- О! - вскричал Моллар, сверкая улыбкой. - Le pettit ingenieur. Как жизнь - хорошё-о?
- Хорошо, - сказал Коля.
- Как девушки - хорошё-о?
- Хорошо, - сказал Коля. - Bon.
- Моллар, - сказал Моллар. - Зовите меня Шарль, то petit, я буду звать вас Nicolas!
Потом он повернулся к безмолвствующему Дауге и сообщил ему:
- Иду в свой кабинет. Надо посмыть метеоритную пылль!
- Йес, - сказал Дауге, - натюрлихь!
- Non, поп, - закричал Моллар, скрываясь за дверью, - только по-русску!..
- Утешный парень, - сказал Юрковский. - Но где наш отец родной?
- Он должен был встречать Моллара, - сказал Дауге.
- Я видел его, - сказал Коля. Он стоял у стола, рассматривая листы корректуры. - Алексей Петрович ходил встречать ученых, но никого не нашел. Он в ярости и сейчас будет здесь.
Алексей в ярости, - задумчиво сказал Дауге, - это интересно.
Алексей Петрович вошел не постучавшись и рухнул в кресло.
- Николай, - сказал он. - Почему ты здесь?
- Корабль к походу готов, - сказал Коля, подобравшись.
- Так, - сказал Алексей Петрович. - В таком случае, где штурман?
- Михаил Антонович проверяет курс.
Алексей Петрович посмотрел на Колю в упор и веско произнес:
- Проверку курса штурман производит вместе с борт-инженером.
- И с капитаном, - сказал Дауге так, чтобы его никто не услышал.
- Михаил Антонович выгнал меня обедать, - сказал Коля сердито.
- Так. Ты обедал?
Юрковский сказал:
- Я бы поел лукового супа.
Алексей Петрович посмотрел на него, выпятив челюсть.
- Где Моллар? - спросил он.
- Моется в душе, - сказал Дауге. - По-моему, он прекрасный парень.
- Он сразу же полюбил Николашку, - сказал Юрковский. - Они уже на "ты".
Алексей Петрович пробурчал что-то неразборчиво и встал.
- Пошли обедать, - сказал он. - Сусуму сегодня прибыть не изволил. Они изволили телеграфировать, что задерживаются в Москве в Академии Наук. Черт меня побери, если я буду его ждать. Николай, иди свяжись с Михаилом - пусть немедленно идет обедать. Скажи, что я запрещаю ему нарушать режим. Владимир, хватит причесываться, ты нас задерживаешь.
Григорий, перестань читать.
Юрковский бросил халат на диван и стал натягивать пиджак с испуганным лицом. Дауге бросился ему помогать. Вдвоем они надевали пиджак в течение трех минут, после чего Алексей Петрович, багровея, рявкнул:
- Ну!
- Яволь, - вскричал Дауге, искусно дрожа с головы до ног, - оф коуз натюрлих!
- Я вполне готов, - заявил Юрковский. Он был при галстуке, в длинном щегольском пиджаке, из-под которого торча ли голые ноги.
- Штаны, - сказал Алексей Петрович.
- Да, конечно, - засуетился Юрковский. - Дауге, где мои штаны? Скорее, суп остывает!
- На штанах спит Варечка! - отчаянным голосом прокричал Дауге из гардеробной.
Юрковский посмотрел на Алексея Петровича остановившимися глазами. Он был бледен.
- Придется идти так, - сказал он. - У меня больше нет штанов. Капитан, я готов понести любое наказание.
- Ну вас к черту, - сказал Алексей Петрович, расплываясь. - Хватит.
- Я готов ко всему, - сказал Юрковский, бледнея еще больше. - Я виноват и не Прошу снисхождения. Варечка заснула и будет теперь спать двое суток. Я вынужден лететь на Амальтею так. - Он кончиками пальцев приподнял полы пиджака.
- Ладно, - сказал Алексей Петрович. - Просто меня расстроили эти ученые. Вы представить себе не можете, какая с ними возня.
- Мы тоже в некотором смысле ученые, - сказал Дауге.
Они стояли и смотрели, как Юрковский натягивает на себя брюки.
- Откуда у тебя шрам под коленкой? - спросил Алексей Петрович.
- Марс, - сказал Юрковский. - У меня много шрамов. С каждой планеты по шраму. Ну что ж, пошли?
Они вышли в коридор и зашагали к лифту. В коридоре было пусто и светло. Весь этаж был отведен под гостиницу, и все были на работе.
- Вот здесь живет Страут, - сказал Алексей Петрович.
- Он что - Десантник? - спросил Юрковский, небрежно заламывая бровь.
- Нет, диспетчер. Вот Иоганыч его знает.
- Серьезный товарищ, - сказал Дауге. - Он не пошел бы работать на Марс даже Десантником.
- Ах, вот как, - сказал Юрковский. - А взяли бы его, если бы он все-таки согласился?
- Нет, - сказал Быков медленно. - У него искусственное легкое. Он штурмовал Япет.
- Черт возьми, - сказал Юрковский, оглядываясь на дверь номера.
Дожидаясь лифта, они услыхали, как в коридоре кто-то запел приятно, хотя и несколько сипло по-французски.
- Это Моллар, - шепнул Дауге в восторге. - Сейчас начнется кино.
Алексей Петрович посмотрел на него, насупившись, и спросил:
- Моллар? И что же он поет?
Дауге послушал и перевел:
- Что-то в таком роде: две ласточки целуются за окном моего звездолета в ледяной пустоте-тетете. И как их туда занесло? Они очень любили друг друга и сиганули туда случайно, полюбоваться на звезды. Тра-ля-ля, и не все ли вам равно?
- Отлично, - сказал Юрковский. - Вот твое призвание. Ты переводишь как ЛИАНТО. "Сиганули туда случайно" - шедевр!
- Тра-ля-ля, - сказал Быков. - Так. Подождите-ка меня здесь.
Он повернул за угол, и песенка смолкла.
- Я не хотел бы быть Молларом, если бы Моллар был даже Десантником, - сказал Юрковский. Дауге кивнул, и оба, подкравшись, выглянули в коридор, откуда доносились мощные командирские раскаты.
- То, что останется от Моллара, - сказал Юрковский, наглядевшись всласть, - не сможет оценить лукового супа. Все- таки мы с тобой хорошие ученые, Иоганыч. И знаем, как плохо не представиться капитану немедленно по прибытии.
- Я думаю, что Окада Сусуму лучше вообще не прилетать сюда, - добавил Дауге.
Юрковский кивнул.
Когда, спустя пять ужасных минут, Быков и Моллар подошли к лифту, капитан был багров и взъерошен. Моллар шел, засунув руки в карманы пестрой жилетки, и…
- Я, кажется, сошел с ума, - сказал Юрковский. - Он посвистывает.
- Да, - сказал Дауге. Во взгляде его светилось восхищение.
Моллар посмотрел на планетологов, подмигнул и пропел не громко:
- Les hirondelles, les hirondelles…
Капитан Быков ринулся в кабину лифта.
Стругацкие были недовольны и этим началом. Они начинают переделывать его, сокращать, но, так и не закончив исправления, отвергают и этот вариант.
Глава третья. СПУ-17
Спу-17, семнадцатый по времени запуска на орбиту постоянный искусственный спутник Земли, представлял собой вполне автономную систему складов, заправочных станций, стартовых конструкций и жилых помещений, большею частью торовидных, вращающуюся вокруг общего центра тяжести.
Спу-17 был крупнейшим межпланетным портом для рейсовых и исследовательских кораблей. Он был построен несколько лет назад, и здесь уже была размеренная налаженная жизнь, были свои старожилы и новички, были свои традиции и обычаи, существовали свои мнения и разногласия. Алексей Петрович любил Спу-17 и отлично знал многих работников Спу-17, и многие работники Спу-17 отлично знали его. Он даже пользовался некоторыми привилегиями на Спу-17. Он мог посещать диспетчерскую, присутствовать на совещаниях, которые проводил Директор Спу-17, и даже подавать советы. Возможно, это объяснялось тем немаловажным вообще в жизни обстоятельством, что постоянный экипаж Спу-17 был укомплектован главным образом однокурсниками и близкими товарищами Алексея Петровича по Высшей Школе Космогации, а также тем, что Алексей Петрович был одним из немногих тогда командиров кораблей на трансмарсианских трассах. Алексей Петрович сказал Страуту, что сам придет наблюдать за погрузкой "Тахмасиба", и вышел из рубки Диспетчерской. Диспетчерская соединялась с жилыми отсеками узким, овального сечения коридором с мягкими пружинящими стенами. На середине коридора Алексей Петрович встретился с двумя юношами, тащившими в Диспетчерскую какой-то механизм: в Диспетчерской монтировалась дополнительная система сверхманипуляторов. Механизм был похож на большую многолучевую звезду, цеплялся за стены, и юноши громко выражали свое недовольство друг другом. Увидев Алексея Петровича, они замолчали и прижали механизм к стене. Алексей Петрович вежливо поблагодарил и стал протискиваться между механизмом и противоположной стеной. В тот момент, когда лицо его оказалось вровень с покрасневшим от напряжения лицом одного из юношей, зажатого в неудобной позе позади механизма, раздалось звонкое "бом-памм" и затем длинное свистящее шипение. В коридоре потянуло холодом, и в лицо Алексея Петровича ударил воздух. Лицо юноши мгновенно сделалось белым как снег. Даже немного желтоватым. "Шшшшшшшш" визжал воздух, вырываясь из коридора в Пространство. Алексей Петрович схватил юношу за шиворот, дернул вперед и огромными скачками понесся по коридору, волоча его за собой. "Я сам! - завопил юноша. - Колька, беги!" Сейчас же загремели звонки сигнала противометеоритной тревоги. Алексей Петрович вышвырнул юношу из коридора в жилой отсек, обернулся и уперся ногой в закрывающийся люк. Надо было поглядеть, что случилось со вторым пареньком. Стены коридора уже покрылись инеем и клубились паром, но можно было разглядеть, что в коридоре остался только звездообразный механизм, а второй парень исчез за закрытым люком Диспетчерской. Алексей Петрович убрал ногу, и люк захлопнулся. "Все в порядке", - сказал он юноше. Затем он отправился к себе. Метеориты часто попадали в различные узлы ИС, но жертв никогда не было. Щели затягивались сами через пять минут после удара, затем приходили ремонтники и накладывали страховочные заплаты.
В его комнате сидел Михаил Антонович Крутиков и пил чай.
Михаил Антонович был толст, лыс, красен и по обыкновению добродушен. Стол он придвинул к дивану. На столе стоял чайник и большая банка с вареньем, к которой была прислонена раскрытая книжка. Когда Алексей Петрович вошел, Михаил Антонович взял книжку и положил ее на диван.
- Здравствуй, Алешенька, - сказал он. - Садись чай пить.
- Здравствуй, штурман, - сказал Алексей Петрович. Он подтащил стул к столу и уселся напротив Михаила Антоновича. Он заглянул в банку с вареньем и с сомнением сказал: "Гм".
- Третий стакан пью, - торопливо сказал Михаил Антонович и стал наливать чай.
- Третий, значит, - сказал Алексей Петрович. Он отхлебнул горячего чая, зацепил ложечкой варенья и прищурился на штурмана.
- Третий, - подтвердил штурман, - Отличное варенье делает тебе твоя Антонина Николаевна.
- Я говорил со Страутом, - сказал Алексей Петрович. - В восемнадцать тридцать подавать "Тахмасиб" на погрузку.
Михаил Антонович взглянул на часы. Было десять пять.
- Успеется, - сказал он.
- Штурман, - сказал Алексей Петрович. - Где твои бортинженеры, штурман?
Михаил Антонович опустил глаза и стал скрести ложечкой по блюдцу с вареньем.
- Иван на "Тахмасибе", - сказал он с запинкой, - Копается в вычислителе. Редкий парень, Алешенька. Из него выйдет о-отличный штурман. Он составил алгоритм.
- А где Колька? - прервал его Алексей Петрович.
- Колька… - штурман шарил глазами где-то поверх головы Алексея Петровича. - Коленька… это… Он, кажется… это…
- Он в радиорубке, штурман, - сурово сказал Алексей Петрович. - И ты это отлично знаешь. Ты его покрываешь, штурман.
- Ничего подобного, - сказал штурман, алея еще больше.
- Покрываешь. Мальчишка и месяца не пробыл на спутнике, а уже обжимается с какой-то вертихвосткой-радисткой.
Уже на ты со всеми бабами на Спутнике. А ты его покрываешь.
- Она не вертихвостка, - запротестовал штурман. - Она очень славная девочка. Очень скромная и милая. И он е ней не обжимается, а беседует о… о кибернетике.
- Знаю я эту кибернетику! - рявкнул Алексей Петрович. - Черт знает что. Через восемь часов подавать корабль на погрузку, штурман жрет чай, один борт-инженер занимается исследованиями, другой крутится с девчонками. Черт знает что!
Не ори, пожалуйста, - сердито сказал Михаил Антонович, подумал и добавил: - Черт возьми.
- Алексей Петрович отлично знал, что "Тахмасиб" был готов к погрузке уже два дня назад и что сердится он, собственно говоря, на Николая. Хотя, по совести, не стоило сердиться и на Николая. Парень превосходно справлялся с работой, только оказался редкостным проказником. В нем не было и следа отцовской сосредоточенности. Первый рейс, самостоятельный дальний рейс, Амальтея, Юпитер, Джей-станция, а он крутится вокруг девчонки. Как будто перед отъездом на курорт. Алексей Петрович вспомнил свой первый рейс. Десять лет назад, "Хиус-два", первый фотонный корабль. Волнение, бессонная ночь "на пороге". А для нынешних мальчишек это все равно, что ожидание электрички, два шестнадцать, Москва - Кратово, остановки по всем пунктам. Впрочем, может быть, так и нужно?
- Алешенька, - сказал Михаил Антонович. Он уже поостыл от непривычной вспышки раздражения и, как всегда в таких случаях, просил мира. - Алешенька, ведь сейчас наши мальчики приезжают.
- Да, - сказал Алексей Петрович. - Я и то смотрю, запаздывают.
Десять лет мы не виделись, подумал Алексей Петрович. Пошли по разным дорогам. И отпуска у нас были в разное время.
Один раз я чуть не поймал Володьку, но оказалось, что он уже вылетел накануне. Не мог подождать несколько дней. Это было три года назад на Таймыре. Я жил потом в комнате Юрковского и нашел его письмо ко мне, которое он забыл отправить. А потом в Новосибирске я слышал, как объявляли по радио о его докладе в Доме Ученых, но нужно было улетать на Юпитер. Все на тот же Юпитер, на Джей-станцию. И с Дауге та же история.
Пока он отлеживался по черноморским и средиземноморским курортам после поцелуев Урановой Голконды, я продирался через тернии науки в Высшей Школе, а затем он снова вышел в Пространство и долго работал на Венере вместе с Юрковским. Они все время работали вдвоем, он и Юрковский, и они год назад ухитрились слетать на Амальтею. Наши корабли встретились в Пространстве и прошли на расстоянии каких-нибудь десяти тысяч километров друг от друга… Тесен мир, тесно даже Пространство, но трудно встретиться, если одни - планетологи, а другие - рейсовики. Хорошо еще, что хоть Миша - штурман. Алексей Петрович с удовольствием посмотрел на штурмана. Десять лет…
- Налей-ка еще, - сказал Алексей Петрович. - Эх, ты… покровитель порока.
Михаил Антонович расплылся в улыбке и уже открыл рот, чтобы сказать что-то, как вдруг дверь с коротким всхлипом отъехала в сторону, и в комнату влетел Коля Ермаков - тонкий, гибкий, в клетчатой рубашке с засученными рукавами и расстегнутым воротом. Он вытянулся по стойке смирно и провоз гласил:
- Григорий Иоганнович Дауге!
Михаил Антонович вскочил, толкнув животом стол. Алексей Петрович медленно поднялся. В дверях появился Григорий Иоганнович Дауге, межпланетник и планетолог, милый друг Григорий Иоганнович, черный, сухой, с высоким залысым лбом, с заросшим шрамом через правую щеку, с веселыми светлыми глазами. Секунду он стоял на пороге, переводя взгляд с Алексея Петровича на штурмана и обратно.
- Сволочи, - сказал он радостно. - Здравствуйте, черти.
- Иоганыч, - сказал Михаил Антонович.
Алексей Петрович молча пошел к Дауге, обходя его сбоку.
Дауге, не спуская с него глаз, двинулся к нему, тоже норовя зайти сбоку. Они сошлись посередине комнаты.
- Петрович! - воскликнул Дауге и ударил Быкова по плечу.
- Иоганыч! - сказал Быков и тоже ударил Дауге по плечу.
У Дауге подкосились колени.
- Петрович! - завопил он и бросился обниматься. - Боров здоровый! Мишка, черт!
Несколько минут они обнимались. Михаил Антонович всплакнул, дожидаясь своей очереди. Коля Ермаков стоял у дверей и глядел во все глаза. Алексей Петрович оторвал Дауге от себя и швырнул его Михаилу Антоновичу. Михаил Антонович принялся тискать Дауге, прижимая его к толстой доброй груди. Алексей Петрович некоторое время смотрел на них, за тем не вытерпел - оторвал Дауге от штурмана и принялся тискать сам. Дауге вырвался и, измятый и взъерошенный, повадился на диван.
- Черти, - сказал он. - Мишка, Алеша! Постарели, морды стали какие-то солидные… Лешка, ведь тебя не узнать! Откуда у тебя это гусачье выражение на роже?
- А что? Какое такое гусачье?
- А вот такое. Впрочем, понятно. Капитан. Кэптн ов вотерлесссииз. "Бесконечно чужой, беспокойный душой, бороздящий эфирные волны…"
- Поди ты, - сказал Алексей Петрович.
- Высох, высох, - повторял Михаил Антонович, сидя рядом с ним на диване и гладя его по плечу. - Совсем высох, Гришенька, черный стал…
- "…без улыбки в глазах, только трубка в зубах, беспокойный, упрямый, бессонный…" Ужасно дурацкие стихи Володька писал во младости…
- Постой, - сказал Алексей Петрович. - А где же Володька?
- Здесь, здесь, не волнуйся.
- Да где же?
- Вы разве не вместе прилетели? - спросил Михаил Антонович.
- Вместе, - сказал Дауге, приглаживая волосы. - Но он…
В общем, он моет свое чудище.
- Какое чудище? - спросил нетерпеливо Алексей Петрович.
- Он что, женился? - спросил Михаил Антонович.
Дауге хихикнул.
- Сами увидите, - сказал он. - На это стоит посмотреть.
- Я пойду разыщу его, - сказал Алексей Петрович. - Что это, право…
- Ни-ни, не вздумай, - сказал Дауге. - Он сейчас придет.
- Ох, - сказал Михаил Антонович. - Прямо не верится.
Сколько ждал этого момента, а теперь не верится.
- Штурман, - сказал Дауге нежно. - Разъелся, штурман. Распустил тебя этот рыжий. Восемьдесят пять кило как минимум, да?
- Восемьдесят восемь, - сказал Алексей Петрович. - А после обеда - девяносто два.
- Позор, - нежно сказал Дауге. - Ах, черти вы, черти. А вот и Володька, рекомендую.
Михаил Антонович встал с дивана, рот у него был широко раскрыт, глаза тоже. Алексей потряс головой и зажмурился.
В дверях стоял Юрковский. Юрковский улыбался, и брови у него были прежние - густые, черные, только на лбу блестели залысины, и волосы на висках поседели, а на плече его, на широком, обтянутом роскошной материей плече…
- К-как?.. - невразумительно промямлил Михаил Антонович.
- Что это? - сказал Алексей Петрович.
Юрковский неторопливо, плавной скользящей походкой двинулся к столу. На плече его, неестественно задрав страшную квадратную голову, сидела здоровенная мокрая ящерица.
- Володя, - сказал Алексей Петрович. - Что это?
Ящерица мигнула. У нее были выпуклые темные глаза.
- Это пустяки, - сказал Юрковский. - Это Варечка. Обними меня, капитан.
Он пошел к Алексею Петровичу с протянутыми руками.
Ящерица поднялась на задние лапы и шевельнула полуметровым хвостом, сплющенным с боков.
- Обними меня, мой краснорожий друг, - сказал Юрковский, приближаясь.
- К чертям собачьим, Владимир, - сдавленным голосом сказал Алексей Петрович. - Убери ее.
Тогда Юрковский захохотал и обхватил Алексея Петровича длинными руками.
- Капитан! - заорал он. Быков брыкался и вырывался, и он орал ему прямо в ухо: - Капитанчик! Не бойся! Она не ядовитая!