Пока над палубой витали нешуточные страсти сражавшихся с таинственными океанскими глубинами "Пионера" и "Наутилуса", за бортом по-прежнему мерно плескались спокойные воды Тихого океана, сегодня ничем не отличимые от вчерашних, и завтра обещавших остаться прежними. День за днем, три долгих недели - до тех пор, пока мы не добрались, наконец, до острова.
* * *
К тому времени условия жизни немного облегчились, ведь мы спустились уже ниже 30 градусов южной широты. Пока еще было тепло, но мучительная жара сошла, и иногда ночью спать на палубе становилось даже прохладно.
Утром тридцать первого октября наверх была вызвана вахта из самых надежных людей. Как обычно, Смышляков, боцман, старший комендор. После долгих уговоров Гусаров согласился терпеть на мостике нас с Сашкой, при условии, что по тревоге мы прыгнем вниз, не медля ни секунды. С палубы еще ночью были убраны навесы, все люки, кроме рубочного, задраены и проверены. Экипаж занял места по боевому расписанию.
Мы подходили к острову с северо-запада, подкрадываясь с темной части горизонта. Если там враги, засада, мы должны заметить их первыми. Все искренне надеялись, что никаких сюрпризов не будет, и у острова мы встретим долгожданный советский пароход. В противном случае непонятно, что нам нужно было делать. Возвращаться, не выполнив задания? Как коммунисты и советские люди, мы не могли себе это позволить. Идти вперед и рисковать исчерпать запасы топлива посреди Атлантики, не имея шансов вернуться? Мы обсуждали такую возможность и решили, что если "Микоян" не придет на встречу, мы отправимся в Атлантику и станем охотиться на суда, чтобы найти теплоход и заправится соляркой с него. Это, конечно, похоже на пиратство - но другого выхода не будет. Слить топливо и уйти, не утопив корабль, преступление невеликое. Я мог сыграть немца, чтобы запутать команду. И. конечно, все понимали, что эта задумка скорее рождена чередой рассказанных Вершининым фантастических романов, чем реальными возможностями. К счастью, все это нам не пригодилось. Пароход стоял в одной из бухточек острова, освещенный золотыми лучами только что поднявшегося над горами солнца.
Сам остров был длиной километров двенадцать, с гористым западным берегом. Скалы поднимались круто, что исключалось быстрое по ним передвижение. Даже если какой-нибудь случайный человек окажется там и увидит нас или "Микоян", ему придется долго пробираться по заросшим лесом горам на другую сторону. Там вроде бы было небольшое поселение, но точно про это никто не знал. Есть ли там рация? Могут ли они сообщить чилийским властям, которым и принадлежит остров? Шансы на это были очень невелики, и мы почти не опасались нападения.
"Микоян" стоял довольно близко к берегу, защищаемый с севера и юга двумя массивными каменными мысами. Мы на малом встали у него на траверзе, и просигналили ратьером: "Вызывает ЭОН-100. Назовите себя". "ЭОН-100", "Экспедиция особого назначения" - так назвали поход нашей лодки начальники. Непосвященному будет непонятно, что это такое - а "Микоян" должен знать, и ответить на вызов правильно. Некоторое время мы ждали ответа, но пароход стоял темным, и не подавал признаков жизни. Мы с Вершининым уже начали беспокоиться, а невозмутимый Гусаров приказал повторять сигналы с периодичностью в три минуты. Мотористам приказали пока застопорить дизель, но быть готовыми запустить его в любой момент.
- То, что это "Микоян", нет сомнений, - сказал Смышляков. - Я видел его во Владовостоке году так в тридцать пятом. Типичный сухогруз - по носу борт поднят, грузовая мачта, небольшая седловатость имеется, надстройка в середине, одна труба.
- Ты говоришь типичный… вот может, какой другой послали, похожий? - пробормотал я. - Сейчас как даст по нам из пушки.
- Не видать пушек…, - откликнулся Поцелуйко.
- Плохо смотришь! - не согласился с ним Гусаров. - Вон она, на носу. Судя по всему, 76-милимметровая, но людей около нее не видать.
- А на надстройке по крайней мере один пулемет, - поддакнул боцман. - Где ж люди-то?
Вдруг где-то недалеко от черной трубы заморгал крошечный огонек.
- Приветствуем… героических… подводников… Вам привет… от товарища… Андреева, - прочитал Новиков. - Ну, вроде все в порядке?
- Вроде, - согласился Гусаров. И добавил, обернувшись к нам с Вершининым: - Но береженого бог бережет. Комендоров к орудию!
У парохода запросили насчет подходов к бухте - нет ли где подводных камней или мелей. С "Микояна" ответили, что лоции у них нету, и поручиться ни за что нельзя. Тогда командир приказал спустить шлюпку и идти впереди лодки на веслах, промеряя глубину и выглядывая в прозрачной воде камни.
Так, с черепашьей скоростью мы вползли в бухту, под защиту мысов, и пришвартовались у борта стоявшего на якоре парохода. Он возвышался над лодкой вверх на несколько метров, да и длиной был побольше нашего метров на десять.
- Ого! - восхищенно вымолвил я, задирая голову. На палубе суетились матросы, с "Микояна" кидали швартовочные концы, или как там называются эти веревки. - Здоровенная махина!
- Чепуха, - пренебрежительно махнул рукой Смышляков. - Небольшой пароходик, две тысячи регистровых тонн.
- Что за регистровые тонны? - тут же спросил любопытный Вершинин.
- Ну, это способ измерения грузовместимости торговых судов, - охотно пояснил комиссар. - У нашей лодки, к примеру, надводное водоизмещение 1100 тонн, но это тонны обычные, означают массу воды, которую корпус вытесняет. А у парохода водоизмещение раз в пять побольше, но когда говорят про его тоннаж, называют другую цифру. Две тысячи регистровых тонн - это обозначает объем внутренних помещений парохода. К сожалению, я не помню, сколько в одной тонне кубометров.
- То есть как это - тоннами меряют объем? - удивился я.
- Загадочная морская душа! - хохотнул Вершинин.
Через некоторое время уже можно было подняться на борт парохода - конечно, тем, кому это разрешил сделать командир. Мы, как важные люди, были в первых рядах. Палуба у "Микояна" была малость грязноватой, прокопченные надстройки с облупившейся краской выглядели не так по-военному ухоженно, как наша лодка, но простор, который тут открывался, после узких пространств "Л-16" казался царским. Кроме того, в бухте на палубе большого судна почти не ощущалась качка - и я с удивлением обнаружил через некоторое время, что у меня из-за этого слегка кружится голова и подкашиваются ноги.
В экипаже парохода было больше тридцати человек под началом капитана Ивана Васильевича Трескина. Все они радостно нас приветствовали и угощали сигаретами - какими-то невзрачно выглядящими мятыми пачками, не то австралийскими, не то индийскими. Однако в памяти еще свежи были воспоминания о прекрасном американском табаке и после него эти курились так себе. Кажется, даже наш довоенный "Казбек" был лучше.
Первым делом было собрано совещание, посвященное распорядку дня. Как ни прекрасно было после долгого плавания в узком кругу одних и тех же лиц видеть новых людей, долгого общения с ними не предвиделось. Все сошлись на том, что нужно как можно скорее принять все доставленные грузы, после чего покинуть остров.
- Вас никто не видел на маршруте? - спросил Гусаров Трескина.
- Вроде нет, если сигнальщики не проспали, как сегодня. Вы уж извините, мы все-таки люди не военные, - оправдывался капитан "Микояна". Дело в том, что сигналы с лодки были приняты лишь на третий раз потому, что вахтенный сигнальщик уснул на посту, а остальные, несмотря на то, что утро было уже довольно позднее, занимались кто чем. Кончилось тем, что сигнал заметил старпом Плотников и поднял тревогу.
- Надо бы вам дисциплину укрепить, - не удержался от совета Смышляков. - Сейчас небрежность сошла с рук, а если кто в море уснет и торпеду прозевает?
- Понимаю, - понуро вздохнул Трескин.
- Это дело важное, но давайте займемся тем, что важнее всего, - пришел ему на помощь Гусаров.
В тесном кругу капитаны, инженеры и комиссар быстро разработали планы работ. Первым делом надо было перекачать солярку, которую "Микоян" привез в бочках и большой самодельной палубной цистерне - всего около ста тонн. Лодке нужно было перекачать около семидесяти: столько мы сожгли за время перехода от Датч-Харбора. Моряки с парохода заранее озаботились проблемой перекачки топлива и соорудили переносной насос, с помощью которого можно было заправить подлодку. К сожалению, производительность у него была не очень хорошей, так что весь процесс должен был занять больше суток.
- Значит, принимая в расчет возможные неурядицы, назначим срок окончания работ на завтрашний вечер, - подвел итог Гусаров. - Мотористы занимаются заправкой, остальные перегружают на лодку продукты и запчасти. Кроме того, Иван Васильевич, просим у вас позволения помыться в ваших душевых, да и побриться наконец.
Работа закипела сразу же после того, как были отданы приказы. С борта "Микояна" свесились шланги, исчезнувшие в горловинах заправочных люков лодки, лебедкой стали спускать к палубным люкам ящики и тюки. По большей части в них были свежий хлеб, мука, фрукты из холодильников парохода. Как я потом узнал, "микояновцы" их выгребли подчистую, ничего не оставив себе.
Вершинин порывался помогать, но его вежливо отослали - дескать, сами справимся. Поэтому я даже не пытался, а сразу взял полотенце с мылом и отправился мыться и бриться. Сашка бриться не стал, только укоротил да подровнял растительность на своем лице.
После обеда оказалось, что при всей кипучей деятельности на лодке и пароходе нам занятия нет. Тут и там суетились матросы, что-то таскали, укрепляли, беззлобно ругаясь. В конце концов наш вечный друг Смышляков организовал нам увлекательную экскурсию на шлюпке. Мы прошли за мыс, на север, где скалы отступали от берега и оставляли большой плоский язык с пляжем из прекрасного песка. Там мы высадились, сходили к лесу - но вглубь не пошли, слишком уж густо росли деревья.
- Значит, здесь и жил Робинзон Крузо, - сказал я, щурясь на солнце. В очках ходить была очередь Вершинина.
- С чего ты взял? - спросил он.
- Ну как…, - смутился я. - Вроде же здесь жил Александр Селкирк, с которого Дефо писал своего героя. Мне Смышляков сказал.
- Нет, на сей раз наш всезнающий комиссар ошибся, - засмеялся Сашка. - Тот остров гораздо восточнее этого, километров на двести. Называется, кажется, Мас а Тьерра. А этого остров Селкирк даже и не видел.
В очередной раз я понял, что в исторических и географических знаниях Сашка гораздо сильнее меня.
- Ты бы взял да и рассказал потом матросам Робинзона Крузо. Очень подходяще к случаю, - пробормотал я.
- Я об этом думал, - кивнул Вершинин. - Не знаю, правда, когда теперь наши "литературные вечера" возобновятся.
- Завтра или послезавтра, чего тут думать! - воскликнул я.
Однако тут я немного ошибся, ибо перегрузка топлива затянулась. Насос постоянно ломался, шланги несколько раз рвались. Прозрачная вода бухты вся была залита соляром, что очень беспокоило Гусарова.
- Наследим тут, как коровы на лугу, - зло говорил он во время очередного ужина в кают-компании "Микояна".
- А что делать? - разводил руками Трескин и в качестве успокоительного требовал у буфетчицы Лиды графинчик с водкой.
Особ противоположного пола на пароходе было три: кроме буфетчицы, еще уборщица и дневальная. Хотя я столько времени вообще не видел женщины, ничего во мне при виде их не всколыхнулось, в отличие от некоторых матросов, ночью прыгавших на палубу "Микояна" и получивших там небольшую взбучку. Все же "морские" женщины были довольно своеобразны, чтобы соблазнить такую тонкую натуру, как я. Особенно меня шокировали их формы: не знаю, как довольно субтильный минер Харитонов надеялся обнять такой "стан"? У него и рук бы не хватило. Впрочем, что это я… Не обниматься он лез, ясное дело - но получил только синяк под глазом и наряд по гальюну.
В укромной бухточке мы простояли и последний день октября, и первый день ноября, и еще добрую часть второго. Наконец, когда последняя бочка с соляркой была опорожнена, а мотористы без сил упали на свои койки, Гусаров собрал последнее совещание на борту "Микояна". В краткой речи он поблагодарил членов экипажа парохода за их неоценимую помощь в выполнении нашей важной миссии и выразил надежду встретиться на этом самом месте еще раз. Самой трудной задачей было выработать срок этого рандеву. Никто не мог предсказать, сколько точно времени займет дорога до Анголы, сколько обратная, и сколько придется находиться там. После долгих споров и прикидок, сошлись на том, что "Микоян" вернется к Мас Афуэра ровно через три месяца. Если лодка намного опоздает, то лишится большей части свежих продуктов - но главное что солярка не пропадет.
Тепло попрощавшись с командой парохода, мы в последний раз спустились по трапу. Отплывать было решено немедленно, несмотря на приближавшуюся ночь. Что нам ночь - главное, засветло успеть выйти за шлюпкой в море, а там неважно, светит ли солнце. Почти все "микояновцы" собрались вдоль бортов, размахивая руками. Палубная команда "Л-16" отдала швартовы, и лодка медленно отошла задним ходом. Гусаров приложил ладонь к козырьку фуражки. Я было потянул руку сделать тоже самое, но вовремя вспомнил, что к пустой голове руку не прикладывают. Я ведь не носил формы уже черт знает сколько, с самой Камчатки.
Прощание проходило беззвучно. Наверняка капитану "Микояна" хотелось дать гудок подлиннее, но нельзя, демаскирует. Так, в тишине, мы отошли от берега, погрузили шлюпку и взяли курс на юг, к проливу Дрейка. Освещенный приглушенными лучами садящегося солнца, Исла Мас Афуэра остался за кормой.
Интерлюдия I
Капитан португальских колониальных сил Густаву Виэйру отпил из бутылки глоток теплого пива, и посмотрел на часы. Было 13.40.
- Ну где же он? - пробормотал Виэйру. - Договорились ведь на половину второго…
В скверике Бенгелы было жарко и людно. Жарко - потому что немногочисленные деревья почти не давали тени, и капитану, примостившемуся на каменной скамеечке, уже порядком напекло голову. Людно - потому что горожане, похоже, не имели ни малейшего представления о том, что в скверах надо гулять и отдыхать. Здесь же, напротив, кипела жизнь. Слева, в двух десятках метров от капитана, расположились несколько торговцев-хунго - завернутые в цветастые тряпки, они крикливо расхваливали безделушки, разложенные прямо на мостовой, мимо сновали носильщики-байлунды, волокущие какие-то тюки и коробки, справа колдовал над жаровней продавец съестного. Готовил он, судя по доносившемуся запаху, креветок - а вон и кувшин с вездесущим пири-пири, обжигающим местным соусом, который аборигены добавляли, пожалуй, ко всему, кроме напитков. Заметив взгляд португальца, продавец всплеснул руками - языческие амулеты вперемешку с католическими крестами, которыми он был увешан едва ли не с ног до головы, забренчали - и громко залопотал на умбунду. "Креветки, свежайшие креветки, вкуснейшие креветки!", перевел Виэйру, за время службы в Анголе научившийся сносно понимать основные местные языки. "Мои креветки вкуснее жирных белых личинок!", продолжал надрываться продавец. От таких рекомендаций к горлу подкатила тошнота, и капитан отвернулся. Ему нездоровилось с утра - ломило суставы, то и дело подташнивало. Отлежаться бы в своей комнате, выспаться как следует - но нет, если сегодня не встретиться с племянником, Жуаном, то следующая возможность передать записи представится только через два месяца, а кто знает, что произойдет за это время?
Часы показывали 13.53. Ну где этот мерзавец?
- Вижу, дядюшка, ты тут не скучаешь! - "мерзавец", возникший, словно из-под земли, едва ли не с разбегу плюхнулся на скамейку, и бесцеремонно выхватил бутылку из рук капитана. - Пивом пробавляешься? Фу, дешевое пойло! А я думал, наши славные офицеры ничего слабее кашасы в рот не берут!
- Конечно, не берут. Только она кончилась, пока тебя ждал, - парировал Виэйру, и поежился. Ему на несколько мгновений стало холодно - и это в такую-то жару! Хорошо бы и в самом деле сейчас "принять" пару стаканов чего-нибудь покрепче пива. - Ты опоздал на двадцать три минуты, племянничек.
- Делов-то, это ж даже не полчаса, - легкомысленно отмахнулся Жуан, черноволосый молодой мужчина лет двадцати пяти, одетый в униформу летчика со знаками различия португальских ВВС. - Сам понимаешь: пока все проверили, пока заправились. Да еще правый пропеллер не в ту сторону завертелся - представляешь? Чуть полет отменять не пришлось!
- Болтун, - покачал головой капитан. - Я бы тебе самолет не доверил…
- Но ты же доверяешь мне нечто более ценное, - Жуан с ухмылкой заглянул ему в глаза. - Свои записи, дело всей жизни!
- Похоже, обращаться к тебе было ошибкой, - капитан поднялся со скамьи.
- Подожди, дядя, - Жуан посерьезнел. - Ну подумаешь, пошутил. Давай свои бумаги…
- То-то, - капитан снова сел, и протянул племяннику небольшую потертую папку черной кожи, перетянутую резинкой. В папке было несколько толстых блокнотов, копии документов, и крупномасштабная карта местности, испещренная пометками и значками. - Когда ты будешь в Лиссабоне?
- Послезавтра вечером.
- Хорошо. На следующий день по прибытии отправляйся в штаб Международной полиции, найдешь капитана Элану Карвальо. Он уже знает, что ты к нему придешь, я предупредил его телеграммой. Передай ему бумаги - и все, свободен.
Жуан взвесил на ладони папку с документами.
- Тяжеленькая.
- Ну еще бы, - хмыкнул капитан, и устало улыбнулся. - Это ж дело всей жизни.
- Дядя, но к чему такие хитрости? И зачем прыгать через голову начальства? Почему не обратиться к своему командованию?
- Думаешь, я не обращался? - поморщился Виэйру. - Да я раз десять просил отправить экспедицию в этой проклятый Тихий Лес - никто и не почесался… Надеюсь, хотя бы в Лиссабоне еще не всем на все наплевать…
В голосе капитана слышалась горечь. Он тяжело вздохнул, потер лоб, стирая выступившую испарину.
- Мне пора, - сказал Жозе.
- Еще бы… Говорил я тебе, приходи пораньше - так нет… Ну, пора так пора. Давай прощаться, племянничек. Удачно добраться - и передавай привет матери. Может быть, в следующем году смогу приехать к вам в отпуск.
- Хорошо бы, - Жозе улыбнулся. - Я тебя самолетом доставлю - вжих, и дома!
Они обнялись, и Жозе, помахав на прощание, затерялся в толпе.
Капитан еще несколько минут посидел на скамье, потом тяжело поднялся. Его бил озноб.