– На сегодняшний день о них говорить еще рано, – невозмутимо ушел от ответа орк. – Кроме того, твой вопрос, скорее, к научным учреждениям, а не ко мне. Однако сейчас мы располагаем исчерпывающими доказательствами, что одна из организаций, которой поручили попечительство над такими детьми, а именно – Институт человека, и которой передали группу из двадцати человеческих детей-девиантов с особо развитыми способностями, занималась изучением возможностей своих подопечных с помощью изуверских методов. Среди этих методов числились давление тяжелыми грузами, расстрел металлическими шариками, пытки электротоком, огнем и химическими реагентами, введение психотропных составов и тому подобные вещи. В результате психическое и физическое здоровье этих детей серьезно нарушены, и есть основания предполагать, что у некоторых – необратимо. Руководство масарийской Службы общественных дел немедленно передало по инстанциям эту чудовищную информацию и, получив санкцию, начало подготовку к спасению детей и их переправке в безопасное место. Поскольку у нас имелись серьезные основания предполагать, что охрана Института может оказать вооруженное сопротивление, дав псевдоученым-изуверам время уничтожить следы своих преступлений, для захвата комплекса пришлось планировать полномасштабную войсковую операцию с эффектом неожиданности…
– Каким образом вы получили эту информацию? – снова вклинился Вай.
– Примерно период назад двум детям в результате счастливой случайности удалось совершить побег из местного отделения Института, к сожалению, не обошедшийся без жертв среди сотрудников военизированной охраны. Событие привлекло наше внимание к Институту. После того, как детей нашли и опросили, мы воспользовались нашими особыми полномочиями для негласного доступа к компьютерной сети Института и к хранящимся в ней личным делам опекаемых детей. Я сам видел эти досье… – Голос пресс-секретаря дрогнул, и Вай невольно восхитился его актерским мастерством. Разумеется, репортер ни на секунду не поверил в спонтанность проявления чувств, но на зрителей такое должно подействовать не хуже пресловутого электрошока. – Это страшно. Содержащиеся там видеозаписи экспериментов… Я не смог досмотреть до конца ни одной. Я не представляю себе, каким чудовищем нужно быть, чтобы изо дня в день проводить такие эксперименты над малолетними детьми.
– Эти записи продемонстрируют широкой общественности?
– В какой-то мере. Разумеется, прежде всего мы должны защитить права детей на частную жизнь и личное достоинство, а большая часть материалов весьма неприглядна. Уверяю, господин репортер, ты бы точно не захотел, чтобы подобного рода записи, в которых фигурируешь ты сам, оказались доступными широкой публике. Но я полагаю, что общественность увидит достаточно, чтобы однозначно сформировать свое мнение.
Мы покажем вам то, что выгодно нам, чтобы вы думали так, как нужно нам, мысленно перевел пассаж репортер. Ну и ладно. Спасибо и за то, господа собы. Но сейчас ты у меня закрутишься, как угорь на сковородке…
– Скажите, господин пресс-секретарь, а каким образом могло выйти так, что ни одна государственная комиссия, несомненно, проверявшая Институт, не обнаружила эти страшные факты раньше? Почему Служба общественных дел, наверняка имеющая своих осведомителей среди сотрудников Института, ничего не знала?
– В Институте не было наших осведомителей, – на обычно подвижной орочьей физиономии не дрогнул ни один мускул. Вот скотина ушастая, снова восхитился Вай, врет и не поперхнется! Морда каменная, как у тролля! – Мы весьма доверяли службе охраны Института и тесно с ней взаимодействовали. Разумеется, мы ни в малейшей мере не отрицаем свой недосмотр. Поэтому в ближайшее время мы проведем строжайшее внутренне расследовании и сурово накажем виновных. Что же до комиссий… – Орк сокрушенно развел руками. – Можно лишь предполагать, что определенные люди, в том числе состоящие на государственной службе, по непонятным пока причинам и с непонятными целями состояли в преступном сговоре с администрацией Института. Соответствующее расследование прокуратурой уже начато, и, полагаю, в самое ближайшее время мы узнаем правду.
– Она, без сомнения, окажется весьма кстати. А теперь, господин пресс-секретарь, нельзя ли узнать, кто именно из администрации Института в данный момент обвиняется в совершении этих преступлений и их покрытии?
– Безусловно, первым и главным обвиняемым является директор масарийского отделения Института человека доктор Джой Митера. Он уже арестован и дает первые показания. Кроме того, вне всякого сомнения, обвинения предъявят следующим лицам…
– Четырнадцатая каталка с ребенком возле лифта, ожидание спуска, – проговорил в микрофон Дэнко. – Камера двадцать четыре с объектом номер пятнадцать готова к разблокировке.
– Понял, – откликнулся голос Дзинтона. – Каталка в ожидании. Распечатывай.
– Распечатываю. Катетеры и иглы извлечены. Напоминаю – сон ребенка неглубокий, нужно соблюдать осторожность, чтобы не разбудить.
Пронзительно запищал зуммер. На большом, во всю стену, мониторе замигала картинка с изображением разбитого замка и номером "24".
– Дверь открыта. Вхожу, – сообщил Дзинтон.
Карина вздохнула. Объект номер пятнадцать – и все то же самое, что и в предыдущих четырнадцати. Поначалу смотреть было интересно – наверное, ее тоже готовили к "распечатыванию" таким образом, прежде чем засунуть в железный ящик для доставки в лабораторию. Но сейчас ей стало откровенно скучно. Она огляделась по сторонам.
Лейтенант Франци Тор, приставленный для ее охраны, возвышался в двух шагах, неподвижный, словно каменная статуя. Заметив ее взгляд, он подмигнул и состроил забавную гримасу, сведя глаза к переносице, надув щеки и высунув кончик языка. Девочка несмело улыбнулась. Наверное, он хороший, хоть и военный. Саматта тоже военный и тоже хороший. Наверное, не все военные плохие…
Она подошла к дверному проему и выглянула в коридор. Каталка стояла у лифта шагах в пяти от караулки. Из-под простыни, с головой прикрывающей детское тело, безвольно свешивалась бледная тонкая рука. Интересно, как зовут эту девочку? Давно она здесь? Сколько ей лет? Впрочем, это может оказаться и мальчишка. А им позволят потом встретиться и познакомиться? И куда их увозят?
Мелодично прогудел сигнал лифта, створки лифта медленно раскрылись. Медики с двух сторон взялись за рукоятки каталки, чтобы вкатить ее внутрь… и вдруг что-то страшно ударило их в живот и голову. Тела в белых халатах отлетели к противоположным стенам и, глухо ударившись о них, сползли на пол.
Словно во сне, Карина смотрела, как сползает на пол простыня, и ребенок – мальчик! – садится на каталке, глядя перед собой невидящими глазами. Вот он спустил на пол ноги, неуверенно оперся на них, начал выпрямляться…
Глухо завыла сирена.
– Внимание всем! – быстрой скороговоркой произнес из динамиков голос Дэнко. – Инцидент у лифта! Эвакуируемый бесконтролен, эффектор активен, сопровождающие потеряны. Лифт блокирован, двери с этажа блокированы. Опускаю взрывозащитные перегородки…
– Стойте! – крикнула Карина. Ноги словно сами бросились вперед, и автоматически закрывшаяся дверь караулки скользнула по спине, едва не прищемив ткань платья. Мальчик неуверенно стоял на ногах, его взгляд слепо шарил по коридору. На его теле виднелись синяки и кровоподтеки. Карине показалось, что воздух вокруг него мерцает, как вокруг Яны, когда та что-то делала своими невидимыми руками. Она присмотрелась не-глазами. Да, верно. Три длинных вертких прозрачных щупальца, растущих из груди, беспорядочно хлещут вокруг мальчика, а внутри шеи и груди пульсируют радужные, в пятнистых разводах, комья.
Одно из щупалец скользнуло по щеке, оставив ощущение легкого ожога, и Карина опомнилась. Мальчик наверняка не в себе, как… как она тогда, во время побега. Он раздавит ее или расквасит о стену, не понимая, что делает! Зачем она выскочила в коридор? Она напружинила свои невидимые руки, протягивая их вперед, и манипуляторы мальчика хлестнули по ним словно раскаленными плетьми. Как его остановить? Она напряглась, вытягивая манипулятор вперед, пытаясь обвить и удержать щупальца эффектора мальчика – нет, не получается. Словно намазанные маслом, они скользят и вырываются… протянуть свой манипулятор еще дальше, к телу… А что, если прижать невидимые руки там, где они начинаются, как можно сжать настоящие руки у плеч, чтобы не позволить им двигаться?
Мальчик сделал шаг вперед, и горячее щупальце хлестнуло Карину по щеке. Она невольно отшатнулась, но тут же остановилась. Ему нельзя позволять двигаться! Она подхватила горячее невесомое тело и осторожно прижала его к стене. Ее невидимые руки, расслабившись и истончившись, проникли в грудную клетку, скользя между мечущимися манипуляторами. Вот! Комок чуть ниже шеи, мягкий, пульсирующий… сжать его, но не сильно, чтобы не раздавить, не повредить…
Тело мальчика внезапно выгнулось дугой и обмякло. Карина резко отдернула невидимые руки, и мальчик осел на пол, соскользнув по стене. Что случилось? Она… убила его? За спиной с шелестом раскрылась дверь, и сильная рука рванула ее назад.
– Дэнко, отключить сирену, – громко произнес голос Дзинтона, и папа проскользнул мимо нее, склоняясь над телом мальчика. – Объект без сознания. Отбой тревоги.
Дзинтон осторожно поднял тело и положил его на каталку, укрыв сверху простыней. В коридор уже высыпали люди. Лейтенант Франци подхватил ее под мышки и отнес к дальней стене.
– Зачем ты выбежала? – укоризненно сказал он. – Мне теперь влетит за то, что я не уследил.
Карина не ответила. Она вдруг заметила, что отброшенные мальчиком медики медленно поднимаются с пола. Так они живы? Наверное, их ударило не слишком сильно, вскользь. Сирена смолкла, и в коридоре стало очень тихо. Девочка вдруг поняла, что все смотрят прямо на нее.
– Ворон ворону глаз не выклюет, – проворчал человек, которого папа называл оой-полковником.
– Следи за своим языком, Тарагор! – резко сказал Дзинтон. – Все по местам. Продолжаем операцию.
Он обвел присутствующих жестким прищуренным взглядом, и они потупились, зашевелились и потянулись обратно в караулку. Мелодично тренькнул лифт, и медики как ни в чем не бывало ввели в него каталку. Двери лифта закрылись. Дзинтон подошел к Карине.
– Молодец, Каричка, – он погладил ее по голове. – Ты все правильно сделала. Только в следующий раз действуй поаккуратнее – воздействие на эффектор таким методом очень неприятно и болезненно. Просто скользни по поверхности базы, и оператор временно потеряет способность управлять манипуляторами. А ты, лейтенант! – обернулся он к Франци. – М-да… хреновый из тебя телохранитель. Не оплошай еще раз – настучу по башке так, что мозги из ушей полезут.
Он повернулся и двинулся прочь по коридору. Рыжий лейтенант тяжело вздохнул.
– Вот так всегда! – пожаловался он в пространство. – Я же говорил, что влетит… Слушай, Карина, – он озадаченно повернулся к девочке. – А что ты сделала? Я изнутри в дверь колотился, думал, это маленькое чудище тебя сейчас в кашу перемалывает…
Карина вспыхнула.
– Я тоже маленькое чудище, Франци! – зло сказала она. – Я тоже могу перемалывать в кашу! Я тоже девиант, понял?
Она вытянула невидимую руку и пихнула лейтенанта в грудь, так что тот потерял равновесие и отлетел на несколько шагов. Карина отвернулась, на прямых негнущихся ногах прошла в караулку и забилась в угол, присев на корточки и оперевшись спиной о стену. Надо же! А она-то думала, что он хороший! Все они одинаковые – как только узнают, что ты не такая, как все, так сразу – ой-ёй, девиант!…
Все? А папа? А Цукка, Палек, Саматта?
Ну, пусть не все. Но половина – точно. Она шмыгнула носом. И что ей теперь, всю жизнь ходить маленьким чудищем?
Нет, ехидно подсказало что-то внутри, вот подрастешь – и станешь большим чудищем. И будут тебя показывать в цирке.
– Камера двадцать четыре распечатана, продолжаю извлечение объекта пятнадцать, – сказал из динамиков голос Дзинтона.
Краем глаза Карина заметила, как в караулку вошел лейтенант Франци. Она снова шмыгнула носом и отвернулась, старательно собирая невидимые руки в тугой комок, чтобы со злости не ударить его, забывшись. Не нужен ей никакой охранник. Она сама может себя защитить!
Лейтенант неуверенно подошел к ней и остановился в двух шагах.
– Карина, я… – начал он, но замолчал. Потом вздохнул и опустился на корточки рядом с девочкой. Та старательно игнорировала его.
– Извини, – сказал лейтенант. – Я… ну, просто испугался за тебя. Думал, сейчас он тебя убьет, и я останусь виноват. Я не знал, что ты… что ты тоже…
– Девиант, – фыркнула Карина. – И чудище. Не волнуйся, я привыкла.
– Что у тебя тоже есть такие способности, – твердо закончил лейтенант. – Хотя мог бы и догадаться – иначе зачем оой-генерал привел бы тебя с собой? Честное слово, я не хотел тебя обидеть. Ни тебя, ни его… того мальчика. Я видел синяки на его теле. Думаю, если бы надо мной так издевались, я бы тоже начал крушить все, до чего дотянусь. Извини, ладно?
Он выпрямился и отступил назад. Потом оперся плечом о стену и уставился на большой экран. Карина повернула голову и посмотрела на него.
Может, он и в самом деле не такой уж плохой человек?
Вай почувствовал, как в животе забурчало. Быстрый взгляд на часы – 11:23. Жаль, пожрать не успел. Теперь до самого вечера ходить голодным как тролль… Ну ничего. Ради такого можно и потерпеть.
Из двери выехала очередная каталка. Восемнадцать. Санитары споро загрузили ее в фургон, и тот споро рванул с места. Так, а здесь что? Еще две пары санитаров с каталками – на сей раз явно пустыми. Два фургона лишние. Значит ли, что собы не знали точно, сколько девиантов содержится в Институте? Как данный факт согласуется с проникновением в сеть, доступом к досье и тому подобными штучками? Сделаем зарубку на память, потом потянем и за эту ниточку. Стоп! А куда, кстати, их вывозят? В городские больницы? Это же девианты, они и поубивать окружающих могут! Определенно, еще одна ниточка – но тянуть за нее следует прямо сейчас. Как?…
В наличии два оператора. Старая раздражающая перестраховка – как часто камера выходит из строя? Да раз в сто лет! Но сейчас она, пожалуй, кстати. Как этих ребят зовут? Какие-то новенькие, имена из памяти все-таки вылетели. Или их вообще не представляли? Лица закрыты контроль-панелями, так что не вспомнить. Плевать.
Он сделал знак в воздухе, и первый оператор, помедлив для отключения камеры, ответил тем же и подошел.
– Фургоны, – сказал ему Вай. – Нужно проследить, куда они везут девиантов. Бери наш фургон и садись на хвост тому, в которого загрузили последнего чудика. Быстро, а то уйдет!
Оператор кивнул и со всех ног бросился к воротам. Три медицинских фургона уже почти выехали с территории, но замешкались, пропуская втягивающиеся в ворота черные транспорты Службы общественных дел, сопровождаемые тремя легковыми автомобилями. Успеет – телевизионный фургон припаркован неподалеку, чтобы до него добраться, нужно не более полуминуты. Но теперь – теперь здание. Его обещали впустить после завершения эвакуации.
Стоявший рядом солдат оцепления склонил голову, прислушавшись к рации, и негромко что-то ответил. Потом вытянул руку и поманил репортера пальцем.
– Можешь пройти, – сказал он. – Внутри тебя встретят.
Дважды повторять Ваю не пришлось. Он махнул рукой второму оператору и бросился к стеклянным дверям корпуса.
Внутри царил полумрак. Свет то ли притушили, то ли вообще не включили, предоставив освещать холл пробивающемуся снаружи сквозь листву солнцу. Неважно. Компенсирующая электроника камеры осветлит обстановку по необходимости. Давешний орк уже ожидал его, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
– Сейчас я проведу тебя на подземные уровни корпуса, – сказал он репортеру. – Ты сможешь показать людям, в каких условиях содержались дети и что с ними делали. У нас есть пятнадцать минут, потом к работе приступят судмедэксперты.
Мимо быстрым шагом прошла группа людей – по большей части люди и тролли в военной форме с офицерскими знаками различия. Но в середине мелькнул невысокий человек в гражданской одежде, и рядом – девочка? Да, девочка лет десяти. Или двенадцати, не разберешь. Откуда здесь ребенок? Она тоже содержалась здесь? Но почему ее не эвакуировали вместе с остальными – свободные фургоны еще оставались! Репортер заколебался, но группа уже прошла сквозь наружные двери.
– Вы идете? – нетерпеливо спросил орк.
– Да, – кивнул Вай. В конце концов, камера наверняка зацепила группу если не основным объективом, то уж боковым – точно. Потом он просмотрит запись, дотошно и медленно, чтобы не упустить никаких деталей. Еще одна ниточка для разматывания – сколько их уже накопилось сегодня? Хватит, чтобы расследовать в течение года или двух. Не гоняйся за всеми воробьями сразу, дружок, сосредоточься на вороне.
Он быстрым шагом двинулся к лифту за пресс-секретарем. Оператор следовал за ними по пятам.
Коридор подземного уровня поразил его воображение. Низкие бетонные потолки, змеящиеся по стенам толстые черные и синие кабели и коммуникационные короба, пол, выложенный широкими квадратами грубого кафеля, мертвенно-белое освещение… Как здесь можно хотя бы просто работать? Бр-р… Клаустрофобией Вай не страдал, но таких вот бункеров в военном духе на дух не переносил. Впрочем, у тебя только пятнадцать минут, напомнил он себе. Потом тебя отсюда вышвырнут. Потерпишь… Вот синий карачун, а сигнал из подвала вообще пробьется?
– Вот одна из камер, в которых содержались дети, – орк ткнул пальцем в распахнутую настежь дверь, над которой мигала красная лампочка. Из дверного проема тянуло резким медицинским запахом, смешанным с вонью человеческих выделений. – Сейчас в ней включен свет. Однако, как правило, свет не горел, чтобы затруднить детям ориентировку и снизить вероятность внезапной агрессии против персонала. С той же целью практиковались глухие повязки на глазах. Пройдем внутрь.
Белые глянцевые стены, местами забрызганные чем-то темным. Посреди камеры – обтянутое непонятным коричневым материалом ложе с отходящими под углом широкими полосами для рук с разомкнутыми сейчас автоматическими медицинскими блоками. Ложе усеивали большие и малые фиксирующие обручи, в нижней его трети – неприятно выглядящая трубчатая конструкция: блок ликвидации выделений. Если не считать змеящихся по полу трубок и кабелей, а также большого глухого ящика на роликах, больше в комнате ничего не имелось.
– Фиксирующее ложе – основное место, где дети проводили большую часть времени, – орк ткнул пальцем в кушетку. – На нем можно видеть захваты для рук, ног и тела, фиксирующие туловище в практически неподвижном состоянии. Впрочем, почти все время в камерах дети, накачанные лекарствами, проводили без сознания. Кормление осуществлялось жидкой пищей по вводимой через нос трубке, отходы жизнедеятельности из тела отводились санитарным блоком. Вон там, – он показал на ящик, – так называемый "саркофаг", в котором детей возили из камеры в лаборатории и обратно. И камера, и "саркофаг" оборудованы блокираторами, действующими в непрерывном режиме и не позволяющими подопытным проявить свои особые способности за пределами лабораторий. В целом оснащение камер соответствует тюрьме строгого режима для особо опасных преступников с психическими отклонениями. Напоминаю, что международная Конвенция о защите прав детей строго запрещает применять подобные меры содержания к лицам моложе шестнадцати лет из-за высокого риска нанесения непоправимого ущерба психике и здоровью развивающегося организма.