Каким-то чудом третья пуля пронзила Кота, висевшего на груди Грэмы, и не задела ее. Я оглянулась на фургон и увидела: Левеза бьется в упряжи, не в силах подняться на дыбы или дотянуться до винтовки.
В задке фургона, высунув голову и винтовку над бортом, стояла Мать-Кошка.
Грэма тряслась и трепетала. Мышцы под шкурой непрерывно сводило судорогами. Округлившиеся глаза обвело белым. Она была в такой панике, что даже не дышала.
Я отчетливо представляла ее чувства.
Я ободряюще заржала раз-другой, пробираясь к ней. Касаясь ее.
Она издала долгий болезненный стон. Я прикусила ее холку.
- Пойдем, дорогая. Пойдем, - процедила я сквозь стиснутые зубы и повела ее назад, к остальным, вниз по ручью. Ее прерывистое дыхание больше походило на всхлипы.
Никто не посочувствовал Грэме. Мало того, другие Лошади отскакивали с дороги, словно в руках у нас были пылающие факелы. Грэма кивнула, давая понять, что все в порядке, и я отпустила ее. Она все еще дрожала, но осторожно сделала несколько шагов - опробовать израненные задние ноги. Я сняла с нее узелок со снадобьями и вынула настой коры, чтобы промыть раны.
Я так рассердилась на остальных, что громко крикнула:
- Все хорошо. А вы оставьте ее в покое! Только оставьте ее в покое! Она достаточно часто вас лечила!
Вперед выступил Форчи и вдохнул ее запах, пытаясь определить, насколько серьезно она ранена.
Потом он посмотрел в сторону Кошки, все еще державшей винтовку, спокойно повернулся и направился к фургону. Левезе наконец удалось снять хомут. Она стала подниматься в гору, навстречу Форчи.
Я пыталась увести Грэму назад, к нашим повозкам, но она решительно покачала головой. Значит, хотела услышать слова Форчи.
Я не слишком хорошо слышала его, зато сюда отчетливо доносился голос Левезы:
- У нее столько же причин бежать от них, сколько у тебя!
Голос Форчи стал резче. Похоже, он отдавал приказ.
- Нет! - отрезала Левеза.
Он произнес что-то еще, и Левеза ответила:
- Полагаю, она сделала все, чтобы нас защитить.
- В таком случае, убирайтесь! - громко велел Форчи. - Ты, или она, или вы обе!
- Я уже убралась. Неужели не заметил?
Она отступила назад, к длинному передку, и натянула на себя хомут.
- Вы больше мне не нужны. Обойдусь и без вас!
Она развернулась. Так круто, что едва не повалила фургон набок. И потащила его по берегу ручья. Форчи снова скомандовал всем идти к воде:
- Африрадоры, охраняйте всех, пока они пьют.
К моему удивлению, Грэма похромала за фургоном Левезы так быстро, как могла.
Я не хотела оставлять ее одну, поэтому, взяв с собой Чуву, зашагала следом. Спускаясь вниз, мы прошли мимо Форчи, взбиравшегося по склону с опущенной головой. Он проигнорировал нас. Нельзя слишком часто бросать вызов Вожаку.
Я догнала Грэму. Мы ковыляли по камням, переходили вброд мелкие пруды. Чува терлась подбородком о мой бок, словно утешая. Левеза заметила нас за своей спиной и остановилась.
- Здравствуй, дорогая! - окликнула она Чуву, которая поскакала вперед, радуясь, что видит ее. Они сплелись шеями, наслаждаясь дыханием друг друга. Я подошла ближе, чувствуя, как слезы жгут глаза. Мы по-прежнему оставались семьей.
Грэма положила голову на борт фургона.
- Спасибо, - шепнула она Мэй.
- Ты ухаживала за мной, - ответила Кошка.
- Мэй! - окликнула Левеза. - Это моя названая дочь Чува.
- Чува, - повторила Кошка и, улыбнувшись, подползла к передку фургона. - А у меня сын. Маленький мальчик.
Чува, нерешительно оглядевшись, попятилась.
- Он там… вместе с прайдом? - спросила Левеза.
- Да. Но теперь он не захочет меня знать.
Мэй снова отползла.
- Главное для нас - охота. Никто не желает думать о чем-то еще. - Она пожала плечами. - Впрочем, он уже повзрослел и все равно скоро ушел бы от меня.
Левеза остановилась.
- Ты, наверное, хочешь пить?
Кошка медленно, как расплавленный металл, вылилась из фургона, прихрамывая на больных лапах. С трудом сделала несколько глотков и, пошатываясь, вернулась к фургону. Неожиданно она засмеялась:
- У меня нет сил залезть обратно.
Левеза выскользнула из упряжи, и мы дружно помогли взвалить Мэй ей на спину. Грэма вспрыгнула в фургон и затащила туда Кошку.
- Хорошо оказаться среди друзей, - прошептала та.
Левеза погладила ее по голове.
- Никто из нас не может вернуться домой, - вздохнула она, с печальной улыбкой глядя на Мэй. Потом повернулась ко мне. Весь вид ее говорил: она умирает.
Мне хотелось спросить Левезу, уж не думает ли она, что мне есть дело до Кошки.
- Не становись и ты изгоем, - сказала она мне, кивком показав на табун. Она попросила нас принести побольше смолы для лампы, и Грэма пообещала, что непременно все сделает. Пока мы возвращались к своим, я, не удержавшись, выпалила так, что услышала Чува:
- Она влюблена в чертову Кошку!
Той ночью мы с Чувой и Грэмой снова спали вместе под фургоном. За щитовыми стенами. Среди ночи мы услышали шорох и увидели лапы, рывшие землю под досками. Коты снова пытались ворваться к нам! Мы стали втыкать острые палочки в нежные местечки между их пальцами. Я прижала Чуву к себе. Над головами раздавались выстрелы и вопли Котов. Сквозь щели между досками мы видели мерцающий свет. В воздухе пахло дымом.
Форчи просунул под фургон голову:
- Левеза подожгла склон холма! Нужно тушить огонь, - объявил он с безумным видом. - Скорее! Котов мы разогнали, но в лагере начался пожар!
Он поддел головой Венту и напомнил:
- Сейчас нам необходима каждая пара рук!
Зарево на противоположном склоне холма бросало смутные синие и серые отблески на уцелевшую траву. Огонь медленно сползал вниз. Угольки, оставшиеся от сожженной травы, рассыпали вокруг искры. Пепел щекотал наши ноздри. Мы почти ничего не видели. В фургонах хранилось топливо и огнива. Если они вспыхнут, мы потеряем все.
- Эта проклятая женщина! - вопила Венту.
Жмурясь от едкого дыма, мы схватили одеяла и стали сбивать пламя, целясь в каждый проблеск света. Мужчины отправились к ручью с ведрами, слепо ступая в темноте. Гадая, не поджидают ли их Коты. Земля дымилась и шипела. Вверх поднимались серые клубы. Мы продолжали бить мокрыми одеялами по извилистым красным линиям в дереве.
Рассвет еще не наступил, и пожар не был потушен, когда Форчи велел нам собираться и выступать. Моргая слезящимися глазами, мы стали разбирать щитовые стены. И радовались, что покинем это место. От запаха гари к горлу подступала дурнота. Я огляделась и увидела, что Левеза уже уехала.
Пропади она пропадом!
Мое молоко пересохло от тягот дороги, и Чува была голодна. Для чего же существуют подруги, как не для того, чтобы помочь выкормить твоего ребенка?
- Тебе придется щипать траву, малышка, - сказала ей я.
Мы поднимали клубы пепла. Я наступила на что-то жесткое и неподатливое и поняла, что наткнулась на обугленный скелет Кота. Позже я заметила в траве выброшенную перепелку, которую подстрелила вчера Левеза. Мясо потемнело и засохло. Значит, Кошка не захотела есть птицу.
- Я хочу убедиться, что с Мэй все в порядке, - неожиданно заявила Грэма.
При полном мутно-молочном свете мы порысили к фургону. Оказалось, что Кошка спит, а Левеза тащит фургон, встав на задние ноги и держа винтовку наготове. Завидев нас, она отдала винтовку, опустилась на все четыре ноги и снова потащила фургон. Лицо ее и голос были суровыми:
- Она говорит, что можно вернуть Лошадей, чистокровных Лошадей. Представляете? Котам придется есть что-то другое, и все это наконец прекратится!
- Что? Как? - вырвалось у Грэмы.
- Предки хотели вернуть и тех, и других. У нас есть полная информация о Лошадях, и о Предках тоже. Мы по-прежнему носим их в себе.
- И… и что же нам делать? - растерялась Грэма.
- Пшооолы, - раздался голос из фургона.
Кошка с потешным выражением лица села и усмехнулась:
- Вы можете носить эти семена вешшно, но они не прорастут. Им нужно кое-что от Пшоол.
По какой-то причине Левеза тоже хмыкнула. Это она-то, всегда столь серьезная и важная, что мне никак не удавалось ее рассмешить!
- Это называется… - Кошка осеклась и повела бровями. - Экдай-шшшоун. Именно так. Не знаю, что это ожжжначает. Просто застряло в голове.
Кошка знала: ее беззубый выговор звучит смешно. И она его обыгрывала. Я видела, как она умна. Всегда знала, что нужно сказать, чтобы привлечь Левезу на свою сторону.
- Пшшооолы делают мед, и Пшшоолы создают Лошшшадей.
- Значит, если дать семени что-то, полученное от Пчел, мы сможем рожать чистокровных Лошадей?
Все в Грэме насторожилось и устремилось к Кошке.
- Только не ты! - простонала я, чем наконец-то рассмешила Левезу.
- Ах, Аква, гнедая ты старушка!
- Нет, - покачала головой Кошка. - То, что родится, будет ближе, гораздо ближе к Лошшадям. Смесь Предков и чистокровной Лошшади. Но потом мы можем…
- Вывести Лошадь! Скрестив подходящие пары!
- Верно, - кивнула Кошка. - Я всегда шшшитала, что могу это сделать. Нам нужно много Лошшадей. Мои собратья по прайду имеют шшильную тенденшшию питатьшшя ими.
В спокойствии Левезы было нечто убийственное.
- Мы способны вернуть Предков. Представляете, что они могут нам рассказать! А вдруг у них собраны воедино все осколки воспоминаний!
Кошка, добившись своей цели, откинулась на спину.
- Они нишшего не знают. У них нет памяти. Им придется вшшему учиться. Ходить. Говорить. И каждый раз все шшнова. Да, они шшмогли забыть. Но шшмогут и научиться.
Звезды над головой казались гигантской паутиной, усеянной сверкающими каплями росы.
- Они хотели лететь к жжвеждам. И думали, что смогут перевежжти в себе животных и растения. И еще они боялись, что все их жжнания будут утеряны. Как, шшпрашивали они себя, мы сумеем уберечь информацию? Поэтому они сделали ее подобной жжнаниям, которыми обладает каждый паук: умением плести паутину.
- Кауэй, - скорбно прошептала Левеза.
Я чувствовала себя так, будто уснула на траве, вместо того чтобы спать стоя. И быть начеку. Это безумие. Безумие, рассчитанное на то, чтобы захватить Левезу. Я пообещала себе отныне быть бдительной.
- Может, когда-нибудь Предки приплывут назад?
Левеза выгнула шею и посмотрела на звезды.
Весь следующий день, пока мы шли на восток, они непрестанно мололи чушь. Теперь я жалею, что не прислушалась и не запомнила каждое слово, но тогда тревожилась лишь о том, что Кошка развращает мою Левезу. Я знала, что бесполезно молить ее отказаться от этого безумия, вернуться домой, вновь стать одной из нас. Я всей душой желала Кошке смерти. И никогда не чувствовала себя столь одинокой и бесполезной.
- Не волнуйся, любовь моя, - уговаривала Грэма. - Такая уж наша Левеза. Это ее путь.
Я была слишком зла, чтобы ответить.
Ручей струился вниз, через зеленые холмы, которые внезапно отступили. Мы остановились на вершине последнего, оглядывая бирюзово-серую равнину. Наша дорога заканчивалась. Мы добрались до восточных склонов, выходивших к морю. Трава была высокой, мягкой и густой, поэтому мы щипали ее на ходу, и я надеялась, что молоко вернется. Жеребята, включая Чуву, принялись бегать по лугам, словно уже оказались дома. Мы сумели! Мы дошли! Теперь все будет хорошо!
Форчи продолжал подгонять нас, уводя как можно дальше от Котов. Все же мне казалось странным, что здесь, на равнинах с высокой травой, не водилось других Котов. Мы продолжали настороженно принюхиваться, но в воздухе стоял только сладкий свежий запах сорванных и пережеванных трав.
Форчи заржал, призывая раскинуть лагерь, только когда солнце начало садиться. Мы с Грэмой пошли назад, она жевала мою гриву и называла бедняжкой.
- Левеза всегда любила новые идеи. А Кошка ими полна.
- Да, она хочет, чтобы мы рожали новых детей, ей на поживу!
Я притянула Чуву ближе к себе и нежно прикусила ее холку.
Мы раскинули лагерь, стали пастись и пить воду, но я не находила себе места и все бродила вокруг. Наконец все же вернулась к нашему фургону, опустилась на землю и попыталась покормить Чуву, но ничего не вышло. Я заплакала. Потому что высохла, как старая трава, и никто не мог мне помочь. Я чувствовала себя одинокой и заброшенной. И вдруг услышала, как поет Левеза! Поет, лежа рядом с Кошкой. Беззаботная, гордая… То, что до сих пор ее сдерживало, ушло навсегда. Она не любила меня. Не любила никого, кроме своих измышлений. Она использовала меня и бросила.
Чува тоже потеряла покой. Я немного отвлеклась, убаюкивая ее. Наконец ее дыхание стало размеренным, едва слышным и пахло сеном, свежим и сладким. Молодое доверчивое существо, целиком зависящее от меня. Ее длинное, узкое лицо покоилось на моем боку.
А я лежала и слушала песни Левезы о восходе, пастбищах, прогулках в поле - именно те песни, которые мы поем, когда молоды и полны сил.
Влюблены.
Сон не приходил, покой не приходил.
Я повернулась, и Чува мгновенно шевельнулась, а Грэма застонала. Я не даю им заснуть. И неожиданно я преисполнилась решимости остановить все это. Пойду туда и верну свою подругу.
Я бесшумно вылезла из-под фургона.
Все было тихо. Замолчали даже птицы и насекомые: ни звезд, ни луны. И все же мне почудились какие-то звуки.
Я встала на дыбы, чтобы выглянуть из-за щитов, и увидела на горизонте свет и поднимавшийся к небу белый дымок. Сначала мне показалось, что это остатки непогашенного пожара, но потом поняла: трава горела с другой стороны. Неужели я слышала выстрелы? И мяуканье?!
Я уже хотела поднять тревогу, когда ко мне подошел Форчи.
- Фуфуфум, - тихо произнес он. - Это Кот дерется с Котом. Наши преследователи забрели на территорию другого прайда.
Мои плечи словно покрылись льдом. Мы стояли, наблюдая и прислушиваясь, и наши настороженные уши, казалось, притягивали звуки.
Битва между Котами.
- Ты можешь еще немного поспать, - сказал он. - А я предупрежу Левезу, чтобы прекратила пение.
Но я уже не знала удержу:
- Мне нужно вбить немного здравого смысла в голову этой женщины!
- Удачи!
Форчи отодвинул повозку, чтобы дать мне пройти.
- Будь осторожна.
По мере того как я приближалась к фургону, шум становился громче: рычание, рев, плач, шипение, как при лесном пожаре. Словно весь окружающий мир сошел с ума.
Я молча побрела по тропе, заранее репетируя свою речь. Все, что я должна ей сказать. Я попрошу ее вернуться к Чуве и табуну и позволить Кошке самой бороться за выживание. Я скажу ей: выбирай, я или эта Кошка. Я заставлю ее вернуться. Заставлю быть благоразумной.
Я была уже на полпути, когда облака, закрывшие луну, разошлись, и я увидела ЭТО.
Сначала мне показалось, что Левеза просто обихаживает ее. Обихаживает?!
Меня затошнило при мысли о том, чтобы гладить и расчесывать что-то, воняющее смертью и кровью.
Но я ошиблась. Кошка не ела два дня. Раненая и голодная, она теряла силы. А у Левезы из грудей сочилось молоко.
Я увидела, как она кормит грудью Кошку.
Земля подо мной покачнулась. Я не подозревала, что на свете может существовать подобное извращение. Никогда не слышала о том, чтобы Лошадь решилась на такое. Но что это за пугающее превращение? Превращение вида, матери, ребенка? Моя Чува голодает, а эта Кошка, это чудовище питается конским молоком? И Левеза кормит ее, словно любящая мать?
Меня едва не вырвало.
Я подавилась, тихо вскрикнула, споткнулась и закашлялась. Наверное, эти двое встрепенулись и увидели меня.
Я развернулась и галопом помчалась обратно, повторяя снова и снова:
- Мерзость, мерзость, мерзость!
Должно быть, я завизжала и услышала ответные, доносившиеся из лагеря крики. Ко мне подковыляли Венту и Линдалфа.
- Аква, дорогая!
- Аква, что стряслось?
Глаза у них были злые.
- Что она наделала теперь?
Они жаждали услышать дурные вести о Левезе.
Я рыдала, вопила, завывала и пыталась отбиться от них.
- Она не отдает свое молоко Чуве, зато кормит Кошку!
- То есть как это "кормит"?
Я не могла ответить.
- Охотится. Да, мы видели. Убивает птиц для этой твари!
- Мерзко. Ты права, бедняжка Аква!
Я с трудом вдохнула, но голос мне изменил, и вместо слов из горла вырвался визг.
- Это не охота!
Изо рта пошла пена и вместе со слюной разбрызгалась по губам и подбородку.
- Уф-ф-ф!
В этот момент я желала, чтобы трава колола ее тысячью игл. Чтобы в глотку ей насыпали горящих углей. Чтобы ее сожрали. Чтобы пришли Коты и осуществили все свои жуткие угрозы. Да-да-да, разорвите сначала Кошку, а потом Левезу! Пусть зовет меня и услышит в ответ:
- Ты это заслужила!
Рядом оказалась Грэма.
- Аква, успокойся. Ляг, - примиряюще заржала она. Я плюнула в нее, выпуская наружу дремавшую в душе бурю. И снова взвизгнула, охваченная страхом, ужасом и чем-то вроде тошноты.
- Она кормит Кошку грудью!
Молчание.
Потом кто-то хихикнул.
Я боднула головой ту, которая, по моему мнению, имела наглость засмеяться.
- Кормит грудью. Взрослую Кошку!
Грэма ничего не сказала.
- Слышала когда-нибудь о таком, повитуха?! - заорала я на нее. Мои глаза округлились, зубы заныли от желания вонзиться в плоть. Я была обозлена на всех и вся.
Грэма отступила. Форчи вышел вперед:
- Что тут за шум?
Я все рассказала. Подробно. Каждую деталь. Венту укусила меня за хвост, чтобы удержать на месте. Остальные терлись об меня носами.
- Бедняжка. И это ее подруга!
- Довольно! - велел Форчи и, повернувшись, зашагал к фургону Левезы.
- Он прав, - кивнула Венту. Старый Пронто схватил винтовку.
Мы последовали за Форчи с шумом, подобным каменному обвалу.
Левеза и Кошка стояли в фургоне, выжидая.
- Отдайте винтовки, - велел Форчи.
- Мы не можем…
- Я не прошу. Я приказываю.
Левеза смотрела на него так, словно лунный свет по-прежнему светил ему в лицо. Вздохнув, она протянула ему винтовку.
- И ту, что у Кошки…
Левеза покорно отдала ему оружие.
- А теперь вылезай из фургона и иди в табун.
- А Мэй?
Такое сожаление, такая теплота, такое сочувствие к кровожадному зверю!
Слюна свернулась, сердце увяло, во рту стоял вкус желчи.
- Она взяла Кошку себе в подруги. Я не хочу, чтобы она возвращалась.
Голова Левезы дернулась. Во взгляде застыло изумление.
- Все ее выдумки! Все ее ложь!
Я ощутила, как поднимаюсь на дыбы, и взбрыкнула. Взбрыкнула, чтобы убежать от собственного сердца, от всего, что видела, от того, что так терзало меня. Я устала. Была напугана. Хотела, чтобы она была, как все.
О, наше детство, когда мы, украшенные лентами, галопировали по холмам!
- Она готова скормить мое дитя этой проклятой Кошке!
Снова поднявшись на дыбы, дергаясь, я издала звук, подобного которому не исторгала раньше. И не знала, что способна на такое.