Но папа сказал – сними. Значит, можно. Она осторожно ухватилась невидимыми руками за кольцо и с силой дернула ими в стороны. С коротким хрустом блокиратор разорвался на две половинки, отлетевшие к стенам кабинета. Краем глаза она заметила, как дернулись ближайшие к ней солдаты, приподнимая стволы карабинов. Но она не обратила на них внимания. Внезапно ей показалось, что весь Институт сейчас разлетается вот так же, как это кольцо, и с сердца сваливается какая-то давящая, хотя и давно привычная тяжесть, и неописуемое чувство свободы заполняет ее всю изнутри, раздувая, как воздушный шарик.
– Так лучше, – спокойно заметил Дзинтон. – Пойдем, нас ждут.
Скрипя тормозами, автофургон телестудии вылетел на площадь перед Институтом, заложив крутой вираж. Вай кинул взгляд на часы. 10:41. Все-таки слегка опоздали!
– Вот это да! – выдохнул один из операторов, прилипший к боковому окну. – Умереть – не встать! Вай, ты посмотри только! Собы! И сколько их!
Не дожидаясь, пока фургон полностью затормозит, репортер сдвинул дверцу и спрыгнул на брусчатку, едва удержавшись на ногах. Кованые ворота Института стояли распахнутыми настежь, и в них, покачиваясь, втягивалась вереница бронетранспортеров. Над парком тарахтели винтами четыре или пять транспортных вертолетов, еще с одного, зависшего над ближайшим корпусом, на крышу горохом сыпались солдаты в черно-желтых бронированных комбинезонах спецотряда борьбы с террористами. Площадь перекрывало кольцо оцепления.
– Шеф! – заорал в микрофон Вай. – Шеф! Это я! Желтый сигнал, повторяю, желтый сигнал! Плевать, что сейчас в эфире, тут штурм Института человека в разгаре! Прямое включение через двадцать секунд!
Не дожидаясь подтверждения, он повернулся к фургону. Операторы уже стояли на земле, лихорадочно активируя видеокамеры. Глаза обоих уже скрылись под контроль-панелями, и картинка в студию должна пойти с секунды на секунду. Вай мотнул головой, проверяя, что микрофон не отвалится при резком движении, и на мгновение прикрыл глаза, сосредотачиваясь и переходя в подходящее эмоциональное состояние. Так, глубокий вздох… сердце колотится часто, но в пределах нормы… прочистить горло… быстрым движением превратить прическу в фирменный шторм в вермишельной лавке… готово! Можно начинать. Сейчас где-то там, на студии, диктор захлебывающейся скороговоркой объявляет экстренное включение, и вот-вот он окажется в прямом эфире! Вот только как бы прорваться через оцепление внутрь?
– Кто такой? – гаркнули ему прямо в ухо? – Откуда?
– Репортер Вай Краамс, канал "Трибуна"! – рявкнул в ответ Вай, поворачиваясь. – Вот мое удостоверение! Согласно статье второй Закона о свободной прессе…
– Заткнись! – солдат закинул за спину карабин и ткнул пальцем у сторону входа. – За мной туда. Тебя приказано пропустить. Сколько с тобой?
– Двое… – ошарашенно пробормотал репортер. Такое с ним случалось впервые. "Прессу приказано не пускать" – сколько угодно, два раза из трех или даже три из четырех, но "тебя приказано пропустить"?! Что-то совсем новенькое в его длинной и извилистой репортерской карьере.
В левом ухе дважды резко пропищало. Прямой эфир! Некогда раздумывать. Броситься в воду, а там авось выплывем. Ну, вперед!
– В прямом эфире Вай Краамс, канал "Трибуна", – привычной скороговоркой забормотал он, быстро шагая за солдатом и надеясь, что операторы уже успели дать канал на студию. – Я веду прямой репортаж с места событий. Несколько минут назад Институт человека подвергся атаке со стороны спецподразделений Службы общественных дел. Я еще не знаю, кто в Министерстве и почему отдал такой приказ, но это мы проясним позже. Здесь полный бардак, и сейчас вы, дорогие мои зрители, получите полную и исчерпывающую его картину. Итак, прямо передо мной – главный въезд на территорию…
Дзинтон размашисто шагал через парк, игнорируя асфальтированную дорожку, вьющуюся между деревьев. Чтобы поспевать за ним, Карина почти бежала. Она окончательно утратила ориентацию, но папа, кажется, прекрасно понимал, куда и зачем направляется.
Выкрашенный в больничный белый цвет корпус возник перед ними неожиданно. Они обогнули высокое дерево с раскидистой кроной и оказались на широкой аллее, ведущей прямо к большим стеклянным дверям в центре длинного двухэтажного здания. У дверей расположились несколько солдат в бронежилетах и противогазных масках, чуть в стороне стояла большая бронированная машина. На тропинке, опоясывающей здание по периметру, стояло оцепление.
Карина напряглась, но солдаты не стали их задерживать. Наоборот, они вытянулись по струнке и отдали честь. Наверное, из-за непонятной радужной штуки, которую Дзинтон нацепил на грудь, решила девочка. Ничего себе! Оказывается, папа может даже солдатами командовать! Но зачем он тогда живет с ними в заброшенном отеле? Если он генерал, то, наверное, мог бы занять большие апартаменты в красивом доме, ездить на шикарной машине… и никогда не встретиться с ней? Нет, лучше не надо. Папа лучше знает, что и как делать.
Огромный залитый солнечным светом вестибюль заставил ее вздрогнуть всем телом и прижаться к Дзинтону. Она помнила его освещенным электрическим светом…
…вой сирены. Металлический голос из динамиков, выкрикивающий непонятные слова. Безжизненно валяющиеся тела охранников. Мерцание скрытых в потолке ламп. Вывороченный из пола соединенными усилиями девочек прозрачно-блестящий цилиндр, с хрустом и звоном ударяющийся в стеклянную панель рядом с запертой дверью. Саднящая боль в босых изрезанных осколками ступнях. Сырой ночной воздух, врывающийся в легкие, словно нектар свободы…
…и ощущения у нее остались самые неприятные. Сердце колотилось все сильнее и сильнее. Зачем она увязалась с папой? Дура. Сидела бы сейчас себе с госпожой Эхирой…
– Я Соловей. Статус операции? – резко спросил Дзинтон у группы людей в бронежилетах, но с офицерскими нашивками, настороженно его рассматривающих.
– Все по плану, – отрапортовал один из офицеров. – Здания блокированы полностью, охрана нейтрализована, персонал изолирован, сопротивления не оказано, потерь нет.
– Хорошо. Где Зимородок-один?
– На минус втором уровне, в блоке девиантов. Лифты отключены, лестница…
– Спасибо, я знаком с планом здания, – кивнул Дзинтон. – Мне нужен один сопровождающий в качестве охранника девочки.
– Ясно, – кивнул офицер. Он махнул рукой, и к ним подбежал высокий рыжий парень с автоматом. – Господин Соловей, это лейтенант Франци Тор. Франции, сопровождаешь господина оой-генерала и… – Он замялся. – …его спутницу до получения от него новых указаний.
– Так точно! – кивнул лейтенант, щелкая каблуками.
– За мной, – скомандовал Дзинтон, устремляясь вперед по холлу. Автоматические двери рядом со стаканом турникета стояли распахнутыми настежь. – Лейтенант, эту девочку зовут Карина. Головой отвечаешь за ее безопасность. Меня охранять не надо. Я и сам присмотрю за ней, но мне придется часто отвлекаться. Если потребуется, умрешь сам, но ее защитишь. Понятно?
– Так точно, господин оой-генерал, – вновь кивнул лейтенант, шагая рядом с Кариной. Он повернул голову и внимательно осмотрел девочку. У него оказались веселые голубые глаза северянина на совсем молодом конопатом лице…
…голубые глаза молодого охранника поверх ствола пистолета, сначала растерянные и непонимающие, потом – мертвые и безжизненные, уставившиеся в потолок…
Девочка тряхнула головой. Там, за поворотом, лестница. Это она помнит.
На лестничной клетке стояли четверо в бронежилетах. Они откозыряли Дзинтону и посторонились, пропуская группу. Четыре узких пролета, каменные ступени, настежь распахнутая дверь второго подземного уровня – и белый восклицательный знак в красном круге. "Внимание!" – гласило объявление. – "Зона повышенной опасности. Предъяви идентификационную карту на контроле. Вход посетителей без сопровождающего сотрудника Института запрещен".
В длинный широкий коридор с обеих сторон выходили двери, над которыми мигали разноцветные лампочки. Их оказалось немного, куда меньше, чем Карине помнилось по своему побегу. Впрочем, наверняка за поворотами есть и еще.
В большой караульной комнате возле лестничной клетки стояла еще одна группа военных с офицерскими знаками различия – шесть или семь человек и три тролля. Тролли бронежилетов не носили – на них была обычная матерчатая форма защитного цвета.
– Господа, я Соловей, – обратился Дзинтон к группе. – Поскольку я здесь, принимаю командование на себя. Оой-полковник Тарагор, все по плану?
– По плану, – недовольно буркнул один из людей с четырьмя большими кружками на левой стороне груди и, несмотря на тусклое освещение, в непрозрачных зеркальных очках. – Мы тебя ждали, оой-генерал. Я решил оставить троих местных умников, чтобы помогали управляться с аппаратурой, – он кивнул в сторону двух человек и орка в белых халатах, испуганно сгрудившихся в углу. – Мои ребята за ними присматривают.
– Не возражаю, – кивнул Дзинтон. – Транспорт для эвакуации девиантов прибудет с минуты на минуту, фургоны уже прошли КПП. Так, что у нас здесь…
Он подошел к пульту управления и несколько минут всматривался в экраны.
– Могло быть и хуже… – пробормотал он. – Восемнадцать детей, все спят. У шестнадцати состояние более-менее приличное, а вот его… и ту девочку придется сразу помещать в интенсивную терапию. Только вот чего я не понимаю… Ты, – он ткнул пальцем в орка в халате, – подойди.
Неуверенно оглянувшись на охраняющих солдат, орк приблизился.
– Камера номер восемь. У ребенка нормальные показатели. Почему здесь пометка "лекарственная летаргия"?
– Господин, – орк развел руками, – она все время в таком состоянии. Она… не в себе. Сумасшедшая.
– Сумасшедшая? – голос Дзинтона неожиданно стал вкрадчивым. – Ну-ну. И как же такое случилось?
Орк испуганно отступил на шаг назад, его физиономия мучительно задергалась, уши прижались.
– Она… я не знаю точно, господин. Я работаю здесь меньше трех периодов. При мне она всегда была такой.
– Она сошла с ума примерно четыре периода назад, – спокойно произнес один из двух людей в халатах. – Директор Джой устроил эксперимент с огнем, которого она панически боялась. Девочка успешно сдержала три струи жидкого пламени, но несколько капель все-таки попали на кожу, и ее психика не выдержала.
Тремя широкими шагами Дзинтон пересек комнату и, несмотря на свой невысокий рост, словно навис над говорящим.
– Ты готов повторить свои слова в суде? – сквозь зубы спросил он.
– Да, – человек твердо выдержал его взгляд. – Я, Дэнко Масава, оператор третьей категории, подтверждаю свое согласие дать честные и правдивые показания в суде. Я бы давно так сделал, – добавил он, – если бы хоть одна сволочь захотела меня выслушать. И защитить – ходят нехорошие слухи о судьбе тех, кто пытался открыто выступать против дирекции.
– Ты получишь защиту, – кивнул Дзинтон. – Сейчас ты готов помогать с эвакуацией детей?
– Готов. Знаешь, господин, – поколебавшись, произнес Дэнко, – ты первый, кто на моей памяти назвал девиантов детьми. Спасибо.
Он подошел к пульту, отодвинул все еще стоящего у него орка и сел в операторское кресло.
– Как их станут эвакуировать?
– Стандартные медицинские фургоны. Лучше оставить детей спящими. Поднимать к фургонам будут на каталках, так что разблокируй главный лифт.
– Сейчас… – Дэнко прикоснулся у нескольким сенсорам на пульте. Что-то мелодично прозвенело. "Лифт активен", – произнес приятный женский голос.
– Фургоны у дверей корпуса, – сказал Дзинтон. – Оой-полковник, твои люди наверху предупреждены?
– Разумеется, – проворчал Тарагор. – Пропустят они медиков. И медиков пропустят, и репортеров, и любого хрена ходячего с улицы, которому взбредет в голову сюда забрести…
– Хрена ходячего не надо, – усмехнулся Дзинтон. – А вот медики с репортерами нам пригодятся. Я доволен, оой-полковник. Ты разыграл операцию как по нотам, и твои дополнения к плану мне понравились. Так, господа, план следующий. Начинаем вскрывать камеры начиная с ближайшей. Господин Дэнко с пульта открывает дверь и блокирует систему безопасности. Я вхожу, выношу ребенка, укладываю на каталку и передаю ее медикам, после чего все повторяем.
– Ты входишь? – оой-полковник хмыкнул. – Рискуешь, оой-генерал.
– Как раз я-то и не рискую, – качнул головой тот. – Если ребенок неожиданно очнется, я не растеряюсь. А вот за гражданского медика не поручусь.
– Можно приказать моим бойцам…
– Спасибо за беспокойство, но это не обсуждается, господин оой-полковник. Так, каталки прибыли. Я к первой камере. Господин Дэнко, открываешь двери по моему сигналу. Карина, остаешься здесь. Лейтенант, помни – ты ее защищаешь.
И Дзинтон выскользнул в открытую дверь караулки.
"Камилл, контакт. Джао в канале".
"Здесь Камилл. Слушаю".
"Готов к приему эвакуантов?"
"Спохватился наконец-то? А если бы не приготовился, что бы ты сделал? Ладно-ладно, не надувайся. Готов, разумеется. Все пять лагерей на ушах стоят, народ от нетерпения только что на месте не подпрыгивает. Всем не терпится до новых игрушек дорваться".
"Понял. Надеюсь, они не забудут, что эти игрушки прежде всего дети. Что ты решил насчет переброски? Из фургонов или прямо из камер?"
"Из фургонов. Точнее, вместе с фургонами. Я решил не делать кукол. Если твоим журналистам носилки на глаза попадутся, с ними может выйти конфуз".
"Ты – и конфуз?"
"Мне было лениво делать достоверные имитации", – широкий зевок, нетерпеливый взгляд на часы, постукивание ногой по полу. – "Я, знаешь ли, Стратег, а не Конструктор, чтобы с бирюльками возиться".
"Бездельник ты безответственный, а не Стратег. Это не Игра, забыл? Ладно, как хочешь. Мне все равно".
"Вот и ладушки. Фантомы-медики у меня отлаженные, осечек не случится".
"Надеюсь на то. Отбой".
"Конец связи".
Вай Краамс едва не бросался на солдат с кулаками. Его упорно отказывались пускать в здания Института, и свидетелем позора являлся как минимум весь город. А возможно, и вся страна – наверняка шеф уже продал трансляцию какому-нибудь национальному каналу. Так что когда вереница оранжевых медицинских фургонов на всех парах влетела в распахнутые ворота и по аллее подкатила к невысокому невзрачному корпусу, он воспринял ее как подарок богов.
В тот момент он захлебывающейся скороговоркой по пятому кругу пересказывал происходящее, надеясь, что зрители еще не уснули перед телевизорами от скуки. Продолжая тараторить, он махнул операторам и со всех ног понесся вслед за машинами – только для того, чтобы в десяти шагах от входа наткнуться на очередное оцепление из солдат в масках. Ему оставалось мысленно скрипеть зубами, в фоновом режиме выдавая в эфир какую-то пургу и наблюдая, как санитары с каталками быстро и деловито исчезают в недрах здания. Впрочем, через несколько минут первая каталка появилась из дверей.
– Снимай! – шепотом заорал Вай оператору, на мгновение блокируя свой микрофон. – Снимай крупным планом!
Тот только дернул плечом. Что снимать основным объективом, он прекрасно знал и сам. Вай глубоко вздохнул и бросился на оцепление в тщетной надежде приблизиться к каталке вплотную.
От сильного толчка в грудь он покачнулся и с трудом удержался на ногах. Пихнувший его солдат смотрел куда-то в сторону. Казалось, надоедливый репортеришка интересовал его меньше случайной мухи. Ну ладно, мысленно пообещал ему Вай, я вам потом устрою…
– Вай Краамс, телеканал "Трибуна"? – осведомились у него за спиной.
Вай резко развернулся и оказался лицом к лицу с высоким орком, достающим макушкой ему почти до носа.
– Да, я, – настороженно откликнулся он, опять блокируя микрофон. – Меня сюда официально пропустили…
– Я знаю, что тебя пропустили, – нетерпеливо отмахнулся орк. – Я – окружной пресс-секретарь Службы общественных дел. Я уполномочен сделать официальное заявление. После эвакуации вашу группу допустят внутрь здания, чтобы дать возможность отснять материал. Могу заверить – вполне сенсационный материал. Готов слушать?
– Да! – быстро кивнул Вай. С одной стороны, он чувствовал возбуждение – он единственный тележурналист, допущенный к освещению заварушки, единственный, кому позволяют выслушать официальное заявление. С другой – как-то уж очень подозрительно, что собы внезапно воспылали такой горячей любовью именно к нему и его каналу. За все приходится платить, ох, приходится! Но заплатит он потом, а сейчас…
Он быстро сделал пару жестов в воздухе. Первый оператор кивнул и отвернулся, продолжая фиксировать вход и фургоны главным объективом, а шеренгу солдат и панораму здания – дополнительными. Второй оператор сделал пару шагов в сторону, так что и Вай, и пресс-секретарь оказались в поле зрения всех трех объективов, и поднял сжатый кулак с оттопыренным мизинцем – в эфир пошла картинка с его камеры. Журналист разблокировал свой микрофон и быстро проговорил:
– Великолепные мои телезрители, теперь мы с вами наконец-то узнаем из первых рук, что именно здесь происходит. Пресс-секретарь Службы общественных дел… э-э-э… – Он разглядел на груди орка табличку с именем. – …Бурай Тгрраха намерен сделать официальное заявление. Итак, мы слушаем, господин пресс-секретарь.
– Спасибо, – кивнул орк. – Служба общественных дел официально сообщает, что три дня назад, двенадцатого восьмого, мы наконец-то получили твердые доказательства того, что масарийское отделение Института человека под видом изучения нестандартных свойств человеческого организма занимается проведением жестоких экспериментов над детьми с особыми способностями, известными как "девианты". Как, наверное, все хорошо знают, за последние пять лет в мире выявлено около семисот существ, владеющих ограниченными телекинетическими возможностями, в подавляющем большинстве случаев – человеческих детей в возрасте от восьми до десяти лет. Поскольку зачастую такие выявления обычно оказывались сопряжены с человеческими жертвами в результате неконтролируемого применения детьми своих способностей, большинство таких "девиантов" с особо развитыми способностями пришлось ради их же блага изолировать от общества в специальных учреждениях. Там о них должны были позаботиться в контролируемом окружении, не позволяющем спонтанно применять телекинетические способности, а параллельно – выяснить причины совершенно необъяснимого на сегодняшний день явления…
– Удалось ли достичь каких-то результатов в исследованиях? – быстро спросил Вай.