- Потому что сейчас для всех нас очень важно иметь хороший аппетит. Зарядка - я имею в виду настоящую зарядку, требующую известного напряжения - является одним из факторов, обуславливающих чувство здорового голода. Имейте в виду: чем больше вы сейчас будете есть, тем лучше будете себя чувствовать в пространстве.
- Это так, - со вздохом пробормотал Михаил Иванович, похлопывая себя по животу.
И не только люди будущего должны быть безупречны. Даже в мелочах картина нашего славного будущего должна, показывать читателю: сегодняшних недостатков там не будет. Даже мелких огрехов. Неизвестно, почему Стругацкие, изменяя данный отрывок, вспомнили Ивана Антоновича и его олгой-хорхоя. В первоначальном варианте было все гораздо прозаичнее.
Лева покачал головой и, обратившись к Ермакову, сказал:
- С роль-мопсом была у меня одна история. Представляете, Гоби, пустыня, несколько палаток - геологическая экспедиция. На триста километров ни одного жилья - дичь. И была у нас, у практикантов, бутылка спирта и заветная баночка роль мопса. Ждали мы какого-либо торжественного события, что бы, значит, все это… (Лева выразительно щелкнул пальцами.)
Ну-с, и дождались! Наступил день рождения…э-э… да…Женьки Егорова. Так, Саша?
- Умгу, - сказал Бирский с набитым ртом.
- И вот собрались мы у нашей палатки - все практиканты, шесть человек. Откупорили спирт (при слове спирт капитан вздрогнул и тихонько вздохнул), нарезали хлеб, руки помыли.
Положили все это на футляр для теодолита, и, как сейчас помню, принялся я под жадными взорами ребят вскрывать вожделенный роль-мопс. Вскрыл!
- Ну, и?.. - сказал Строгое улыбаясь.
- И - ничего. Никаких шансов. Пустая банка! Две ложки рассола и плавает кружочек моркови. Нет роль-мопса - заводской брак. И вот сидят шесть практикантов, уныло макают по очереди кусочки хлеба в рассол и плачут. А кругом - каменистые осыпи, солнце жарит, ветерок песок гонит - никаких шансов!
- Ужасная история, - проговорил Строгов, намазывая масло на хлеб.
- Да, - вставил Бирский. - А морковку разыграли по жребию, и досталась она Вальцеву. И он ее, негодяй, слопал.
- А ты бы не слопал? - ехидно поинтересовался Вальцев.
- Нет, - сказал Бирский торжественно. - Я бы отдал ее имениннику!
КАК ПОССОРИЛИСЬ АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ С АЛЕКСЕЕМ ПЕТРОВИЧЕМ
При чтении "Страны багровых туч" меня все время смущала некоторая несообразность столь явного недоброжелательства Юрковского по отношению к Быкову во время их первой встречи в кабинете Краюхина. Даже яростного неприятия. Из черновиков стало ясно, что это была не первая их встреча.
Ниже следует глава, отсутствующая в публикациях СБТ, которая была выброшена при редактуре, вероятно, по простой причине: негоже пьянствовать межпланетникам, да еще перед совещанием у начальства. Эта глава располагалась между главами "Серьезный разговор" и "Экипаж "Хиуса"", после знакомства Быкова с Краюхиным, но до знакомства с экипажем.
БУФЕТ МЕЖПЛАНЕТНИКОВ
Выйдя в широкий низкий коридор, Алексей Петрович схватился горстью за подбородок и задумался. Собственно, как будто ничего страшного не произошло. Любой на его месте принял бы предложение участвовать в такой экспедиции за честь.
Венера… Что она собой представляет? То, что проходили когда-то в школе, давно забылось. Хорошо бы найти энциклопедию и посмотреть. Пока ясно только, что там есть пустыни. Но до чего все это неожиданно! Всего несколько часов назад ему вручили предписание и выразили надежду, что и на этот раз он оправдает доверие… Интересно, знало ли начальство, на что его посылают? Алексей Петрович принялся вспоминать, и ему стало казаться, что генерал действительно смотрел на него как-то по-особенному, значительно, и пожал ему руку с особым чувством. Но если там было все известно, то почему его не предупредили? "Я бы не вел себя таким идиотом у Краюхина", - подумал Алексей Петрович. Венера, Венера… Говорят, эти межпланетные путешествия - чертовски трудное дело. Нужна особая сноровка, здоровье, хладнокровие. А работа на далеких планетах и того труднее. Но раз Краюхин выбрал его, значит, уверен, что он справится. Краюхину со стороны, безусловно, виднее. Тем более что от него, Алексея Петровича, потребуется только его обычная деятельность. Интересно, что Краюхин имел в виду, когда говорил об обычной деятельности? Ремонт и вождение машин? Скорее всего, просто привычка работать в пустыне. И в конце концов, все эти межпланетные путешественники такие же люди, как он. Раз могут они, сможет и он.
Алексей Петрович оставил подбородок и взялся за нос.
Мимо прошла хорошенькая девушка в белом платье, мельком взглянула на него и не удержалась - улыбнулась. Да, надо послать в Алма-Ату телеграмму, что командировка будет очень длительной. Жаль, нельзя повидаться перед экспедицией. А что бы это дало? То, что не смог сделать за два года, не сделаешь за пару часов. Ну и ладно. Предоставим все судьбе. Когда он вернется… (В памяти возникло фото из какого-то иллюстрированного журнала: герои безграничных пространств вернулись из космического рейса - цветы, улыбки, поднятые для приветствия руки…) Так вот, когда он вернется, то возьмет отпуск и поедет в Алма-Ату. Он подойдет к одному дому, нажмет кнопку звонка - один длинный и один короткий - и тогда… Алексей Петрович сердито потряс головой и решительно двинулся вдоль коридора. У лифта он остановил рослого красивого человека в легком изящном костюме и спросил, где находится столовая.
- Столовая? - протянул тот, окидывая Алексея Петровича внимательным взглядом. - Столовая на шестом этаже. Но она сейчас закрыта. Вы кого-нибудь ищете?
- Почему ищу? - удивился капитан. - Я… Мне нужно пообедать, только и всего.
- Хм… Тогда вам лучше идти в ресторан. Это напротив, через улицу. Этажом ниже есть буфет межпланетников, но посторонние у нас обычно не обедают. Всего наилучшего.
Прежде чем ошеломленный таким тоном и словами Алексей Петрович успел что-либо сказать, человек в изящном костюме повернулся и, не торопясь, пошел прочь.
- Вот нахал, - подумал вслух Алексей Петрович. - Да еще и франт вдобавок. Пижон.
И хотя он тут же вспомнил, что красавец этот, вероятно, межпланетник, то есть один из тех героев, которых фотографируют и встречают с цветами или хоронят в мрачных ледяных пропастях бесконечного пространства, а потому имеет какие-то основания смотреть на простых смертных несколько свысока, никакого желания найти оправдание поведению "пижона" у него не появилось.
Буфет межпланетников оказался огромным светлым залом, ослепительно чистым, прохладным и шумным. За столиками группами по два-три, а кое-где и по пять-шесть человек сидели мужчины и женщины, пожилые, молодые и даже совсем юные.
Алексей Петрович сразу же отметил с любопытством, что многие из них носят темные очки. Некоторые были значительно бледнее, чем это полагается в такое время года. У других был очень усталый вид, они ели молча, поспешно и сразу же уходили.
Алексей Петрович облюбовал себе столик у раскрытого окна и, когда официантка приняла заказ (безо всяких возражений, вопрёки его тайным опасениям) и ушла, стал осматриваться.
По-видимому, перерыв заканчивался. Большинство обедавших допивали компоты и соки, оставляли деньги и уходили. Зал быстро пустел, становилось тише, и тогда Алексею Петровичу стадо слышно, что говорили за соседним столиком. Там расположились четверо. От Алексея Петровича их отделяла тумбочка с большим фикусом, и он мог незаметно разглядывать и слушать их, потому что и их разговор, и их наружность и манеры сразу привлекли его внимание, напомнив о совете Краюхина "посмотреть и послушать". Люди эти, по-видимому, тоже только что пообедали и теперь сидели и курили над стаканами светло го вина. Говорили они довольно громко, не стесняясь, как люди, привыкшие чувствовать себя здесь, как дома. Скоро Алексей Петрович знал их всех по именам. Место слева занимал худощавый сутулый человек лет сорока, с нездоровым, землистого цвета лицом. Его называли Петей и Петром Васильевичем. Напротив него сидел Михаил Иванович, румяный толстяк в голубой шелковой рубашке с короткими рукавами, открывавшими его белые, полные, как у женщины, руки. Рядом с Михаилом Ивановичем, придерживаясь за его плечо, покачивался на стуле смуглый, обритый наголо парень, непрерывно куривший папиросу за папиросой. Звали его Гришей, и, когда к нему обращались, он медленно задумчиво улыбался, прекращая свое покачивание, и наклонялся к столу. Спиной к Алексею Петровичу сидел Федя. Фикус почти полностью скрывал его, но его низкий хриплый голос был слышен хорошо.
Говорил Петр Васильевич, устало помаргивая и глядя то в свой стакан, то на собеседников, а те внимательно слушали, изредка вставляя короткие замечания.
- …Но вот в чем дело: горючего оставалось в обрез. Воронин подумал и говорит: "Пристраивайся так, чтобы держаться на высоте километров в триста от поверхности и идти по круговой орбите". Дал координаты, посмотрел на меня. "Не сорвешься?" - спрашивает. Я отвечаю, что постараюсь не сорваться, а сам думаю: "Какая же это у нас будет скорость?" Да…
Ну пошли мы, Воронин считал, что они погибли где-нибудь в скалах западнее Ледяного Плато. Ты, Гриша, водил туда картографов и, должно быть, помнишь эти места.
Гриша перестал раскачиваться, улыбнулся и сказал:
- Пропасти глубиной до трех километров, отвесные скалы.
- Точно, - кивнул головой Петр Васильевич и продолжал: - Но был шанс, что им удалось сесть удачно. И Воронин решил не упускать и этот шанс. Выжал я из ракеты все, что можно. Нет, не хватает мощности. Ныряет, и только. Вот-вот носом врежемся. "Ну, - думаю, - прощайся с жизнью, дорогой товарищ". А Воронин все шипит: "Давай, давай, жми еще!"
Наконец после третьей или четвертой попытки удалось занять орбиту. Выключаю двигатель, жду. "Теперь глядите в оба, ребята", - говорит Воронин. А кому было глядеть? Юшков с самого начала свалился, Петренко со своей фотоаппаратурой возится, я от приборов ни на шаг отойти не могу. Воронин сам сел за локационный экран. Ладно, сделали мы так кругов двадцать, и после каждого круга он велел на полградуса менять плоскость орбиты, чтобы охватить локатором возможно большую площадь. Вот так… - Петр Васильевич описал рукой несколько замысловатых кривых, слушатели кивнули. - Да… Ну, крутимся два часа, три, четыре. Спрашиваю Воронина, что видно.
Он только рукой махнул. Ничего. Никаких следов. Как сквозь землю провалились. Очень мешало Солнце. Ты помнишь, Гришка, какое оно там? Каждый раз, когда оно выскакивало из-за горизонта, мне казалось, что мы ныряем, я хватался за стартер, и ракета подпрыгивала. И каждый раз Юшков стукался головой о мою спину. Наконец Воронин сказал, что это дело бесполезное, и приказал ложиться на обратный курс. Петренко было заныл, что ему надо произвести еще несколько снимков, и стал просить сделать еще несколько кругов…
- Петренко в своем репертуаре, - усмехнулся Гриша.
- Воронин так глянул на него, что он боком, боком назад и заполз обратно в свою каюту. Да… И пошли мы обратно.
- Значит, никакой надежды? - спросил толстый Михаил Иванович.
Петр Васильевич не ответил, поднял к губам стакан и отпил немного.
- Даже если они не разбились, - заговорил Гриша, - у них не могло быть никакой надежды, разве что на вашу помощь.
Но найти их таким образом… - Он усмехнулся и покачал голо вой. - Это только Воронину могло прийти в голову.
- У них не оставалось ни горючего, ни кислорода, - пробормотал Федор, - А если они сели еще и на освещенную сторону - Меркурий - страшное место. Самая скверная планета.
Это уже третья экспедиция, которая там погибла.
- Ее нельзя считать, - возразил Петр Васильевич. - Это была актинографическая экспедиция, и они сели на Меркурии только из-за аварии.
Все равно.
- Все равно в том смысле, что мы не скоро узнаем, что с ними случилось, ты хочешь сказать? Согласен. Как о Еськине, Кукскико, Лядове и о многих других. За их светлую память!
Все четверо подняли стаканы и молча выпили.
- Вся беда в том, - после небольшой паузы сказал Петр Васильевич, - что мы связаны малым запасом свободного хода.
Лучшие из наших ракет остаются без горючего в самый опасный момент. Вот в чем вопрос. Чего думают наши…
- Погоди, - перебил его толстяк. - Ведь ты не знаешь, два года здесь не был. Ты о "Хиусе" слыхал что-нибудь?
- О "Хиусе"? Это устройство для использования термоядерных процессов, кажется? Слыхал, конечно. А что?
- Ну, ты, брат, отстал, - заметил Гриша, улыбаясь и похлопывая его по руке. - Это же новая эра, можно сказать!
Тут Алексею Петровичу принесли салат и стопку ледяной водки. Взяв стопку, он шепотом повторил: "За их светлую память!" и залпом осушил ее. Это несколько отвлекло его от разговора. Когда он снова прислушался, то сначала ничего не понял.
Говорил толстяк, убеждающе похлопывая ладонью по столу:
- Да в том-то и дело, дорогой Петр Васильевич, что с "Хиусом эти соображения теряют всякий смысл. Здесь же совсем другое. Долго объяснять, ты лучше зайди ко мне, я тебе дам последний номерок "Космонавта", там прекрасная статейка по этому поводу.
- Здесь, Петро, не просто механическая сила отдачи, - вмешался Федор. - Здесь фотонное давление, понимаешь? Плазмовый шнур мгновенно освобождается от магнитного поля и распадается в облако…
Да знаю я эту азбуку, - раздраженно махнул рукой Петр Васильевич. - Еще в институте над ней сидел. Не пойму только, как можно полезный эффект такой штуки увеличить настолько, чтобы применять ее практически. Тем более в нашем деле…
- Господи, - воскликнул Гриша. - Да ведь он еще ничего не знает об "абсолютном отражателе"! Нет, так ты ничего не поймешь. Возьми у Михаила Ивановича журнал, там увидишь.
Толстяк поднялся и стал разливать в стаканы вино.
- Самое главное, - сказал он, - что ты вернулся цел и не вредим. Как ни говори, а этот твой рейс был ой-ой-ой! - Он сморщился и покрутил головой.
- Да еще с таким командиром, как Воронин, - добавил Гриша.
Петр Васильевич решительно поднял руку.
- Воронина ты не задевай. Он очень хороший командир, смелый, знающий. Посмотрел бы ты, какой он расчет сделал для обратного полета! Ведь мы буквально на соплях долетели, баки были пусты и сухи, как печные трубы. А он заставил на себя работать даже старуху Луну. Ни одной неточности.
- Не знаю, не знаю, - с сомнением сказал Гриша и отпил из своего стакана. - Может, это и так. Но уж очень он рисковать любит, этот твой Воронин. Помнишь историю с англичанами? Как он тогда выбрался, не понимаю.
- Ладно вам, - сказал толстяк. - В общем, я хотел сказать, что мы все рады, что ты снова дома. А вот нам с Гришей скоро в путь.
- А куда? - Петр Васильевич живо повернулся к нему.
Но в эту минуту за столиком недалеко от них раздался взрыв молодого хохота, и ответа толстяка Алексей Петрович не расслышал. Разговор этот очень заинтересовал его. Он понял, что ему удалось услышать беседу богов - настоящих, прошедших через все испытания своей профессии межпланетников, при чем как раз в такое время, когда это больше всего на свете занимало его. Молодежь приутихла, и он снова прислушался, неторопливо управляясь с борщом.
- Запасы огромные, практически неисчерпаемые, - оживленно говорил Михаил Иванович. - "Не счесть алмазов", так сказать. Уран, торий, даже, как предполагают, заурановые элементы. И все это буквально под ногами.
- Во добраться туда будет трудновато, до этих запасов, - заметил Гриша. - Вообще, все планеты с атмосферами - гадость.
Кроме Земли, конечно, - сказал Федор. - Да, трудно будет добраться до Голконды. А еще труднее…
- Еще труднее будет дотащить эти сокровища до дому. Не понимаю, - толстяк поскреб мизинцем недоуменно вздернутую бровь, - на что старик рассчитывает? Но у него есть что-то на уме, или за двадцать лет знакомства я ничего в нем не понял.
- Работа на будущее. А наше дело - вперед, к звездам. - И Гриша прочитал звонко:
Как аргонавты в старину.
Покинув отчий дом.
Поплыли мы, тирам-та-там.
За золотым руном.
Голконда… В старое доброе время мы не мечтали ни о каких таких сокровищах. Нужно было лететь и исследовать. Сколько открытий! Сколько новинок!
- Помните Каллисто? - спросил Петр Васильевич.
- Ого, помним ли мы Каллисто! - отозвался Гриша. - Аммиачный туман и всякая ползучая гадость. Мы привезли тогда полудохлого червяка длиной в три метра, и как же ликовали наши биологи! Но больше я туда, надеюсь, не вернусь. Каллисто… Зеленый мир, тьфу!
Толстяк улыбнулся и обратился к Федору:
- Поговаривают, что скоро снова направляют туда экспедицию. Полетишь?
- Нет уж, дудки. Разве что опять с Гладковым.
- А если бы с Краюхиным?
Алексей Петрович отложил ложку и замер.
- Или с Краюхиным. Старый диктатор как никто знает свое дело. Но ведь ему запрещено летать в опасные рейсы. А так - пожалуйста!
Все почему-то рассмеялись.
- Помнишь, десять… нет, одиннадцать лет тому назад?
Федор поднял руку к лохматой макушке, и все рассмеялись еще громче.
- Ну и что же, с кем не бывает, - сказал Михаил Иванович, вытирая ладонью глаза. - Но ты, я вижу, не забыл всемилостивейшей оплеухи!
- Еще бы! - проворчал тот. - Ручка у него тяжелая. Как влепил, искры из глаз, сразу в чувство привел.
- Кстати о Краюхине, - заговорил Петр Васильевич. - Ведь это, конечно, его инициатива насчет "Хиуса"?
- Разумеется. - Гриша поднял указательный палец, выпучил глаза и глухим голосом, имитируя кого-то (Алексей Петрович сразу понял - кого) пробубнил: - "Все сокровища вашей Урановой Голконды останутся там, где они есть, пока мы не научимся пользоваться фотонными двигателями". И еще: "Мощное, удобное в управлении устройство с практически неограниченным запасом хода - вот что нам нужно. Так. И пока единственный путь получить такое устройство - это взяться за "Хиус". Так".
- Так! - хором сказали все и снова засмеялись.
- И когда он войдет в строй, этот "Хиус"? - спросил Петр Васильевич.
- Уже вошел, - сказал толстяк. - Собственно, это уже второй. А первый сгорел при испытаниях.
- Жертвы?
- Ты, наверное, не знаешь. Петросян, из молодых. Хороший пилот, умница.
- А мне почему-то кажется, что наши старые ракеты еще послужат, - сказал Петр Васильевич, помолчав. - Я, конечно, плохо знаком с фотонными двигателями, но…
- Нет, Петр Васильевич, - раздался вдруг звучный веселый голос - Время старых ракет проходит!
Алексей Петрович поднял глаза, поперхнулся и закашлялся: у столика старых межпланетников стоял тот самый "пижон", с которым он разговаривал у лифта. Только теперь на его крупном красивом лице не было и тени пренебрежительного и брезгливого выражения, так покоробившего час назад Алексея Петровича. Напротив, оно светилось радостью, широкая улыбка открывала блестящие ровные зубы, глаза весело сверкали.
- Сашка, черт! - воскликнул Петр Васильевич, вскакивая с места. - Здравствуй, геолог несчастный!
Он расцеловался с "пижоном". Официантка, тоже радостно улыбаясь, придвинула к столику еще один стул, и "пижон", пожав руки остальным, уселся.
- Как рейс, Петя? - спросил он.
- Все хорошо… у нас, конечно. А Гершензон погиб со своими ребятами.
- Слыхал. Слыхал. Жалко Мишу. Да и других жалко.