Не знаю, сколько дней я провел в лесу. Может, три. Может, четыре. Или пять… Свет сменялся тьмой, тьму настигал новый рассвет. Но ровные ряды деревьев не менялись. Как не менялось одно единственное состояние - отчаяния и одиночества, мятущегося наедине со мной. Как–то я повернул совсем в другую сторону - знаю только, что это была "другая" сторона. То же самое, и потом, когда опять поменял направление. Везде одно и то же - сплошная тысячекилометровая декорация, которая только прикидывается "лесом"… Видимо, воду я нашел. Помню ее холодный, пронизывающий вкус, ощущение мокрой одежды, какую–то звериную радость. Но что это было - родник? ручей? река? лужа?.. Голод притупил мои ощущения, сделал меня примитивным механизмом, ищущим любое, что можно жевать и глотать. Глаза воспалились, губы потрескались, ушибы и ссадины неприятно зудели. Мне тяжело стало передвигаться, я часто падал, и однажды когда упал в очередной раз, не смог подняться. Даже ослепляющее чувство голода не заслонило от меня дикую боль - может, я вывихнул ногу, может, это был скрытый перелом, я не знаю. Я долго кричал во тьме, и с ужасом понимал, что я единственное здесь животное. Только эхо вторило мне, а еще призрачный свет луны. Когда рассвело, я смог найти какую–то палку и начал ковылять, жмурясь от солнца. Боль и голод объединились против меня. Почему–то самым важным мне казалось найти ту "сбалансированную смесь", которую еще недавно так настойчиво отвергали мои глаза и мой желудок. Я не задавался вопросом, где здесь - среди молчаливых деревьев и низкорослых кустов - найдется эта "сбалансированная смесь", я просто хотел есть. Правая нога сильно опухла и почернела, передвигаться было очень больно, а еще очень мешала земля - она танцевала подо мной, грозила опрокинуться, сбить с ног и раздавить своим невообразимым весом… Когда я услышал голоса, я пошел к ним, хромая из всех сил, сознание то покидало, то возвращалось ко мне, реальность двигалась рывками. Люди, все равно какие люди, я не смогу без них, без них мне грозит безумие и смерть - вот что я думал. Несколько фигур на фоне солнечного неба. Я шел к ним, к моим спасителям и был счастлив.
Невидимые руки растягивали жилы, жилы скручивались, рвались, жгли, и я кричал. Крутящийся стол, мои руки и ноги срослись с металлом в одно целое. Я-стол. Лица заглядывают - парят в невесомости, купаются в безжалостном свете. Мои глава препарируют - острыми ножницами из них вырезают воспоминания. Кена плачет - но это не мое плечо. Это плечо Огена - голова разбита, кровь капает мне в зрачки, и от этого изображение двоится, троится. И кружится голова, кружится стол, все кружится в танце с тенями… Я видел свои внутренности, я видел гноящееся прошлое, смрад потерь, забытых обид, ядовитая пена ночных сожалений - все это поднималось, шипело и вытекало из моего сознания. Железо и пластик, осень и лед. Золото опавших судеб. Страны, выцветшие на карте. Люди, все равно какие люди, - они окружали меня, не давали забыться, раствориться, уйти в никуда, срастись с потолком взглядом. Меня распарывали и снова сшивали, напрасно я говорил на неизвестных языках, напрасно лил кровь и сукровицу, напрасно бил спазмами мое замирающее сердце. Все было напрасно. Я продолжал жить. Я продолжал кричать. Испытывать ужас. Надеяться. Требовать. Просить. Лететь в белую холодную пустоту. Вечный новорожденный, покидающий лоно матери…
[факториал АК‑01806/5. Время фиксации: 11:05]
Все хорошо. Все не так плохо, как я думал. Мое бегство теперь вспоминал с большим недоумением. Нога, а я ее все–таки вывихнул, зажила, и ушибы и ссадины. Меня кормят регулярно три раза в день - хотя точно не уверен, сколько дней провел здесь. Трудно понять, когда начинается и когда заканчивается день, если все время ровный матовый свет криптоламп, белые стены и пружинящий мягкий пол из диковинного материала. Хронотабло тут отсутствует, они не носят наручных хронотабло, а на мои вопросы, который час, не отвечают. Не отвечают, потому что им запрещено? Потому что время как таковое не составляет для них значимой ценности?.. Центр социализации Медицинского лет–ле Второго района, вот называется это учреждение. Очень приблизительно понимаю, что означает слово "социализация". Они дают мне какие–то препараты. Сначала я пытался сопротивляться, но это бесполезно - они применяли силу, я испытывал боль. Потом смирился, и каждый раз молча наблюдаю, как к моей руке присоединяют бесконтактный фармактиватор. Удивительная вещь этот бесконтактный фармактиватор - любое вещество проникает в организм сквозь капилляры на коже, нет ни боли, никаких болезненных ощущений. Там, откуда я родом, такого нет - хотя в последнее время меня постепенно убеждают, что нет никакого "там", я все выдумал, все плод моего больного воображения. Это возмущает меня, я хочу доказать им, что не лгу, но фармактиваторы действуют быстро и я успокаиваюсь. Почему–то мне не дают одежду - сначала было неудобно голым расхаживать, говорить с людьми, я никогда не ходил перед чужими людьми совершенно голым, Марегаль консервативный городок, разве что в раннем детстве. Я жутко стеснялся, хотя здесь нет женщин - трудно думать о женщинах, не знаю, зачем думать о женщинах. Потом привык. Каждый день они обтирают меня влажной губкой. Мне это приятно. Сейчас я сижу и опять разговариваю с врачом. Не знаю, почему я решил, что он врач - он представился как старший сотрудник Центра социализации. Назвал какое–то имя - но я забыл. Почему же я решил, что он врач? Потому что это учреждение Медицинской лет–ле? Видимо, что–то есть у него от врача - этот человек немного полноват, всегда опрятен, строг и мягок одновременно. Круглое румяное лицо, теплые большие губы, синие глаза. Он лысый - первый лысый человек, которого я увидел в Свободных Районах. Разговаривает тихим, можно сказать - дружелюбным голосом, хотя я не уверен, применимо ли понятие "дружелюбие" к ллебе. У него маленькие, похожие на женские, ладони и масса терпения. Вот и сейчас он спокойно смотрит на меня и задает следующий вопрос:
- Ты помнишь, как убил Лийо Леваннена?
Вот, опять он задает такой нелепый вопрос. Может, меня принимают за кого–то другого?
- Нет, не помню. Мне кажется…
- Да, я слушаю.
- Мне кажется, что я Лийо Леваннен, - его лицо непроницаемо, но я чувствую немое осуждение, даже сожаление, и от этого голос мой снова задрожал: Но… Но я не уверен.
- Ты ошибаешься. Ты не уверен, потому что ошибаешься. Человек не может быть неуверенным, когда не ошибается. Правда?
- Да, наверное.
- Ты убежал из здания Промышленного лет–ле. Ты встретил иллебе по имени Лийо Леваннен. Это чужак из чужой страны. Ты убил его. Ударил головой об стену, и он умер.
- Я не помню. Я помню стену.
Напрягаю память, отчего–то это делать в последнее время трудно. Припоминаю. Белая стена, что–то красное на ней, лежащий внизу человек. Человек мертв?
- Так…
- Я помню, кто–то лежал у стены. Но это не Лийо Леваннен.
- Тебе так кажется.
- Нет, не думаю.
- А ты подумай. Ты уверен, что это был не Лийо Леваннен?
- Да… - я в отчаянии. Он ждет от меня нужных слов, признаний. Или чего–то другого? - Да.
- Значит, ты убил другого человека?
- Я не знаю.
Ненавистные слова "я не знаю", горькие, воспаленные, острые слова. Мертвые слова.
- Если ты не знаешь, значит, ты не уверен, что не убивал Лийо Леваннена?
- Не знаю. Я пытаюсь вспомнить…
- Пытайся. Я тебе помогу.
- Хорошо.
Почему, когда я говорю "хорошо", я ощущаю себя глупо?
- Ты - Кет–хе, работник второй категории Промышленной лет–ле Восьмого района. Ты это помнишь?
Странное имя. Кет–хе. Кет–хе. Повторяю, как молитву. Кет–хе?
- Я не Кет–хе. Я не знаю, кто такой Кет–хе. Я совсем не Кет–хе.
- Не говори: знаю, не знаю. Скажи - помнишь или нет?
- Нет.
- Что нет?
- Не помню.
- Вот видишь, ты не помнишь, что тебя зовут Кет–хе. Я помогу тебе вспомнить.
Он всегда мне хочет помочь. Мне нужна помощь, мне очень нужна помощь.
- Да, хорошо.
- Тебя зовут Кет–хе. Ты убил чужака по имени Лийо Леваннен. Мы не знаем, зачем ты это сделал. Нам нужно узнать, зачем, и сказать это тем людям, что послали Лийо Леваннена в Свободные Районы.
- Я не убивал Леваннена, потому что…
- Не спеши, подумай.
- Мне тяжело думать, что–то мешает мне.
- Ты не уверен? Ты чувствуешь неуверенность, скажи?
- Да, я чувствую… неуверенность. Я постоянно чувствую неуверенность.
- Вот видишь. Ты просто не помнишь происшедшего с тобой. Давай так, ты задашь мне вопрос, я тебе отвечу. Это обязательно тебе поможет вспомнить.
Я думаю. Голова тяжелая, ватная, не моя голова, чужая. Не помню, кто послал меня. Может, он это знает?
- Кто послал Лийо Леваннена в Свободные Районы?
- Его послали люди из неассоциированных районов, которые называют себя "ПЕНТЕМ". Они хотели причинить гражданам Свободных Районов идеологическое насилие.
- Леваннена не посылали ПЕНТЕМ, его посылали…
Кто посылал? Кто? Кто?
- Я слушаю.
- Его посылала Школа Ти - Сарата.
Он не кривится, не фыркает, не морщиться, не багровеет лицом. Однако я чувствую, как волна разочарования поднимается в нем и выплескивается, расплывается по комнате. Гасит мои надежды.
- В первый раз слышу. Нет никакой "школы ти–сарата". В неассоциированных районах есть идеологические организации. У нас нет никаких идеологических организаций, потому что они противоречат принципам свободной ассоциации. Но у них есть. Идеологические организации послали Лийо Леваннена.
Наверное, он ошибается. Не может быть, чтобы он никогда не ошибался. Ведь я вспомнил, и я знаю, что это правда.
- Да, Школа Ти - Сарата отчасти… тоже занимается идеологией. Она называет это историческим исповеданием.
- Вот видишь. Это - одна из идеологических организаций, занимающихся обманом и разделением людей. Это деструктивный инструмент, используемый преступным античеловеческим образованием, называющим себя "государство".
Государство? Разве мной руководило государство? Или руководило? Может, я об этом не догадывался? Государство… Мне никогда не нравилось государство, потому что оно пытается руководить тем, что вне его, что больше его, намного больше. История. Личность.
- Это не так. Это не совсем так. Я помню…
- Иллебе по имени Лийо Леваннен осуществил над тобой идеологическое насилие. Он деструктивно повлиял на твой разум, на твою психику. Ты не выдержал и убил Лийо Леваннена.
- Я не убивал… Я… - почему мой голос дрожит? Почему я дрожу?
- Ты убил иллебе Лийо Леваннена. Теперь ты сам иллебе.
- Я не… - он кивнул головой. - Я не такой как вы.
- Конечно, ты не такой как мы. Ты иллебе. Знаешь, что это означает?
Теплые губы, мягкий взгляд. Этот взгляд проникает глубоко внутрь, он видит всю правду, он хочет помочь. Он смягчает боль - боль, которая говорит мне: ты еще жив. Ты существуешь. Ты существуешь благодаря боли.
- Временно неассоциированный гражданин, - ответил я. Это была правда.
Теплые руки на моих плечах. Он кивает головой, и меня уводят - туда, где покой, и забвение…
Кена? Кажется, меня зовет Кена? Да, я слышу ее голос - он полон сожалений, упреков, он просит. Возникает ниоткуда, зовет в никуда. Пытаюсь встать, вскочить - бежать? Стены, стены, стены - среди которых спрятался зовущий голос. Как ты жил все это время? - Я страдал. - Почему ты страдал, ты сожалеешь… - Нет, ничего не вернуть. Разве можно что–то вернуть - что–то, что не было правдой - вымысел, догадка, плач воображения… Может, я и не жил вовсе. - Что же ты делал? - Я искал. - Но что ты искал, Лийо, скажи мне, что? - Тебя… - Это ложь. - Конечно, это ложь. Я пытаюсь… слышишь?! Говорить правду, но не хочу говорить правду - она сильно бьет, беспощадное животное, питающееся нашей жизнью. И от этого я лгу… Может быть, себя? Что мы ищем по утрам и в ночи, что мы зовем, куда пытаемся заглянуть?.. - Я тебя не слышу, Лийо. Я тебя не знаю. Мне кажется, я тебя никогда не знала. И я… Я говорила со своими мечтами, равнодушными мечтами, так похожими на сны. Когда пытаешься, и все напрасно. - Кена, Кена, это ты? Кена, ты со мной говоришь?.. Я не слышу тебя, я не могу найти тебя, не могу вспомнить твоего лица - твоего настоящего лица. Ты меня слышишь?.. - Руки, натыкающиеся на тишину. Стены, стены, стены. Ничего, кроме стен. Никого, кроме меня…
[факториал АК‑02347/1. время фиксации: 02:34]
- Ты помнишь, о чем мы говорили вчера?
- Да, кажется, помню…
Все это ложь. Я в отчаянии - что говорил я вчера? Что говорил он?.. Такая тяжелая голова, все мышцы словно затекли. Мне мучительно врать, но почему–то я не могу сказать правду. Не могу сказать: я ничего не помню. Ведь это было вчера!
- Ты помнишь, что ты убил гражданина Кет–хе?
- Я не знаю, я… - подожди, Кет–хе, я слышал это имя. Да, конечно! Кет–хе. Кет–хе… Я повторял его. Так меня называли? Так он меня назвал? - Ведь вы говорили, что я Кет–хе!
- Я говорил, что ты гражданин Кет–хе?
Какое облегчение! Я вспомнил.
- Да, да, конечно! Вы говорили, что я гражданин Кет–хе.
- Тогда, если ты гражданин Кет–хе, что ты делаешь в Центре социализации?
- Я… я не гражданин. Я иллебе.
- Видишь, ты помнишь. Ты чужак, ты убил гражданина Кет–хе.
Я опять запутался. Постоянно путаюсь, не пойму, кто говорить, что думать. Что вспоминать.
- Никого я не убивал.
- Ты так думаешь.
Почему слово "думаешь" звучит так неестественно? Меня одолевают подозрения.
- Да, я так думаю.
- Тогда, скажи мне кто ты такой?
Кет–хе? - нет, конечно, нет. Меня зовут Лийо. Мы говорили об этом вчера?
- Я… Я… Лийо.
- Вот видишь, ты чужак. Тебя зовут Лийо. Ты незаконно проник на территорию Свободных Районов.
Какое странное слово "проник". Подозрительное, что–то унизительное в нем, тайное, совсем не мое слово.
- Почему я проник… - я смешался: он настолько уверен в себе. Нельзя быть настолько уверенным в себе, и говорить неправду. Это сбивает меня, раздражает. - Разве?
- Никто не приглашал тебя в Свободные Районы.
- Но я помню… Было письмо… Дальнен…
- Кто такой Дальнен?
Какой–то человек в просторном зале. У него суровый голос, он предупреждает меня об опасности. Об ответственности? Он говорит, что делать. Сделал ли я то, что он говорил?
- Дальнен… Не помню. Он… Он послал меня к вам.
- Если ты не помнишь, кто такой Дальнен, как ты можешь утверждать, что помнишь как тебя направили в Свободные Районы?
- Не знаю.
Опять тупик. Отчаяние. Разочарование. Мне становится жарко. Я хочу закрыть глаза.
- И я не знаю. И я не уверен, что тебя вообще кто–то направлял.
- Как это?
- Тебя никто не направлял в Свободные Районы. Ты не знаешь, зачем ты здесь.
Зачем я здесь? Зачем я вообще? Как мне ответить на этот вопрос?
- Я здесь, чтобы… Реконструировать историю, так попросил АЛБЕК.
- АЛБЕК тебя попросил? Ты видел кого–то из АЛБЕК? Кто тебя просил - лебеи Второго района?
- Нет, лебеи Второго района не просил.
- Тогда лебеи Восьмого района?
- Нет, он меня не просил.
- Так какой же лебеи тебя попросил прибыть в Свободные Районы?
- Я… Я не знаю. Было просто, слово АЛБЕК…
- Слово? Тебя попросило слово?
- Нет, конечно же, не слово, люди. Люди, называющие себя АЛБЕК.
- Люди не могут называть себя АЛБЕК. Люди - не АЛБЕК. АЛБЕК - это координирующий орган. Кто тебя просил приехать от имени АЛБЕК?
Мы говорим на разных языках. Я не знаю, как говорить на его языке. Как сложно говорить с другим человеком, когда не знаешь его языка. Другой человек - другой язык. Как?
- Но я… Я не знаю…
- Ты запутался. Ты устал. Тебе нужно отдохнуть.
- Но… Я…
- Да? - спокойное круглое лицо. Он ждет. Он знает: я отвечу. Всегда это знает.
- Мне нужно отдохнуть.
Руки, что уводят меня в белую комнату с мягкими стенами.
Оген спрашивает, почему его убили в Хот - Хохеррере. За что ему разбили голову?.. Он трясет меня за рукав, раскрывает ледяными пальцами глаза - я отворачиваюсь, сжимаю веки. Не хочу смотреть, не могу смотреть, мне страшно. Почему он наклоняется надо мной?.. Почему мне много лет назад казалось, что кто–то по ночам наклоняется надо мной? Пытается заглянуть в лицо - стоит и молчит, и чего–то ждет… Тогда не было Огена - как и сейчас. И меня тоже, наверное, не было… Что ответить ему? Я не знаю, Оген. Не знаю, за что убили тебя в незнакомом городе незнакомые люди. Не знаю, за что возможно убивать. Они не испытывали жалости к тебе. Но хуже всего, они не испытывали и ненависти к тебе. Мне кажется, тебя убило равнодушие - агрессивное равнодушие, кричащее от безысходности. Почему он стоит надо мной? Почему пытается заглянуть мне в лицо? За что нам разбивают головы в незнакомых городах? Осенние птицы наших детских страхов. Люди, стоящие по ночам над изголовьем кровати. Мы сами…
[факториал АЕ‑010244/02. время фиксации: 15:10]
- Давай поговорим об истории. Ты здесь чтобы реконструировать историю?
- Да, я историк. Меня… Они направили меня, чтобы помочь реконструировать историю.
- Так. У Свободных Районов есть история - скажи мне как историк?
- Нет. У Свободных Районов нет истории. Потому меня…
- Как же так получается: истории нет, но ты будешь ее реконструировать.
- Воссоздавать, при помощи сравнительной систематики.
- Воссоздавать то, чего нет?
- Нет, я хотел сказать, я…
- Историк занимается тем, что воссоздает то, чего не существует. Правильно я понял тебя?
- Нет… Но…
- А для чего этот "историк" занимается таким непонятным делом?
- Он… Без истории общество не может существовать и развиваться. Без знания своей истории.
- Это неправда. Мы существуем и развиваемся без какой–либо "истории". Как ты это объяснишь?
- Я… Я не знаю как.
- Видишь, ты не знаешь. Но ты знаешь, что ты существуешь?
- Да, знаю.
- А развиваешься?
- Хм. Не уверен.
- Не уверен, что каждый день ты становишься несколько другим, нежели вчера? И еще не таким, как завтра?
- Да–да, наверное, так. Я развиваюсь, конечно…
- Причем здесь "история"?
- Я не могу объяснить.
- Зачем тогда ты настаиваешь на существовании "истории", если ты не можешь объяснить, как существуешь и развиваешься без нее?
- Не знаю.
- Зато я знаю. Ты никакой не историк. Это слово выдумано идеологическими организациями неассоциированных районов.
- Я вспомнил - я из Хольмена!
- Что такое "хольмен"?
- Это… Это сообщество, откуда я приехал.
- Конечно, мы - сообщество. Неассоциированные районы тоже сообщество - правда, неэффективное и деструктивное по своей природе. Если ты называешь неассоциированные районы "сообществом Хольмен", ничего не меняется, правда?
- Но есть разные сообщества - Хольмен, ПЕНТЕМ, Барегааль…