Как он успел заметить на бегу, медведей на площадке оказалось не один, а целых два. Только они были какие-то тощие и длиннолапые, и передвигались почему-то на задних. Один метнулся к берегу и исчез - в воду спрыгнул, наверное. Другой кинулся в противоположную сторону, налетел на вигвам и… свалил его!
Тяжело дыша, с занесенным для удара посохом Семен стоял и смотрел, как существо копошится в руинах его жилища. Тренога, вообще-то, конструкция довольно устойчивая, а в данном случае "ног" было не три, а целых шесть, так что существу, чтобы свалить все это, пришлось сломать одну стойку и изрядно порвать покрышку. Больше всего оно напоминало огромную обезьяну мужского пола, только двигалось как-то странно, и никак не удавалось рассмотреть его голову. Семен почувствовал, что существо боится - дико боится, - и решил "поддать жару": грозно заорал что-то матерное. Существо дернулось туда-сюда, встало на четвереньки и… исчезло.
В полной растерянности Семен опустил посох, протер глаза, посмотрел по сторонам - никого и ничего, только сваленный вигвам.
Раздался глухой стон, Семен вздрогнул, опустил глаза - существо было на месте. Оно пыталось ползти по скомканной покрышке. Вот теперь, наконец, удалось разглядеть его голову. Когда Семен понял, что именно он видит, то оторопел окончательно.
То есть обалдел настолько, что опустился на корточки и начал скрести ногтями собственный затылок.
Дело в том, что вместо головы у существа был горшок.
Любимый Семенов горшок - толстый, кривобокий и закопченный.
Через некоторое время хозяин стоянки сообразил, что горшок все-таки голову не заменяет, а помещается на ней.
Между тем существо сползло с кожаных руин и двинулось в сторону почти отвесного склона, ограждающего площадку с одной стороны. "И куда же, интересно, ты направляешься?" - мысленно поинтересовался Семен. Страха он почему-то не испытывал, хотя существо было, как минимум, вдвое крупнее его.
Как будто прочитав чужие мысли, гость сменил курс и, щупая перед собой дорогу, двинулся в сторону берега. Семен ему не мешал и вскоре понял, что никуда он не денется, поскольку все время забирает вправо от генерального курса - в общем, идет по кругу.
Никакого особого разгрома в лагере не наблюдалось. Возможно потому, что и громить-то было нечего: ну, валяется посуда, но, слава богу, ничего не разбито. Зато всюду на мокром суглинке видны следы - те самые, 62-го размера. Судя по форме безволосых коричневых стоп горшкоголового пришельца, большинство отпечатков ему и принадлежали. Были здесь и другие - в общем-то, похожие, но чуть поуже и покороче. Семен отошел в сторонку и стал наблюдать за перемещениями гостя. "Когда-то в юности была у нас игра: на ровной площадке участники встают по стойке смирно, а тот, кто водит, ходит между ними на четвереньках и с важным видом повторяет: "Я - Луноход-1, я - Луноход-1". Кто не выдержит и засмеется, сам становится на четвереньки и начинает ползать со словами: "Я - Луноход-2, я - Луноход-2". Выигрывает тот, кто удержится от смеха дольше всех. Хорошая игра, интеллектуальная, но надеть горшок на голову еще никто не додумывался".
В конце концов существо, кажется, осознало бесплодность своих попыток, распласталось на земле и с глухими стонами стало тыкаться горшком в глину.
- А вот этого - не надо, - сказал Семен. - Если разобьешь посудину, убью на месте!
Мысленный посыл был, вероятно, достаточно сильным, а существо восприимчивым - дергаться оно перестало. Семен подошел, опустился возле него на корточки и попытался снять горшок - ничего не получилось.
- Застрял, - констатировал Семен. - Чего и следовало ожидать. Что делать будем: бить горшок или голову отрезать? Ее потом можно будет сварить и, когда хрящи размякнут, вытащить по частям. А вот новый горшок мне не сделать - в чем еду-то готовить? Так что придется резать.
Ответом был глухой стон. Семен вздохнул и при помощи мата, пинков и тычков начал приводить существо в сидячее положение. Когда это удалось, он вновь занялся посудиной. Однако сколько он ее ни крутил, горшок не снимался. "Где-то в литературе такой сюжет уже встречался, но, хоть убей, не вспомню, чем дело кончилось. Думать, однако, надо".
Думал он довольно долго, а потом отправился к лодке. Она уже не стояла носом на берегу, а плавала на привязи в небольшой заводи, поскольку вода успела изрядно подняться. Среди мусора и воды, накопившихся на дне, он разыскал маленький горшочек с "герметиком" - топленым салом, смешанным с глиной. Тратить ценный продукт не хотелось, но выхода, похоже, не было.
Пропихивая палец между челюстью гостя и краем посудины, Семен кое-как намазал салом соприкасающиеся поверхности. После чего, упершись коленом в волосатое плечо пришельца, принялся тянуть горшок вверх и поворачивать вокруг вертикальной оси. Полного успеха это не принесло, однако удалось найти такое положение, в котором кости черепа наиболее полно соответствовали форме сосуда. Семен вздохнул, зажмурился и рванул…
- У-у-ой! - сказало существо.
Голова его была свободна - на Семена смотрели налитые кровью круглые, близко посаженные глазки. "Впрочем, все по порядку, - сказал сам себе Семен. - Составим описание для потомков. С чего положено начинать? С габаритов, наверное. Рост: похоже, до двух метров не дотягивает. Впрочем, стоячим и распрямленным я его еще не видел. Вес: значительно больше центнера - точно оценивать "на глаз" таких тяжеловесов я не умею. Тело покрыто шерстью - серовато-бурой, довольно густой, но, кажется, без подшерстка. Волос нет на стопах, ладонях и коленях - там грубая коричневая кожа. Плечи и руки полностью покрыты волосами, но густота их уменьшается к кисти. На шее тоже волосы, но на лице их нет, там просто подвижная темная кожа. Впрочем, над верхней губой что-то растет, образуя некое подобие усов. Глаза темные, с обычными человеческими зрачками. Когда скалится, видно, что зубы очень крупные, желтоватого цвета, ровные, без сильно выступающих клыков - признак травоядности или всеядности. Над глазами мощные выступы - куда там неандертальцам! Скулы выступают сильно, нос приплюснутый с глубоко вдавленной переносицей. Уши почти безволосые, немного заострены кверху. Лба почти не видно - вместо него массивные надбровные дуги, за которыми немного кожи, а дальше уже растут волосы. Голова как бы заострена на затылке, а шея толстая, с мощными затылочными мышцами. Ну, и самый главный признак - нижняя челюсть очень массивная, но скошенная назад - того, что у людей называют подбородком, нет и в помине. Широкая мускулистая грудь, да и вообще мышц навалом, а жировая прослойка под кожей если и есть, то распределена равномерно и жировых складок не образует. А член… В общем, не маленький, скорее совсем наоборот".
Существо раздувало ноздри и шумно дышало. Семен, вглядываясь в светлеющие глазки (краснота белков быстро исчезала), попытался установить ментальный контакт. Ничего не получилось - в шоке, кажется, были оба. Тогда Семен придумал другой вариант начала знакомства: пошарил в кармане рубахи и протянул на ладони пару луковиц болотной осоки:
- На, ешь!
Существо воровато-испуганно зыркнуло глазами вправо-влево, подняло руку и… Ну, прямо как птица клювом: раз-два, и оба корешка оказались во рту. Три-четыре движения нижней челюстью, глоток - все. "Есть контакт", - мысленно усмехнулся Семен и извлек из кармана оставшиеся луковицы. Существо смелО их с тем же проворством. Потом потянулось обеими руками к голове Семена. Кисти, кстати, были с противопоставленным большим пальцем - у обезьян он расположен совсем не так. Сами же лапки у существа были еще тех размеров - такими только подковы гнуть и пятаки ломать, однако Семен, при всем старании, опасности не почувствовал и склонил голову. Чужие толстые пальцы начали перебирать его длинные спутанные волосы, почесывать кожу.
Семен уже забыл, когда в последний раз мыл голову, а причесывался давно уже исключительно с помощью собственной пятерни. Дело в том, что налобная повязка воина-лоурина, помимо ритуального, имеет и вполне практическое значение - не дает волосам лезть в глаза. Ну, а коли они жить не мешают, то можно на них внимания не обращать - зеркал здесь нет. И вот теперь этот человекоподобный амбал перебирал его волосы… а Семен мучился, пытаясь вспомнить мудреное словечко. Наконец вспомнил, и все стало ясно: груминг! Да-да, способ коммуникации и улаживания конфликтов у человекообразных обезьян! Это когда они подолгу вылавливают блох друг у друга. Только эта операция если и гигиеническая, то в последнюю очередь: главное - общение. Кажется, есть даже версия, что звуковая речь возникла, когда сообщества гоминидов усложнились настолько, что груминг оказался недостаточным для поддержания внутреннего равновесия в группах.
- Ну, ладно, - прервал он в общем-то приятную процедуру, - считай, что мир уже заключен. Мне, конечно, интересно, зачем ты сюда приперся и как умудрился надеть горшок на голову. Но мое научное любопытство пересиливает вполне банальное чувство - есть я хочу, понимаешь? Ням-ням давно нету. Так что пошли!
Семен встал и сделал приглашающий жест - топай, дескать, за мной. Пришелец, как это ни странно, охотно подчинился.
Проблема заключалась в том, что Семен нарушил вековечный обычай - не наелся возле свежей добычи. Сначала он действовал по правилам: вырезал теплую печень, поднес ко рту, собрался уже прихватить зубами и отрезать кусочек, но остановился: "А кого это, собственно, я собрался есть? Это ведь свинья - чуть ли не самое популярное домашнее животное в моем мире. Здесь, правда, оно дикое, но от этого свиньей быть не перестает. А в памяти плавают три-четыре истории о том, как люди, поев сырой свиной печенки, потом имели… гм… скажем так, много проблем. Вплоть до летального исхода. В ней, якобы, иногда заводится некий паразит, который, оказавшись в организме человека, оказывает на него очень "благотворное" действие. В данном случае свинья дикая, и век нынче примерно минус сто пятидесятый - все вокруг экологически чистое. Это с одной стороны. А с другой… Помнится, когда бледнолицые заинтересовались здоровьем южноамериканских индейцев, то обнаружили, что некоторые прибрежные племена больны все поголовно, причем из поколения в поколение - они так всегда жили. И никто их не заражал - они цепляли паразитов из каких-то моллюсков, которыми питались. Другой пример, уже из XX века: туристы и приезжие, посещавшие бассейн одной большой северной реки, регулярно и тяжело болели. Долго врачи не могли понять почему. Потом разобрались - дело в местном деликатесе, который готовится из сырой рыбы. А в ней, оказывается, содержится… Но тут загадка: местные-то люди (тоже белые, кстати) ее едят веками и - ничего! Как так?! А все оказалось просто: местное население так и живет с глистами - с детства. Просто они привыкли и страдают от этого не сильно. А если вспомнить, как Фарли Моуэт изучал паразитов у карибу в "Людях оленьего края", то вообще ничего в сыром виде есть не сможешь". В общем, было не очень понятно, чем дикий кабанчик хуже других животных, но история о свиной печенке и прочие воспоминания напрочь отбили у Семена желание ставить на себе эксперименты: "Этак наешься, а потом будешь день за днем прислушиваться к собственному организму: завелось в нем что-нибудь или нет. Уж лучше потерпеть пару часов до лагеря, до костра".
Добыча оказалась на месте - никуда не делась. Семен собрался уже взвалить тушу на плечи, но передумал и решил поставить научный эксперимент:
- Бери и неси! - голосом и жестом приказал он человекоподобному. - Туда неси!
Удивительно, но команду существо поняло и выполнило, правда, взваливать на плечи не стало, а понесло тушу перед собой, держа за ноги. Наверное, с такими мышцами это было нетрудно.
Возле порушенного вигвама туша была опущена на землю. Семен немного подумал, а потом взрезал шкуру на задней ноге, отпластал кусок мяса с ладонь размером и протянул своему помощнику. Тот схватил, лизнул, а потом расправился с ним в два приема: оторвал половину, проглотил и тут же отправил следом остаток. И сморщил морду в гримасе, которая, вероятно, означала полнейшее удовольствие.
- Ладно, - сказал Семен, - нужно срочно организовать костер и сварить мясо - сделать "трехминутку".
Он имел в виду блюдо быстрого приготовления: когда в кипяток засыпается тонко нарезанная мякоть и извлекается оттуда сразу же после повторного закипания. Гостя своего он оставил стоять столбом посреди лагеря, а сам занялся заготовкой дров по окрестным кустам. Вскоре, однако, оказалось, что волосатый абориген делает то же самое - таскает и складывает в кучу ветки и палки. Семен хотел уже порадоваться такой подмоге, но быстро сообразил, что гоминид занимается имитацией - просто повторяет его действия, не понимая их смысла. Он таскает все подряд - сухие, сырые, гнилые и такие коряги, которые в качестве дров вообще не годятся. Тем не менее Семен сказал помощнику "вери велл!" и похлопал его по волосатому плечу.
Процесс высекания искр при помощи двух кусков кварцита, насыщенных мелкими кристалликами сульфидов, а также раздувание трута вызвали у существа живейший интерес: оно стояло рядом на четвереньках, тянулось мордой и фыркало, когда в ноздри попадал дым, - огня оно явно не боялось.
Пока закипала вода в горшке, Семен резал мясо, и ему было не до размышлений. Их время настало после того, как в желудок переместилось добрых килограмма полтора мякоти. Мясо еще осталось, и нужно было решить фундаментальный вопрос: делиться или не делиться? Существо сидело напротив и пускало слюни в буквальном смысле слова.
"С одной стороны, я добрый и еды мне не жалко. Но с другой стороны, и глупый, потому что жалеть ее нужно - слишком тяжело достается. Кто это вообще такой? В палеоантропологии я, увы, дуб дубом. Это, конечно, не обезьяна, но и на человека… гм… Впрочем, если принять эволюционную теорию, то с какого места существу уже можно присваивать это "гордое" имя? Скорее всего, данная особь представляет собой какую-нибудь тупиковую ветвь, происшедшую от Homo erectus. Кажется, их же называют "питекантропами" и еще как-то. Некоторые считают, что они были предками неандертальцев, и еще… В общем, много чего можно вспомнить, но надо извлечь из памяти что-нибудь полезное. Значит, так: раньше кроманьонцев появились неандертальцы, а раньше неандертальцев вот эти самые "эректусы" - прямоходящие, значит. И вымерли они, кажется, не так уж и давно - примерно 100 тысяч лет назад. Существует мнение, что небольшие популяции этих существ могли сохраниться и до нашего времени - лешие, русалки, снежные человеки и им подобные. Правда, некоторые считают, что все это не "эректусы", а ушедшие в подполье и деградировавшие неандертальцы.
Наблюденные факты наталкивают на мысль о снежном человеке, он же большеног (бигфут), сасквоч, волосатик, йети, алмасты и так далее. То есть существует ли он - не ясно, но проблема имеет место быть. И суть ее, кажется, заключается в том, что эти йети контактируют с человеком чуть ли не всю его историю, в том или ином виде они присутствуют в легендах и преданиях, кажется, всех народов. Они попадаются на глаза, оставляют следы, утаскивают в плен мужчин и женщин, вступают с ними в интимную связь, сами попадают в плен, подвергаются сексуальному насилию и даже рожают детей-метисов. Непротиворечивых свидетельств накопились тысячи, если не десятки тысяч, а количество сомнительных вообще учету не поддается. В общем, всего этого навалом, нет только самого йети. Снежный человек - и живой, и мертвый - умудряется исчезать на подступах к тому рубежу, за которым начинается наука, то есть относительно точное, позитивное знание. И трупы, и скелеты, не говоря уж о живых особях, даются в руки исключительно дилетантам или, скажем так, непрофессионалам. При приближении "науки" живые сбегают, а трупы выбрасываются или хоронятся неизвестно где. "Наука" на это обижается и отказывается признавать существование йети. А ведь и надо-то всего ничего - хотя бы обломок челюсти.
Почему же они так плохо ловятся? Есть гипотеза, что они умеют "отводить глаза" - исчезать на месте. Точнее, сами-то они никуда не деваются, но человек как бы перестает их воспринимать в качестве материального объекта. Кстати, похоже, нечто подобное со мной случилось и в тот, и в этот раз. Куда деваются трупы и кости, эта гипотеза не объясняет.
И еще одна странность. В этом мире я появился не вчера, имел дело с оленями, волками, мамонтами, саблезубами. И всякий раз при первом "ментальном" контакте чувствовал, что жизнь моя даже не на волоске - она вообще ни на чем не висит. А вот с этим чудиком все по-другому: нет чувства опасности. Нет, и все! Этот мужик может свернуть мне шею одним легким движением - а мне не страшно! Явная ненормальность! И потом, Семхон, конечно, известный приколист, но с чего бы это я попер на них с палкой?! Что должно отключиться в мозгах, чтобы я решил, будто такое деяние окажется безнаказанным? Нет, как-то все это странно… И исчезают они… Может, и правда, внушение? Суггестия, по-научному? А почему нет ментального контакта? Потому что нет страха, нет напряжения? Странно…
Так что же делать? Если по уму, то парня надо просто прогнать - это, наверное, получится. Если же начать его кормить, то я быстро останусь без мяса, а он, чего доброго, приручится. Ну зачем мне ручной питекантроп?! Совершенно незачем!"
Приняв такое решение, Семен посмотрел на гостя, вздохнул и… подвинул ему миску с остатками мяса:
- Ешь!
- Гмрл! - сглотнул слюну сасквоч, оскалил зубы (улыбнулся?) и потянулся к еде. Первая его реакция была вполне ожидаемой, а вот потом…
Потом гоминид начал торопливо пихать кусочки мяса за щеки. Когда его морду безобразно раздуло с обеих сторон, немного мяса еще оставалось в миске. Он смотрел на эти остатки буквально со слезой во взоре, но в рот больше ничего не лезло. Тогда он коротко глянул на Семена, встал и… убежал в кусты. Тот остался сидеть, растерянно глядя ему вслед. Вообще-то, он был не прочь на этом и прекратить знакомство, но почему-то чувствовал, что надеяться на такое не стоит.
Семен уже начал резать мясо для второй порции, когда сасквоч вернулся: зрелище он являл собой, прямо скажем, фантастическое.
- М-да-а, парень! Эта штука у тебя, оказывается, не только висеть может. В боевом положении полметра в ней, конечно, не будет, но к тому близко… Это ж какое надо иметь влагалище, чтобы… В общем, имя тебе я придумал: "Эрек". Может, ты и не относишься к виду Homo erectus, но эрекция у тебя будь здоров. Короче: тащи сюда свою бабу - не бойся, не отниму!