята, - сказал Рахметов.
Он отворил дверь с табличкой "Командир звездолета".
- Сейчас заканчиваем, - сказал Скворцов. Лицо радиста исчезло, и дверь медленно захлопнулась.
- Как командир командиру могу сказать следующее, - заявил Рахметов. - Уровень дисциплины на борту невысок. Особенно у радистов. На вашем месте я бы списал их в ближайшем порту.
- И куда рвется? - сказал Левин. - Видит же, что люди работают.
- Говорит, важное сообщение, - объяснил Бузенко.
- Важное? Тогда ничего, подождет. Продолжайте, товарищ Рахметов.
- Собственно, я уже все сказал. Мы произвели семь высадок в разных районах планеты. Собрано около ста тонн биологических образцов. Мы планировали еще одну посадку, на островах, и еще одну - на второй планете. Но из-за большого веса собранной коллекции ресурс катера исчерпан.
- Как же быть?..
- Ничего страшного. Ведь главное - результат, а не количество высадок.
- Это для вас. Для меня главное - план экспедиции.
- Ничего, - сказал Рахметов. - Скорректируем план - и все дела.
- Всыплют нам когда-нибудь за эти коррекции, - сказал Скворцов. - Ну ладно. Старт назначаю на послезавтра. Вами я вполне доволен. Мо-лод-цы.
- Так мы пойдем, - сказал Рахметов. Он встал, другие тоже. Дверь командирской каюты вновь заскрипела, и появилось лицо радиста.
- Можно?