– Вы хотите меня убить? А вы сможете? Вы правда сможете? – отстраненно спросил он, и Карпов поверил бы в его равнодушие и, наверное, смог бы, если б только не этот взгляд…
Старик не шевелился, но он не спал, а смиренно ждал ответа. Ветер раздувал его выцветшие волосы, и Олег только сейчас заметил, какая вокруг тишина. И еще он представил, каково на морозе без шапки. Бросив пистолет, он побежал за ушанкой. Та, подхваченная порывом, катилась к центру города, и Карпову вдруг почудилось, что во всём Оконечинске остались только два живых существа – он и этот головной убор.
Когда Олег вернулся, старик уже заснул.
– Я не смогу, не смогу… – пробормотал Карпов, опускаясь на заснеженный асфальт.
Он почувствовал, что плачет, и утерся рукавом. Кудрявый отворот с маленькими серыми льдинками поцарапал переносицу, и тогда Олег заревел по-настоящему. Голося на всю улицу, он ползал перед стариком, а после, окончательно впав в истерику, лежал на тротуаре и бился лбом о дедовы валенки, пока не понял, что тот зашевелился.
– Добрый день.
– Будь всё проклято! – заорал Олег.
Вскочив, он понесся к заводу.
Еще есть Валерка. Валерка!.. С которым ничего подобного случиться не может. С кем угодно, только не с ним!
Чем ближе был центр, тем больше истуканов попадалось на улицах. На Олега всё так же не обращали внимания, и это бесило. Вскоре им овладела веселая неистовая ярость.
– Эй! Я уже здесь! – вопил он, приближаясь к очередному перекрестку. – Я уже иду! Всем команда "добрый день"! Глухие вы, что ли? Алло! Рота, подъем!!!
До завода он добрался к пяти, злой и совершенно осипший.
– Вале-ер! – позвал Карпов, но получилось так тихо, что он сам едва расслышал.
Вахтерша, в прошлом бойкая тетка, была похожа на мешок с картофелем. Олег сунул в рот сигарету и перепрыгнул через турникет.
Заводоуправление казалось не просто заброшенным, а разбитым и разграбленным. Даже когда работа в цехах останавливалась, здесь всё продолжало бурлить: кто-то бегал по коридорам, звонили телефоны, директор громогласно объяснял инженерам, кто на заводе хозяин, поэтому Карпову было вдвойне странно видеть пустые кабинеты.
– Лю-уди-и! – прохрипел он.
Из-за двери выглянул взъерошенный Валерий.
– Олег?
– Вот… на работу пришел, – Карпов пожал плечами. – Опоздал маленько.
– Почему ты не в клубе?
– Зачем мне в клуб?
– Праздник.
– Ах, пра-аздник! – взорвался Олег. – А что празднуем? Что?! – он подбежал к Валерию и, схватив его за грудки, встряхнул. Тот даже не пытался высвободиться, и Карпов начал его раскачивать, как обильно родившую яблоню. – Где праздник, где? На улице?! По-твоему, это праздник? Ты еще вчера был нормальным! Что случилось? Что с тобой сделали?
– Идем.
– Ты… меня отведешь? – спросил Олег, не отпуская его пиджака.
– Да, – в Валерином голосе послышалась железная уверенность в том, что всё происходящее – правильно.
"Чему быть, того не миновать, – бессильно подумал Карпов. – Всё равно мне не выжить в этом городе".
Он почувствовал, как остатки воли покидают его, заставляя кулаки разжиматься, а ноги – плестись вслед за Валерой.
Через некоторое время они подошли к Дому культуры со знакомой статуей. Лопата была облеплена снегом, а безликий рабочий выглядел изможденным, словно весь день убирал улицу.
– В подвал? Или вы уже не прячетесь? – осведомился Карпов.
– "Вы"? – повторил Валера, но больше ничего не сказал.
В зале на пятьсот мест было пусто, тепло и покойно.
– Ну? – с нетерпением выдохнул Карпов. – Где?
– На сцене.
Олег взбежал по высоким ступенькам, но там тоже ничего не было.
– Ты ожидал увидеть что-то другое? – спросил Валера.
Да, Олег ожидал. Кресло с кожаными захватами, столик со шприцами и ампулами, на худой конец – таблетку. Тем не менее он был уверен, что его привели в то самое место, где здоровый становится больным.
– Смотри под ноги, – предупредил Валера.
На полу лежала квадратная черная плита, казавшаяся неимоверно тяжелой. Олег догадался: достаточно на нее подняться, и всё закончится, и начнется новое – непостижимое. То, чего его нынешний разум не способен ни принять, ни оценить, ни осмыслить.
Олег достал сигарету и закурил. Потом аккуратно потушил окурок и загнал его в щель между половицами.
– Что ж, последнее желание исполнено. Зрители могут занимать места в партере и бельэтаже, – заявил он.
– Откуда столько пессимизма, Пионер?
– Вы перепутали текст, милейший. В нашей драме нет ни пионеров, ни бойскаутов – только палач и жертва. И поверженное человечество в роли массовки. Ладно, кончай балаган. Так залезать или разуться?
– Ты не помнишь? – удивился Валера.
В сумрачной глубине зала открылась дверь запасного выхода, и в ярко-желтом квадрате появилась знакомая фигура.
– Папа?! – воскликнул Олег.
Он боялся обознаться. Он понимал, что это невозможно, ведь батя болен и вряд ли смог бы приехать в Оконечинск самостоятельно.
– От эмоций нужно избавляться, Пионер, – сказал отец.
– Почему ты меня называ…
– Подготовка завершена, – объявил тот, кого раньше звали Валерой. – Транспорт готов.
Транспорт. Вслед за этим словом из омута памяти всплыло и назначение устройства, которое Карпов принял за чугунную плиту. А еще через секунду и дурацкий "Пионер" из пустого звука превратился в имя собственное. В его собственное имя.
Озарение стремительно рассеивалось, оставляя Карпова в тяжелой, как каменная глыба, действительности.
Валера с отцом переглянулись.
– Просыпайся, Пионер, просыпайся. Время Рапорта.
Как же он устал от этого кошмара…
Олег презрительно сплюнул на черную платформу. "Транспорт"?.. Кусок железа! Что он здесь делает? Ах, да, это его эшафот. Можно начинать.
– Пионер, ты всех задерживаешь.
Батя.
Как он сюда попал?
И почему так рано активирован транспорт?
В какой-то момент ему показалось, что наваждение отступает, и он взял себя в руки.
– Координатор, нельзя ли на этот раз без меня? Формулу Рапорта я знаю наизусть, – сказал Карпов.
– Ты обязан присутствовать. Идем, Пионер.
У Дома культуры собрался весь Оконечинск, люди были напряжены и сосредоточены. Отец взошел на постамент. Его голос и без того достигнет каждого, где бы тот ни находился, но, похоже, Координатор не смог подавить в себе некоторые поведенческие стереотипы.
Толпа зашевелилась, но не издала ни звука. Местные традиции отмирали, на смену им приходили другие, да и люди, взявшиеся за руки в сладостном ожидании, были уже иными.
– Я, Координатор, докладываю о том, что стадия подготовки завершена, – произнес отец. – Я, Координатор, докладываю о том, что ареал с самоназванием "Земля" отныне принадлежит вам. Желаю всем стремления к Совершенству.
Рапорт был стандартным, но, как всегда, слегка адаптированным к местным условиям. Его текст Карпову был знаком так же хорошо, как колыбельная из детства. Вот только чье это было детство?..
Собрав последние силы, Олег пробился сквозь постороннюю волю, выкарабкался из колодца, куда его мимоходом сбросили, и осмотрелся. Дом культуры со всех сторон был окружен неподвижными телами. На грузовиках их, что ли, сюда свозят?
Кто-то схватил Олега и потянул вниз, в глубину. Понимая, что он больше не вернется, Карпов мертвой хваткой вцепился в ускользающую реальность.
Отец стоял рядом со скульптурой и, чтобы не упасть, держался за металлическую лопату, словно собирался ее отнять. Каменный работяга с плоским лицом был на две головы выше его, однако раствор, из которого изваяли памятник, давно потрескался, и теперь гиганта мог обидеть любой.
Батя кивком приказал вернуться в зал, и Олег подчинился.
– Транспорт готов, – сказал Валера. – Тебя ждут дальше.
Карпов хотел съязвить, но чувство юмора осталось в колодце.
Вот, пожалуй, и всё. Он вспомнил, как это начиналось, и ему стало смертельно обидно за то, что он так ничего и не сделал. Ведь он первым почуял неладное, первым забил тревогу. Впрочем, не стоит себя обманывать: его окопы остались не вырытыми, а блиндажи – не построенными. Чему он посвятил эти два года? Лишь тому, чтобы уцелеть.
Ну и зачем?..
Он попробовал плиту ногой. Твердая.
Через мгновение транспорт перенесет Пионера в новый, неосвоенный мир. А когда очередная цивилизация будет приобщена к Системе, он снова отправится в путь. Пионера не интересуют ни средства, ни даже цель. Процесс – вот его призвание. Он будет исследовать бесконечность до тех пор, пока не доберется до последнего предела. До самого Конца Света, которого, как говорят, не существует.
* * *
Олегу захотелось обняться, всё равно с кем, лишь бы услышать простое человеческое "до свидания", но на всей Земле даже на такую малость уже никто не был способен, и тогда он сказал самому себе:
– Прощай.
1995
Это я
– Это я.
– Ты?..
– Глупый вопрос.
– Да… наверно. – Человек в голубой майке провел пяткой по полу, словно убеждаясь в его существовании, и выпрямился на табурете. Глаза он не закрыл, это ему не требовалось. – Значит, опять ты…
– Я мешаю? – голос не обиделся, только спросил. Он либо требовал ответов, либо отвечал сам, но своего отношения при этом не выказывал.
– Иногда, – признался человек. – Иногда ты мне не просто мешаешь, а… э-э… как бы…
– Трудно выразить мысль? Я заметил, это с тобой не впервые.
– М-м-м… – человек в майке не хотел спорить. Он снова шаркнул по полу, бегло ощупывая пальцами теплый линолеум. – Ты мне жизнь сломал, – сказал он неожиданно для себя и, как он надеялся, для голоса.
– Серьезно?!
– Странные поступки… Выставил меня на посмешище. Ты всегда принуждал меня совершать странные поступки. Люди этого боятся.
– Тебя давно уже никто не боится.
– Ну да. Тоже твоими стараниями…
– Я говорю только правду, – заметил он невпопад, но человек его понял.
– Почему это?
– А зачем мне врать? – голос как будто пожал плечами, хотя на это он, конечно, был не способен.
– А зачем люди врут? Ведь тот клад во дворе…
– Выкопали на прошлой неделе. Надо было проявить настойчивость. Еще бы десять сантиметров, и…
– И меня прямо там закололи бы! – человек не часто осмеливался перебивать голос, но сейчас не сдержался. – Их было двое… Что я мог сделать? Закололи бы на месте!
– А так не закололи. А клад достался другому.
– Кому?
– Менее достойному.
Человеку было любопытно, но он знал: если голос не говорит сразу, упрашивать его бесполезно.
– Это ведь не единственный случай, ты меня и после подводил!
– Ну давай, давай, – откликнулся голос. – Вали в кучу, сразу со всем разберемся. Еще претензии имеются?
– О-о! Претензий у меня к тебе хоть отбавляй. Жизнь поломал, говорю же. Летать…
– А, ясно. Сам виноват. Тебе оставалось сделать последний шаг.
– С крыши…
– Ты испугался. Не поверил.
– Мне опять не дали.
– Опять двое?
– Больше. Двое были внизу, у машины, а кроме них, еще четверо. Спасатели. Собирались меня от чего-то спасать…
– Только один шаг! Они не смогли бы тебя остановить.
– А я… я правда полетел бы?
– Вот ты и сейчас не веришь.
– Я же мог разбиться…
– Любой мог бы. Но не ты. Не в тот раз. Тогда был особый день, специальный день для полетов. Ты не воспользовался. А упрекаешь почему-то меня.
– Но это так трудно! Сразу взять и… и что-то такое…
– Опять не находишь нужных слов? Надо развиваться.
– Да уж! Советы твои… Хватит! Вон куда меня загнали…
– Тебе вредит нерешительность. Ты не умеешь доводить дело до конца. А это очень важно. Вспомни хотя бы…
– Помню, помню! – человек поерзал на табурете, точно собирался сдвинуть его в сторону. На самом деле не собирался. Табурет был привинчен к полу. – Помню, – промолвил он мстительно. – Раздеться на улице…
– Да. А что такого?
– Это же неприлично.
– Брось!
– На меня так смотрели…
– Не всё ли равно, как на тебя смотрели?
– Я не успел.
– Тебе оставалось снять только майку. Это заняло бы одну секунду.
– Я не видел смысла…
– Зачем тебе смысл? Это просто игра.
– Игра во что?
– В свободу.
– В свободу?! – воскликнул человек. – Издеваешься, да?.. Вот она, моя свобода. На всю жизнь!
– Ты сам всё испортил. Как с кладом, как с полетом. В каждом деле необходима точка. Если точки нет, ничего не получается.
– И уже никогда не получится…
– У тебя есть еще один шанс.
– Последний?..
– Других и не бывает. Любой шанс – последний.
– Доиграть в свободу?..
– Доиграть до конца. И в конце получить.
– Свободу? – повторил человек.
– Игра делает тебя свободным. Не надо только останавливаться.
– Ну?.. Я слушаю.
– Через десять минут тебя выпустят.
– На помывку?
– Тебя выпустят совсем.
– Что-то я…
– Сомневаешься?
– Нет… Нет, я не сомневаюсь, – твердо сказал он.
– Хорошо. Тебя встретит человек в сером пиджаке. Он отвезет тебя к детской площадке и отдаст сверток.
– К площадке, где был клад?
– К той самой.
– А сверток большой?
– Два килограмма. У площадки ты увидишь черный "сааб". Ты подойдешь к левому переднему колесу, нагнешься и приложишь сверток под днище.
– Приложу?.. Как это?
– Не твоя забота. Он приклеится сам. После этого медленно уходи.
– Куда?
– Не важно. Просто уходи. Бежать нельзя. Разговаривать ни с кем нельзя. Оглядываться нельзя.
– И… это и будет конец нашей игры? Я стану свободным?
– Раз и навсегда, – заверил голос, – но лишь при условии, что ты снова не бросишь всё на полпути. Не испугаешься, не передумаешь.
– Не испугаюсь. Не передумаю. – У человека задрожали руки, по майке расползлось темное пятно пота. – Не испугаюсь, нет… всё сделаю. Стану свободным…
* * *
– Это я.
– Ты?..
– Глупый вопрос.
– Возможно, ты прав… – человек в белом халате встал из-за стола и повернулся к окну. Окно выходило во двор, ничего примечательного за ним не было, однако всякий раз, когда в голове просыпался голос, человек вставал и отворачивался от двери. Ему не удавалось избавиться от артикуляции, и он опасался, что кто-нибудь из коллег однажды застанет его врасплох. – Почему ты никогда не посещаешь меня дома? Боишься, жена услышит?
– Это ты боишься. А я ничего не боюсь… Здесь обстановка располагает. Всё под боком.
– Ну да. И валокордин найдется, и койки свободные…
– Это не я сказал. Это ты сказал.
– А что, есть разница?
– Если ты ее уже не видишь, тебе действительно пора в палату.
– Это не я сказал, – ухмыльнулся человек. – Кстати, спасибо тебе.
– За деньги? Ерунда, мне не трудно. Надеюсь, они тебя выручили?
– Еще бы! Только… почему это было… в такой форме?
– В форме клада? Тебе не понравилось?
– Ну-у… Просто странно. Клад на детской площадке… Очень странно.
– Ты предпочел бы лотерейный билет. Или умирающего дядю-миллионера в Канаде.
– В общем, да. Что-нибудь более реалистичное.
– Ты считаешь, что дядя-миллионер – это реально?
Человек в белом халате потеребил цветок на подоконнике и, отломив сухой листик, кинул его в плетеную корзину.
– Да, в принципе, мне без разницы, – сказал он. – Спасибо, ты меня здорово выручил.
– Ты стал свободным?
– Гм… да, в определенном смысле… Почему ты мне помог?
– Есть две причины. Первая: я тебе помог, потому что ты в этом нуждался. А вторая… А вот со второй сложнее…
– Это говоришь ты?! – удивился человек.
– Не мне сложнее, тебе. Надо поверить. Это трудно.
– Я попробую.
– Ну-ну, посмотрим… Я хочу подарить тебе свободу, – сказал голос. – Деньги этого не дают, ты уже убедился.
– Нет, отчего же…
– Не избавление от долгов, а настоящую, полную свободу.
– Такое возможно?
– Надо только поверить. Точнее, довериться.
– Один… один мой знакомый уже как-то доверился… – осторожно начал человек в халате.
– Ты про того психа, что прыгал с крыши и снимал трусы на улице?
– Так он всё-таки псих?
– Забавно. Назначаешь ему лечение, а потом спрашиваешь, не псих ли он. Разумеется, псих. Но держат его здесь несправедливо. Ведь он не опасен.
– С крыши чуть не сиганул…
– Он не собирался. Это было обычное шоу. Артистическая натура. Ему постоянно нужно чье-то внимание. И здесь ему очень плохо.
– Кому у нас хорошо? – хмыкнул человек.
– Ему гораздо хуже, чем тебе было в тот момент, когда ты искал деньги.
– Это правда?
– Я всегда говорю правду. Ты, вероятно, догадываешься, чего я от тебя хочу.
– Смутно.
– Не надо кривить душой. Я всё чувствую. Я даже чувствую, что ты согласен. Ты сделаешь то, о чем я тебя попрошу.
– Не уверен.
– Ты поднимешься на четвертый этаж и проверишь у дежурной медсестры журнал. Потом отправишь ее за старыми записями. Санитарам скажешь, что их ждут на пятом.
– Вот уж не уверен…
– Ты откроешь палату, – настойчиво продолжал голос, – и проводишь его вниз.
– На выходе могут быть проблемы. У нас не терапевтическое отделение, просто так больные не выписываются.
– В твоем столе лежит чистый бланк с подписью главврача. Печать поставишь сам.
– Всё-то ты знаешь… – вздохнул человек.