- Лешенька, придумай что-нибудь. Ты же такой умненький.
- Не знаю. Моей цыплячьей зарплаты не хватит на это время снять квартиру.
- Что же делать?
- Поспрошаю у друзей. И ты тоже покумекай. А пока придется потерпеть.
- Я не смогу без тебя, зачахну вконец. - Заныла она в трубку, - Меня уже сейчас раздражает его небритая рожа. С самого утра маячит и маячит по квартире.
- Не раскисай. Я же люблю тебя, - поспешил успокоить ее Алексей.
- Любишь?
- Тебя невозможно не любить. Ты же прелесть. Давай, пока твой лечится, не слишком откармливай его. А то разжиреет и навсегда останется дома, не пролезет в двери.
- Типун тебе на язык...
- Ну, ладно, - нарочито понижая голос, перебил ее Алексей, - У меня тут телефон рвут из рук. Очередь собралась. Позвоню на неделе. До свидания. Целую.
Не дожидаясь, пока она дощебечет, Алексей положил трубку на рычаг. Никого рядом не было. Он давно научился лгать женщинам и делал это легко, не чувствуя угрызений совести. Он не считал себя профессиональным бабником и конченой сволочью. Студенческие годы на Фарме (так издревле называли факультет фармакологии), где парни - пяток на сотню девок, не располагали к монашескому образу жизни. Первая любовь полыхнула и погасла в конце первого курса, оставив в душе боль и обиду. Обиду вселенскую, мстительные искры которой опалили несколько доверчивых глупышек, что попали тогда в поле зрения. Женился он накануне распределения. Так надо было. Холостяками укрепляли кадры фармакологов на периферии. Прописка у жены позволила остаться в большом городе. Родом Скворцов был из умирающего шахтерского городка. Вернуться домой и тихо спиваться с безработными одноклассниками, не поздно в любое время. Не для того он родился. Амбиции требовали большего, а большой город давал перспективы. Закружив голову студенточке строительного техникума, из местных, он скоренько довел ее до ЗАГСа. Как вскрылось позднее - среди подруг невесты девушка старше 20 считалась конченой старухой, а манерный студент-медик выглядел принцем на фоне сверстников, будущих строителей, склонных к забористому зелью и матерщине. Потому-то девицу и не требовалось подталкивать к венцу - достаточно было намека, своего она не упустила. Но тогда Скворцов об этом не догадывался и гордился своим умом, обаянием и оборотистостью.
Надежды на спокойную, благоразумную жизнь вскоре после свадьбы рассыпались карточным домиком. Светлану, свою жену он так и не полюбил, и в этом была его единственная и основная ошибка с женитьбой. Разность характеров, очаровательная для влюбленных, все чаще стала ранить непониманием, а нежелание уступить все плотнее воздвигало стену отчуждения. Спустя несколько лет Алексей осознал, что живет в одной квартире с посторонним человеком. Даже постель не сближала их, став обычным ритуалом, лишенным красок. Можно было бы разойтись, если бы не дочь-Наташка, да все та же жилищная проблема.
"В принципе не все так плохо, - успокаивал он себя, - Все так живут". Потому-то и к своим проказам на стороне он относился без лишнего самобичевания. Смешно сказать, но Алексей в первый раз изменил жене на шестом году супружеской жизни. Случилось это в командировке, в другом городе. Девушка из соседнего номера была придавлена каким-то внутренним горем и сама желала этого. Сосед по гостиничной койке по схожему случаю изрек: "Если приглашают, значит, рассчитывают на большее чем стакан чая. А обижать человека не следует". Алексей принял это к сведению и уже никогда не упускал своего. Он интуитивно чувствовал ту женщину, которая могла быть с ним, и ограничивался минимумом ухаживаний для достижения цели. Романы его легко возникали, продолжались недолго и безболезненно заканчивались, не оставляя в душе сердечных ран. О его любовных похождениях не шептались за спиной, и, слава богу.
Скомкав разговор с любовницей (теперь, скорее всего бывшей), он вернулся на место, полистал бумаги Аркадия Львовича. Ничего дельного в голову не приходило. Алексей посмотрел на часы. До обеда чуть больше часа. Перелистал бумаги в обратном направлении. Ничего не дало. Сосредоточиться не удавалось. Мешала тишина. Обычно в лаборатории было шумнее. Алексей огляделся. Стуков что-то писал, Архипов делал вид, что изучает справочник, а сам читал детектив из выдвинутого ящика стола, Ковалева наводила порядок на лабораторном столе. Вроде бы все как всегда. Скворцову же казалось, что атмосфера лаборатории наполнена неприязнью к нему как к выскочке. "Я что, виноват?" - хотелось спросить их. Тридцать лет жизни еще не принесли мудрости. И он по-детски обиделся: "Сейчас попадаете от зависти". Лучшего момента как предъявить на свет лотерейный билет Вениамина Алексеевича, он не нашел.
Алексей выбрался из-за стола, прошел по лаборатории туда, где копошилась с пробирками лаборантка Ковалева.
- Золотце, как дела? - спросил он, подходя вплотную.
- Путем, - через плечо бросила Ковалева, продолжая мыть пробирки, - Тебе чего?
- Помоги проверить, - в руках Алексей держал билет и газету Вениамина
Алексеевича.
- А сам чего? Сверяй цифры и все. Возьми на столе линеечку, с ней удобнее.
- Мне никогда не везло. По гороскопу в этом месяце у меня финансовый успех, возможен выигрыш в лотерею. Деньги нужны позарез, а рука моя несчастливая. А ты у нас удачливая.
- Давай, - она перекрыла воду и вытерла руки, - Ты же раньше никогда не играл.
Она забрала билет и газету у Алексея и прошла к своему столу.
- Теща подарила. Сам-то я не верю.
Он специально обратился к Ковалевой. Играть в различные лотереи было ее бзиком. Еще в эпоху розыгрышей ДОСААФ она как-то умудрилась выиграть швейную машинку. С тех пор это стало ее манией. Более чем скромный оклад лаборанта не позволял ей жить по потребностям. В свойственной любому обывателю манере, она мечтала решить материальные проблемы разом. Другой на ее месте давно бы забросил это занятие и оплакивал убытки, но Ковалева какие-то крохи выигрывала. Чем и подкармливала свою веру в удачу. Так что спорить с ней на эту тему было бесполезно. Архипов, смеясь, говорил, что из всего этого есть определенная польза. Он выпросил у Ковалевой старые лотерейные билеты и оклеил ими шкаф с препаратами, прикрыв тем самым пятна от пролитых реактивов.
Ковалева внимательно разглядывала таблицу, проводя наманикюренным пальчиком по колонкам цифр. Их разговор не оставил без внимания любопытного Архипова. Он не поленился оставить чтение и подошел к ним:
- И ты Брут? - Спросил он Скворцова.
- Ни что человеческое мне не чуждо.
- Задолжал? - продолжал подшучивать Архипов, - надеешься таким способом вылезти из финансовой ямы?
Он мог разглагольствовать бесконечно, но прервался. Его внимание привлекла окаменевшая Ковалева.
- Миледи, уже утро, - тронул ее Алексей.
Ковалева обернулась и, выпучив глаза, молча, переводила взгляд то Скворцова, то на Архипова. Лотерейный билет она почему-то держала двумя руками, время от времени встряхивая им.
- Что? Выиграл? - Пытался изобразить удивление Алексей.
Ковалева не могла вымолвить ни слова и в ответ несколько раз кивнула головой.
- Ну, дружище, - язвительно произнес Архипов, - потому как окаменела наша Ника отечественных лотерей, ты выиграл, по меньшей мере, Волгу.
- На кой ляд она мне с ее пристанями и пароходами, - избито отшутился Алексей. - Наташ, Волга?
- Нет, Жигули. Девятка, - выдавила из себя лаборантка.
- Что?! Дай проверю! - Серега выхватил у нее билет и склонился над таблицей.
На шум пришел Федорыч:
- Что стряслось? По какому поводу собрание?
К завлабу повернулся Архипов. Лицо младшего научного сотрудника пошло пятнами от зависти. Протягивая лотерейный билет и газету прямо в лицо Стукову, он закричал:
- Алешка выиграл машину! - и принялся обнимать Скворцова, - Наливай! Не обмоешь - не поедешь!
Федорыч, попривычке сдвинул очки с носа на лоб и тоже уткнулся в газету. Освободясь от объятий Скворцова, Алексей заметил, что Ковалева исчезла. Полетела сорока. Сейчас разнесет новость по институту. И, правда, целый день к ним заходили из других отделов. Они замучили Скворцова требуя показать счастливый билет, и сами сверялись с газетой. Никто ничего не заподозрил.
"А голова у Вениамина Алексеевича неплохо варит, - с удивлением отметил Алексей, - прикрытие на славу. Теперь никто не удивится, когда старший научный сотрудник Скворцов подъедет к институту на своих Жигулях".
Вернулась Ковалева. На нее жалко было смотреть. Вволю наревевшись в туалете, она вернулась без косметики. Она стала перемывать чистые пробирки, расколов при этом пару.Сообразив, какой удар нанесли ее заветной мечте. Федорыч пожалел девушку, отправив ее домой. Сам он, забыв утреннюю обиду, искренне поздравил Алексея вечером, когда втроем обмывали выигрыш. Много не злоупотребляли. Пропустили по три рюмочки чистого, поболтали на тему везения и разбежались по домам.
Дома с порога жена унюхала запашок спиртного от Скворцова.
- И по какому случаю праздник?
- Машину выиграл, - растянул губы в улыбке Алексей.
- Ты? Заводную или на батарейках? - Она намеренно повышала голос, - Ты не забыл, у нас дочка, а не сын.
В кухонном проеме тут же возникла теща. С таким арьергардом качать права Светке было не просто легко, но и приятно. Два голоса против одного - всегда хорошее преимущество. И не только в децибелах. Если упреков недоставало, мама-теща напоминала еще не озвученные в перепалке недостатки зятя. Плюнуть бы на все и убраться к чертовой матери. А куда? К себе в Мухосранск?
Надежного запасного аэродрома, как говорилось в таких обстоятельствах, пока не имелось. Да и дочь, Наташку, жалко. Приходилось сглатывать упреки и упиваться своей тонкой язвительностью. Жизни "примака" может завидовать только круглый сирота, и то, когда нестерпимо голоден. Скворцов не стал препираться; завершающий удар все равно был за ним:
- Как знаете...
Он бросил билет и газету с таблицей на стол, сам плюхнулся в кресло. Тут же подлетела Наташка с альбомом и фломастерами:
- Пап, нарисуй зайчика.
Алексей принялся выводить на листе нечто подобие зайца. Художник он был еще тот. Заяц в его исполнении получился рахитичным, с пьяной улыбкой на лукавой мордочке. "Косой в квадрате" - хмыкнул Скворцов. А дочке заяц понравился и тут же поступил заказ на ежика. Светка бестолково покружилась по комнате и схватила газету, принесенную Алексеем. Поводив пальчиком по таблице выигрышей, сравнивая номера с билетом, она взвизгнула и умчалась к матери на кухню. Оттуда послышались охи-ахи. Потом Светка подлетела к Алексею, расцеловала его на глазах изумленной дочери и умчалась обратно на кухню.
Вскоре Алексей учуял запах зажариваемого мяса, которое берегли ко дню рождения тещи. Алексей оценил жертву, принесенную в его честь. К ужину на стол водрузили бутылку коньяку, тоже из тещиной заначки. Женщины сияли, треща как сороки. Дочка, попав в волну веселья, расшалилась без меры. Ее с трудом уложили спать.
Перед сном Светка вытащила из загашников и одела кружевное белье, покружилась перед Алексеем и, в рамках допустимых с мужем, поэкспериментировала в постели.
Задания Вениамина Алексеевича Скворцов не страшился. На случай неудачи, у него имелся запасной вариант. Кто из парней на Фарме не занимался проблемой повышения потенции и провокацией сексуального влечения. Скворцов не был исключением, и у него имелись кое-какие наработки. Одну из них можно было выдать за эликсир любви. Но это, в крайнем случае. Материалы по Кромбаху, австрийскому ученому, заинтересовали его. Такой темы ему никогда не светило в официальной науке. Тема целого института! Нобелевская тема! И все ему одному. Как несколько лет назад. Тогда, будучи на четвертом курсе института, он с друзьями затянул праздник начала учебных занятий и, как водится, "заколол" несколько дней. Вот тут и поджидал его удар: на первом же семинаре раздавали задания курсовых работ. Все, как умнички, расхватали изученные темы, а Алексею осталась новая, незнакомая, в этом году включенная в учебный план. Не то, чтобы "содрать", спросить не у кого было. Какой умник поставил в план тему, только-только обозначенную в науке? Хохмили так преподаватели или ошиблась секретарша, печатая? Кто знает? Пришлось Скворцову на весь семестр зарыться в учебники. В институтской библиотеке он стал частым гостем. Его читательский билет распух до профессорского. Тем не менее, исследовательская работа понравилось, и он испытал настоящее удовлетворение, защитив курсовой одним из первых и получив заслуженное "отлично". Потом была не менее увлекательная работа над дипломом.
Институт фармакологии, куда он попал по распределению, охладил пыл молодого специалиста. Работы здесь проводились неспешно, по спущенному сверху плану. Каждая свежая идея облеплялась толпой соавторов. Алексей подергался немного и успокоился.
"И все же, кто продал меня? - не раз спрашивал он себя, - Большой Хохол"? Директор большого института знал ли, вообще, о существовании Скворцова?