"Крутизны" в ночной клуб набилось по самое некуда. Причём таких, как мы, охраны то есть, раз-два и обчёлся, а остальная "крутизна" самого высокого полёта: из мэрии, частного бизнеса да госструктур разных. Куда ни плюнь, того и гляди в морду круглую да самодовольную попадёшь. Оно и понятно - "поп-звезду" в город пригласили, а за "зелень" эти сладкопевцы перед кем хошь на задних лапках прыгать будут да голос садить. Это раньше они в спорткомплексах "под фанеру" купоны бешеные стригли, а теперь - дудки. Денег у толпы нет, потому даже аренда комплексов не окупается. Вот и продаются "звёзды" что девки уличные. Да что там о них говорить - певцы да певички и раньше ни интеллектом, ни чистоплотностью не блистали и всё под власть подстелиться норовили. Сейчас же не то, что их, всё искусство совковское, в том числе и самое отпадное, от которого на Западе хлебальники разевают, на корню за бесценок скупить можно. К Бонзе вон целая очередь попрошаек с протянутой рукой выстроилась: с телевидения - дай на программу, из театра - на постановку пьесы, из кино - фильм снять… Художники-мазилы, артисты-лицедеи, режиссёры-прохиндеи, писатели-щелкопёры, все галдят: дай, дай, дай! И уж кукуют не как раньше - мол, мы со своей концепцией в искусство пришли, потому её по гроб жизни отстаивать будем. Нетушки! Под нашу дуду пляшут, только милое да понятное нашему сердцу малюют. Взять хотя бы писаку этого, что каракули сейчас за меня выводит. Ему, как разумею, серпом по интимному месту меня изображать да в точности язык мой воспроизводить. Он же привык всё в высоких материях витать, заумь высокопарную выспренним слогом по страницам мелким бисером рассыпать да гения из себя непризнанного корчить. А вот фигушки тебе кто за это копейку на паперти бросит. Либо переквалифицируйся да кропай, что нам любо, либо в петлю лезь. И никуда ты, писака, не денешься, на нас будешь горбатиться, поскольку кушать-то тебе хотца.
Впрочем, что это я всё о нищем отребье? Неужто, как мне сейчас Сашок водку пить запретил, так себя пожалел и с ними сравнил? После дела, хоть мне и не известного, я своё наверстаю. А вот они, деятели культурные, чистоплюи хреновы, чёрта с два до моего уровня когда-либо поднимутся. Рождённый в облаках витать, в саду земных радостей яблока не вкусит. Разве только с нашего разрешения. И баста.
Ребята мои по второй тяпнули, совсем раскрепостились, по сторонам стали посматривать. Правда, всё больше на эстраду, где три тёлки стриптиз надумали изображать. Один Ломоть никуда не смотрит, сидит, куняет. У него свой способ развлечения - после ударной дозы он обычно в тарелку с салатом мордой грохается и отдыхает часок. А когда в себя приходит, вот тогда веселей мужика нет. Ведро водки может выкушать, а такое впечатление, что ни в одном глазу. При мне он точно бы уже в салате каком прикорнул, но при Сашке держится, остатки воспитания демонстрирует.
А девахи на эстраде ничего себе, всё при них, и даже в некоторых местах поболе будет. Но, конечно, не до такого безобразия, что у дочурки Хозяина. Глянул я на неё, как она сидит, осоловелыми глазами в сцену вперившись, представил, что это она перед толпой бельишко с себя стаскивает, и поёжился. Народу в зале битком, накурено, душно, и большинство уже при хорошей дозе. Так вот, от представленного мною зрелища эта самая половина точно бы весь пол заблевала.
- Слушай, а как её зовут? - спрашиваю Сашка.
- Кого? - не понимает он.
- Да дочку хозяйскую.
Брови Сашка удивлённо взлетают.
- Никак поближе познакомиться захотелось? - хмыкает он. - Я тебя уже предупреждал - не советую.
- Да нет, - тушуюсь и неожиданно чувствую, что морда моя какое-то глупое выражение принимает, будто действительно есть у меня такое желание. - Сам понимаешь, - продолжаю оправдываться, - третий месяц по "фазенде" Хозяина хожу и, если столкнусь с ней нос к носу, невдобняк будет, что по имени не знаю.
Сашок равнодушно плечами пожимает.
- Алиса, - говорит. Но вдруг вижу, в глазах его смешливые бесенята прыгать начинают. Он наклоняется к самому моему уху и доверительно сообщает: - А среди своих у неё прозвище Писка-Алиска.
Среди своих, это, понятно, особо "крутых", не нашего круга, повыше. Мы всё больше с шалавами гостиничными якшаемся, а у них же - БОМОНД! Судя по кликухе Алиски, бордель ещё тот, похлеще нашего будет.
И пока я остолбенело перевариваю сию информацию, бешеной дробью взрываются барабаны, будто в цирке при исполнении "смертельного" трюка, голых девиц с эстрады ветром сдувает, и на сцену козлом игривым выскакивает обалдуй бархатноголосый, ради которого все сюда и припёрлись.
- Киска моя!!! - без всякого вступления орёт он в микрофон начало своего коронного шлягера, и сотня глоток "крутяков" отвечает ему бешеным рёвом.
Его "киска" в моих мозгах живо ассоциируется с прозвищем дочки Хозяина, и я непроизвольно бросаю взгляд в сторону Алиски. И куда осоловелость её подевалась! На морде восторг полный, а визжит так, будто кипятком писает. Может, отсюда и прозвище такое? Хотя, подозреваю, всё намного прозаичнее, но об этом пусть у её папаши голова болит.
Но Сашок-то, Сашок! Право слово, не ожидал, что он, вопреки своим убеждениям, кличку чью-либо когда произнесёт. Перевожу взгляд на него и вижу, что он куда-то под стол глаза скосил, но вид у него такой, будто вздремнул человек. Хотя в то, что в таком бедламе дремать можно, не очень верится. Кошусь и я под стол - а там на коленях у Сашка пейджер лежит, и какая-то информация на табло мигает.
Э нет, мужик, не твоего это ума дело, одёргиваю себя и быстренько отворачиваюсь. Если что меня касается, так сообщат непосредственно. А за излишнее любопытство уже не один глазками поплатился.
Тем временем на пятачке у сцены вакханалия полная разыгрывается. Десяток "качков" под "крик души" своего кумира в угаре диком заходится. А Алисочка наша среди самых ярых - и телеса не мешают, поскольку тренировка теннисная сказывается. Пляшет она что слон, змеёй укушенный, тараном сквозь толпу к сцене остервенело пробивается, а лицо таким обожанием к идолу своему пылает, что, ежели таки пробьётся, небось прилюдно изнасилует. Мне аж интересно стало, чем всё закончится.
Но, как всегда, на самом интересном месте меня отвлекают. Тычет Сашок меня пальцем в бок и цедит сквозь зубы, губами не двигая:
- Твоя задача сейчас - немедленно притвориться вдрызг пьяным.
А мне что вдрызг, что вдрыбадан - всё едино. Есть приказ - будет сделано. Мгновенно в роль вхожу и нетвёрдой рукой фужер с водкой беру. Как понимаю, для большей натуральности и принять не грех.
Однако Сашок мою руку перехватывает.
- Тебе уже достаточно, - журит он меня по-отечески, руку мою с фужером к столу прижимает и одновременно тарелку с закусью мне на колени выворачивает. Да так ловко это проделывает, что со стороны кажется, будто я сам на себя свинячу.
Мать твою! Я чуть с места не взвиваюсь и контроль над ролью теряю. Костюмчик-то французский, только намедни купил - "штуку" баксов за него выложил, первый раз надел!
Свирепею я, аки тигр раненый, но натыкаюсь на взгляд Сашка, ледяной такой, что твой айсберг, и затыкаюсь. Вымучиваю из себя улыбку и развожу пьяно руками. Мол, чего не бывает… Но при этом бокал с водкой вроде невзначай, по пьяни великой, ему на колени выплёскиваю.
- В-вот, ч-чёрт… Из-звини… - бормочу заплетающимся языком, беру салфетку и сперва со своих коленей закусь смахиваю, а затем ею же и той же стороной начинаю по водочному пятну на брюках Сашка елозить.
Чувствую, такой поворот дела теперь уже Сашку не по нраву. Впрочем, его-то роль - опекуна трезвого - проще, он и возбухнуть может.
- Но-но! - сердито осаживает он меня, хотя за рамки корректности не выходит. А мог бы. Отбирает салфетку, бросает на стол. - Нажрался ты, однако. Пора тебе просвежиться.
Встаёт он, меня из кресла выдёргивает и к выходу из зала тащит. Я, естественно, по роли мне отведённой, что тряпка на его руке вишу, головой болтаю да ногами еле передвигаю. Последнего, вообще-то, мог бы и не делать - Сашок меня словно пёрышко несёт, - но уж оченно больно он клешнёй своей мою руку у подмышки облапил, впору и заорать. Хоть глаза пьяно закатываю, но мимоходом по пути замечаю, что на нас практически никто внимания не обращает. Разве кто недовольно морщится, когда мы на мгновение сцену загораживаем.
Вытащил меня Сашок в коридор, по лестнице спустил, но не к туалету на первом этаже, а ниже, в подвал какой-то. А там тупик - только дверь железом окованная. Слышу, вверху зал криком восторженным взрывается - то ли "поп-звезда" песню закончил, то ли Алиска до него добралась. Эх, хоть одним глазком посмотреть бы…
- Можешь трезветь, - разрешает Сашок, достаёт из кармана отмычку и дверь отпирает. Затем поворачивается ко мне и инструктаж короткий даёт: - Выйдешь на улицу, свернёшь налево за угол. Там "жигуль" белый стоит - номер 52–53, - за руль сядешь. Когда вернёшься, если дверь будет закрыта, поскребёшься. Я открою. Всё ясно?
Киваю головой. А чего там непонятного? Вышел, сел в машину. Затем вернулся, в двери поскрёбся. Наставления - проще пареной репы. Правда, непонятно, что в машине делать буду, но по опыту знаю - в группе Сашка лишнего трёпа не любят. Как разумею, найдётся в "жигуле" инструктор.
- Тогда иди, - распахивает дверь Сашок и меня наружу выталкивает.
14
По каким-то вконец разбитым ступеням выбираюсь из подвала на улицу, а там - холодина под минус двадцать, и я в одном костюмчике. К тому же соус брюки пропитал, и жечь кожу на коленях принялся. Начинаю вспоминать, что ж я там себе в тарелку такого положил, в надежде водочки отведать? Устрицы под майонезом, селёдочку в горчичном маринаде, телятину с хреном… И что-то, уж и не помню что, сильно перчёное. Как под водочку - так для желудка лучше не придумаешь, разве что ещё грибочки можно, а вот для коленей - дичайшая смесь, похуже горчичников. Надо бы её ревматикам порекомендовать, может, слава поболе чем у Биттнера будет. А что - бальзам Пескаря! Звучит.
Пока до угла трусцой бежал, брюки снегом оттирал, думал, легче будет. Чёрта с два! Во-первых, руки заморозил, а во-вторых, снег, подтаяв на брюках, разбавил соус и в такую смесь едкую его превратил - почище кислоты серной.
Забежал я за угол и вижу, у обочины "жигуль" задрипанный стоит с номером, Сашком указанным. По виду машине лет сто - уже пора и в пыль рассыпаться. Но выбирать не приходится. Скоренько сажусь за руль, дверцу захлопываю и начинаю пальцы дыханием отогревать. Ну и ситуация, глупее не придумаешь - руки закоченели, а колени огнём печёт.
- Здравствуй, Борис, - слышу сзади.
Вздрагиваю - во дела, совсем забыл об "инструкторе" - и оборачиваюсь.
- Привет, - отвечаю машинально и только затем в полутьме салона с трудом узнаю Валентина. Сидит он на заднем сиденье у правой дверцы в куртке меховой, а на голове вместо шапки громадные наушники с микрофоном, что на тонком проводке у рта подрагивает. Я такую аппаратуру лишь в кино американском и видел. Да и сам Валентин сидит по-киношному, будто в кресле развалясь: ногу за ногу забросил, правую руку на спинку переднего сиденья положил, а левую на канистру, что рядом на сиденье стоит, водрузил. Ни дать, ни взять - американский босс какой, только весь вид импозантный отечественная обшарпанная канистра портит.
- Трогай потихоньку, - изрекает своим бесцветным голосом Валентин.
Дышу в последний раз на руки и, хоть они ещё не совсем отошли, непослушными пальцами включаю зажигание. Мотор, к удивлению, заводится мгновенно и работает бесшумно, зато сама машина так дребезжать начинает, будто вот-вот развалится.
- Где вы такую колымагу откопали… - бурчу недовольно.
- Нишкни! - обрывает меня Валентин. - Мне с тобой болтать некогда, поэтому слушай мои команды и молча выполняй.
Пожимаю плечами. Молча, так молча, дело хозяйское. Трогаю с места, и тут же сзади следует окрик:
- Я сказал - потихоньку!
В полном недоумении - на спидометре и сорока километров в час нет - сбрасываю скорость до двадцати. Валентин молчит, значит, устраивает. Спрашивается, правда, куда мы таким черепашьим шагом доедем? Колени-то печёт, и непроизвольно хочется скорости поддать, чтобы побыстрее дело наше тёмное закончить. Ан, не моги. Командую парадом не я.
- Направо, - распоряжается Валентин.
Сворачиваю направо. Мне подобная езда уже знакома - точно так Сашка к "главвреду" возил. Похоже, метода в его группе единая.
- Теперь налево.
А вот налево у меня не получается. Точнее, в переулок-то я свернул, да там и застрял что кость в горле. Подъём здесь небольшой, но льда столько на дороге наросло, что и с цепями на колёсах не поднимешься. В совковские времена в переулке бы уже бригада научных сотрудников из института какого исследовательского кайлами лёд колупала, а ныне некому и песочком посыпать. Позакрывали дерьмократы институты, об уборке улиц не подумав. И кому они мешали, спрашивается?
Видя такое дело, Валентин чертыхается и командует:
- Давай назад, а затем прямо. И фары погаси, хватит одних подфарников.
Выполняю указание, и едем дальше. Вечер поздний - за одиннадцать перевалило, поэтому на улицах никого нет, даже машин. Веду я колымагу допотопную и как бы мимоходом отмечаю, что Валентин маршрут выбирает какой-то странный: по улочкам узким, зажатым между домами, и такой, чтобы по пути перекрёстки со светофорами не попадались. Но когда я в третий раз мимо злополучного переулка проползаю, начинаю смекать, что ездим-то мы по кругу замысловатому, а светофоров избегаем, чтобы скорость постоянную держать. Хотя при такой скорости на фига это нужно? От нечего делать прикинул я в голове наш маршрут: кабы по переулку путь срезали, аккурат квадрат получился бы, а так чёрт-те что. Но опять же - на фига; что или кого мы здесь пасём?
На третьем круге Валентин командовать перестал. Дошло, что я маршрут просёк. Едем молча, словно обкатку машины совершаем. Хотя какая к чёртовой бабушке обкатка - "жигулю" в утиль пора! Полчаса, наверное, колесили, я уж и к жжению коленей привыкать стал - занемела кожа, наверное, волдырём взялась. Зато сам замерзать начал. Умельцы Сашка, ясный перец, когда угнанный тарантас "на дело" готовили, всю ходовую часть, вплоть до колёс, на новяк заменили, чтоб как часы машина работала. А вот о моих удобствах хрен кто подумал: печка в салоне еле пашет, а в дверцах щели с палец - в двух словах, дубарина жуткий. А от маршрута монотонного неожиданно в сон клонить начало. Говорят, на Севере Крайнем это первый признак, что ты в сугробе дуба дашь, в ледышку превратившись. Вот и мне, похоже, в европейской части совка подобная участь готовится, но в более престижной форме - не в сугробе, а в "жигуле" задрипанном.
Где-то на восьмом круге Валентин вдруг говорит:
- Вышел с работы? Домой по своему маршруту идёт?
Вздрагиваю я, из полудрёмы выхожу. Это что ещё за команда такая? Гляжу в зеркальце и вижу, что Валентин куда-то в сторону уставился, видно, не мне, а в микрофон говорит.
- Понял, - продолжает. - Следуешь за ним. Если что не так, сообщи.
Ну, меня это, как понимаю, пока не касается. Моё дело машину вести и воспаление лёгких зарабатывать. Не успеваю об этом подумать, как чувствую, Валентин мне на плечо руку кладёт.
- Остановись, но мотор не глуши.
Торможу. И тут Валентин делает вещь ва-аще сверхподлую - стекло возле себя опускает. Во, блин, доконать меня окончательно решил! Но молчу. Нет, не потому, что в обиде страшной - мол, хрен с вами, пусть я заболею, умру, и вот тогда вы, падлы, по мне плакать будете! Не-ет, я цену себе знаю - однако морозом челюсти так сковало, что даже дробь зубами не выбиваю.
В зеркальце вижу, смотрит в окно Валентин пристально, но сам, похоже, указаний из наушников ждёт. Минуты две он так неподвижно сидит, затем наконец на меня взгляд переводит и говорит голосом своим бесцветным:
- Теперь поехали. С той же скоростью и по тому же маршруту.
Но как ни бесстрастен его голос, улавливаю какую-то новую интонацию - сухость большую, что ли? - и понимаю: вот и дело наше непосредственное начинается. То, что мы полчаса по задворкам колесили, - только цветочки. Ягодки сейчас собирать начнём.
Трогаю машину с места, а сам уж и холода не чувствую, до того задубел. Едем, значит, по улице у самой бровки, тишь и гладь вокруг, что и все предыдущие полчаса, когда гляжу, по узенькому тротуару нам навстречу пешеход идёт. Первый встречный за весь вечер. При нашем современном освещении улиц ни черта не разглядишь, но, благодаря луне и снегу, всё-таки кое-что по фигуре просекаю. Представительный мужик, росту громадного, да и сам весь из себя: в куртке меховой дорогой и шапке пыжиковой. И не боится в это время в такой одёжке по улице чапать. Впрочем, при его-то росте и комплекции и я бы не боялся. Так что шантрапа разная ему определённо по фиг, а вот поскользнуться он явно опасается. Идёт осторожненько - семенит, можно сказать, - руками слегка балансирует - тротуары ведь тоже никто не чистит, песком-солью не посыпает.
Мы почти поравнялись с ним, и тут Валентин вдруг, что курильщик заядлый, пару раз подкашливает.
"Окно закрой!" - чуть не вырывается у меня, но пешеход реагирует раньше. От кашля неожиданного, со стороны раздавшегося, он оступается, всё-таки поскальзывается и картинно так, руки раскинувши, падает навзничь. Шапка его при этом отлетает нам под машину, и я со злорадством жду, когда колёса мягко спружинят рессорами, проехав по ней. Нет, не спружинили рессоры - повезло мужику.
- Сворачивай направо, - вдруг командует сзади Валентин, меняя наш маршрут, и поднимает стекло. То ли совесть у него проснулась, то ли сам замёрз.
И только я сворачиваю, как поступает следующая команда:
- Теперь дуй всё время прямо и скорость можешь увеличить. Но не вздумай правила нарушать.
"Вот и началось", - думаю я с облегчением, ёрзаю на сиденье, чтобы хоть как-то разогнать кровь, и увеличиваю скорость. Последнее, конечно, круто сказано - мотор-то мощный, может, и все двести километров в час дал бы, однако ощущение такое, что сам драндулет выше шестидесяти на составные части рассыплется. Поэтому держу скорость около пятидесяти - вот ежели за нами погоню устроят, тогда и рисковать буду.
Ну, ладно, едем. Впрочем, недолго. Минут через пять оказываемся у какого-то недостроенного и, как понимаю, теперь навеки заброшенного дома, и здесь Валентин снова командует:
- Въезжай во двор.
Исполняю приказ, въезжаю и - бац по тормозам. Впереди котлован. Ещё немного - и поминай как звали.
- Всё, - как ни в чём не бывало изрекает Валентин. - Глуши мотор и вылезаем.
С трудом разгибая застывшие от мороза суставы, выбираюсь из машины. Чувствую, ещё минут десять побуду на дубарине, и моё хладное тело ни одна реанимация не оживит. Может, напрасно я столь резко у котлована затормозил - раньше бы "скорая" забрала, и был хоть какой-то шанс выжить…