- Ты хочешь сказать, где гарантия, что завтра я не перестану быть нужным и меня не схарчат? Ответ прост. Они нуждаются во мне. Им нужен кто-нибудь, кто держал бы в единой горсти всех людей в этом городе и кому можно доверять. Вот для этого я здесь и нахожусь, Найл. - Он впервые назвал юношу по имени. - Им требуются люди, которым можно доверять. Зачем им есть тебя или меня? У них есть тысячи, десятки тысяч болванов, которых можно слопать в любой момент. Но почти нет разумных людей, на которых можно положиться. Вот кто им действительно интересен. Кроме того, они и сами не какие-нибудь изуверы и исчадия ада. Они высокоцивилизованные существа. Есть у них свои философы, артисты, политики. Я сегодня беседовал с одним таким политиком, звать его Дравиг. Ты удивишься, какие очаровательные это люди, когда сойдешься с ними поближе.
Всмотревшись Найлу в лицо, он уловил тень сомнения.
- Я знаю, что ты сейчас думаешь. Дескать, трудновато чувствовать расположение к "людям", поедающим себе подобных. Я разделяю эту мысль. Однако, проникнувшись доверием, они не возражали бы и против того, чтобы ты похлопотал о своих близких. Они считают это нормальным и естественным.
- Как быть с моей матерью и братом? Ты посвятишь их в тайну?
Каззак задумчиво прищурился.
- Не знаю. Во всяком случае, не сейчас. Надо подумать, посмотреть, можно ли им доверять. Понимаешь, сейчас мы раскроем им все карты, а потом вдруг выяснится, что этого делать не стоило. Мы же просто подставим их под удар. Я в тайну не посвятил даже собственных сыновей. Им лучше не знать. - Он посмотрел Найлу в глаза. - Надеюсь, нет смысла тебе объяснять, что все должно остаться между нами. Господа пауки не щадят тех, кто обманул их доверие.
- Я понимаю, - кивнул Найл.
- Прекрасно. - Каззак, подавшись вперед, похлопал юношу по плечу. - Чувствую, у нас наладится славное партнерство. - Он хлопнул в ладоши. - Ну, что, еще музычки, а?
Вошли девушки. Одна из них держала лютню. Не дожидаясь приказания, она начала выводить мелодию. Другие девушки подхватили ее проникновенными голосами. Пели удивительно слаженно, стройно. Видно было, что старались. Но Найл не мог расслабиться. Мысль о вверенной тайне наполняла волнующим трепетом. Он уже наперед знал, что Вайг откажется пособничать. У брата слишком прямая натура, к паукам он не чувствует ничего, кроме неприязни. А мать - разве простит она смертоносцам гибель своего мужа? Однако, если теперь отказаться от содействия управителя, то всем им конец… Его плеча коснулся Каззак.
- Тебя, я вижу, совсем разморило. - И вправду, глаза слипались сами собой. - Может, пойдешь в опочивальню? - Найл благодарно кивнул. - Миррис, отведи-ка его в покой. Тот, что напротив опочивальни Мерлью… - Он многозначительно улыбнулся Найлу. - Отоспись вволю. Завтра день будет долгим. И вот, не забудь. - Он протянул парню металлическую трубку.
Миррис была одной из тех двух девушек, что водила его купаться. Когда поднимались по лестнице, она обернулась через плечо и посмотрела с веселой дерзостью.
- Управитель к тебе, похоже, благоволит.
- Неужели?
- Заруби себе на носу, я точно говорю.
Она повела его коридором - звуки шагов глушились мягким ковром - и распахнула большую дверь. Найл прошел следом за ней в комнату - такую роскошную, что на миг усомнился, не перепутали ли дверь.
- Ты уверена, что это моя?
- Абсолютно.
Балдахин над кроватью был высотой по меньшей мере метра полтора, а кровать покрывала золотистая ткань. Ковер под ногами был мягким, словно молодая трава. Испуская цветочный аромат, млели в хрустальных вазочках огоньки курильниц. Девушка отогнула краешек покрывала.
- А вон твоя одежда на ночь. - Она указала на голубой халат, наброшенный на спинку невысокой кушетки. - Тебе помочь раздеться?
Найл подумал, что она шутит; ничего подобного: глаза совершенно серьезные.
- Ты чего? - тревожно спросил он. - Не стоит. Сам как-нибудь справлюсь.
Служанка пристально посмотрела на него. Найл, можно сказать, ощутил тепло, лучащееся от ее тела.
- Между прочим, ты теперь живешь во дворце, так что необязательно все делать самому. На это есть мы. Я бы могла быть твоей личной служанкой. Ты как, не против?
- Мне кажется, управитель, скорее всего, будет против.
- Нет-нет, я точно знаю. Хочешь, я его попрошу?
Тут до Найла неожиданно дошло: он же читает ее мысли. Произошло это, похоже, оттого, что они смотрели друг другу в глаза и между ними установилась непроизвольная связь. В одно мгновение стало ясно, что девушка навязывается потому, что так велел управитель. Понял и то, что она действительно рада ловить любые прихоти Найла и в мыслях у нее нет ничего, кроме желания ему прислуживать. Стоит сейчас вымолвить слово, и она добровольно станет его собственностью, выполнит какое угодно желание.
Но подумалось о Мерлью, и Найл покачал головой.
- Это, пожалуй, будет не совсем разумно.
По лицу девушки скользнула тень.
- Но почему? Тебе ведь нужна прислуга.
- Дочь управителя может не согласиться.
- С чего? - удивилась девушка. - Я же всего-навсего служанка. У нее нет причины меня ревновать.
То, что Найл прочел в уме Миррис, его всерьез озадачило. Впечатление такое, будто они сейчас рассуждают о двух разных Мерлью. Неприятное предчувствие наводило тоску. В голову закралась мысль, которой прежде не было, и лучше бы она не появлялась вовсе. Найл вымучил из себя улыбку.
- Давай-ка я вначале сам спрошу у нее.
- Хорошо. - Румянец вернулся на щеки. - Тебе принести чего-нибудь перед сном? Выпить, поесть чего-нибудь?
- Спасибо, не надо. - Найл мотнул головой.
Прежде чем выйти, девушка легонько поклонилась.
Понятно, уже считает себя его личной служанкой.
Найл сидел на краю податливо упругой постели и рассеянным, немигающим взором глядел на свое отражение в настенном зеркале. Впечатление такое, будто оттуда смотрит кто-то посторонний, с шевелюрой, охваченной белой лентой… Однако подозрения возникли не от этого. Причина иная: он понял, что не очень-то стоит обольщаться чужими заверениями.
Пару часов назад Найл был на седьмом небе от того, что Мерлью оценила его внешность. Он и думать не смел, что она к нему имеет какие-то чувства. Но когда она поцеловала его там, в ванной, Найл поверил в это.
Теперь уверенность испарилась. Именно в тот миг, когда служанка посмотрела ему в глаза, до Найла внезапно дошло, что это не более чем подкуп. Так же как и апартаменты. Все здесь для того, чтобы он по уши окунулся в мнимое блаженство. Служанка не призналась, что управитель велел стать ей личной служанкой. Она представила дело так, будто желание исходит от нее самой и придется спрашивать разрешения у управителя. Найла лестью пытались втянуть в пособничество.
Видно, что Мерлью было приказано подкупить его: ласками, заверениями в любви. И тут в ушах словно эхом зазвучало: "Приглянулся? Этот тщедушный? Да ты шутишь…" Внутри словно оборвалось.
Щемящее чувство растерянности казалось невыносимым. Вынув ноги из сандалий, Найл прошел через комнату. Дверь опочивальни отворилась бесшумно. От двери напротив - вельможного зеленого цвета - отделял лишь коридор, ее ручка была сделана в виде змейки. Протягивая к ней руку, Найл мучительно надеялся, что она окажется запертой, но, не успев еще коснуться, понял, что раскроется. Ручка легко поддалась, и дверь таки приотворилась.
Комната, как и у него, была освещена лишь розоватыми огоньками курильниц. Мерлью сидела у изголовья кровати возле ночного столика, расчесывая перед зеркалом волосы. Сидела босиком, в длинном шелковистом халате молочно-белого цвета. Золотистым потоком струились по плечам волосы. Девушка целиком была поглощена собой. Посмотри она чуть в сторону, и через приоткрытую дверь ей неизбежно стало бы видно лицо Найла. Но она смотрела лишь в собственные глаза и думала о своем.
Найл приоткрыл было рот, собираясь подать голос, но передумал. Красота девушки уязвляла самолюбие, не хотелось выставлять себя еще и безвольным попрошайкой. Тихонько наблюдая за Мерлью, он вскоре уловил тон ее мыслей. Какую-то секунду он был точно уверен, что сейчас она ощутит постороннее присутствие и непременно обернется. Но Мерлью была полностью поглощена своими мыслями.
Еще миг, и Найл совершенно неожиданно очутился в теле Мерлью, устремляясь по руслу ее чувств и переживаний. Вместе с тем полностью исчезла болезненная неуверенность и ревность (нелепо испытывать ревность к тому, с кем сливаешься воедино). Он сознавал всю ее сущность. Несколько секунд назад Мерлью была ненастоящей, воображаемой - миражом, сотканным его желанием и неискушенностью. А тут неожиданно раскрылся человек - таким, каков он есть, - и стало стыдно за свое недоумение. До этого момента он смотрел на Мерлью глазами ее сверстницы Миррис, знающей Мерлью с детства. В действительности сущность девушки оказалась и сложнее, и вместе с тем обыденнее, чем плод воображения, хотя бы и женского.
Настоящая Мерлью была щедрой, добродушной, не очень взыскательной. Властность и своеволие тоже на месте: как ни решу, все должно быть по-моему, и никак не иначе.
В данный момент она не спеша размышляла, что же такое произошло с Найлом. Он был ей симпатичен. За те месяцы, что они не виделись, худенький паренек - небезынтересный, но нескладный какой-то - удивительно изменился. Вырос, окреп, в суждениях стала чувствоваться зрелость. Ей приятно было завлекать Найла в любовные сети, даром что по наущению отца. Симпатичный парень, а ей нравятся симпатичные ребята. Дома они стаями увивались за ней, здесь же, в паучьем городе, ей не хватало их общества. Робость и неопытность в любви у него на лбу написаны, но это легко устранить. Во всяком случае, она не прочь стать его наставницей: обучать мужчин элементарным навыкам любовного искусства доставляет удовольствие…
Найл, притворив дверь, вернулся к себе в комнату. Хотелось смеяться в голос. Казалось невероятным, что эдакая глыба неуверенности и ревности могла истаять так быстро и насовсем. Для него Мерлью была такой же красивой и желанной, как и прежде, только теперь это чувство освободилось от смятения и мучительных раздумий. Впечатление такое, будто он женат на Мерлью уже с десяток лет; разницы в возрасте тоже уже не чувствовалось. Ощущение не сказать чтобы плохое.
Желание спать пропало окончательно. Найл подошел к окну и выглянул на улицу. Проспект внизу был залит призрачным лунным светом. Ни души. Если отойти в угол, делалась видна Белая башня, словно светящаяся изнутри своим собственным ровным сиянием. Юношей отчего-то овладело невыразимое, смутно влекущее чувство, которому недавно пережитая раскрепощенность придавала только остроту. Подобно луне, башня казалась отдаленной, недосягаемой, неприкосновенной. О Мерлью он теперь и не думал, все внимание замкнулось на башне.
Он поднял лежащую на стуле металлическую трубку и потянулся к кнопке. Удивительно: нажимать ее на этот раз и не понадобилось, она раздвинулась сама. Оконечник ее вызывал пощипывание в пальцах; ощущение такое же, как нынче утром, когда приложился ладонями к башне.
Найл ступил в коридор, прикрыв за собой дверь. Кто-то в дальнем конце коридора прошелестел вверх по лестнице - одна из служанок. Найл остановился, переждал, пока она поднимется, и прошел на верхнюю площадку лестницы. Едва начав спускаться, он услышал, как чуть слышно щелкнул язычок дверного замка. В коридоре стояла Мерлью. На глазах у Найла она тихонько постучала в дверь его комнаты; чуть подождав, повернула ручку и вошла. Найл решил спускаться дальше.
В огромной парадной было пусто. Попробовал главную дверь - заперта. А вот дверь во внутренний двор оказалась открытой, равно как и ведущие на улицу ворота. Найл не пытался укрываться. Он знал, что смертоносцы охотятся с помощью воли, а не зрения, и странное внутреннее спокойствие давало ощущение неуязвимости.
Башня с надменной безучастностью возвышалась в конце проспекта. Даже исполинские соседние здания в сравнении с ней как бы мельчали, а свет луны будто увеличивал ее в размерах. Взгляд идущего по проспекту юноши был прикован к белому светящемуся столпу. Выйдя к площади, он увидел двух бойцовых пауков, недвижно караулящих вход в здание с черным фасадом. Они безо всякой агрессивности наблюдали, как Найл пересекает площадь: видно, у двуногого действительно есть неотложное поручение, коли он безо всякой опаски вышагивает по площади в запретный час.
В непосредственной близости от башни воздух все еще попахивал горелым порохом. Земля под ногами в том месте, где сегодня спешно подсыпали фунт, была мягкой, податливой.
Найл медленно тронулся вокруг подножия башни, неотрывно всматриваясь в молочно-белую поверхность. Вблизи свечение даже перекрывало лунный свет, словно действительно сочилось изнутри. А тело постепенно наводнялось странным, крепнущим предчувствием… Трубка ощутимо покалывала повлажневшую кожу руки, словно выстреливая крохотные округлые искорки незримого света. Нечто подобное он испытывал в прошлом, когда выискивал воду в пустыне, а теперь неуловимая тяга словно сама влекла его к определенному месту на северной стороне башни. По мере приближения потаенная уверенность крепла. Найл обеими руками взялся за концы трубки. И едва сделал это, тело будто прошибло. Голова закружилась, закачалась под ногами земля. Найл пьяно поднял непокорную голову. Башня была непередаваемо огромной, ум заходился при попытке осмыслить, где у нее вершина. Трубка нечаянно чиркнула о поверхность, и головокружение, резко усилившись, стало невыносимым. Ноги подкосились, и он, тяжело качнувшись, стал безудержно валиться в темный бездонный омут. Но муть рассеялась, и не было уже темноты, а только свет. Найл стоял внутри башни.
Ощущение, что он находится именно в башне, продлилось ровно столько, сколько требуется глазам на привыкание к свету. Молнией полыхнуло осознание происшедшего. У Найла перехватило дыхание. Оказалось, он стоит на отлогом морском берегу. Секунду думалось, что все это ему лишь снится. Но невозможно было усомниться в достоверности волн, бьющихся в десятке метров, или в скользковатых на вид, покрытых водорослями острых камнях, уступом вдающихся в море.
В том, что именно произошло, сомнения не было. Уж сколько сказок и легенд доводилось слышать от деда, невозможно было не распознать искусные колдовские чары. Распахнутыми глазами юноша оглядывал влажно-голубые небеса, нескончаемую цепь утесов, теряющуюся вдали, и все пытался как-то освоиться в создавшемся положении. Прохладное дыхание свежего ветра, белые облака, проворно бороздящие небосвод, указывали, что его занесло далеко от пустыни. Деревья, оторачивающие вершину утеса, откровением не стали. Правда, были они выше и зелень темнее, гуще. Вода имела угрюмо-свинцовый цвет и казалась студенее на вид, чем море, по которому довелось плыть два дня назад.
Найл принялся снова озирать берег, и тут глаза неожиданно заметили старца, сидящего на камне. Найл крупно вздрогнул: он мог поклясться, что несколько секунд назад берег был совершенно безлюден. Теперь уж сомнения насчет колдовства развеялись окончательно.
Когда старец поднял голову, пришлось поневоле вздрогнуть еще раз: Найл узнал своего деда Джомара. Лишь подойдя ближе, он стал замечать различия. Этот человек выше, и взгляд совершенно иной, чужеземный какой-то. Вместе с тем сходство было поразительное, он вполне мог сойти за брата Джомара.
Когда Найл приблизился достаточно, тот встал. Его одеяние изумляло своей нездешностью. Сероватое, вплотную облегает тело от шеи до самых ступней. Штанины внизу переходят в блестящие черные башмаки. Найл поднял руку ладонью наружу - так приветствуют друг друга жители пустыни. Поскольку незнакомец был гораздо старше, невежливо было затевать разговор первым. Старец улыбнулся. Глаза у него были светлые, серо-голубые.
- Тебя зовут Найл (не вопрос: утверждение).
- Да, господин.
- Не надо звать меня господином. Мое имя Стииг. Уж лучше зови меня так, по крайней мере. Здравствуй.
Старец неуловимо отстранился, упредив движение Найла, думающего притиснуться предплечьем в знак приветствия.
- Касаться меня не нужно, ни к чему.
Старец улыбнулся, явно не желая обидеть юношу. Указал на камень:
- Не желаешь присесть?
Найл опустился на покрытый путаницей водорослей камень. Старец опустился на прежнее место и несколько секунд молча глядел на Найла. Затем спросил:
- Знаешь, где ты находишься?
- Я… я был внутри Белой башни.
- Ты и сейчас в ней. Закрой-ка глаза.
Найл повиновался.
- А теперь проведи рукой по камню, на котором сидишь.
Найл провел и с удивлением почувствовал, что у камня гладкая плоская поверхность. Открыв глаза, он глянул вниз: зеленая паутина водорослей, изъеденный гранит. Коснувшись, он убедился, что очертания обманчивы: кончики пальцев ощущали что-то, напоминающее отполированное дерево.
- Сними сандалии и прикоснись ногами к песку, - сказал старец.
Найл так и сделал. Надо же! Ноги ступили на идеально ровную поверхность. Когда он по ней ходил, у него и тени сомнения не возникало, что это песок, настолько натурально он смотрелся.
- Ты, наверное, великий чародей, - произнес негромко Найл.
Собеседник покачал головой.
- Никакой я не чародей. - Он кивком указал на берег. - И это все вовсе не колдовские чары. Все это называлось в свое время панорамной голограммой. Когда люди еще жили на Земле, это был обычный аттракцион в детских парках.
- Ты знаешь что-то о той поре, когда люди были хозяевами Земли? - затаив дыхание, спросил Найл.
- Я знаю о ней все.
- А сам ты один из древних людей?
Старец покачал головой.
- Нет. По сути, меня здесь нет вообще, в чем ты убедишься, если попробуешь до меня дотронуться.
Он протянул руку. Когда Найл попытался ее сжать, пальцы прошли сквозь, ничего не ощутив. Однако Найл ничуть не встревожился. Улыбка у старца была такой располагающей, а манеры такие открытые и естественные, что бояться его, очевидно, совершенно не было причины.
- Но ты, наверное, очень старый?
- Отнюдь. Я гораздо младше тебя. По сути, мне от роду лишь несколько минут. - Старец улыбнулся растерянности юноши. - Не беспокойся. Все разъяснится по порядку, должным образом. Хотя думаю, прежде чем начать, нам надо будет перейти наверх.
Найл бросил смятенный взгляд на небо. А оно истаивало на глазах. Вместо него проступили очертания белого, слабо фосфоресцирующего купола. Там, где виднелись уходящие вдаль утесы, теперь плавно круглились стены башни. Не было уже и покрытого морскими травами камня, а был гладкий табуретик из светлого дерева. Старец сидел на таком же. Во всем прочем округлое это помещение казалось пустым, за исключением стоящего по центру столпа, устремленного из пола в потолок. Однако поверхность столпа была не ровной, а плавно переливающейся, словно там внутри неспешно клубился дым.
Старец поднялся.