Глава 13
Летом мы жили у Ирины на даче. Как раз проходил чемпионат мира по футболу. Коротая время, мы торчали у телевизора... И конечно, мучились: дела наши шли из рук вон плохо...
Однажды была суббота, мы отоспались после трудной ночи и, навалявшись в постелях, выползли наконец на улицу. День стоял звонкий, синий, безветренный. Стоял полдень, и солнечные лучи, пробившись сквозь верхушки корабельных сосен, дымчато-беловатыми штыками вонзались в землю. Жора, сонный, в голубой кофте, с голыми белыми ногами, сидел на деревянном крыльце и, щурясь, крошил в прах своими белыми зубами кедровые орешки.
- Лю-юбишь ты нежиться на белых простынях, - улыбнулся он, даже не взглянув на меня.
Всегда было наоборот. Во-первых, не было никаких белых простыней, мы спали на старых ватных матрацах, кое-как прикрытых старенькими марселевыми покрывалами. И даже летом укрывались стегаными ватными одеялами, вытертыми до блеска. Во-вторых, это он спал до полудня, я же - жаворонок, просыпался рано и, пока он не выползет на крыльцо, старался чем-нибудь себя занять. Я бродил по летнему лесу между корабельных сосен, делал зарядку, даже бегал к озеру, чтобы поплавать... Зато он мог сидеть ночи напролет, даже не зевнув, а я едва доживал до двенадцати.
- Представь себе, - неожиданно произнес он, - что нам удастся найти такую композицию...
Он думал о вчерашнем дне. Длительное время мы добавляли в пищу животным биологически активные вещества животного и растительного происхождения, взятые в различных комбинациях: мумие, цветочную пыльцу и прополис, маточное молочко и женьшень, и элеутерококк, и лимонник китайский с желтым сахаром, присланные нам из Владивостока самим Брехманом, вытяжку из рога оленя и рога единорога... Все это готовили на основе меда и на соках трав, примешивали сперму кита и перепелиные яйца. Гоша Ачичеладзе привез из Поти акулий хрящ, а Вит притащил из Таллинна от Хинта и Урмаса Алтмери жутко вонючий препарат АУ-8... Ко всему этому были примешаны и чесночные капли на молоке (рецепт тибетских монахов), и настойка чаги, и прижигание китайских точек (хе-гу, цзу-сань-ли...), и абсолютное голодание по схемам, придуманным Жорой с Аленковым. Было нелегко найти такое редкое сочетание всех этих мыслимых и немыслимых препаратов и биодобавок, чтобы хоть на месяц достоверно продлить жизнь подопытной группы белых мышек или рубиновоглазых крыс. Хоть на месяц? На день! Какая логика выбора условий эксперимента овладевала Жорой, никто не знал. Интуиция экспериментатора, чутье охотника. Жора назвал это методом научного тыка. Да, Жора верил своему шестому чувству. И Аленков поддерживал эту веру. Машинное и математическое моделирование? Кто-то из знакомых Аленкова занимался и этим, но надежда была только на Жору. Я присматривался. О своих клеточках я молчал. А Аза тут была ни при чем. Как, кстати, и Тина. Тина вообще...
Что-то удерживало меня от рассказа о них. То, что проделывали с мышками Жорины ребята, забивая их как котят и растаскивая экспериментальный материал (кто-то мозг, кто-то сердце, кто кишки или печень, кто кровь и мочу...) по своим углам для изучения тонких механизмов развития рака или предупреждения старения, меня мало интересовало. Все они работали над кандидатскими диссертациями и просто не могли не заметить, как Жорины композиции благотворно действуют на организм мышек. Клетки теряют молодость под воздействием вредных факторов окружающей среды. Всякие там свободные радикалы и канцерогены, ксенобиотики и энергетические киллеры - все это, безусловно, не молодит клетки. Было ясно, что старение напрямую зависит и от генов. Появились сведения, что немало генов определяют продолжительность жизни экспериментальных животных. Скажем, мутация гена белка ламина А приводит к нарушению функций клеточных ядер, что в свою очередь приводит к прогерии Хатчинсона-Гилфорда - болезни, способствующей преждевременному старению. Жора и сам понимал: долголетие - не такая простая проблема, чтобы решить ее с помощью новых комбинаций. Не говоря уж о раке!
- Если бы можно было...
Жора размышлял. Ему, конечно, и в голову не могла прийти мысль о воздействии на гены. Дело в том, что в нашей экспериментальной "кухне" эта мысль не могла быть реализована: другие пути поиска, другие методы, другие мысли - стереотип. От этого нелегко избавиться. Мы нанизаны на привычки, как вобла на леску, пришпилены к ним, как бабочки к сукну. Мы как невольники, прикованные к веслу. Да, мы невольники своих стереотипов, и чтобы уйти из-под их власти, обрести хоть краюху свободы, нам необходимо прилагать неимоверные усилия. К тому же мы настолько ленивы, что становимся ненавистны сами себе. Лень губительна для исследователя, и единственным лекарством от лени является каждодневная битва с собой. Хотя лень бывает и плодотворной.
То, что я украдкой подмешивал в наши композиции гены черепахи, не могло иметь решающего значения в поиске. Нужны были клинические испытания, а это было нелегким делом.
- Что, если нам попытаться? - задумчиво произнес Жора, но так до конца и не сформулировал свой вопрос.
Затем мы ели суп из крапивы (Ирина постаралась!) - похлебка, вкус которой невозможно забыть.
- Ммм! - мычал Жора, - как вкусно!
Я тоже суп нахваливал. Яичница с кружками поджаристой "московской" исправила первое впечатление. А чашечка кофе на десерт доставила истинное наслаждение.
Жора закурил и уселся в кресло-качалку.
- Скажи мне, - сказал он, кашлянув, - ты, и правда, не-е-е?..
Он всегда начинал разговор об этническом оружии с вопроса.
- Я сбегаю к озеру, - сказал я, чтобы этническое оружие вдруг не выстрелило. На кой оно мне?! Сказать откровенно - мне было достаточно Азы с нашим клоном, имени которого я так и не узнал. Гуинплен!.. Это было прозвище, кличка, но не имя. Как же назвала его Аза?..
- Сбегай...
- Я думаю, что...
- Хорошо думаешь, - сказал Жора, - ладно - беги к озеру, купайся.
Жора знал мое отношение к войне, к любому оружию, тем не менее время от времени тестировал меня: не изменил ли я мнение? Я не изменил.
Уже по дороге домой мне впервые пришла в голову мысль, что я занят не своим делом. Я как раз швырял прошлогодние сосновые шишки, пытаясь метров с десяти попасть ими в ствол огромной корабельной сосны. Но шишки летели мимо, и только когда эта мысль вдруг упала на голову, я поразил - наконец-то! - цель. Мне показалось, что сосна вот-вот рухнет... И еще был один вопрос, на который все это время я не мог найти ответа: что делала Аня тогда, в том далеком темном ночном подвале? И зачем приходил туда Юра? А оружие - так на кой мне оно?! Тут бы и Тина меня поддержала!
- Ты и в самом деле никогда не думал об этническом оружии? - спрашивает Лена.
- Всегда.
Глава 14
Надо сказать, что в Москве я скучал без своих ребят, даже будучи с Жорой. Состояние было такое, будто ты потерял ногу или руку, ослеп на один глаз или оглох на одно ухо, будто из тебя вытащили жилы... К тому же меня просто допекала мысль о клонировании. Самого себя или кого-нибудь из своего обширного банка: Тамары, Юры, Шута, даже Жоры или его генерала, успевшего наследить своими курчавыми волосами, не говоря уж о следах пальцев, которыми он щупал все, что попадалось под руку. Он как раз был из тех, кто не поверит, пока не пощупает, не понюхает, не возьмет на зуб. Впрочем, зачем мне нужен был клон военного? Генерал - это генерал, это узкий профиль деятельности. Чистейший исполнитель. Сигнал - рыба, сигнал - рыба... Так воспитывают рефлекс Павлова у животных, например, у дельфинов. Помню, когда Архипов привез нас - Жору, Лесика и меня - летом на биостанцию в Кара-Даге, мы не могли оторвать глаз от этих красавцев, которых с рук кормила белокурая аспиранточка из МГУ. От ее красоты мы вообще слепли. Потом, вечером, они с Архиповым (часто до утра) обсуждали результаты эксперимента. А мы втроем только облизывались. Но больше всего на свете меня привлекала мысль о гетерогенном геноме. Я не верил, что Аза - моя последняя попытка создания человека, скажем так, хорошо управляемого феноменологически, и, как мечта и надежда, - человека совершенного: Homo perfectus или perfectum, я до сих пор не силен в латинских окончаниях.
- Perfect - это обыкновенный английский, - заметила Лена.
- Все равно. Так вот: я жил этой мечтой!
Глава 15
Путешествие к морю на автомобиле - эта идея пришлась Юле по душе.
- Как ты себя чувствуешь? - моя забота о ней выглядела трогательно. Я и в самом деле заботлив.
Я еще не знал, где мы остановимся: все равно.
- Не рассчитывай на то, что я подарю тебе легкую жизнь.
Она смотрела перед собой и, не поворачивая головы в мою сторону, произнесла:
- Я не ищу легких путей и давно уже надеюсь только на себя.
Отсюда не видно той горы, мы еще не проехали через тот тоннель. Но уже видели море, его сверкающую серебром бесконечность, дальнюю дымку...
Полуденная жара. Когда двигатель выключен, слышно как трещат цикады. Тем не менее ощущается свежесть хвои.
В Йоханнесбурге Всемирный саммит ООН по устойчивому развитию собрал шестьдесят пять тысяч представителей из ста восьмидесяти девяти стран мира. Почему же я здесь?
Никому и в голову не придет меня разыскивать, и это радовало. Чего мне недоставало во всех этих побегах и перебежках - моих книг. Две-три книжки я всегда беру с собой, хотя они и зачитаны до дыр.
- Какие? - спрашивает Лена.
- Ты же знаешь... Я их время от времени меняю... Скажем, Дюрренматт... Всегда Чехов, его рассказы... Теперь вот Бхагавад Гита. Юля настояла... А с некоторых пор вот этот томик стихов...
- Кто это?
- Тинка... Ты же знаешь.
Здесь крутой поворот, видимость ограничена, поэтому машины едут медленно и, конечно, я это вижу - она не может не привлечь внимание проезжающих. Мне это льстит, я даже горд этим.
Я еще раз отметил про себя, что у нее очень красивые ноги. Мне, конечно, доводилось видеть ноги и подлиннее.
- Смотрите, смотрите!..
Она вдруг обнаружила кустообразное деревце, сплошь усеянное разноцветными лоскутками, - туристский знак желания вернуться сюда снова. Для меня это не открытие, я знал, где остановиться.
- Привяжем и наши ленточки...
Я расценивал это, как признание того, что ей путешествие нравится, и мне ничего не оставалось, как разорвать надвое свой носовой платок.
Теперь я придерживал ветку, чтобы ей удобней было привязать свой лоскуток - явить миру свое желание.
- А вы?
Вопрос задан как свидетельство того, что она хотела бы, по крайней мере, еще раз, побывать здесь со мной.
Привязывая свой лоскут, я не искал глазами те тесемки и тряпочки, которые мне уже приходилось здесь оставлять.
Помню, мы с Тиной... Нет-нет, никаких воспоминаний! Я же дал себе слово! Тина... Ти... Я ведь помню каждую её строчку!
...ты мой бешеный драйв, мой безумный мотив, моя утренняя сюита,
Ты открыт для меня, я на тысячи кодов закрыта...
Я пытался открыть, разгадать её код. Протиснуться в эти ее спирали ДНК - нити жизни... Чтобы рассмотреть изнутри эти механизмы, колесики часов...
... на тебе микросхемой все изгибы меня, биополе,
я ловлю этот запах - воли, страсти, сомнений и соли...
Запах страсти и соли... А как могут пахнуть сомнения? Я принюхивался...
... этот общий накал до кипенья свирепого крови,
ты еще не устал от побегов в любое с любовью?..
Я даже спрашивал себя: как можно бегать в это пугающе-нераспознанное "любое"? С любовью!.. Да-да, именно так - как?!
Милая, Ти! До сих пор не могу взять в толк, что заставило нас...
... я пою как струна от малейшего: ласки и ветра,
намотай на кулак гриву цвета осеннего ветра...
Да наматываю я, наматываю на все свои кулаки вот уже...Господи, сколько же лет я гоняюсь за тобой по этому безучастному свету?! Чтобы услышать твое едва слышимое - "разрешаю...".
Значит, запрет снят! Значит, я продолжаю препарировать тебя! Твою жаркую плоть, свирепость твоей закипающей крови...
Душу... Дух... И главное - дух!..
Значит, я...
- Вы не ответили, - говорит Юля.
Для меня важно и это: я сюда вернулся.
Видимо, в этих тесемочках и лоскутках что-то есть.
Уже, сидя в машине, она задает свой вопрос еще раз:
- И что же там, в этом медальоне?
- Волосы, - сказал я, - мои волосы...
- Волосы?
Почему это ее так удивляет? Ведь это не только волосы, это и моя ДНК на случай, если вдруг...
- Если вдруг что? - спрашивает Лена.
- Например, новый потоп.
Значит, ее "разрешаю" дает мне еще один шанс немыслимо-невероятного знания: изучить ее до косточки, до каждой капельки крови...
Или не дает?
Глава 16
Прошло еще месяца три. Больше! Лето пролетело, как день, пришла осень... Деревья уже стояли голые, когда вдруг позвонил наш генерал и пригласил нас к себе.
- Вот они, виновники твоего торжества, - сказал он, когда мы вошли в его кабинет, обращаясь к кривоногому человеку с выпученными, как у рака, карими глазами, одетому в синий спортивный костюм с двумя белыми полосами по бокам.
Тот выбрался из кресла и шагнул нам навстречу.
- Рад познакомиться, - сказал он и поочередно пожал наши руки, называя себя. Прозвучали коротко имена присутствующих:
- Женя.
- Жора.
- Женя.
В ответ я назвал себя. Он не отпускал мою руку и вопросительно смотрел на меня.
- Орест, - повторил я.
Он улыбнулся и, прикрыв на секунду глаза, кивнул.
- Ясно, - сказал он, - значит, это вы...
- Да, - вмешался генерал, - это им ты обязан своим выздоровлением.
Мы пили коньяк и много ели, говорили о событиях на Ближнем Востоке, затем пришла очередь крылатых ракет. Наш бывший пациент оказался генерал-майором ракетных войск Евгением Золотайкиным. Это был невысокий крепыш лет сорока пяти, у него был зычный командирский голос с хрипотцой и глаза навыкате, как у злого быка. Он оказался миролюбивым и добрым, и Жоре едва доставал до плеча.
- Хотите анекдот?
Все смеялись, и было видно, что генералы нами довольны. На следующий день мы не поехали в институт.
- Возможно, это случайность, - сказал Жора, когда мы пили кофе, - что этот коротышка выздоровел благодаря нашему препарату. Но, возможно, и нет. Как думаешь?
Я сказал, что у профессионалов случайности очень редки.
- Ты прав. Просто не могу представить, что при приеме внутрь наш порошок прошел желудочно-кишечный барьер, не потеряв свою активность.
Мы не спорили, делились впечатлениями, но факт выздоровления генерала-ракетчика оставался фактом, от которого нельзя было отмахнуться. Мы, правда, молчали о том, что наш генерал взял на себя смелость предложить Золотайкину препарат, не прошедший клинических испытаний. Но факт был, что называется, налицо и мы перестали об этом думать. Итак, генерал-ракетчик Золотайкин был в наших руках.
- Его ракеты нам ещё понадобятся, - сказал Жора.
Так и случилось. Много позже, когда мы выбивали у бильдербергеров деньги на финансирование наших проектов, этот коротышка нам здорово помог своими ракетами.
- Чем помог? - спрашивает Лена.
- Ракетами! Чем же еще?! Когда нам надо было побряцать оружием устрашения перед мордами этих всемирных правителей.
В случае неудачи с порошками мы могли бы жестоко поплатиться. Но случилась удача. Никто из нас, правда, до конца в это не верил. Это не укладывалось в голове, не объяснялось никакими теоретическими выкладками. Вот если бы препарат попал в кровь и нашел в организме свои клетки-мишени... Но мы не сделали еще такую лекарственную форму, которую можно было бы вводить внутривенно, у нас просто не дошли до этого руки. Зато в нас поверил генерал. Мы понимали, что радоваться этому нельзя, тем не менее радовались, что получили возможность продолжить эксперименты и, даст Бог, довести все-таки свое дело до ума. Вскоре Семен Степанович, наш генерал, сделался завсегдатаем нашей лаборатории. Видно, военные дела его интересовали меньше, чем спасение жизней высокопоставленных чинов. Ради этого мы, между прочим, и образовали этот научно-военный альянс.
Семен Степанович не был навязчив: придя к нам, забивался в уголок и сидел тихо, как мышь, не обращая внимания на нас, занятых работой. И мы, казалось, привыкли к его повадкам, но я всегда кожей спины чувствовал его взгляд, его присутствие. Жора тоже бывал не в себе. Он, правда, и виду не подавал, что его волнует присутствие генерала, но я-то видел, что у него не все клеилось. Когда эксперимент заканчивался - что чаще всего случалось за полночь, - мы пили кофе, болтая о всякой всячине. При этом генерал шутил, изображая этакого безобидного простачка, и по-прежнему не объяснял своего интереса к нашей научной кухне. Затем тоном, не терпящим возражений, просил у Жоры очередную порцию нашего порошка - будь то композиция для лечения простатита или холецистита, или полового бессилия. Мы ехали на его черной "Волге" по ночной Москве, при этом он, сидя на переднем сидении, напевал, а мы с Жорой слушали. Зачем он проводил у нас в темном углу долгие вечера, мы так никогда и не узнали. Собирал на нас компромат? Вряд ли. Он мог уничтожить нас одним телефонным звонком, прорычав нужным людям короткое слово: "Фас!". Ни одна живая душа не узнала бы, куда мы подевались. Жора не мог ни в чем ему отказать, но всегда предупреждал:
- Это сырая композиция. Она требует испытания...
- Вот я и испытаю, - шутил генерал.
Мы понимали, что ходим по лезвию бритвы: мало ли как подействует наш препарат. Пока он действовал безотказно. Генерал шутил, что мы создали панацею от всех болезней, так как он испытывал его при самых разных заболеваниях и почти всегда помогало. С нашими порошками он чувствовал себя увереннее и сильнее, о чем сам как-то признался. Роль целителя и шамана ему нравилась, и он хорошо ее исполнял. И мы тоже поверили в себя. Очевидного успеха не было, но мы чувствовали прогресс и не жалели себя. Мы даже стали подумывать о создании эликсира молодости, о котором всегда мечтало человечество и особенно старики, облаченные властью. Не все было гладко, случались промахи и даже курьезы. А у одного отчаянного старика даже начали резаться молочные зубы. Мечтой было полное клиническое испытание, которое могло бы подтвердить наши результаты, удовлетворить наше научное любопытство и расставить все точки над "i". Для этого требовался испытательный полигон - клиники нашей необъятной Родины - и проведение испытаний по всей научной программе. Нам были предоставлены все возможности - выбирай! Но работа с больными, разработка схем приема, изучение клинических проявлений, анализ, статистика, выбор условий применения препарата и ряд других медицинских подробностей - все это жутко неинтересно, трудоемко и утомительно. Обычная рутина. Все это требует выдержки и холодного расчета, но таков путь ученого. Это придает уверенности в своих действиях, гарантирует успех и, в конце концов, оправдывает усилия. Наука есть наука. Семену Степановичу этот путь не нравился, не подходил. Жора был в бешенстве.
- Этот говнюк, - излил как-то он мне душу, - должен мне уже тысяч семь.
- Рублей?
- И не думает отдавать.
Его возмущала жадность генерала. Всякая жадность. Мы работали на совесть, и, казалось, вполне были довольны собой. И все же...