Да, я согласен с ней: когда-то здесь, в Крыму, было Боспорское царство. Когда-то страшно давно, ещё до древней Руси, до Рюрика и Олега. Кажется, ещё в период древней Греции и древнего Рима. Я запомнил это царство, потому что в нём было грандиозное восстание рабов под руководством Савмака. Рабов, которые победили и создали своё, справедливое государство. Хотя и ненадолго... Когда-то я делал семинарский доклад о правовых актах вождей рабских восстаний. Было там несколько фраз и о Савмаке. Но ничего больше о Боспорском царстве я не знал. Почему она вдруг вспомнила про него? Как это можно - знать Боспорское царство и не знать Советского Союза? Что она за человек? Откуда она взялась? Из какого-нибудь кургана вылезла?.. Откуда... Откуда... Как это по латыни?.. "Unde", кажется... А может, не "unde"... Ну и что? В крайнем случае, она скажет своё "non intellego".
- Unde venisti? - спрашиваю я.
Видимо, я не ошибся. Видимо, Корнелия поняла. Она снова показывает рукой на небо и коротко отвечает:
- Inde veni.
- Что она говорит? - спрашивает меня Витька. - Чего ты от неё добился?
- Она говорит, что пришла оттуда. - Я показываю головой вверх. - Что там у неё друзья. Она не знает, что такое Советский Союз, но помнит, что здесь когда-то было Боспорское царство. Всё это кажется мне бредом, Витька... Самым настоящим бредом. Может, она сбежала из сумасшедшего дома?
Витька искоса глядит на Корнелию, усмехается.
- Не похоже. У больных не такие глаза. И потом в сумасшедших домах наверняка нет таких стильных спортивных костюмов. Их, кажется, нет даже в наших магазинах.
Я внимательно смотрю на её костюм. Он тонкий, почти чёрный и шелковистый. Какие-то неуловимые серебристые нити поблёскивают в нём. Я гляжу на её ноги. Они обуты в очень странную обувь. Я ещё ни разу не видел такой обуви. Это какие-то литые, плотно обтягивающие ступню боты с небольшими широкими каблучками. Эти боты сделаны не из резины и не из полиэтилена, а из какого-то совершенно неизвестного мне материала. И на них нет никаких застёжек. Непонятно, как снимают и надевают эту обувь.
- Посмотри на её боты, - отвернувшись, говорю я Витьке. Таких бот я тоже не видел в наших магазинах.
Витька смотрит, И кивает.
- Тут всё не так просто, - произносит он. - Если сопоставить её слова с тарелкой, которую мы видели, и с теорией относительности, то может получиться не такой уж и бред...
- Ты думаешь, она прилетела?
- А почему бы и нет?
- Но ведь во времена Боспорского царства не было космических кораблей!
- На Земле не было, - уточняет Витька. - А где-то, может, и были.
- Думаешь, она прилетала на Землю раньше?
- Аллах её знает... Может, прилетала... А может, и не она, а её предки... И язык, может, они изучили... Тут сразу не сообразишь...
- Почему же тогда эти космонавты прислали к нам именно девушку?
- А может, у них матриархат?
Витька улыбается.
Корнелия беспокойно переводит взгляд с Витьки на меня и с меня на Витьку, Она понимает, что мы говорим о ней. Она, видимо, хочет понять, что мы говорим. Но ей, конечно, трудно это понять. Даже просто невозможно, если только на самом деле она из всех земных языков знает одну латынь.
- Слушай, Витька! - Меня вдруг осеняет. - В Симферополе наверняка отыщется хоть один знающий латинист. В педагогическом или в медицинском... Кто-нибудь должен быть! Мы его завтра найдём и выспросим у Корнелии всё, что можно. Лады?
- Это единственный выход. - Витька пожимает плечами. Если только она до завтра не сбежит от нас.
- Её нужно покормить, - говорю я. - И уложить спать в машине. От заботливых не сбегают.
Витька послушно лезет в рюкзак, достаёт кружку, ложку, пачку печенья и сахар.
- Может, что-нибудь посолиднее? - спрашиваю я.
- Вряд ли она сейчас очень хочет есть, - возражает Витька. - Поставь себя на её место... Сейчас важен, так сказать, символ.
- Доставай и для нас кружки, - говорю я. - Она не будет одна.
- Это ты прав. Хорошо, хоть не вылили чайник...
Через пять минут во всех трёх кружках уже налит чай - тёплый и сладкий.
Я протягиваю одну кружку Корнелии. Я не могу вспомнить, как по-латински "пейте". Я протягиваю её молча.
Витька так же молча протягивает ей печенье. Она берёт и то и другое и благодарит нас взглядом. Мы пьём чай молча и не спеша. Корнелия смотрит на нас и тоже пьёт его молча и неторопливо. И мне кажется, что она не просто пьёт его, а пробует как незнакомый, совершенно незнакомый напиток. Кончив пить, она опускает кружку и говорит:
- Grato.
Я не помню этого слова, но понимаю его. Ведь до сих пор в Италии говорят; "Грацио, синьор".
Витька подносит к её кружке чайник, чтобы налить ещё, но Корнелия улыбается и закрывает кружку ладонью.
"Нужно спросить её, что она собирается делать дальше, думаю я. - В конце концов она вовсе не обязана ехать с нами в Симферополь. У неё могут быть какие-то свои планы. Как это будущее время?.. Quod fueris... - что будешь ты... Делать... Как же это по латыни "делать"? Ага: facio, feci, factum... A вот инфинитив?.. Впрочем, леший с ним, с инфинитивом! Не на экзамене... Спрошу так!"
- Quod fueris feci? - говорю я Корнелии.
Она еле заметно улыбается. Видно, я всё-таки ошибся. Но она поняла вопрос. Это главное.
- Vivere, - отвечает она.
"Vivere", - медленно соображаю я. - "Vivo" - живу. "Жить!" Что ж, это очень даже неплохая программа!
- Какие истины она тебе ещё открыла? - интересуется Витька.
- Я спросил, что она собирается делать, - объясняю я. Она ответила, что собирается жить.
- Спроси ещё её - где?
- Попытаюсь...
Слово "где" я уже употреблял - ubi. Значит: Ubi fueris... где будешь ты...
- Ubi fueris vivere? - спрашиваю я.
И немедленно получаю ответ:
- Inter hominum vivere.
- Среди людей, - вслух перевожу я Витьке этот ответ Корнелии.
- Она неглупая девчонка. - Витька усмехается. - И не болтлива... Лаконизм у неё истинно древнеримский.
Витька медленно поднимается, идёт к машине и, открыв заднюю дверку, залезает внутрь. Я догадываюсь, что он вытаскивает одеяла. На сей раз нам придётся спать на земле...
А Корнелия следит за Витькой. Она смотрит на него любопытно и насторожённо. И на голубую машину, которую Корнелия, видимо, только сейчас заметила, она тоже смотрит насторожённо.
Наконец Витька выкидывает на траву два одеяла, подушку и старый ватник, который должен сегодня служить подушкой кому-то из нас. Выбравшись из машины, Витька говорит мне:
- Тащи её сюда.
Я встаю и жестом приглашаю Корнелию к машине. Девушка поднимается и идёт рядом со мной. Она идёт вроде спокойно. Но я чувствую, что вся она напряжена и чего-то боится. Она почему-то не верит нам, хотя, видимо, и хочет и старается верить. Несмотря на то, что она с самого начала назвала нас друзьями, мне кажется, она всё время ждёт от нас какого-то подвоха, какого-то коварства. Но она явно не хочет показывать нам это своё недоверие. Видимо, понимает, что оно не заслужено и потому - обидно.
Мы подходим к машине. Витька уже откинул переднее сиденье, и в машине сейчас широкая, удобная кровать. Сзади, в углу, лежит подушка. Витька показывает Корнелии на эту кровать, объясняет жестами, как открываются и закрываются дверцы.
Корнелия забирается в машину, открывает и закрывает дверцы сама. Она всё поняла и благодарит нас улыбкой и коротким, звучным словом "grato".
Мы с Витькой отходим от машины, и Корнелия сама захлопывает дверцу. Мы расстилаем одеяла возле покрывающихся пеплом головешек костра, и я сворачиваю себе под голову стёганку. Затем мы долго лежим молча и курим. И стараемся не смотреть в сторону машины. Мы смотрим на звёзды, и я снова вижу, как одна из них неторопливо и прямо движется среди других. Конечно, это может быть наш или американский спутник. Но это может быть и корабль, на котором остались друзья Корнелии, Кто они? Откуда? Почему они не спустились вместе с ней на Землю? Неужели завтра мы узнаем всё это?
В конце концов, если мы не найдём в Симферополе латиниста, я куплю словари и учебник по латыни и сам выспрошу обо всём Корнелию. Ради того, чтобы нормально поговорить с ней, стоит выучить латынь. Эх, учил бы я её, когда мне положено было это делать! Может, уже сейчас я знал бы то, чего не знает ещё ни один человек на земле!..
2.
И вот мы уже мчимся по шоссе к Симферополю. Корнелия сидит рядом с Витькой и жадно глядит вперёд и по сторонам. Я сижу сзади. На коленях у Корнелии небольшой белый ящичек с мягкой ручкой и закруглёнными углами. Он похож на пластмассовый. В нём нет ни трещинки, ни щели. Непонятно, как он открывается и открывается ли вообще. Этого ящичка не было у Корнелии, когда она подошла к нашему костру. У неё ничего тогда не было в руках. Видимо, она оставляла его где-то на поле с кукурузой. Видимо, она выходила за ним ночью из машины, когда мы с Витькой спали. Что может быть в этом ящичке? Должно быть, об этом думаю не только я. Витька тоже несколько раз искоса поглядывает на этот белый ящичек. В небольшом зеркальце, которое прикреплено над ветровым стеклом машины, мне хорошо видны чуть усмехающиеся карие Витькины глаза. Мы иногда обмениваемся с ним взглядами, пользуясь этим зеркальцем.
Корнелия не замечает нашего немого разговора. Она удивлённо и жадно смотрит на серую ленту шоссе, на встречные и попутные машины, на поля и дома, которые проносятся мимо. Неожиданно она поворачивается ко мне и спрашивает:
- Quo vehimus?
"Qui pro quo", - вспоминаю я. - Кто куда. Значит - куда... Наверно, едем... Как ответить ей? В город? "Urbs, urbis..." Отсюда и "урбанизм".,.
- Pro urbe, - отвечаю я.
Видимо, я опять что-то напутал, потому что Корнелия чуть заметно усмехается. Но всё-таки она понимает. И благодарит своим коротким "grato". Машина несётся дальше, обгоняя грузовики и автобусы, и солнце яростными лучами бьёт в нас слева, и Корнелия жадно глядит вперёд, а я почти неотрывно гляжу на Корнелию. Она очень нравится мне, эта девчонка, прилетевшая к нам не то из космоса, не то из древнего Боспорского царства. Кто бы она ни была, откуда бы она ни явилась - она очень нравится мне!
Теперь, при свете дня, я вижу, что у неё голубые глаза. Вчера, у костра, они казались тёмными.
Это очень редко бывает - чёрные волосы и голубые глаза. Может, именно поэтому Корнелия так необычно красива?
Мы завтракаем в небольшом ещё почти пустом пригородном кафе и снова садимся в машину и едем теперь уже не спеша, останавливаясь почти у каждого большого перекрёстка и расспрашивая, как добраться до пединститута.
Пединститут гудит. Идут приёмные экзамены. У подъезда и в коридорах полно молодёжи. Я вижу, как любопытно и удивлённо глядит Корнелия на всех этих озабоченных мальчиков и девочек с книгами. Она хочет понять, где мы находимся, и коротко спрашивает меня:
- Schola est?
- Supera schola est, - отвечаю я. Эти слова мне, слава аллаху, знакомы. В них не запутаешься.
Я замечаю, что мальчики и девочки в коридорах глядят нам вслед. Вернее, не нам, а Корнелии. Мы с Витькой им неинтересны. А в Корнелии они инстинктивно чувствуют какую-то необычность.
Мы, наконец, находим канцелярию и у задёрганной секретарши пытаемся выяснить, есть ли в институте латинист и как его найти. Секретарша даже не сразу понимает, что нам надо. Она отвечает, что вступительных экзаменов по латыни в институте нет.
Витька хохочет. Мне почему-то не до смеха, и я невольно тянусь в карман за сигаретами.
- Вы успокойтесь, - миролюбиво говорит Витька. - Поглядите на нас. Мы ведь не похожи на абитуриентов. Нам нужно только узнать, где живёт ваш преподаватель латинского языка, его адрес. Только адрес!
Секретарша ошалело смотрит на нас. Вернее, не столько на нас, сколько на Корнелию. И даже точнее - на её необычный спортивный костюм.
- Где вы брали этот костюм? - спрашивает она. Корнелия молчит. Она, видимо, даже не понимает, что вопрос относится к ней.
- Где, спрашиваю, этот костюм покупали? - снова произносит секретарша, подходит к Корнелии и щупает рукав её костюма.
- Non intellego, - отвечает Корнелия и вежливо улыбается.
- Где-где? - переспрашивает секретарша.
- Она говорит, что не понимает вас, - вступаю в разговор я. - Она не знает русского. Она иностранка.
- Я так и подумала, - говорит секретарша. - Разве у нас достанешь настоящие вещи?.. Так чего же вы хотите?
- Адрес вашего преподавателя латинского языка.
Меня уже начинает бесить эта секретарша.
- А его нет в городе, - говорит она. - Он в отпуске. Уехал куда-то в Сибирь. А вы что - его друзья?
- Нет, мы не его друзья, - мрачно отвечает Витька. - Мы чужие друзья... Нам просто нужен человек, хорошо знающий латынь. Понимаете - очень нужен!
- Тогда, может, вы съездите к Алексею Семёновичу? Он, правда, на пенсии, но раньше он у нас преподавал латинский язык.
- Съездим! С удовольствием! - торопливо говорит Витька. Давайте его адрес!
Мы записываем адрес Алексея Семёновича, прощаемся и снова идём по широкому коридору к выходу. И снова мальчики и девочки глядят на нас со всех сторон. В основном на Корнелию. И в их глазах мне чудится то же самое жадное любопытство, которое я вижу всё сегодняшнее утро в глазах Корнелии. Любопытство к другому, незнакомому миру,
Мы колесим по городу, останавливаемся возле постовых милиционеров и выезжаем, наконец, на окраинную улочку с одноэтажными домиками, каменными тротуарами и белёными глинобитными заборами.
Корнелия смотрит на эти тротуары и заборы ещё более удивлённо, чем на высокие здания в центре города. Конечно, если она имеет какое-то представление о Боспорском царстве, её должны удивлять эти окраинные улочки. Ведь и в те далёкие времена они были почти такими же...
Возле одного домика мы выходим из машины. Алексей Семёнович должен жить здесь. К нашему счастью, он дома - лысенький, толстый старичок с сетью добрых морщин у глаз. Он выходит на крыльцо в полосатой пижаме и широченных шлёпанцах, выслушивает мои не очень стройные объяснения и приглашает нас на застеклённую террасу.
- Проходите, молодые люди, проходите. Мы сейчас во всём разберёмся. Во всём можно разобраться... Во всём, что угодно, можно разобраться... Садитесь, чувствуйте себя как дома и извините меня на минуточку. Я приведу себя в порядок. Вы всё-таки с дамой...
Он убегает в дом и минут через десять выходит в тонком чесучовом костюме. Из-под его застёгнутого пиджака выглядывает ослепительно-белая рубашка.
- Вот теперь я, так сказать, в форме, молодые люди. Теперь можно разговаривать... Может, вы расскажете мне всё по порядку?
Я рассказываю ему всё по порядку, и он внимательно слушает, согласно кивает и из-под мохнатых седых бровей как-то пронзительно поглядывает по очереди то на меня, то на Витьку, то на Корнелию. Мне почему-то кажется, что моему рассказу он не верит.
- Значит, вы хотите, чтобы я её, так сказать, проинтервьюировал? - уточняет он.
- Вот именно! - соглашается Витька.
- Ну, что ж, это можно. Это вполне можно...
Он переводит взгляд на Корнелию и очень быстро произносит какую-то латинскую фразу. Настолько быстро, что я не успеваю разобрать в ней даже ни одного корня. Однако Корнелия его понимает и отвечает ему. Он задаёт ей ещё несколько таких же быстрых, почти молниеносных вопросов. Получив на них ответы, он облегчённо вздыхает и начинает говорить медленнее, размереннее. И я понимаю, что он просто проверял Корнелию - действительно ли латинский язык для неё родной. Ведь только на родном языке можно понять такие торопливые вопросы.
Они говорят теперь спокойно и дружелюбно. Вернее, говорит в основном Корнелия, а Алексей Семёнович согласно кивает и изредка вставляет какие-то фразы. Но он ничему не удивляется. Глядя на его лицо, можно подумать, будто Корнелия рассказывает ему самые обычные, ничем не примечательные вещи.
Они говорят долго. Наверно, минут сорок. Мы с Витькой терпеливо ждём и смотрим то на них, то на утопающий в зелени дворик за окнами террасы, В этом дворике сад. На нас глядят зелёные гроздья винограда, жёлтые яблоки, коричневые груши. От террасы до калитки, по обеим сторонам жёлтой дорожки цветы. Золотые шары, георгины... Здорово здесь! Очень здорово! В таком бы домике, да ещё возле моря, пожить с месяц... Эх!..
Как всё-таки хорошо, что мы разыскали этого старичка! Что бы мы делали без него?.. А что бы он сделал, если бы вдруг узнал, как относился я к латыни в институте, как безжалостно изводил нашего толстого латиниста?..
Я вдруг чувствую, что краснею, и поэтому отворачиваюсь и снова долго гляжу в шелестящий зеленью сад.
Наконец Алексей Семёнович обращается к нам с Витькой:
- Ну, вам, молодые люди, наверно, интересно узнать, что она мне рассказала?
- Конечно! - в один голос отвечаем мы.
- Так вот, слушайте, молодые люди. - Алексей Семёнович прокашливается, проводит рукой по клеёнке на столе. - Она говорит, что родилась в Риме при императоре Константине. Отец её был императорским чиновником. Звали его Гай Корнелий Флор. Поэтому и её зовут Корнелией. У римлян второе имя отца становилось именем дочери. Она жила в Риме до тех пор, пока столица не была перенесена в Константинополь. Отец уехал туда вслед за императором. Но там он с кем-то поссорился, и в наказание его сослали в Пантикапей, в столицу Боспорского царства, где он представлял интересы империи. Корнелия почти не помнит Константинополя. Она помнит только Рим и Пантикапей, куда её привезли восьмилетней девочкой. Вы знаете, где находился Пантикапей, молодые люди?
Мы с Витькой стыдливо пожимаем плечами. Мы уже настолько забыли историю, что не знаем точно, где находился этот самый Пантикапей.
- Где-то здесь, в Крыму... - глубокомысленно произносит Витька.
- Он находился, молодые люди, там, где сейчас Керчь, говорит Алексей Семёнович. - На вашем месте, я отвёз бы её туда...
- Мы сделаем это, - обещает Витька. - Обязательно сделаем!
- А что было дальше? - не выдерживаю я. - Расскажите, пожалуйста, что было дальше!
- А дальше было вот что... - Алексей Семёнович говорит совершенно невозмутимо, и я всё никак не могу уловить его собственного отношения к тому, что он рассказывает. - Дальше было вот что... Девочку в Пантикапее воспитывали рабыни. Да-с, молодые люди, рабыни... Сейчас она уже понимает, что иметь рабов - это плохо. Она говорит, что ей это объяснили. Но тогда она этого ещё не понимала.