Другая же "радость" большой воды заключается в том, что плывущий оказывается без пристанища в самом что ни на есть прямом смысле слова - пристать некуда. Человек непосвященный засмеется и скажет: "Как это некуда?! К берегу, конечно!" М-да-а… Что такое речной берег, представляют все - косы, обрывчики, пляжики, отмели, заводи - все это так, в той или иной пропорции. Но - в малую воду. А в большую? Да, по сути, во время паводка никакого "берега" в привычном понимании и нет - обрывы, затопленные заросли или вовсе что-нибудь непотребное. Можно сесть на мель в десятках метров от кромки воды, а можно скрестись бортом о травянистый или каменистый склон и не найти за что зацепиться, где пристроить лодку. Так что же приятного в таком плавании? А вот то… Наверное, то же, что и в игре в карты, в шахматы, в разгадывании кроссвордов… А еще ближе компьютерные игры - не зря же они получили такую популярность, отвечают, значит, каким-то глубинным потребностям человеческой натуры. И взрослые-то сплошь и рядом оторваться не могут, что уж там говорить о подростках - наркотик, да и только!
А тут ты не летишь в виртуальном вертолете и не мчишься по виртуальному шоссе на машине - все круче, все на самом деле. Слиться, сродниться с водой и с лодкой, читать рисунок бурунов вблизи и вдали, разгадывать шум перекатов. Послушные весла в руках: правым, левым, еще левым - так… так… еще чуть-чуть - прошел! А дальше? Ага: уходим со струи и бочком, бочком… Опять прошел! Теперь что?
Можно считать это игрой, но очень серьезной. Ну, собственно, вовсе не обязательно любая ошибка будет стоить жизни. Может быть, получишь пробоину, сломаешь весло, перевернешься или просто черпанешь полсотни литров воды через борт. В общем-то спастись в большинстве случаев можно, если не паниковать: вода, хоть и холодная, но не ледяная, крокодилы, акулы и пираньи в ней не водятся. Процесс завораживает непрерывной вереницей мелких побед и поражений - и никаких посторонних мыслей, никакого самокопания, никаких комплексов - смотри на воду, работай веслами и старайся меньше ошибаться.
В предыдущей жизни свою карьеру сплавщика Семен считал вполне успешной. Были, конечно, и пробоины, и аварии посерьезней, но все они случались не на сложных участках, а, наоборот, на самых простых и легких: задумался, замечтался, перестал бояться - и пожалуйста, заполучи корягу в днище! В общем, такое занятие от тоски очень помогает - оттягивает, можно сказать, и выпрямляет.
В первые дни по вечерам Семен ловил бычков на костяной крючок, а утром варил из них уху. Иногда еще и на обед оставалось. Пища, конечно, никудышная, но по сравнению с несоленым вяленым мясом почти деликатес. Примерно на четвертый день Семен решил, что уже достаточно освоился и с рекой, и с лодкой, и может слегка поразвлечься. Отправляясь утром в плавание, он привязал на корме "леску" (метров пять, не больше), а на костяной крюк насадил живую лягушку. Мучить несчастное существо не хотелось, но другой наживки под рукой не оказалось. Часа через два-три на открытой глубокой воде лодку довольно сильно дернуло. Причину Семен угадал почти сразу: он остался не только без лягушки, но и без крючка вместе с полутора метрами драгоценной лески. "Клюет, - поставил диагноз рыбак. - Она клюет, а я дурак. Разве можно к борту-то привязывать?! Рывки-то рыбьи амортизировать надо!" Семен вспомнил, что по вечерам не раз слышал совсем не слабые всплески вдали от берега. Рот его немедленно наполнился слюной, он ее выплюнул за борт и взял курс к берегу - ловить другую лягушку.
Никакой лягушки, разумеется, он не нашел, зато через полчаса выловил в прибрежной грязи какое-то существо, похожее на ящерицу или тритона. "Прости дорогой, - извинился перед существом Семен, всаживая в него новый крючок, - очень рыбки нормальной хочется".
Удлинять леску он не решился - чем длиннее, тем легче порвется, а крючков осталось всего три. После долгих размышлений ближний конец он привязал к собственной щиколотке: "А к чему же еще, если руки все время заняты?!"
Разумеется, клевать на сей раз никто не стал. Семен подумал, что, наверное, леска слишком короткая и лодка распугивает рыбу. Или, может быть, ящерица оказалась несъедобная, или… "Вот в детстве мы ловили рыбу на червя и на хлеб. Иногда даже что-то попадалось. А вот, помнится, был в командировке в Питере и отправился посмотреть на знаменитую дамбу. Там мужики рыбачат. "А на что?" - спрашиваю. "На "бутерброд", конечно", - отвечают. Это, оказывается, когда на крючок в определенной последовательности насаживаются опарыш, червяк, мотыль и еще что-то - во как! Впрочем, у них, кажется, тоже не клевало…"
В конце концов по руслу вновь начались заломы, завалы и топляки. Пришлось всерьез заняться маневрированием - не до рыбы, быть бы живу. Сложный участок казался просто бесконечным, а берега, разумеется, совершенно неприступными. И вот, когда…
Он целился в просвет между двумя выворотнями, всматривался в "усы" бурунов от них и гадал: отбросит его струей на виднеющийся дальше залом, или он сумеет выгрести влево? Наверное, сумеет, если начнет активно работать сразу после…
И вот, когда он, рискуя порвать ременные уключины, изо всех сил табанил, пытаясь уйти от объятий растопыренного корневища… Вот в этот самый момент и рвануло.
Первая мысль была, что он зацепил крюком за корягу или камень на дне. Что давно надо было леску собрать и бросить в лодку, что теперь надо рвать леску, иначе сейчас перевернет к чертовой матери, что…
Ничего сделать он не мог, потому что отпускать весла нельзя было ни на секунду - потом они уже не понадобятся. Рывок был в общем-то не таким уж и сильным, но направлен он был назад и вправо. Ногу вывернуло, пятка уперлась в шпангоут, лодку качнуло, и гребок левым веслом пришелся наполовину в воздух, лодку начало разворачивать поперек течения…
Семен справился, заработав пару глубоких царапин на бортах, но на этом ничего не кончилось, потому что надо было сразу обходить залом, а потом уворачиваться от очередного корневища. Дальше располагалась полузатопленная лиственница, и лодка чуть не влетела в крону…
Иногда казалось, что рыба, наконец, сорвалась и оставила его в покое, но следовал новый рывок, лодка раскачивалась, а Семен не мог даже материться - не до того ему было.
Немногочисленные секунды передышек в этом слаломе он использовал для того, чтобы принять позу "наименьших неприятностей". Когда этот кошмар кончился, он уже полулежал в лодке, свесив за борт привязанную ногу. Лодка накренилась, грести было неудобно, а обзор резко сократился, но так можно было хоть в какой-то степени контролировать ситуацию.
Скорость движения снизилась, и Семен разглядел, что до следующих препятствий впереди не менее двух сотен метров. "К черту, - прохрипел он, бросив весла и выворачивая из-под задницы обмотанный ремнями камень. - Все к черту! Лишь бы до дна хватило, лишь бы веревка не запуталась!"
Она не запуталась, и якорь послушно лег на дно. Ременная веревка быстро побежала за борт, а потом натянулась. Нет, лодка, конечно, не остановилась, но скорость ее движения резко снизилась - вероятно, дно было гладким, и камень просто волокло по нему. Семен облегченно вздохнул и смог, наконец, выругаться от души - и по-русски, и по-лоурински. Трясущимися руками он вытер с лица пот, прикинул дистанцию и решил, что 2-3 минуты покоя у него есть: "В крайнем случае перережу якорный канат, - решил он, втянул многострадальную ногу в лодку и ухватился за леску: - Иди сюда, сволочь!"
Тут уж было не до церемоний: Семен просто тащил добычу, стараясь только не черпануть бортом воды. Он уже не боялся, что она сорвется, ему нужно было скорее от нее избавиться, сохранив по возможности леску.
И все получилось. Он грубо подтянул ее к борту, прижал, не колеблясь, сунул пальцы правой руки в жабры и рывком перебросил в лодку. Не отпуская захвата, не обращая внимания на удары хвостом, он придавил ее голову к щебенке балласта на дне, свободной рукой достал из кармашка рубахи ножик, разложил зубами лезвие и начал резать спину у основания головы - где-то там у рыбы располагается "главный нерв". В конце концов она дернулась и затихла. Семен отпустил добычу и огляделся - у него в запасе оставалось еще метров 30-40. "Успею", - решил он, убрал нож и начал торопливо выбирать якорную веревку.
Часа через два Семен обнаружил, что полностью прийти в себя и успокоиться он не может. Появился страх перед препятствиями, начал подводить глазомер, пошатнулась уверенность в собственных силах, и, как следствие, он стал делать ошибки. Он чуть не заработал пробоину ниже ватерлинии, а потом умудрился сесть на мель буквально в "открытом море". "Так нельзя, - решил он. - Это перст судьбы, который совершенно однозначно мне указывает, что на сегодня хватит - излишество вредит". И он стал выгребать к правому берегу в поисках места для ночевки.
Такое нашлось далеко не сразу, но показалось чрезвычайно удобным на вид - пологий спуск к тихой заводи, в которой отдыхает всякий плавучий мусор. "Тут и костер развести настоящий можно, и вигвам поставить, да и лодку осмотреть как следует - может, ремонт какой нужен".
Нос судна мягко ткнулся в размокший дерн, и Семен спрыгнул на сушу, даже не замочив ног. За ближайшими зарослями кто-то всхрапнул и, кажется, пустился наутек. "Олень, что ли? - порадовался Семен, а потом осмотрелся и чуть не заплакал от обиды: - Ну, конечно! Ну, разумеется! Ну, непременно! Как удобный спуск, так обязательно ЭТО!" Дело в том, что весь берег был истоптан следами и присыпан пометом. В траве и на дерне что-либо разглядеть было трудно, ясно только, что это место водопоя копытных и, соответственно, охоты хищных. Какие именно тут водятся травоядные, понять по следам Семен не смог, но зато кучи медвежьего дерьма на краю поляны определил безошибочно: "Интересно, это обычный бурый или пещерный? Хотя на самом деле вовсе и не интересно… Блин, мы что, в пустыне, что ли?! Вам воды мало? Обязательно нужно на реку ходить, и всем в одно место!"
Не то, чтобы Семен панически боялся хищников - пожалуй, никого из живущих в этом мире он больше "панически" не боялся. Да, собственно, по здравом размышлении и жизнью-то своей дорожил не очень, но… Но, как говорится, у советских собственная гордость. И принципы, которыми нельзя поступиться, тоже никто не отменял: погибать надо с чувством, с толком, с расстановкой - когда другого выхода нет и спастись нельзя. А угодить в залом на реке или быть кем-нибудь загрызенным во сне - это просто стыдно. Неприлично это! И что делать? Искать другое место? Или вообще спать в лодке?!
"А, собственно, что такого? Течения тут нет, ветра пока тоже. Отплыть на десяток метров от берега, бросить второй якорь, подтянуть веревки, чтобы, значит, туда-сюда не мотыляло, вычерпать со дна воду… Она, конечно, все равно по швам потихоньку сочится, но до утра много не натечет - вся под балластом будет. Не перевернусь, наверное. А если дождь, сверху можно покрышку от шалаша разложить - с борта на борт. А костер? А ужин? Ну, костер… Сегодня редкий случай, когда можно без него обойтись - такую рыбу и сырой можно поесть. В ней, наверное, витаминов полно, аминокислоты всякие… Зато не надо с камнями возиться: высекать, раздувать, дрова собирать. Все это, конечно, давно уже делается "на автопилоте" - почти машинально и без проблем, но, честно говоря, лень. В смысле, неохота возиться ради самого себя. Просто лечь и лежать - ничего не делать… Так уж и ничего? А если… Вот я тут буду болтаться в лодке… возле берега… а на берегу водопой… кто-нибудь придет… Если промахнусь, болт воткнется в склон, поломается, конечно, но не потеряется же… Только стрелять надо не с борта (перевернуться можно), а с кормы или носа. Чем плохая идея? Ночью, конечно, ничего не будет видно, а вот ближе к вечеру и на рассвете… А?"
Чем дольше Семен обдумывал свою идею, тем больше она ему нравилась. Во-первых, мяса действительно хотелось, особенно свежей печенки, а во-вторых, для реализации этого плана почти ничего не нужно было делать, даже наоборот - можно отказаться от некоторых надоевших вечерних процедур. В конце концов он принял программу к исполнению и свое пребывание на суше ограничил тем, что справил нужду и подобрал подходящий камень для второго якоря.
Расположился он метрах в пятнадцати от берега как раз напротив водопоя. Вечер еще не наступил, и арбалет Семен решил пока не заряжать, а поесть рыбки и предаться отдыху и воспоминаниям. Его дневная добыча, которая его чуть не угробила, оказалась не такой уж и огромной - примерно с метр длиной. Тело почти круглое, спина темная, бока и брюхо светлые с расплывчатыми темными пятнами. Нос тупой, пасть не очень большая, но полная мелких зубов. "Это явно лосось, - поставил диагноз Семен. - Но не такой, как кета или горбуша, которые в реки заходят на единственный и последний в своей жизни нерест. Это больше похоже на гольца, форель, тайменя или кумжу. Впрочем, с названиями лососевых рыб в народе имеет место большая путаница. Можно поспорить, что мясо данной особи окажется если не красным, то, по крайней мере, розовым - на вкус и цвет вполне приятным. А почему такая толстая? Самка, что ли?"
Разделочной доски у Семена не было, поэтому он слегка разровнял щебенку на днище, уложил на нее рыбину, достал ножик, проверил остроту лезвия и почти профессиональным движением вспорол брюхо. Сунул туда пальцы и застонал от тоски и безысходности: "Это обидно, нечестно, несправедливо!"
В рыбьем брюхе содержалось два полновесных ястыка - пленочных мешочка, плотно заполненных крупной икрой ярко красного… Нет, не просто красного, а оранжево-красного или желто-красного, или… Ну, в общем, не настолько Семен владел терминологией, чтобы правильно описать оттенки этого цвета. Он выложил ястыки на свернутую покрышку вигвама, стал на них любоваться и страдать: "Геологам-полевикам давно известна эта закономерность, она никого не удивляет: когда попадаешь туда, где можно добывать и есть икру, к этому времени обычно кончается не только хлеб, но и мука. Икру приходится намазывать на галеты или заедать ею макароны. В редких случаях, когда одновременно имеют место быть и хлеб, и икра, обязательно отсутствует сливочное масло. Сразу все три ингредиента в полевых условиях практически никогда вместе не встречаются. Это привычная норма жизни, но чтобы при наличии икры отсутствовали не только хлеб и масло, но и соль - это, извините, просто ни в какие рамки!"
Вечер выдался теплый, пасмурный и безветренный. За едой и воспоминаниями время прошло незаметно, стало смеркаться, и Семен решил заняться охотой. Он зарядил арбалет, пристроил его на носу лодки, а сам улегся на скомканные шкуры, заложил руки за голову и принялся подкарауливать добычу. Она почему-то не появлялась, зато с русла время от времени доносились всплески крупной рыбы.
"Наверное, эти самые "гольцы" идут на нерест - поднимаются вверх по течению. Почему же я их раньше не встречал? Или странствовал слишком высоко по течению, или тогда был не сезон, или слишком мало воды, или они раньше в эту реку вообще не заходили? Интересно, а кто это ревет на том берегу? Ничего подобного, кажется, в этом мире я еще не слышал - низко так, переливчато, похоже, с заходами в область инфразвука… Медведь, что ли? Или местный тигролев, который саблезубый? А саблезубы ревут? Медведи-то ревут, совершенно точно, - сам я не слышал, но у Владимира Высоцкого ясно сказано: "…Все взревели, как ведмеди: натерпелись столько лет!.." Или, может быть, это какой-нибудь бык или буйвол? Скорее всего… Во всяком случае, хорошо, что на том берегу, а не на этом…"
От холода Семен содрогнулся так, что лодка качнулась, по заводи пошли небольшие волны, а три коричневые утки и пестрый селезень заработали лапами, отгребаясь подальше. Некоторое время Семен смотрел на них, пытаясь понять, когда это они успели прилететь? Освещение было все таким же сумеречным, тело затекло, груз, одежда, борта лодки были покрыты мелкой росой. "Так я что же, уснул, что ли?! И сейчас утро?! Я же охотиться собирался, блин! Надо было хоть тетиву на ночь спустить - неполезно ей быть так долго натянутой. Ну, охотничек…"
Трясущейся от утреннего озноба рукой Семен потянулся к оружию и только тут изволил-таки всмотреться в ближайший берег. И озноб его немедленно улетучился: у самой воды три неясных контура разных размеров, причем самый крупный, кажется, с рогами. Похоже, животные всматривались в качающийся на воде предмет и пытались сообразить, представляет он опасность или нет. Окраска у них была вполне маскировочная и почти сливалась с предрассветными сумерками - с расстояния в полсотни метров на фоне склона их было бы не разглядеть. Но здесь-то гораздо меньше. "Это ж почти в упор! Если промахнусь - позор на всю оставшуюся жизнь! - думал Семен, прижимая приклад к плечу и пытаясь обрести хотя бы две точки опоры для выстрела. Кое-как он смог расклиниться локтями между бортов, а правой ногой во что-то упереться. После этого пришлось некоторое время ждать, когда затухнут колебания лодки. В конце концов животным это надоело, и они решили убраться от греха подальше. Повернулись и…
И в этот момент Семен спихнул тетиву с зацепа. Отдачей безобразно тряхнуло и стрелка, и лодку, но он успел заметить, что болт, кажется, пошел туда, куда нужно - примерно в центр среднего контура.
"Ай да я! - возликовал охотник, он отпихнул в сторону арбалет и схватился за весла. - Только бы подранок не ушел!"
Он мощно греб, уже обоняя вожделенный запах свежатины. Он греб, а берег не приближался. "Да что ж такое?! Быстрее же надо! - Он еще несколько раз вспенил уродливыми лопастями воду, прежде чем сообразил, что стоит на якоре. И не на одном, а сразу на двух! И весь азарт сразу же испарился. - Ну, можно быть таким дураком, а?"
Облепленные илом камни он втянул в лодку и до берега-таки добрался. Оказалось, что там все в порядке и, собственно говоря, можно было не торопиться - животное сражено наповал. Тяжелый арбалетный болт угодил в переднюю часть корпуса, разворотив, похоже, и сердце и легкие. Это был не то молодой олень неизвестной Семену породы, не то какая-то косуля - маленькие рожки, темная спина, светлые пятнистые бока, короткий хвостик. Мощь примененного оружия явно не соответствовала размерам жертвы - живого веса в ней было вряд ли намного больше полусотни килограммов. Во всяком случае, освобожденную от потрохов, но не освежеванную тушу Семен загрузил в лодку без особого физического напряжения.