– Нет, – говорю. – Я с пищей не дружу. Но подчинюсь, – и облизался.
Он расхохотался, хлопнув себя по бедрам:
– Шутник! Ну, давай, пойдем, закончим с формальностями – и я все тебе покажу.
Я пошел за ним со странным чувством. Он меня не боялся; не притворялся, что не боится, а вправду не боялся. Если Дью мирился с тем, что я вампир, из-за того, что я приносил ему пользу, то Дерек считал моей главной пользой именно то, что я вампир.
На самом деле, надо отдать ему должное, он знал, понимал, что делать, чтобы вампиру было… скажем, почти приятно с ним общаться. Я впервые видел человека, который страстно любил в моих сородичах их естественное поведение, их природу. Дерек готов был потакать и льстить мне, но за всем этим сюсюком я ощущал жестокую силу.
Он был больше всех знакомых мне людей похож на одного из нас. Я думаю, он сильно жалел, что родился человеком. Встреться я с ним раньше, при других обстоятельствах – многое пошло бы иначе.
В отлично оборудованной лаборатории два военных врача надрезали кожу у меня под левой лопаткой и всунули в разрез крохотный передатчик. С батарейку-таблетку от наручных часов. Через десять минут разрез закрылся, а я оказался пристегнутым на ту самую то-о-оненькую цепочку, о которой говорил Дерек – его операторы могли наблюдать все мои передвижения.
Я сильно подозревал, что у этой штуковины есть еще какие-нибудь гнусные функции, но проверять пока не рвался. Пока все было неплохо. Меня устроили очень хорошо – этакий номер люкс с ванной – и почти ничем не сдерживали. Я мог ходить по территории базы без конвоя. Дерек дельно считал, что я не буду нападать на кого попало, подожду – я и ждал, как повернутся события.
Я не знаток военных игр стада, но думаю, что база принадлежала какому-то весьма особому подразделению с очень особыми полномочиями. Дерек был хозяином жизни и смерти своих людей, а я казался себе той самой осью, вокруг которой всё тут и вращалось… Впрочем, иногда мне мерещился далёкий, еле заметный след запаха моих сородичей – возможно, я был не первым вампиром Дерека.
Ничего более определённого мне так и не удалось узнать.
Солдаты реагировали на меня по-разному, потому что обо мне известили не всех. Те, кто знал, что я вампир – "Проект "Ночная Тень"" собственной персоной – боялись. Старались не шарахаться, но боялись до судорог: думаю, им рассказали о моих возможностях подробно. Те, кого не посвятили, хотя я ходил в камуфляжной куртке с бейджиком "Ночная Тень", реагировали, как правильная добыча – лезли с разговорами, стоило улыбнуться, а вывихнутых в смысле случки тут было куда больше, чем в городе. Я мог бы убивать десятками; меня останавливала только осторожность – за мной наблюдали.
Сейчас мне кажется, что неосведомлённые солдаты, по замыслу Дерека, исполняли роль приманки – на них он проверял мою лояльность. Я интуитивно чувствовал подвох; я был очень лоялен, а поймать меня на лжи ещё не удавалось ни одному человеку.
Я прожил на базе две недели – довольно насыщенное время. Дерек выполнил обещание – меня учили быть солдатом. Инструкторы, не глядя на меня, выдавали вороха полезной информации в темпе пулемётной очереди; меня учили водить вертолёт, пользоваться для засад вентиляционными шахтами и канализационными люками, взламывать замки и компьютерные пароли… Это было очень весело – они учили меня быть супервампиром, охотником в каменных джунглях на полубожественном уровне, а я слушал, проникался и восхищался ситуацией. Впервые в моей жизни еда сама объясняла мне, как её лучше готовить! И радовалась – радовалась, представляешь? – тому, как быстро я всё это схватываю!
Они учили меня стрелять, ха! Оказалось вполне забавно; инструктор по стрельбе причитал, что я – гений, что у меня вообще нет нервов, зато удивительный глазомер. Этот убогий на голову был готов облизать смазку со своей снайперской винтовки от большой любви – я ему очень нравился, поскольку нашел с его любимой игрушкой общий язык. Он не знал, что я не человек. Он даже порывался показать мне огнемёт – но этот предмет я не смог взять в руки. Меня начинало тошнить от одного запаха горючки: сразу вспоминалась дикая боль, слепота, беспомощность… Я-то знал, что нервы у меня есть… хотя и не торопился посвящать людей в курс дела.
Через пару дней я напомнил Дереку, что он обещал еды – и он лично проводил меня в какой-то тщательно охраняемый бункер. В четырёх метрах ниже поверхности земли, в маленьких камерах тут держали людей – каких-то бесноватых в форме без нашивок. Дерек отцепил мой бейдж и впустил меня в камеру, как змею в террариум, где сидит мышь; мне не нравилось, что за мной закрыли дверь, но чутьё подсказывало – выпустят. Я не для убийств пойманных врагов им нужен.
В углах у потолка я заметил телекамеры: Дерек собирался смотреть, как змея разделается с мышью. А саму мышь он представил усталым небритым человеком, от которого за версту несло страхом. Небритый сидел на полу, прижавшись спиной к стене, и встал мне навстречу
– Кто ты, брат? – спросил он хрипло. Говорил, как приезжие из южных провинций, смягчая согласные. Тут я впервые вспомнил о сварах стада на южной границе.
Этот южанин обманулся. На мне была такая же форма без знаков отличия, как и на нём.
– Пленник здесь, как и ты, – сказал я. Правду.
– Ты – здешний, – сказал он. – Тут боролся за свободу, брат?
В том, как этот несчастный принимал меня за своего, было что-то трогательное. Я кивнул.
– Здесь – блок смертников, – сказал он.
Что я мог ответить?
– Я знаю.
Он взглянул больными глазами:
– Ты еще совсем мальчик… храбрый мальчик…
Я подумал – его тело разорвут пулями. Это больно и страшно. Ему уже сейчас больно и страшно ждать. Человеческое стадо снова убивает друг друга. Интересно, скольких своих сородичей убил этот, небритый? За что?
– Не стоит бояться неизбежных вещей, – сказал я. – Не надо. И не переживай из-за меня.
Южанин всхлипнул и прижал меня к себе. И я обнял его, пережимая сонную артерию. Осторожно отключил. Мне не хотелось причинять ему боль. Он умер уже после того, как потерял сознание, а мне было как-то…
Грустно? Не знаю. Не понимаю. Странно. Его кровь – коктейль с адреналином – оказалась совсем неплохой на вкус, но пить было как-то…
Я решил, это потому, что он – не добыча, а жертва. Мне неприятно, когда люди выбирают мне еду. Должно быть приятно, льстить – вот, никуда не надо бегать, возьми и выпей – но почему-то не польстило.
Когда я выходил из камеры, Дерек сказал:
– Невкусно, малыш?
Я пожал плечами. Надо было что-то сказать, и я сказал:
– Не люблю привкус страха. От него кровь портится.
Почему-то это Дерека рассмешило. Он явственно сдержался, чтобы не похлопать меня по спине – молодец, что сдержался. Мне хотелось его убить. Просто так – я был сыт.
– Привыкай, сынок, – сказал Дерек, отсмеявшись. – Будешь выполнять задание – скорее всего, будешь пить, в основном, такое.
Я кивнул. Я уже начинал о чем-то таком догадываться… Погоди, говорить дальше или не надо? Мне кажется, ты не сможешь это опубликовать, если я продолжу.
Ну, как хочешь. Слушай.
Они сделали мне документы Анка, который еще недавно считался Южным Каитом. На моей памяти Анк становился отдельным государством раза три, а потом правителей Каита это начинало бесить и они развязывали очередную войну, чтобы уложить Анк на лопатки и забрать его земли себе. Перед Огненными Годами Анк очередной раз отвоевал независимость; во время Мировой войны его раскатали в щебень, и Каит взял его почти без боя. Потом началась долгая политическая грызня, которая мало меня занимала. Честно говоря, я даже не помню точную дату, когда Анк отсоединился снова.
Теперь Каит, выждав некоторое время, опять решил прибрать его к рукам.
Если бы меня хоть немного интересовали стадные борения и бодания, я почитал бы газеты – взглянуть, как стадо мотивирует очередную бойню. Ну, знаешь – древние традиции, свобода, память предков, посягновения на святыни… Но я не забавляюсь такими вещами. Любая война идет за пастбища, корм и горючку для стада. Все прочее – человеческое враньё.
На данный момент войска Каита границу не переходили – что-то им мешало. Вожаки стад из разных земель договаривались между собой о неких условных нормах приличия; лидеры Каита не хотели выглядеть особенно агрессивно в глазах соседей.
Впрочем, ты все это знаешь лучше меня. Вся эта политика – суета стада – шита белыми нитками. Люди не могут заявить прямо, что им нужны нефть, газ и территории – им нужно долго и изощренно описывать вымышленные цели, вроде восстановления неких идеалов и оздоровления обстановки.
Они искали повод не только обстреливать города Анка через границу или бомбить их с самолетов, но и ввести в него войска. Поводом должен был стать я… или, точнее, проект "Ночная Тень".
Разумеется, стадо Анка тоже не отличалось покладистостью. Военные преступники, которыми меня кормили во время инструктажа, организовывали диверсии и сеяли панику на территории Каита… Надо сказать: "Нашей общей родины", – да? Война как война. Стадо на стадо – пластают мясо тоннами, договориться нельзя. Жители Анка и… надо сказать: "Наши соотечественники", да? – ты ведь знаешь, как они друг к другу относятся. Ты ведь называешь южан "лёлики шепелявые"? А они наших сограждан зовут "трупоедами" – и это еще не самое сильное словцо.
Мне объяснили, что я должен сделать.
В столице Анка расположилось несколько дипломатических миссий из разных мест, а главное – офис Союза Справедливых, этой стадной организации, которая держит нейтралитет в любых войнах, собирает корм для голодных, лекарства для увечных – и никогда не успевает никуда толком, потому что бед всегда слишком много. Это были мои объекты.
– В сущности, ты можешь убивать кого угодно, малыш, – говорил Дерек, объясняя задачу. – Пусти им кровь, бросай трупы на видных местах, самое лучшее – если будешь убивать детей…
– Обычно я детей не убиваю, – говорю. – Они невкусные.
– Сынок, это тебе не ресторан, – ухмыльнулся Дерек. – Я предлагаю детей. Будет время – увечь тела. Но это – баловство. Главное – послы и справедливцы. Развлекайся с ними, как хочешь, только не прячь. Оставляй там, где сразу найдут. Пару раз напиши где-нибудь на стенке рядом "Убирайтесь вон!" – на их поганом жаргоне, конечно, и лучше – кровью. Если попадется девка из медицинской миссии – придумай с ней что-нибудь красивое. Раздень, выколи глаза, отрежь голову… Ну, чему я тебя учу, солнышко! Ты и так знаешь, верно?
Я слушал и понимал, как они собираются это использовать. Хозяева Дерека решили взять в сторонники весь человеческий мир с помощью СМИ. Они знают, что вампир может сеять ужас – и решили заставить меня сеять ужас с пользой, чтобы любая агрессивная выходка выглядела на моём фоне справедливым возмездием. Наблюдать за их игрушками мне было противно, но я молчал. Мне слишком хотелось на волю.
Мне показывали подробные карты – чтобы я хорошо запомнил, где что находится, и видеофильмы с экскурсиями по городу – чтобы я сразу почувствовал себя как дома. Мы не особенно любим путешествовать – привязаны к своим охотничьим угодьям; я смотрел и думал: а если встретится кто-то из местных жителей моей породы? Что я ему скажу?
Языкового барьера, разумеется, не существует. Я за свою жизнь общался с разными людьми и на разных языках. Но знание слов мне не поможет – как я объясню своему сородичу грязную охоту на его территории?
Дерек еще долго объяснял мне задачу. Я не стал ничего уточнять, решив, что буду действовать по обстановке.
Дерек и его люди были вполне уверены во мне, считая меня мирным и лояльным – для них я за время контакта стал ручной змеей, которую они кормили крысами. Разумеется, в террариуме змея ест то, что дают, но я ни одной минуты не думал, что и на свободе буду точно выполнять идиотские человеческие инструкции. Их иллюзии казались мне смешными – но авторы иллюзий воспринимали всё серьёзно. Честно считали, что приручили меня.
Ну-ну. Допустим, люди Дерека кормили меня и не держали взаперти, рассчитывая, что я это оценю. Но даже благодарность вовсе не означала для меня, что объект благодарности может мне приказывать – а никому из них я не мог быть благодарным.
Они хотели использовать меня в своих жалких целях. За что благодарить? Чем они поступились?
К тому же, на базе я стал замечать, что вечерами отчаянно скучаю по Дью. Мне хотелось с ним поболтать – о любых пустяках, до которых он был охоч. Я вспоминал, как мило он выходил из себя, когда я его дразнил, и как он вступался за человеческий род – и чем больше вспоминал, тем яростнее злился на Дерека и его подчиненных. В институте, несмотря на холодную донорскую кровь и дурацкие меры безопасности, мне было в чем-то лучше, чем на военной базе. Интереснее. Здесь мне приходилось возиться с человеческим оружием, которое я не люблю, и слушать занятные лекции о том, что я мог бы узнать и сам – но не находилось времени порисовать или почитать монографии по генетике и новейшим биологическим теориям.
У всего этого был один профит – скорая свобода. Я ждал и ждал. Мои сородичи – мастера засад.
Меня сбросили с самолета с парашютом.
Это очень неприятно, знаешь ли. Я не доверяю человеческой технике; я не представляю, что станется с моим телом, если парашют не раскроется – а вдруг я разобьюсь вдребезги, так, что не смогу полностью восстановиться, и буду умирать много месяцев в диких мучениях? А даже если и восстановлюсь – я не хотел больше мучиться… мне хватило одного раза.
Когда мне объясняли всевозможные технические подробности парашютных прыжков, я думал, что люди мило развлекают меня интересными историями теоретических знаний ради. Но всерьез – я совершенно такого не хотел.
Дерек уговаривал меня на парашют, как иной человек уговаривает кота запрыгнуть в транспортировочную клетку. Сюсюкал и называл меня "сынком" и "храбрым мальчиком". Я долго упирался; в конце концов, заставил себя думать, что это путь к свободе. Полетели.
Знаешь, откровенно говоря, я не люблю даже автобусов. У них слишком большая скорость, это противоестественно, а люди очень небрежны. Я видел, как эти железки с живьём внутри слетали с дороги, врезались в стены и в другие машины – и внутри оказывалось кровавое желе с осколками костей. Какая мерзость, в сущности! Моим сородичам такого не надо.
Обычно я хожу пешком. Хожу быстро, могу пройти много, свою охотничью территорию обхожу по периметру за два дня, даже сейчас, когда Хэчвурт изрядно разросся. Зачем играть в рискованные стадные игры, которые могут причинить сильную боль на ровном месте, без всякой выгоды?
В самолете я страдал. Очень неприятно. При взлете, от перепадов давления, в ушах и под челюстью делается скверно, мутит – и отвратительно сознавать, что под этой консервной банкой, в которую тебя запихнули, вообще нет опоры. Я сидел и думал, что Дью не потащил бы меня в самолет, скажи я, что это совершенно мне не нравится – а Дерек, бешеная скотина, плюет на все, кроме успеха своего дурацкого плана.
Но прыжок – это гораздо хуже полета.
Когда они открыли люк, я подумал, что им не удастся вышвырнуть меня отсюда ни за что. Я не птица, чтобы летать, и не человек, чтобы рваться сломать себе шею. Ночной ветер выл и казался плотным, как вода под большим напором; внизу была мутная темнота – чужая. Я вцепился в края люка – сомневаюсь, что человек мог бы разжать мои пальцы, не переломав – и укусил первого, кто до меня дотронулся.
Вкус его крови меня приободрил. А этот идиот начал истерически орать, что я трус и подонок, срываю их операцию, предатель – и размахивать пистолетом.
Дерек его окоротил, пообещал трибунал – и снова принялся уговаривать меня. Малыш, солнышко, это быстро, безопасно, легко, парашют раскроется сам, только падай, как на тренировках и не забудь спрятать купол, не волнуйся, всем страшно в первый раз – в таком духе. В конце концов, мне стало так смешно и противно, что я справился с нервами и шагнул туда, в гудящие черные небеса.
Падать было отвратительно, но когда раскрывшийся купол рванул меня вверх, я сразу успокоился. Дальше было уже совсем легко – люди научили меня правильно приземляться, надо отдать им должное. Парашют я свернул в тугой узел, сунул в расщелину под корнями дерева и забросал ветками и листвой – они меня сбросили в окрестностях столицы Анка, в перелесок.
До города я дошел к утру.
Столица, Анклейн, выглядела вовсе не так, как в тех видеофильмах. Их сняли до войны.
Я шел по городу и видел разрушенные здания, огороженные флажками, окна без стекол, забитые фанерой… От знаменитого Южного базара, который в фильме размещался на роскошной площади в павильонах-фонариках, с громадным фонтаном в центре остался громадный пыльный пустырь и люди, стоя у пирамид из обшарпанных ящиков, продавали друг другу какое-то жалкое барахло. У входа в подземку стоял указатель "бомбоубежище". Но при всём этом стадо более или менее спокойно ходило по улицам и занималось своими делами.
Город был битком набит военными патрулями; паспорт у меня спрашивали дважды за час – но люди Дерека подделали мои документы хорошо, а выглядел я безобидно. По паспорту меня звали Эри Арконе, художник-анималист. По идиотской легенде я приехал из уездного городка Анка порисовать в здешний зоопарк, где все еще уцелели несколько уникальных рептилий из Великих Топей, вымерших в других местах. В легенду верили – она звучала нелепо до правдоподобия, а моя внешность ей вполне соответствовала.
Зоопарк находился в квартале от миссии Союза Справедливых. И мне, действительно, хотелось там порисовать – я читал в Сети, что в Анклейне лучший в мире террариум. При мне не было этюдника, но был планшет и цветные карандаши.
Солдаты из патрулей мне улыбались. Они думали – я наивный штатский, мне ничего, кроме гигантских рогатых жаб и синих крокодилов не интересно. Я улыбался в ответ и чувствовал что-то очень странное.
– А вы не трус, Эри, – говорил молодой офицер, одетый с иголочки и за версту пахнущий застарелой усталостью. – Кто в такое время рисует зверей?
– Я иллюстрирую детскую книжку про эру рептилий, – отвечал я. – Война или нет – какая разница тем, кто будет ее рассматривать?
И он широко, приветливо улыбнулся, возвращая мне паспорт. А я вдруг с удивлением осознал, что этого убивать не хочу. Голоден. Но не хочу и всё.
Ближе к полудню стало очень жарко. От пыли было нечем дышать – и мне очень захотелось домой, в Хэчвурт, где свежо, прохладно и моросит дождь. В общем и целом, мне не нравилось жить на юге… Но хуже того – я отчетливо понимал, что не хочу убивать.
Я стоял под деревом в каком-то скверике, смотрел, как в песке копошатся человеческие детёныши – и осознавал своё откровенное нежелание даже пальцем шевельнуть, чтобы добыть кого-нибудь из них. Я думал, что отвык от свободы, что сейчас осмотрюсь и опомнюсь – и всё пойдёт, как раньше, но внутри меня завелась какая-то… заноза. Бацилла.
Ко мне подошло существо, едва достающее головёнкой мне до пояса, маленькая человеческая самочка с пучками мягких волос, от которой ещё пахло не секреторным коктейлем, а молоком, и сказала:
– Дядя, а что у тебя в тетрадке? Задачки?