Глава восьмая
Он оправдывался, как мальчишка, случайно разбивший мячом оконное стекло. Терехов говорил быстро, глотал слова, на вкус горькие, как недозрелый лимон, а рожденные им фразы получались пресными, как вата, он хотел сказать этой женщине, которая неизвестно кем приходилась погибшему Ресовцеву, что выбора не было, каждый автор, оказавшись в подобном положении, поступил бы так же.
- Но откуда, - воскликнул Терехов, - у грабителя и шантажиста оказался роман вашего… э-э… Ресовцева? И почему там была моя фамилия? Это вы можете объяснить? Значит, они заранее подготовились! Кто-то украл текст у вашего… э-э…
- Эдуард Викторович был моим мужем, - сказала женщина, впервые за последние полчаса прервав молчание. Она слушала сбивчивую речь Терехова внимательно, полузакрыв глаза, Терехов не понимал, чего она от него хотела - признания в непреднамеренном убийстве? Или ждала, чтобы он на ее глазах тоже покончил с собой?
- Мужем, - повторил Терехов. Странно - майор Мартынов не говорил о том, что у покойного была жена. Из разговора скорее можно было заключить (такой вывод Терехов и сделал), что жил Ресовцев бобылем, иначе почему тело обнаружила соседка, а не сын или вернувшаяся с работы супруга? И фамилия у этой женщины другая - Синицына, а не Ресовцева.
- В этом деле много загадочного, - продолжала Жанна Романовна, руки ее лежали на подлокотниках кресла, глаза смотрели поверх головы Терехова, женщина выглядела спокойной, но он неожиданно понял, что на самом деле она находилась на пределе своих сил - физических и душевных. Он увидел, как едва заметно дергался ее подбородок, а пальцы сдавили кожу кресла так, что побелели ногти. Но главное - женщина излучала страх, Терехов не замечал этого раньше, будучи поглощен собственными переживаниями, а теперь вдруг ощутил: воздух в комнате был насыщен стоячими волнами страха, и поза Жанны Романовны была выражением страха, как в одной из книг по психологии поведения, которую он проштудировал года два назад, работая над романом "Смерть, как попытка избавления".
- Вы боитесь меня? - вырвалось у Терехова. Он действительно так подумал: если Синицына считала его косвенным убийцей мужа, значит, по ее мнению, у него был мотив для преступления. Мотив мог сохраниться, и тогда Терехов становился опасен для нее тоже… Она хотела знать и боялась этого знания?
- Вас? - Жанна Романовна широко раскрыла глаза. - Что вы можете мне сделать? И зачем?
- Не знаю… Ничего. Я и вашему мужу ничего не сделал. Тут какое-то…
- Да, это я уже слышала, - Синицына сцепила пальцы рук, послышался хруст, будто ломались кости, Терехов испугался, что именно так и произошло, но Жанна Романовна положила руки на колени, пальцы едва заметно дрожали, выдавая ее волнение. - Что вы называете недоразумением? Эдик писал свой единственный роман всю жизнь. Никому не показывал, кроме меня, и только поэтому я могу сказать точно: "Вторжение в Элинор", написанное Эдуардом Ресовцевым, опубликовано под вашим именем. Это не может быть случайно. Кто-то выкрал у Эдика дискеты с текстом. Кто-то стер с "винчестера" директорию, в которой находился роман. Кто-то заменил фамилию Ресовцева на вашу. Кто-то напал на вас в метро, зная, что в вашем портфеле лежит диск с текстом нового романа. Кто-то подменил диски. Кто-то потребовал с вас выкуп за вашу интеллектуальную собственность. Кто-то произвел хакерскую атаку на ваш компьютер, в результате чего текст вашего собственного романа оказался уничтожен. Вся эта цепь событий могла произойти случайно?
- Нет, конечно! - воскликнул Терехов. - Значит, вы понимаете, что я здесь ни при чем! Я только не понимаю, зачем кому-то понадобилось…
- Ни при чем? - перебила Синицына. - Кто может подтвердить, что происшествие в метро вами не придумано? Кто докажет, что не вы сами заразили вирусом свой компьютер?
- Но я не мог попасть в квартиру Ресовцева, взять диск и стереть файлы с его компьютера! Я даже не знал, где он живет - и сейчас, кстати, не знаю тоже. Это ведь не его квартира, верно?
Жанна Романовна пропустила вопрос мимо ушей.
- И мотив у вас был, - заключила она свое обвинение.
- Мотив? - растерялся Терехов. Вот уж в чем он был совершенно уверен, так это в том, что не было у него причины вмешиваться в жизнь совершенно ему не известного Ресовцева.
- Вы исписались, - убежденно сказала Жанна Романовна. - Каждый ваш следующий роман раз в десять хуже предыдущего. Я прочитала их все за эти два дня. Мне важно было понять - почему вы так возненавидели Эдика, что захотели… Я поняла: это ненависть бездарности к таланту. Вы сумели прочитать "Элинор"…
- Как?! - вырвалось у Терехова.
- Не знаю, - отрезала Синицына. - Это вы мне сами объясните. Вы прочитали "Элинор" и поняли, что получили шанс подняться на новый уровень популярности.
Она сумасшедшая, - подумал Терехов. Конечно, сумасшедшая, как он этого раньше не понял. Странные жесты. Взгляд - то острый, как лезвие, то отсутствующий, будто женщина погружалась в собственное подсознание, а потом на мгновение всплывала для того только, чтобы озвучить очередную порцию обвинений. Конечно, она сошла с ума, когда муж - может, даже на ее глазах… Нужно быть с ней осторожным и главное - не спорить. Нельзя спорить с психически больным человеком.
- Вы противоречите сами себе, - сказал Терехов, высматривая путь к отступлению - до двери было шагов пять, а женщина сидела в глубоком кресле, подняться она не успеет, у него будет фора… если, конечно, Синицына не заперла дверь на ключ. Он не мог вспомнить…
- Зачем мне было красть "Элинор"? Вы считаете, что это гениальный роман? Допустим. Но ведь мне потом пришлось бы писать следующий. Я уже три недели мучаюсь, потому что не знаю, как поступить дальше. "Элинор" - это не мое. Я не могу писать так - не потому, что роман гениален, а потому, что этот стиль мне совершенно чужд. Ну, опубликовал я книгу, потешил публику. А потом? Ведь второго "Элинора" у вашего мужа нет?
- У меня уже нет и мужа, - сказала Синицына. - По вашей вине.
- Зачем?! - вскричал Терехов, не надеясь ничего объяснить и думая только о том, как поскорее выбраться из этого дома. Он больше никогда не появится на Шаболовке, никогда не увидит ни эту женщину, ни эту комнату, где, возможно, Ресовцев работал и печатал на машинке (это от нее, должно быть, остался след на столе). - Зачем мне было убивать вашего мужа, если я украл его роман и, значит, нуждался в том, чтобы он написал для меня следующий?
На этот логичный вопрос Терехов тоже не получил ответа, что лишь подтверждало безумие его собеседницы - она слышала то, что хотела слышать, говорила то, что намерена была сказать, и любые его оправдания имели не больше шансов дойти до ее сознания, чем глас небесный или доносившиеся с улицы громкие голоса.
Жанна Романовна опять хрустнула пальцами (на этот раз звук получился значительно более тихим), протянула к Терехову ладони, коснулась его колен и сказала неожиданно спокойным и даже дружелюбным голосом:
- Вы решили, что я сумасшедшая? Я действительно произвожу такое впечатление?
- Э-э… - Терехов растерялся окончательно. - Совсем нет…
- Да, - улыбнулась Синицына. - Поймите, Владимир Эрнстович, я лишь хочу узнать истину. И кроме вас, помочь мне не может никто.
- Но я никогда в жизни не видел вашего мужа!
Терехов нашел наконец в себе силы подняться и ринулся к двери, будто хотел протаранить ее своим телом. Он ожидал подножки, а может, даже пули в спину - кто знает, не держала ли Жанна Романовна пистолет в кармане платья или в ящике стола? Терехов успел оценить бредовость обеих мыслей - спрятать оружие в узком платье было невозможно, а чтобы дотянуться до ящиков, Синицыной пришлось бы встать и обойти стол. Он рванул дверь на себя, вспомнил, что открывалась она не в комнату, а в коридор, и навалился всем телом.
Дверь распахнулась - она и не была заперта, - и Терехов скатился по лестнице, будто за ним гнались по меньшей мере десять грабителей с ножами.
В себя он пришел на улице перед киоском, на прилавке которого к матрешкам добавились еще и три больших колобка с физиономиями Березовского, Гусинского и Абрамовича - трех евреев, съевших Россию.
- Поговорили? - радостно спросил продавец.
Не ответив, Терехов быстро пошел в сторону подземного перехода, последними словами ругая себя за нелепое желание узнать, кем был самоубийца, по-видимому, действительно написавший "Вторжение в Элинор".
У метро "Шаболовская" Терехов несколько раз огляделся, представив себе, как это выглядело со стороны - способностей к конспирации у него не было, наверняка он производил впечатление человека, скрывающегося от бдительного ока милиции, любой мог подумать, что у него не в порядке документы, и сдать ближайшему постовому.
К черту! - думал Терехов, дожидаясь поезда. - К черту все! Не было никакого "Элинора". Нужно жить, как жил. Забыть, как дурной сон. И голос в трубке, и собственный нездоровый интерес, и женщину эту, и ее нелепое обвинение.
Беда в том, что именно дурные сны Терехову почему-то запоминались надолго, а хорошие он забывал сразу, как только просыпался - оставалось ощущение чего-то приятного, но вспомнить конкретное содержание он не мог никогда, как ни пытался, причем, чем больше прилагал усилий, чтобы вспомнить, тем скорее исчезало хорошее настроение, оставшееся после сна, и возвращалась обычная утренняя тягомотина, будто и не снилось ему ничего возвышенного, бодрящего и вселяющего уверенность в успехе.
Домой возвращаться не хотелось, и Терехов поехал в центр - побродить по Арбату, потолкаться в магазинах, послушать, о чем говорят в народе и, может, услышать собственную фамилию хоть в каком-нибудь, пусть даже отрицательном, контексте.
Мобильник зазвонил, когда Терехов вышел из метро "Арбатская" и направлялся к подземному переходу. Номер, высветившийся на дисплее, был Терехову не знаком, обычно он на такие звонки не отвечал, но сегодня мысли его были в полном раздрае, и палец сам нажал на кнопку включения.
- Владимир Эрнстович, - сказал голос, который Терехов узнал бы теперь среди тысяч или даже миллионов, - мы вообще-то не закончили разговор. Где вы сейчас?
Терехов хотел сказать, что это ее не касается, но ответ сложился сам и произнесся, будто приготовленный заранее:
- На Арбате. Я тут часто обедаю в кафе "Кружевница".
- Приятное место, - согласилась Жанна Романовна. - Если вы закажете мне бутылочку "Фанты" и кофе - можно черный со сливками, - то я присоединюсь к вам через… скажем, через четверть часа.
Можно было отключить связь, не отвечая. Можно было вернуться в метро и поехать домой, а лучше - куда-нибудь за город, чтобы в осеннем влажном лесу проветрить и привести наконец в порядок растрепавшиеся мысли. Можно было, в конце концов, потребовать от госпожи Синицыной, чтобы она оставила его в покое.
- Хорошо, - сказал Терехов. - Обычно я занимаю столик у окна.
Если он действительно собирался продолжить разговор, стоило ли убегать из квартиры на Шаболовке?
Стоило, - подумал Терехов. Там была чужая территория. Там он чувствовал себя, как бактерия под окуляром микроскопа. Здесь - другое дело. При людях. В привычной обстановке. Совсем другой разговор. У него тоже есть вопросы к этой женщине.
Он заказал бутылку "Пльзенского" и сушки, а для Жанны Романовны - "фанту", кофе и плитку шоколада "Вдохновение". Официант принес заказанное, а из-за его спины (откуда она появилась? Терехов не видел, чтобы кто-нибудь входил в зал!) возникла Синицына все в той же коричневой куртке и тихо опустилась на стул напротив Терехова.
- Спасибо, - сказала она, обращаясь не к визави, а к официанту, тот кивнул, поощряюще улыбнулся и исчез, оставив на столе пенящийся бокал пива и дымящуюся чашку кофе.
- Вы ведь на самом деле не жена Ресовцева! - вырвалось у Терехова.
- Нет, - охотно согласилась Синицына. - Формально - нет. Это что-нибудь меняет в наших планах?
- А у нас есть общие планы? - удивился Терехов, чувствуя, как разговор опять уходит из-под его контроля.
- Конечно. - Жанна Романовна сделала несколько глотков из бокала с "фантой", а потом отпила из чашки с кофе. - Я расследую смерть своего… вы не возражаете, если я буду называть Эдика мужем? Так мы с ним начали считать в свое время, а то, что не было штампа в паспорте… Это важно? Я расследую смерть мужа и сейчас провожу допрос главного - и по-видимому, единственного - подозреваемого.
- Допрос?
- Назовите это беседой. Вы, кстати, тоже хотели разговора, когда ехали на Шаболовку. Но говорить по-человечески не захотели. Значит - пусть будет допрос.
- Могу я позвонить своему адвокату? - усмехнулся Терехов. В привычной обстановке он чувствовал себя совершенно иначе, нежели в чужой комнате.
- И первый мой вопрос: опишите, пожалуйста, во всех деталях тот день, когда у вас, как вы утверждаете, украли "дипломат" с дисками, - сказала Жанна Романовна, пропустив вопрос Терехова мимо ушей.
Медленно, глоток за глотком, Терехов выпил пиво. Он никуда не торопился, он мог, в конце концов, позвать официанта, расплатиться и уйти, с этой женщиной он разговаривал только потому, что, как и она, хотел выяснить правду.
Слово за словом, вспоминая мельчайшие и, возможно, совершенно не нужные детали, Терехов рассказал обо всем, что происходило в тот проклятый, гнусный, нелепый, суматошный день. Жанна Романовна слушала внимательно, но Терехову почему-то казалось, что все это ей давно известно, она ждала новой информации, и потому он старался вспомнить даже такие детали, которые ему самому были не интересны и не относились к делу ни в малейшей степени. Например, как радовался Сергей, обнаружив, что тереховский "винчестер" испорчен, по-видимому, окончательно. А ведь сосед действительно радовался - чему, собственно? В тот день Терехов не обратил на это внимания, а сейчас вспомнилось и показалось странным.
Терехов говорил долго, официант принес еще кофе - две чашки, и пива тоже на столе прибавилось. Наконец он дошел в своем рассказе до того момента, когда вынужден был разрешить публикацию не своего романа, потому что сроки поджимали и другого выхода не было. Так ему, во всяком случае, тогда казалось.
- Другого выхода не было, - повторила Жанна Романовна.
- Всегда есть другой выход, - сказала она. - Что же… Я лишь убедилась в том, что все это было подстроено. Здесь не могло быть случайности - слишком мала вероятность совпадений.
- Понимаю… - пробормотал Терехов. - Но зачем? Кому это было нужно?
- Это нам и предстоит выяснить, - сказала Синицына со странным блеском в глазах.
- И почему, - перебил Терехов, - мне подсунули текст именно вашего… э-э… мужа? Откуда у них взялась рукопись? Вы говорите, он дорожил этим текстом…
- Эдик писал роман много лет, - помрачнела Жанна Романовна. - Он даже мне не показывал его целиком. Так… отдельные куски. То, что, как ему казалось, имело отношение к нам двоим.
- Вы… Прототип Левии в романе…
- Не совсем. Многое, конечно, взято и у меня. Не о том сейчас речь, - оборвала себя Синицына. - По вашей версии получается, что некие злоумышленники переписали с компьютера Эдика файл, потом устроили подмену, заразили вирусом ваш компьютер, чтобы лишить вас возможности выбора.
- Так, - кивнул Терехов.
- Нет! - воскликнула Жанна Романовна.
- Нет? - растерялся Терехов.
- Логики нет, - пояснила Синицына. - Получается, что подмена была выгодна третьей стороне, а это полная чепуха. К тому же, Эдик в последние дни болел, не выходил на улицу, и если бы кто-то попытался…
- Информацию с компьютера опытный хакер может…
- Да, конечно! И я опять спрашиваю - зачем? Кому выгодно? Никому - кроме вас.
- А мне-то к чему? - поразился Терехов. - Я понятия не имел о существовании вашего мужа. Я не знал о его романе. Я писал свой - и у меня не было никаких проблем с публикацией.
- Ваш роман… - Синицына пренебрежительно отмахнулась. - Я читала предыдущие… Муть. Китч.
- Читателям нравится…
- Пипл хавает? - презрительно усмехнулась Жанна Романовна. - А "Элинор" - это настоящее. Литература. То, чего у вас не было в помине. Вы узнали об Эдике. О том, что он писал вещь для себя. Подумали, что если подменить, то, кроме самого Эдика, никто не узнает. А Эдик… Что Эдик? Как он сможет доказать? Судиться с вами? Вам это только славы прибавит, а Эдика суд окончательно свел бы с ума. Он и так… Помните историю с Роулинг, автором "Гарри Поттера"? Она украла какие-то эпизоды из романа одной американки. Был суд. И что? Доказать ничего не удалось…
- То эпизоды, а то целый роман, - покачал головой Терехов. - Запросто доказали бы, что я - плагиатор.
- Почему же вы пошли на это? - подняла брови Синицына. - Получили чужую рукопись и понесли ее в издательство, как свою. Вы не могли не понимать - я следую вашей логике, не своей, - что у текста есть автор, и когда книга выйдет, он сможет предъявить претензии и свое авторство доказать в суде. Вы должны были понимать, в какую грязь…
- Нет, не так, - пробормотал Терехов. Все действительно было не так, хотя, если рассуждать определенным образом и знать все, что случилось потом, то интерпретация Жанны Романовны выглядела вполне логичной. - Я не украл текст, мне его навязали.
- Вы опять клоните к тому, что у вас не было выбора, - сказала Синицына. - Опять говорите о ком-то третьем… Отбросьте это звено. Не было его. Это ваша фантазия. Вы все проделали сами.
- Я не знал вашего…
- Вы были у него! Думаете, я этого не знаю? Вы были у него несколько дней назад, накануне выхода романа из печати.
- О чем вы? - удивился Терехов. - Я? Был у вас?
- У Эдика.
- А вы… Если он ваш муж…
- Мы обсуждаем наши отношения?
- Я не знал вашего мужа! Я не был у вас дома! Никогда! - Терехов не заметил, как перешел на крик, официант уже спешил к их столику, а метрдотель, стоя у выхода в кухню, подавал какие-то знаки - видимо, призывал к спокойствию.
В зале прекратился стук вилок и ножей, стих монотонный гул разговоров, и Терехов почувствовал себя будто на лобном месте, голова его лежала на плахе, он не видел палача, но ощущал его присутствие, его тяжелую походку, под ним прогибались доски настила, а холодная сталь меча на мгновение коснулась затылка, будто человек в красном примеривался для точного удара.
Видение было мгновенным и исчезло, когда подошедший к столику официант спросил, все ли в порядке.
- Да-да, - Синицына одарила официанта странной улыбкой, - принесите нам еще по чашечке кофе, пожалуйста.
- Я все надеялась, что в вас заговорит совесть, - сказала она, когда официант отошел, а гул разговоров в зале возобновился. - Я думала, что… Ну хорошо. О вашем посещении я узнала от соседки после того, как… Когда Эдика не стало.
- Я никогда не был… - Терехов не закончил фразу. Он знал, что не был знаком с Ресовцевым, но убежденный блеск в глазах Жанны Романовны свидетельствовал: она верила в то, что сказанное ею - правда. И спорить бессмысленно. Он был у Ресовцева? Пусть она докажет.
- Вас не было дома, когда я… приходил к вашему мужу? - выдавил Терехов.
- К сожалению. У нас с Эдиком были особые отношения, вас они не касаются ни в коей мере, - сказала Синицына, подняв на Терехова тяжелый взгляд. - Меня не было дома весь вечер, и Эдик ничего не сказал о вашем посещении.
- Так почему же вы…