- Гони девять минимов и катись отсюда! - старик посмотрел на Торби и с удивлением заметил, что с того памятного дня парень вырос на целую голову. - Принеси мой карандаш. Я дам тебе вольную. Я все время хотел это сделать, да не к спеху было. Но теперь сделаю, а завтра поутру пойдешь в императорский архив и все оформишь.
У Торби отвисла челюсть.
- Зачем, пап?
- Разве ты не хочешь быть свободным?
- Э… ну, пап… мне нравится быть твоим.
- Спасибо, мальчик, но я вынужден так поступить.
- Ты хочешь сказать, что выгоняешь меня?
- Нет, можешь остаться, но только как вольноотпущенник. Видишь ли, сынок, за действия слуг отвечают хозяева. Будь я из благородных, меня бы просто оштрафовали за твой проступок. Но раз я… В общем, если я потеряю еще и руку, как потерял ногу и глаз, мне, наверное, не выжить. Поэтому лучше тебя освободить, если ты собрался осваивать ремесло Зигги. Такой риск - слишком большая роскошь для меня. Я и так уже слишком многого лишился. Пусть бы уж меня лучше сразу укоротили. Придется тебе жить на свой страх и риск.
Он не стал щадить Торби и не сказал ему, что на бумаге закон был куда суровее, чем на практике. Провинившегося раба чаще всего просто отнимали, продавали, а стоимость его шла на возмещение убытков потерпевшего, если владелец раба был не в состоянии расплатиться сам. В том случае, если владелец оказывался простолюдином и судья считал, что он несет реальную ответственность за проступок раба, его могли подвергнуть еще и порке.
И тем не менее Баслим верно изложил закон. Коль скоро хозяин вершит суд и расправу над своим рабом, стало быть, он за него и отвечает. И может быть даже казнен.
Торби захныкал. Впервые со дня их встречи.
- Не отпускай меня, пап… Ну пожалуйста! Я должен быть твоим!
- Очень жаль, сынок, но… Впрочем, я ведь сказал: ты не обязан уходить.
- Ну пожалуйста, пап… Я больше не буду воровать!
Баслим взял его за плечо.
- Взгляни-ка на меня, Торби. Хочу предложить тебе уговор.
- Все, что угодно, пап. До тех пор, пока…
- Погоди, сперва послушай. Я сейчас не буду подписывать твои бумаги, но я хочу, чтобы ты дал мне два обещания.
- Ну конечно! Какие?
- Не спеши. Во-первых, ты должен обещать, что никогда ничего ни у кого не украдешь. Ни у дам, что ездят в портшезах, ни у нашего брата. У первых воровать слишком опасно, у вторых… позорно, хотя вряд ли ты понимаешь, что значит это слово. Во-вторых, обещай, что никогда мне не соврешь. О чем бы ни шла речь.
- Обещаю… - тихо сказал Торби.
- Говоря о вранье, я имею в виду не только деньги, которые ты от меня прячешь. Между прочим, тюфяк - неважный тайник для денег. Посмотри мне в глаза, Торби. Ты знаешь, что у меня есть кое-какие связи в городе?
Мальчик кивнул. Ему приходилось носить записки старика в странные места и вручать их самым неожиданным людям.
- Если будет замечено, что ты воруешь, со временем я об этом узнаю. Если ты солжешь мне, со временем я разоблачу тебя. Будешь ты врать или нет - дело твое, но вот что я тебе скажу: прослыть лгуном - все равно что лишиться дара речи, потому что люди не прислушиваются к шуму ветра, это уж точно. Итак, в тот день, когда я узнаю, что ты воровал… или когда ты соврешь мне… я подписываю твои бумаги и освобождаю тебя.
- Хорошо, пап…
- Но это еще не все. Я вышвырну тебя пинком со всем достоянием, которым ты владел, когда я купил тебя, - лохмотьями и полным набором синяков. Между нами все будет кончено. И если я когда-нибудь снова увижу тебя, то плюну на твою тень.
- Хорошо, пап… Я не буду никогда, пап!
- Надеюсь. Ложись спать.
Баслим лежал без сна и с тревогой думал о том, что, возможно, он слишком суров. Но, черт побери, разве не суров этот мир? Разве он не обязан научить ребенка жить в этом мире?
Потом он услышал шорох: казалось, крыса грызет что-то в углу. Баслим замер и прислушался. Чуть погодя мальчик тихонько поднялся с тюфяка и подошел к столу. Потом раздался приглушенный звон металла о дерево. Торби вернулся на свое ложе.
И только когда мальчуган начал похрапывать, Баслиму наконец удалось заснуть.
Глава 3
Баслим уже давно учил Торби читать и писать на интерлингве и саргонезском, порой подбадривая его оплеухой, поскольку мальчик почти не проявлял интереса к умственному труду. Но происшествие с Зигги и сознание того, что Торби растет, не давали Баслиму забыть о том, что время не стоит на месте, во всяком случае - для детей.
Торби так и не смог вспомнить, где и когда до него дошло, что Баслим вовсе не попрошайка-нищий, или, во всяком случае, не только нищий. Он мог бы догадаться теперь об этом по тому серьезному образованию, которое он стал получать и которое проводилось при помощи таких неожиданных устройств, как магнитофон, проектор и гипнопедический аппарат, но мальчик уже ничему не удивлялся. Что бы ни делал папа, он всемогущ и всегда прав. Торби достаточно хорошо знал нищих, чтобы видеть разницу между ними и Баслимом. Но мальчик не тревожился: папа есть папа, это такая же данность, как солнце и дождь.
На улице Торби никогда не говорил о своих домашних делах, даже о том, где находится их жилище. Гости к ним не ходили. Торби имел двух-трех приятелей, а у Баслима их было много, десятки, если не сотни, и старик, по-видимому, знал, хотя бы в лицо, всех жителей города. Но в дом он не пускал никого, кроме Торби. Однако мальчик был уверен, что папа помимо нищенства занимается чем-то еще. Однажды ночью они, как обычно, легли спать, но на рассвете Торби разбудил какой-то шум, и он сонным голосом позвал:
- Папа?
- Это я. Спи.
Но мальчик встал и зажег свет. Он знал, что Баслиму трудно пробираться в темноте без ноги, а когда папе хотелось пить или было нужно что-нибудь еще, Торби всегда подавал.
- Что случилось, пап? - спросил он, поворачиваясь к Баслиму, и вздрогнул от удивления. Перед ним стоял какой-то незнакомый человек, по виду настоящий джентльмен!
- Не пугайся, Торби, - сказал незнакомец папиным голосом. - Все в порядке, сынок.
- Папа?
- Да, сынок. Прости, что напугал тебя, мне следовало сперва переодеться, а уж потом входить. Но так уж получилось. - Он принялся снимать свою элегантную одежду.
Стянув вечерний парик, Баслим снова стал прежним папой… Вот только…
- Пап, что у тебя с глазом?
- Глаз? Ах, это… его так же легко вынуть, как и вставить. С двумя глазами я выгляжу лучше, верно?
- Не знаю, - Торби с опаской посмотрел на глаз. - Что-то он мне не нравится.
- Вот как? Ну что ж, тебе не часто придется видеть меня в этом обличье. Но уж коли ты проснулся, то можешь мне помочь.
Но проку от Торби было немного. Все, что проделывал сейчас Баслим, было для него в диковинку. Сначала Баслим вытащил кюветы и бачки из буфета, в задней стенке которого обнаружилась еще одна дверца. Затем он вынул искусственный глаз и, осторожно развинтив его на две части, пинцетом достал из него крохотный цилиндрик.
Торби наблюдал за его действиями, не понимая ничего, но отмечая, что движения отца отличаются необыкновенной осторожностью и ловкостью. Наконец Баслим сказал:
- Ну вот, все в порядке. Посмотрим, получились ли у меня картинки.
Вставив цилиндрик в микрофильмоскоп, он просмотрел пленку и с мрачной улыбкой сказал:
- Собирайся. Позавтракать мы не успеем. Можешь взять с собой кусок хлеба.
- Что случилось?
- Быстрее. Время не ждет.
Торби надел набедренную повязку, разрисовал и измазал грязью лицо. Баслим ждал его, держа в руках фотографию и небольшой плоский цилиндрик размером в полминима. Показав фото Торби, сказал:
- Посмотри. Запомни это лицо, - и забрал фотографию. - Ты сможешь узнать этого человека?
- Э-э… Дай-ка взглянуть еще разок.
- Ты должен узнать его. Смотри внимательнее.
Торби посмотрел и вернул снимок.
- Я его узнаю.
- Ты найдешь его в одном из баров около космопорта. Сперва загляни к Мамаше Шаум, потом в "Сверхновую", затем в "Деву под вуалью". Если там его не будет, ищи на улице Радости, пока не найдешь. Ты обязан найти его до начала третьего часа.
- Найду, пап.
- Затем положишь в свой горшочек несколько монет и вот эту штуку. Можешь плести ему все, что угодно, только не забудь обронить, что ты - сын Калеки Баслима.
- Я все понял, папа.
- Тогда ступай.
По дороге к космопорту Торби не тратил времени зря. Накануне был карнавал Девятой Луны, и прохожих на улице почти не было, так что мальчик не стал делать вид, будто собирает подаяние, а двинулся кратчайшим путем через задние дворы, заборы и проулки, стараясь не попадаться на глаза невыспавшимся ночным патрульным. До места он добрался быстро, но нужного человека найти не смог: того не оказалось ни в одной из указанных Баслимом пивнушек. В других заведениях на улице Радости его тоже не было. Срок уже истекал, и Торби начинал тревожиться, когда вдруг увидел мужчину, выходящего из бара, в котором мальчик уже побывал.
Торби быстрым шагом пересек улицу и поравнялся с незнакомцем. Рядом с ним шел еще один человек - это было плохо. Но Торби все же приступил к делу.
- Подайте, благородные господа! Подайте от щедрот своих…
Второй мужчина кинул ему монетку. Торби поймал ее ртом.
- Будьте благословенны, господин… - и повернулся к нужному человеку. - Умоляю вас, благородный сэр. Не откажите несчастному в милостыне. Я сын Калеки Баслима и…
Второй мужчина хотел дать ему оплеуху.
- Поди прочь!
Торби увернулся.
- …сын Калеки Баслима. Бедному старому Баслиму нужны еда и лекарства, а я - один-единственный сын…
Человек с фотографии полез за кошельком.
- Не давайте, - посоветовал ему спутник. - Все эти нищие - ужасные лгуны, и я дал ему достаточно, чтобы он от нас отвязался.
- На счастье… перед взлетом, - ответил человек с фотографии. - Ну-ка, что там у нас? - и, сунув пальцы в кошелек, заглянул в горшочек и что-то туда положил.
- Благодарю вас, господа. Да пошлет вам судьба сыновей.
Торби отбежал в сторону и заглянул в горшочек. Крошечный плоский цилиндрик исчез.
Потом он неплохо поработал на улице Радости и, прежде чем идти домой, заглянул на площадь. К его удивлению, отец сидел на своем излюбленном месте у помоста для торгов и смотрел в сторону космодрома. Торби присел рядом.
- Все в порядке.
Старик что-то пробурчал в ответ.
- Почему ты не идешь домой, пап? Ты, должно быть, устал. Того, что я собрал, нам вполне хватит.
- Помолчи. Подайте, господа! Подайте бедному калеке!
В третьем часу в небо с пронзительным воем взмыл корабль. Лишь когда его рев затих, старик немного расслабился.
- Что это был за корабль? - спросил Торби. - Это не синдонианский лайнер.
- Вольный Торговец "Цыганочка". Пошел к станциям Кольца… на нем улетел твой приятель. А теперь иди домой и позавтракай. Хотя нет, лучше зайди куда-нибудь, ты это заслужил.
Отныне Баслим не скрывал от Торби своих занятий, не имевших отношения к нищенствованию, но и не объяснял ему что к чему. Бывали дни, когда на промысел выходил лишь один из них, и в таких случаях нужно было идти на площадь, поскольку выяснилось, что Баслима очень интересуют взлеты и посадки кораблей, особенно невольничьих, равно как и аукционы, которые проводились сразу же после прибытия таких судов.
Обучаясь, Торби приносил старику все больше пользы. Баслим, по-видимому, был уверен в том, что у всякого человека хорошая память, и пользовался любой возможностью, чтобы внушить свою уверенность мальчику, несмотря на его недовольное ворчание.
- Пап, неужели ты думаешь, что я смогу все запомнить? Ты мне даже посмотреть не дал!
- Я показывал страницу не меньше трех секунд. Почему ты не прочел, что здесь написано?
- Ничего себе! Да у меня времени не было!
- А я прочел. И ты можешь. Торби, ты видел на площади жонглеров? Помнишь, как старый Мики, стоя на голове, жонглировал девятью кинжалами да еще крутил на ногах четыре обруча?
- Да, конечно.
- Ты мог бы сделать так же?
- Ну… не знаю.
- Кого угодно можно научить жонглировать… для этого нужно лишь не жалеть времени и оплеух, - старик взял ложку, карандаш и нож и запустил их в воздух. Через несколько секунд он уронил один предмет и вновь обратился к мальчику. - Когда-то я немножко занимался этим для забавы. Что же касается жонглирования мыслями, то… ему тоже может научиться любой.
- Покажи мне, как это делать, пап.
- В другой раз, если будешь себя хорошо вести. А сейчас ты учишься правильно пользоваться своими глазами. Торби, жонглирование мыслями было придумано давным-давно одним мудрым человеком, доктором Реншоу с планеты Земля. Ты, наверное, слышал о Земле?
- Э-э… Ну конечно, я слышал.
- Только, мне кажется, ты не веришь в ее существование.
- Ну, я не знаю… Но все эти россказни о замерзшей воде, которая падает с неба, о людоедах десятифутовой высоты, о башнях, которые выше Президиума, о крошечных людях, которые живут на деревьях… Пап, я же не дурак.
Баслим вздохнул и подумал о том, что с тех пор, как у него появился сын, ему приходилось вздыхать уже не одну тысячу раз.
- В этих легендах намешано много всякой чепухи. Как только ты научишься читать, я дам тебе книги с рисунками, которым можно верить.
- Но я уже умею читать.
- Тебе только кажется, что умеешь. Земля действительно существует, Торби. Это и впрямь необыкновенная и прекрасная планета, самая необыкновенная из планет. Там жило и умерло очень много мудрых людей, разумеется, при соответствующем соотношении дураков и мерзавцев. Кое-что из той мудрости дошло и до нас. Самуэль Реншоу был как раз одним из таких мудрецов. Он доказал, что большинство людей проводят свою жизнь как бы в полусне. Более того, ему удалось показать, каким образом человек может пробудиться полностью и жить по-настоящему: видеть глазами, слышать ушами, чувствовать языком вкус, думать мозгами и хорошенько запоминать то, что он видел, слышал, ощущал, о чем мыслил.
Старик показал мальчику свою культю.
- Потеряв ногу, я не стал калекой. Своим единственным глазом я вижу больше, чем ты двумя. Я мало-помалу глохну, но я не так глух, как ты, ибо запоминаю все, что слышал. Так кто из нас калека? Но ты не вечно будешь калекой, сынок, поскольку я намерен обучать тебя по методу Реншоу, даже если мне придется силой вколачивать знания в твою тупую башку!
По мере того как Торби учился пользоваться мозгами, он обнаружил, что ему это нравится; мальчик превратился в ненасытного читателя, и Баслиму каждую ночь приходилось приказывать ему выключать проектор и ложиться спать. Многое из того, чем его заставлял заниматься старик, казалось Торби ненужным. Например, языки, которых он никогда не слышал. Однако для его разума, вооруженного новыми знаниями, эти языки оказались просты, и когда мальчик нашел у старика катушки и пленки, которые можно было прочесть и прослушать на этих "бесполезных" языках, он внезапно понял, что знать их вовсе нелишне. Он любил историю и галактографию; его собственный мир, раскинувшийся на световые годы в физическом пространстве, оказался на деле едва ли не теснее невольничьего барака. Торби открывал для себя новые горизонты с таким же удовольствием, с каким ребенок изучает свой кулачок.
В математике он не видел смысла, за исключением тех случаев, когда надо было на деле применять варварское искусство - считать деньги. Но в конце концов он решил, что какого-то особого смысла и доискиваться не стоит. Математика - это игра вроде шахмат, только еще интереснее.
Порой старик задумывался, зачем все это нужно. Баслим уже понял, что мальчик оказался куда одареннее, чем он предполагал. Но пригодятся ли ему эти знания? Быть может, они лишь отделят его от остальной уличной компании? Какая судьба ждет его на Джаббуле - раба или нищего? Ноль, возведенный в энную степень, так нулем и останется.
- Торби!
- Да, пап. Подожди чуть-чуть, я как раз на середине главы.
- После дочитаешь. Я хочу поговорить с тобой.
- Да, мой господин. Да, хозяин. Сию минуту, босс.
- И не забывай о вежливости.
- Прости, пап. О чем ты хотел поговорить?
- Сынок, что ты будешь делать, когда я умру?
На лице Торби появилось выражение замешательства.
- Ты плохо себя чувствуешь, пап?
- Нет. Мне кажется, что я смогу протянуть еще много лет. Но может случиться и так, что завтра я не проснусь. В моем возрасте ни в чем нельзя быть уверенным. Что ты будешь делать в этом случае? Займешь мое место на площади?
Торби молчал, и Баслим продолжал:
- Ты не сможешь нищенствовать, и мы оба знаем это. Ты уже вырос и не сможешь достаточно убедительно рассказывать свои сказки. Прохожие верили им, пока ты был маленьким, но не теперь.
- Я не собираюсь сидеть у тебя на шее, пап, - тихо произнес Торби.
- Разве я тебя в этом когда-нибудь упрекал?
- Нет, - нерешительно ответил Торби, - я… ну, словом, я думал об этом. Ты мог бы сдавать меня внаем куда-нибудь, где требуются рабочие руки.
Старик гневно взмахнул рукой.
- Это не решение. Нет, сынок! Я собираюсь отослать тебя отсюда.
- Но ты обещал, что не станешь этого делать!
- Я ничего не обещал.
- Но мне вовсе не нужна свобода! Если ты освободишь меня, что ж, я останусь с тобой.
- Я имел в виду другое.
После долгой паузы Торби спросил:
- Ты собираешься продать меня, пап?
- Не совсем. В общем… и да, и нет.
Лицо Торби ничего не выражало. В конце концов он спокойно произнес:
- Так или иначе… я знаю, что ты имеешь в виду… и я полагаю, возражения тут неуместны. Это твое право, и ты был лучшим хозяином в моей жизни.
- Я тебе не хозяин!
- По бумагам выходит, что как раз наоборот. Это же подтверждает номер у меня на ноге.
- Прекрати! Никогда так не говори!
- Раб должен говорить именно так либо вообще молчать.
- В таком случае умолкни ради бога! Давай-ка я все тебе объясню, сынок. Здесь тебе не место, и мы оба это знаем. Если я умру, не успев освободить тебя, то ты перейдешь во владение Саргона.
- Пусть сперва поймают меня!
- Поймают. Но даже дав тебе вольную, я не решу твоих проблем. Какие гильдии принимают вольноотпущенников? Нищие? Возможно. Но ты вырос, и тебе все труднее попрошайничать. Большинство освобожденных, как ты знаешь, продолжает работать на своих прежних хозяев, ибо рожденные свободными не любят копаться в дерьме. Они недолюбливают вольноотпущенников и ни за что не соглашаются работать вместе с ними.
- Не беспокойся, пап. Я не пропаду.
- А я беспокоюсь. Так что слушай меня. Я собираюсь продать тебя одному знакомому, который вывезет тебя с планеты. На обычном корабле, не на невольничьем. Но вместо того, чтобы доставить тебя туда, куда положено по грузовой декларации…
- Нет!
- Придержи язык! Тебя отвезут на планету, где рабовладение преследуется по закону. Не могу сказать, куда именно, потому что не знаю маршрута корабля и даже того, на какой именно звездолет ты попадешь; детали еще надо будет продумать. Но я уверен, что ты сумеешь хорошо устроиться в любом свободном обществе.