- Но колодцы… ворота… Они, видимо, не могут открываться в нашу Вселенную, по крайней мере, не сейчас?
- Не могут, - согласился Ольми. - Теперь, пожалуйста, воздержитесь от вопросов, пока мы не прибудем на место. Слишком большое количество информации может понизить степень вашей чистоты.
- Извините, - сказала Патриция с неискренним раскаянием.
- Однако это вы не должны пропустить. - Пожалуйста, посмотрите прямо вперед, на стену над вашей койкой.
Она уставилась на гладкую белую поверхность. Ольми издал несколько быстрых щелкающих звуков; поверхность заволновалась, словно потревоженная вода в пруду. Волны разбежались в стороны, образуя широкий прямоугольник, и затвердели. Прямоугольник почернел, потом заполнился разноцветной рябью. Рябь притягивала внимание, и прямоугольная рамка расплылась, ускользая от ее взгляда.
Казалось, она летит по коридору в одиночестве. Вокруг нее совершали свой сложный путь сверкающие пульсирующие пятна света. Впереди, от одного края плазменной трубки до другого, простирался темный круг. Перерезанная этим кругом трубка меняла цвет с белого на океаническую голубизну.
- За этим барьером находится Аксис, - произнес голос Ольми. - Скоро мы получим разрешение и пройдем к нему.
Она повернула голову, и иллюзия рассеялась.
- Нет, нет, пожалуйста, - сказал Ольми. - Продолжайте наблюдать.
Его тон и выражение лица были почти по-мальчишески нетерпеливыми и гордыми. Патриция снова повернулась к светящемуся прямоугольнику.
Барьер заполнил все поле ее зрения. Он был мрачного серо-коричневого цвета, простреливаемый пульсирующими красными точками. Там, где его пересекала сингулярность, барьер светился, словно расплавленная лава.
Послышались голоса, произносившие слова, которые она не понимала, а Ольми подобным же образом отвечал.
- Нас признали, - объяснил он. - Продолжайте смотреть.
Прямо впереди часть барьера вздулась пузырем и распалась на множество красных вспышек. Они прошли насквозь.
Первым ее впечатлением было, что они внезапно оказались под водой. Плазменная трубка раздулась во все стороны, расширившись на несколько километров и сверкая океанской голубизной, которую Патриция видела вокруг круглого барьера. Поверхность коридора все еще виднелась, но стала менее различимой, и ее заливал новый цвет плазмы.
Прямо впереди на бледной нити сингулярности друг за другом висели два больших куба. На каждой поверхности была широкая горизонтальная трещина; передняя грань первого куба встречала сингулярность большим полусферическим углублением, размеченным светящимися спицами. В центре углубления была красная дыра, куда и уходила сингулярность.
За кубами находился более широкий цилиндр, вращавшийся вокруг своей оси - линии сингулярности. Его внешняя поверхность вспыхивала тысячами огней; на стороне, обращенной вперед, светилось пять радиусов.
Следом за цилиндром, располагались три искривленные лопасти длиной около десяти километров. Лопасти, казалось, касались плазменной трубки или поддерживали ее, заставляя освещать бело-голубым пламенем внешнюю грань каждой лопасти. Все остальное, находящееся за цилиндром, было скрыто от взгляда.
- Мы дома, - сказал позади нее Ольми. Патриция повернулась и, заморгав, посмотрела на него. - Первые сегменты - навигационный модуль и энергостанция - полностью автоматические. Вращающийся цилиндр - это Аксис Надер. Дальше находятся Центральный Город, Аксис Торо и Аксис Евклид, хотя отсюда их и не видно.
- Куда мы направляемся?
- Мы совершим посадку в Аксис Надере.
- Насколько велик город?
- Вы имеете в виду размеры или население?
- Полагаю, и то и другое.
- Он тянется на сорок километров вдоль Пути, и его население составляет около девяноста миллионов - двадцать миллионов материальных, воплощенных, и семьдесят миллионов хранятся в Памяти Города.
- О.
Патриция снова повернулась к экрану и молча смотрела, как корабль движется вперед мимо сдвоенных кубов и вращающегося цилиндра.
- Полагаю, в ваше время вы назвали бы Аксис некрополем, городом мертвых, - продолжал Ольми. - Но для нас различие не столь существенно. Я, например, умирал дважды, выполняя свой долг перед Нексусом.
- Вас оживили? - спросила Патриция.
- Меня снова сделали.
Она не отвернулась от экрана, несмотря на то, что по спине побежали мурашки.
Премьер-министр посоветовал Ольми немедленно доложить серу Олиганду Толлеру о своем прибытии. Толлер, адвокат Тееса ван Хамфьюиса, президента Нексуса Гексамона, был радикальным гешелем, который предпочел полностью сохранить человеческую внешность. То, что его внешность не имела ничего общего с полученной при рождении - она была адаптирована для максимального проявления руководящих качеств, - не смягчило его необычного консерватизма. Более радикальные гешели, включая президента, выбрали для себя облик неоморфов, расходящийся с естественными человеческими формами.
То, что собирался сообщить Ольми, по мнению премьер-министра, должно было представлять выдающийся интерес для президента. Сам президент находился вне пределов досягаемости на долгосрочном совещании, посвященном проблеме остановки джартов; Толлер был чем-то вроде его неофициального заместителя.
Это не устраивало надеритов и даже членов группировки ван Хамфьюиса. С Толлером нелегко было иметь дело. Ольми однажды уже встречался с адвокатом, и тот ему не понравился, хотя Ольми проникся искренним уважением к его возможностям.
Кабинет Толлера находился в одном из лучших секторов Центрального Города, в нескольких минутах езды и всего в нескольких секундах спуска по шахте от Палат Нексуса, находившихся в самом ядре города. Ольми успел отдать распоряжение относительно квартиры для Патриции, но прежде чем он смог переговорить с собственным адвокатом, ему пришлось отправиться в кабинет Толлера.
Толлер обставил небольшое прямоугольное пространство в наиболее простом и приемлемом гешельском стиле. Обстановка была скромной. Основную ее тему составляли платина и сталь, и выглядела она жестко и неподатливо.
Адвокат президента не обрадовался новостям, принесенным Ольми.
- Премьер-министр не подозревал этого, когда посылал вас? - изобразил Толлер.
Символы, вспыхивающие между двумя мужчинами, исходили из ожерелий-пикторов на их шеях - устройствах, которые генерировали и отображали графоречь, развившуюся в течение веков на Пушинке и в Аксисе.
- Его информация была очень расплывчатой, - ответил Ольми. - Все, что он знал - внутри Пушинки вновь кто-то появился.
Толлер изобразил неприятную картину гнезда, кишащего змееподобными тварями.
- Это сверхважные новости, сер Ольми. Если бы они исходили от кого-то другого, я с трудом поверил бы… Но вы привезли с собой одного из них, так?
- Ее зовут Патриция Луиза Васкес.
- Настоящий… предок?
Ольми кивнул.
- Зачем вы привезли ее? Как доказательство?
- Я не мог ее оставить; она была близка к тому, чтобы разобраться, как модифицировать автоматику шестой камеры.
Толлер приподнял брови и изобразил четыре оранжевых круга, означавших удивление.
- Кто эта женщина?
- Молодой математик, которую ее начальники очень высоко ценят.
- И вы больше ничего не сделали, чтобы как-то поправить ситуацию, которую обнаружили на Пушинке?
- Ситуация там крайне нестабильна; в течение какого-то времени у них не будет возможности организоваться, и я думаю, что лучше всего посоветоваться с президентом и Нексусом.
- Я проинформирую президента, но имейте в виду, что здесь у нас хватает и своих проблем. Это совещание… оно должно определить весь дальнейший курс Аксиса. Кроме того, наблюдаются определенные волнения и спекуляции среди надеритов - особенно со стороны фракции Корженовского. Если они узнают об этом… - Гнездо змееподобных тварей окружило злобное оранжево-красное сияние. - Изолируйте эту женщину и передайте полученную информацию лишь вашему непосредственному начальству.
- Она изолирована, и, конечно, я выполню свои обязанности так, как мне было поручено, - заявил Ольми. - Однако придется назначить ей адвоката.
- Мы должны по возможности избежать этого. - Толлер смотрел на него с явным подозрением и беспокойством.
- Это закон. Всем негражданам, находящимся в городе без определенного законного статуса, немедленно должен быть назначен адвокат.
- Вам вовсе незачем цитировать мне законы города, - парировал Толлер. - Я найду адвоката и назначу…
- Я его уже назначил, - перебил его Ольми.
На лице Толлера появилось выражение глубокого неудовольствия.
- Кто это?
- Сер Сули Рам Кикура.
- Я с ней не знаком. - К моменту, когда он закончил фразу, у в руках Толлера были все данные о Кикуре, готовые к изображению и интерпретации. Он быстро просканировал их, пользуясь имплантом, и не нашел ничего, что можно было бы подвергнуть критике. - Кажется, она подойдет. Она должна будет поклясться хранить секреты Гексамона.
- Она уже имеет соответствующее разрешение.
- Мы сидим на вершине политического вулкана, - сказал Толлер. - Все, что вы сделали - привезли сюда небольшой запал для бомбы, подложенной под Аксис. Конечно же, во имя долга.
- Вы проинформируете президента? - спросил Ольми, изобразив прямоугольник - просьбу вернуться к работе.
- Как только будет возможно, - ответил Толлер. - Естественно, вы должны подготовить для нас полный отчет.
- Он готов. - Могу передать его прямо сейчас.
Толлер кивнул, и Ольми прикоснулся к ожерелью. Высокоскоростная передача заняла менее трех секунд. Толлер коснулся своего ожерелья, подтверждая прием.
Сули Рам Кикура жила на внешних уровнях Центрального Города в одном из трех миллионов плотно состыкованных модулей, предназначенных для одиноких молодых воплощенных, занимающих среднее положение в обществе. Ее комнаты были меньше, чем казались; реальность пространства была для нее не так важна, как для Ольми, имевшего более примитивную и большую квартиру в Аксис Надере. В числе привлекательных черт Ольми она отмечала его возраст и склонности, отличавшиеся от ее собственных, а также обыкновение каждый раз находить для нее какую-то интересную работу.
- Это самое удивительное из того, с чем мне приходилось иметь дело, - изобразила Сули Рам Кикура, обращаясь к Ольми.
- Я не мог и подумать о ком-либо более способном, - ответил он.
Они плавали лицом к лицу в мягком свете центрального пространства ее квартиры, окруженные сферами, на которых отображались различные интересные и успокаивающие структуры. Они только что занимались любовью - так, как делали это почти всегда, - не пользуясь ничем более сложным, чем силовое поле.
Ольми жестом показал на сферы и поморщился.
- Упростить? - спросила Рам Кикура.
- Да, пожалуйста.
Она притушила свет на всем, кроме них самих, и убрала сферы из интерьера.
Впервые они встретились, когда Ольми выяснял, как получить разрешение на зачатие ребенка. Больше всего его интересовал контакт между ним и неизвестным партнером. Это было тридцать лет назад, когда Рам Кикура лишь начинала практиковать. Она все ему объяснила. Для воплощенного гомоморфа с его положением получить разрешение было достаточно легко. Но он не пошел дальше формального запроса. Она пришла к выводу, что Ольми больше привлекала теория, чем практика.
Одно повлекло за собой другое. Она стала преследовать Ольми - с некоторым изяществом и большой настойчивостью, а он молча согласился с этим, позволив соблазнить себя в укромном уголке лишенного силы тяжести Центрального Парка.
Работа часто заставляла Ольми проводить годы вдалеке от дома, и их отношения многим сторонним наблюдателям казались чем-то временым, преходящим. Действительно, у нее появлялись связи и с другими, но ни одна из них не была постоянной, даже если учесть, что не было принято иметь с кем-то отношения дольше десяти лет.
Каждый раз, когда Ольми возвращался, ей каким-то образом удавалось освобождаться от обязательств. Они никогда не оказывали давления друг на друга. То, что существовало между ними, характеризовалось смягченным, но очень важным для них ощущением комфорта и высокой степенью взаимного интереса. Каждый испытывал истинное наслаждение от рассказов другого о работе и думал о том, куда забросят их будущие дела. В конце концов, оба они были воплощенными и имели хорошую работу; это положение давало им значительные привилегии. Из девяноста миллионов граждан Аксиса, воплощенных или находящихся в Памяти Города, лишь для пятнадцати миллионов имелась работа, и лишь три из них работали больше одной десятой своей жизни.
- Кажется, ты уже радуешься задаче, - заметил Ольми.
- Такова моя извращенная натура. Это самое странное дело из всех, с какими приходилось сталкиваться… Несомненно, это очень важно.
- Возможно, это потрясающе важно, - сказал он притворно замогильным голосом.
- Больше не изображаем?
- Нет, давай подумаем и спокойно все обсудим.
- Прекрасно. - Ты хочешь, чтобы я была ее адвокатом. Как ты думаешь, насколько она нуждается в защите?
- Можешь себе представить, - ответил Ольми. - она чиста и невинна. Она нуждается в социальной и психологической поддержке. Когда прояснится ее статус - что, как я думаю, неизбежно, чего бы там ни хотели президент и премьер-министр, - это будет сенсация.
- Ты так спокойно к этому относишься. - Рам Кикура приказала принести вино, и три управляемых статическим полем жидких сферы вплыли в освещенное пространство вокруг них. Она протянула Ольми соломинку, и они сделали по глотку. - Ты видел Землю?
Он кивнул.
- Я спустился в скважину вместе с франтом на второй день пребывания на Пушинке. Не думаю, что изображения убедили бы меня так же, как то, что я видел своими глазами.
- Старомодный Ольми, - улыбнулась Рам Кикура. - Боюсь, я поступила бы так же. И ты видел Гибель?
- Да, - сказал он, глядя в темноту, и потер двумя пальцами черный пушок, разделявший три пряди его волос. - Сначала, правда, изображение - в скважине шел бой, и я не мог туда попасть. Но когда сражение кончилось, я вылетел на корабле наружу и все увидел.
Рам Кикура коснулась его руки.
- Как ты себя чувствуешь?
- Тебе когда-нибудь хотелось плакать?
Она заботливо посмотрела на Ольми, пытаясь определить, насколько серьезно он говорит.
- Нет, - сказала она.
- А мне хотелось. И с тех пор хотелось много раз - при одной мысли об этом. На обратном пути я пытался избавиться от нее с помощью нескольких сеансов тальзита. Но тальзит не может излечить всего. Я ощущаю наши истоки… Истерзанный, грязный, мертвый и умирающий мир.
Он рассказал ей о горе Патриции. Рам Кикура с отвращением отвернулась.
- Мы не можем облегчить душу, как она, - вздохнул Ольми. - У нас нет такой способности, и, возможно, мы утратили еще кое-что.
- Горе непродуктивно. Это неспособность воспринять изменение статуса.
- Есть ортодоксальные надериты, которые до сих пор могут испытывать его. Они считают горе благородным чувством. Иногда я завидую им.
- Ты был зачат и рожден органически и когда-то обладал такой способностью. Ты знал, на что она похожа, так почему же отказался от нее?
- Чтобы приспособиться.
- Ты предпочел приспособиться?
- Да - руководствуясь высшими мотивами.
Рам Кикура пожала плечами.
- Знаешь, наша гостья сочтет нас всех очень странными.
- Это ее право.
Глава 35
Буря началась с серии быстрых колебаний воздуха; над первой камерой навис толстый рваный слой облаков. Западные ученые, работавшие у нулевой дороги, делали быстрые замеры, прежде чем вернуться в грузовики. Грязь и песок взмывали вверх огромными смерчами, которые, в свою очередь, разворачивались и уступали дорогу плотным завесам пыли. Пылевые облака вздымались и перекатывались от купола к куполу, словно волны. Видеокамеры в скважине зарегистрировали это явление, но ничто не было в состоянии управлять им. В конце концов, в этой части Камня не было постоянного населени, и, возможно, управление погодой не считалось здесь необходимым.
За годы, проведенные исследователями на Камне, еще никогда не случалось природных явлений подобной жестокости и силы. Пылевые облака покрывали долину и медленно собирались в густой, непрозрачный слой толщиной в несколько километров. Водяные облака над ними становились все темнее и темнее.
К 17.00, через шесть часов после первых порывов ветра, сквозь пыль начали проникать капли дождя, превращаясь при этом большие сгустки грязи. Люди сбились в кучу в научных комплексах, встревоженные и испуганные.
Хоффман наблюдала за непогодой сквозь забрызганное грязью окно, покусывая косточки пальцев и подняв брови. Она была рада тому, что света плазменной трубки почти не видно. Это напоминало ночь больше, чем что-либо на Камне, и она чувствовала себя сонной и довольной.
Через всю камеру пролетела молния, и инженеры вместе с морскими пехотинцами под дождем и ветром начали устанавливать на зданиях громоотводы.
В бунгало русского командования в центре второго комплекса - на бурю и темноту никто не обращал внимания. Спор о политической и командной структуре затянулся допоздна; особенно страстно отстаивали свою точку зрения Белозерский и Языков, Велигорский же оставался на заднем плане.
Мирский настаивал на военной субординации и отказывался каким-то образом уменьшать свою власть или делить ее с (он подчеркнул это) младшими офицерами.
Белозерский предложил настоящую советскую структуру - с ЦК партии, возглавляемым Генеральным секретарем (на эту роль он предложил Велигорского) и Верховным Советом.
Накануне Мирский и Погодин - старший офицер первой камеры - наблюдали за началом строительства русского комплекса в четвертой камере; было получено разрешение на вырубку густых зарослей. Инструменты были высшего класса. Здесь все было высшего класса.
Переговоры о второй камере очень накалились, когда археологи НАТО стали протестовать против возможного осквернения того, что они считали своей епархией. Мирский бесцеремонно напомнил Хоффман, что Картошка больше не памятник, а убежище.
Это измотало его. Он был утомлен долгими бдениями в библиотеке третьей камеры - часто вместо сна, - а теперь еще это.
- Прежде всего надо разместить людей, а потом уже принимать решение о политической структуре, - настаивал Мирский. - Все, что у нас есть - временные палатки и этот комплекс, а Хоффман…
- Сука, - сухо прокомментировал Белозерский. - Она еще хуже, чем этот дурак Лэньер.
Велигорский коснулся плеча Белозерского, и тот покорно сел. Верховенство Велигорского среди политработников не удивляло генерала, но и не радовало. Мирский был уверен, что с Белозерским можно договориться, но в хитром, сдержанном и авторитетном голосе Велигорского слышался неприятный вызов.
Мог ли он каким-то образом обратить таланты Велигорского и Языкова себе на пользу?
Мирский чувствовал, как помогает ему новое образование. Или, может быть, более точно - его просвещение. Раньше он никогда бы не решился взяться за изучение столь гигантского и разнообразного источника информации. Доступ в советские библиотеки - военные и прочие - всегда был строго ограничен, и книги были доступны лишь тем, кто мог доказать, что они ему действительно необходимы. Обычное любопытство не приветствовалось.