- Вы будете переданы в штат общего назначения по вашему выбору.
- Если я добьюсь успеха?
- Мы предпримем новую атаку.
- Атаку чего?
- Департамента Психологии.
- Брандт, - сказал он, пытаясь справиться с улыбкой, - если вы преуспеете в ликвидации категорий оптом, здесь не останется чем управлять; так вы ликвидируете и самих себя.
- Об этом я позабочусь сам! - голос Брандта был резок.
- Предположим, я откажусь?
- Тогда вы попытаете ваши шансы в суде, заранее, конечно, не предрешенные, но все еще шансы.
Брандт предлагал ему бессмертие, бессмертие маркиза Сада или Фэрвезера I.
Несомненно, такие предложения делались тысячам математиков за последние два с половиной столетия, но принял подобное только один. Брандт предлагал ему на выбор либо бессмертие, либо смерть в благородных традициях. Невидимая Брандту, рубашкой вверх на столе лежала третья карта, которая может ликвидировать самого Брандта, но Халдейн мог быть ликвидирован первым. Рисковать собой он волен, но не Департаментом Математики, не Грейстоном, его возглавляющим.
- Убирайтесь, Брандт. Я - не Фэрвезер I Я не буду строить вашего Папу.
Брандт поднялся и ушел. Прощального рукопожатия не было.
Во время перерыва на ленч Халдейн перебирал в памяти прошедшие беседы.
После натаскивания Флексона он чувствовал себя перетренировавшимся атлетом. Он готовился к стремительному натиску глубоко пронизывающих вопросов, умно поставленных, чтобы поймать его в капканы атеистических, атавистических или антиобщественных взглядов. Вместо этого он имел бессвязную беседу с дряхлым педагогом, стал объектом для напыщенных тирад религиозного фанатика и отверг взятку, предложенную социологом.
Флексон ошибся только в одном предсказании. Социолог не был расплывчато-многословным; наоборот, его речь была исключительно пунктуальной.
Ему казалось, что он выдержал образ целеустремленного молоденького студента, который опрометчиво сбился с пути, но ни один из его присяжных не проявил особого интереса к его образу. У них были собственные проблемы.
Халдейн ждал психиатра, и тот не разочаровал его.
Глендис VI, его четвертый собеседник, принадлежал к генеалогической линии, взявшей начало еще на заре селективного скрещивания. Это был блондин, очень стеснительный и едва ли старше самого Халдейна. Манеры профессионала проявлялись в нем нерешительно - он был почтителен.
После рукопожатия Глендис развернул стул и сел на него боком, сложив руки на спинке, его взгляд блуждал по камере.
- Считается, что психолог должен уметь сочувствовать, и я очень сочувствую вам.
- Мне это необходимо. Это была солидная встряска. Кстати, вы не первый психолог, с которым я имею дело как с профессионалом.
- Вас подвергали психоанализу?
- Давно, когда мне было лет шесть-семь." - Халдейн поведал ему историю с цветочными горшками.
- Этим объясняется закавыка с микрофоном. Это мучило меня больше, чем Хиликс. В сущности, мне не трудно понять вас. Если придерживаться рифмованного жаргона, ее можно назвать выдающимся объектом охотничьих угодий Беркли.
Хотя он не был знаком с рифмованным жаргоном, Халдейн подозревал, что это очень личный комплимент, но замечание психолога заинтересовало его с юридической точки зрения. Флексон говорил, что девушка персонально не должна привлекаться к этому судебному разбирательству.
- Вы с ней виделись?
- Да, по глупости. Я еще не освоился с обязанностями присяжного и не знал, что не должен был говорить с ней. Но она не нанесла вреда в вашем деле. Все, о чем ей хотелось говорить, был Зигмунд Фрейд, а все, что хотелось делать мне, слушать.
Эта девушка по-настоящему начитанна. Она читала больше Фрейда, чем я. Она сказала мне, что сейчас получает огромное облегчение от чтения поэзии этой Браунинг, поэтессы… Говорит, что ей становится лучше, когда она читает о тревогах другой женщины.
У него стало тепло на сердце от весточки, посланной Хиликс. Все, что она хотела передать, было кристаллизовано в сонете "Как я люблю тебя", и это было тем, что она оставляла ему в наследство.
Халдейн даже почувствовал теплоту к этому невольному ее посыльному, который по-мальчишески беззаботно болтал о пустяках:
- Должен сказать вам, Халдейн, целиком возвыситься над либидо просто невозможно. Когда мне было лет семнадцать, у меня была непонятная, но очень сильная реакция на одну ненормальную по имени Лолопратт. Она не спускала с колен пекинского мопса и лопотала с ним, как с младенцем. Я никогда не забуду эту пеки, она звала ее Флопит. Маленькая сучка укусила меня.
Думаете, я могу ударить собаку? Никогда в жизни. Я научился лопотать. Можете вы представить себе девушку, лопочущую с собакой, как с младенцем, на месте Хиликс?
- Хиликс замечательная женщина, но я никогда не смотрел на нее, как на представительницу противоположного пола, вплоть до дня похорон.
- Ой ли? - Возглас Глендиса был отмечен вопросительно-саркастической ухмылкой. - Должен сказать, что в таком случае вы нуждаетесь в психоанализе.
- Ну, вернее сказать, я не думал об этом, не желая подвергнуться деклассификации.
- Знаете, - сказал Глендис, - иногда я думаю, что наказание за смешанное зачатие находится вне логики наследственности. Возьмите отпрыска, говорю я, вырастите его и откажите родителям в брачных привилегиях. Дайте отпрыску шанс. Может быть, эти маленькие помеси окажутся профессиональным материалом.
- У вас готовая идея, - непринужденно согласился Халдейн. - Почему бы заодно не отказаться от родительской квоты на количество детей и не посмотреть, что получится из ребенка. Математически почти невозможно вывести социально-личностную характерную черту при более чем стомиллионном числе переменных в любой одной оплодотворенной яйцеклетке.
- Может быть, вы правы, - сказал Глендис. - Но у генетиков есть что-то, чему они отдают предпочтение. Взгляните на древних юкезов и калликаков, посмотрите на нынешних мобильных черных. Обратите внимание на скаковых лошадей.
- Мы говорим о характерных чертах вне физических особенностей, - подчеркнул Халдейн, - которые могут появляться не на генном уровне, а как результат родительского окружения. Культура - один из наиболее важных факторов. Величайший математик мира, может быть, прямо сейчас катает тачку.
В знак согласия Глендис шлепнул себя по ноге.
- Вы попали в самую точку. Эти специалисты по окружающим условиям никогда не обладали тонким слухом. Все это - на совести Фрейда! Если бы мы прислушались к Павлову…
Вы знаете, почему у окруженцев никогда не было шанса? Потому что эти бесчинствующие бароны завладели управлением и сделали генетиков субдепартаментом биологии, ответственным перед Социологией Если бы Психология управляла скрещиванием, могли бы происходить удивительные вещи.
- Давайте лучше не будем обсуждать эти вещи, - предостерег его Халдейн. - Потому что они граничат с критиканством в адрес государства.
- Это привилегированная беседа, - весело отмахнулся Глендис, - а для меня государство - это Департамент Социологии.
- Если я правильно понимаю, вам нет дела до социологов?
- О, они все мне нравятся как индивиды. Некоторые из моих лучших друзей - социологи. Но как группа они стоят низко по шкале Крафта-Стенфорда, всего на две ступени выше нас, а наш ранг - пятый снизу.
Халдейн ухмыльнулся в ответ на эту откровенность:
- Если ваши две категории ранжируются так низко по шкале группового интеллекта, как получилось, что вы оказались первыми и вторыми в иерархии?
- Мы - социально мыслящие. Другие категории подобны овцам, которые щиплют траву в своем загоне, никогда не поднимая головы, чтобы заглянуть за изгородь. Например, вы, математики, - счастливые малюсенькие эмбрионы во чреве ваших собственных проблем. Вы не стремитесь к широте взгляда.
Мы, психологи, обладаем широтой взгляда, поэтому являемся исполнительными вице-президентами в деле обусловливания. Социологи - всего лишь администраторы. Нужда в обусловливателях будет всегда. Но как только этот процесс завершится, администраторы станут ненужными. Социологи отомрут.
Поскольку речь зашла об обществе через тысячи лет, Халдейн счел себя вправе возразить Глендису:
- Скажем, вы добились такого полного общественного порядка, при котором овцы пасутся под неусыпным оком психологов. Здесь есть одна маленькая ошибка. Абсолютное единообразие означает, что пастухи суть овцы. Не будет ни социологов, ни психологов. Как психолог вы должны присматриваться к индивиду, а не устанавливать общественный порядок.
Халдейн больше не был уверен в правильности своего первого, благоприятного впечатления от Глендиса. Ему не понравился яркий блеск в глазах молодого человека.
- И вы окажетесь у пульта управления, Глендис, управления чем?
- Полностью единообразным общественным порядком.
Халдейн медленно колотил кулаком по ладони, пытаясь упростить свою мысль настолько, чтобы она дошла до Глендиса:
- Если единообразие есть цель вашего обусловливания, и эта цель была поставлена социологами, то вас просто водят за нос. Вы отомрете в массовом порядке, тогда как администраторы все еще будут властвовать над вашим обусловливанием.
Он заметил проблеск сомнения в глазах Глендиса и усилил нажим:
- Ваша область - человек, а не все люди вместе. Ваша обязанность - помогать раскрытию индивида. В государстве, где все абсолютно подобны друг другу, нет нужды в справочнике Крафта-Стенфорда или людях, которые его составляют. Если нет различий, то нет и шкалы для их измерения.
Глендис, вы губите себя по воле манипуляторов, которые опытнее вас, по воле социологов.
Глендис слушал внимательно. С выражением озабоченности на лице он поднялся и положил руку на плечо Халдейна:
- Простите меня за издевку над вашей категорией Я пошел на это, чтобы разозлить вас, не надеясь, что вы будете говорить со мной свободно, когда мы соотносимся как присяжный и обвиняемый. Видите ли, - он убрал руку и отступил на пару шагов, - я знаю, что ваш рейтинг высок, и мне нужна ваша помощь.
Он вернулся к стулу и сел, на этот раз его руки сжимали спинку стула.
- Вы понимаете, наша проблема заключена в социологах.
Возьмем, к примеру, их практику отвода в сторону человеческой энергии в этих домах терпимости. Бесстыдное использование первородного удовольствия, являющегося опиумом для народа. Закрой мы эти дома, какие умопомрачающие отклонения в поведении произошли бы, что за неврозы расцвели бы!
Подумайте о чувстве страха перед наказанием, которое породит одно только самовозбуждение. Какой урожай историй болезней пришлось бы нам собирать. За пять лет моей психологической практики, Халдейн, я столкнулся всего с одним случаем кожной сыпи, который можно было диагностировать как психосоматический. Ни одного язвенника. Ни одного алкоголика. Только самоубийцы. Самоубийств - масса, но никакого индивидуализма. Они выпрыгивают из окон Они всегда выпрыгивают!
Глендис сложил руки на спинке стула и опустил на них голову. Он угрюмо уставился в никуда, не говоря ни слова. Халдейна охватило чувство вины.
Наконец Глендис поднял голову:
- Как-то я проводил беседу с одним пожилым экономистом, он был уклонистом, которого ожидал Тартар, но он ежился от одолевавшего его страха, что государство достигло окончательного синтеза крайней тезы и крайней антитезы. Это был несущий чепуху неврастеник, и мы мило, очень мило побеседовали. - Он громко вздохнул. - Таких психов больше нет.
Глендис предавался воспоминаниям о своем неврастенике, пока прилив его кровяного давления не отхлынул до нормальной отметки. Затем посмотрел на часы.
- Я должен бежать, Халдейн., но осталось несколько стандартных вопросов, которые я обязан задать. Вы готовы?
- Готов.
- Какой бейсбольной лиге вы прочите победу в мировом чемпионате?
- Никакой.
- У вас есть любимая команда?
- Может быть, "Иволги", либо Нью-Йоркские "Меты", либо "Храбрецы" из Канзас-Сити.
- Кто, по-вашему, победит в Калифорнийско-Стенфордской встрече в декабре?
- Не догадываюсь.
- У вас есть любимый вид спорта?
- Дзю-до.
- Что вам нравится больше, читать книгу или играть с парнями в кегли?
Халдейн нехотя стукнул кулаком по ладони:
- Вы меня озадачили. Здесь две переменные: книга и парни. Ответ зависит от них.
- Любили вы отца больше, чем мать?
- Да.
Глендис поднял брови:
- У вас, кажется, совершенно нет сомнения.
- Я не знал своей матери. Помните?
- Ах да… Вот и все, что интересует Департамент Психологии. - Он встал и пожал Халдейну руку. - Я получил удовольствие от нашего маленького нелепого заседания. Вы дали мне пищу для размышлений… Кстати, полагаю, адвокат говорил вам, что ваше назначение на работу зависит от степени даруемого вам снисхождения. То, что я говорю, не для отчета, поскольку это не мое дело, но есть ли у вас соображения о том, что бы вы предпочитали делать?
- Черт побери, я не знаю, Глендис. Если говорить серьезно, я здорово взбудоражен. Чувствую, что для успокоения разума я должен буду заниматься чем-то тяжелым, не обязательно приятным. Может быть, я мог бы быть назначен механиком на один из звездолетов.
- Братец, вы сами подставляете шею! - Хорошо, если у вас в полном смысле слова винтика не хватает, я вспомню, чего вы хотели, когда буду составлять рекомендацию для судьи… Всего хорошего, Халдейн. Завтра увидимся.
Пришедший ближе к вечеру Флексон внимательно выслушал отчет Халдейна и не удивился, когда тот рассказал ему о предложенном Брандтом подкупе.
- Так уж они работают, - сказал он, - между департаментами огромное соперничество. Его предложение было деловым. Он не настаивает, если вы его не принимаете. Возможно, у вас был шанс сорваться с крючка, но вы не позаботились об этом, значит, таково ваше решение.
Может быть, он проверял вас, чтобы посмотреть, не предадите ли вы собственный департамент. Если это так, то ваш ответ был правильным, потому что преданность своему департаменту доказывает, что ваша обусловленность bona fide - неподдельна.
Больше всего меня беспокоит Глендис. Психологи всегда настороже, когда дело касается криминальных наклонностей, и тот факт, что между вами установилось взаимопонимание, ничего не значит. Если бы он действовал открыто враждебно, вы оставались бы немы, и он никогда не смог бы оценить вашу личность. Может быть, вы слишком много наговорили, когда упомянули корабли Тартара. Я не знаю.
Как бы там ни было, это уже позади. Если вы их обработали, мне удастся обработать судью.
Попытайтесь хорошенько отдохнуть за ночь, - закончил Флексон, - увидимся утром в суде. Я работаю над одной сногсшибательной штуковиной, которая обеспечит благоприятные условия для заявления подсудимого о снисхождении. Если пожелаете, вы сможете свидетельствовать в свою собственную защиту, но не более чем отклонять пункты обвинения прокурора. А пока постарайтесь успокоиться. Полностью это вам не удастся, но у меня хорошие предчувствия о ходе предстоящего слушания.
Как ни странно, ночь Халдейн спал хорошо и долго не просыпался утром, пока его не разбудило выскочившее из подсознания воспоминание.
Он вспомнил, откуда знает имя Герлика. Его не было в ежегоднике Калифорнийского университета. Оно было в библиографии к прочитанной им книге по механике Фэрвезера. Это имя было в числе тех пятнадцати человек на Земле, которые полностью понимают теорему об одновременности.
Человек, которому он пытался покровительствовать, как дряхлому педагогу, был гениальным математиком.
Глава девятая
Шел моросящий дождь, когда автомобиль, в котором Халдейна везли на суд, влился в поток уличного движения, круживший по Гражданской Площади. Он глядел на бездельников, сгрудившихся, словно промокшие цыплята, на скамейках, и завидовал всем этим людям, у которых достаточно здравого смысла, чтобы не метаться в поисках укрытия от непогоды.
На Гражданскую Площадь здание суда выходило открытым всем ветрам, парящим над площадью фасадом с тонкими дорическими колоннами из розового пластмрамора. С переулка, куда была загнана машина, оно походило на мавзолей с единственной узкой щелью в центре - входом для заключенных.
Флексон, ожидавший в приемной, пристроился сбоку к своему клиенту.
- Готовя речь о снисхождении, я благодаря одному из ваших листков наткнулся на идею и стал рыться в примитивной литературе. Взяв за основу нашпигованную иностранными словечками защиту Леопольда и Леба по делу Уоррена Хастингса, я подкрепил ее Иоганнесбургским Посланием Линкольна. Если вы убедили присяжных, я справлюсь с судьей.
Халдейн, которого не переставало беспокоить запоздалое раскрытие личности Герлика, не разделял энтузиазма Флексона. Образы могли создаваться обеими сторонами, и если Герлик не был рассеянным маразматиком, которого изображал перед ним, то приходилось отдавать предпочтение старику как гораздо более искусному актеру.
Большинство зрителей в зале суда имели отличительные эмблемы коммуникаторов. Среди них был и Хенрик, выбросивший свою костлявую руку в знак пожелания удачи, когда Халдейн проходил мимо него по проходу между рядами.
- Ваш друг?
- Не совсем. Скорее доброжелатель. Он из "0бзервер".
- Она напечатала три статьи, все доброжелательные. Какой-то вздор слезливого братца.
- Он пытается подстелить мне соломку.
Зал судебных заседаний опускался под уклон к ровной площадке перед возвышением для судей, над которым господствовал вырезанный на деревянных панелях девиз: "Бог есть справедливость". Справа и слева из стен торчали небольшие трубки телевизионных камер, которые использовались во время судебных разбирательств, представляющих общественный интерес.
Как только они вошли в зал заседаний, конвой Халдейна - два дежурных чиновника - отстал, и Флексон повел его к одному из столов для юрисконсультов перед судейским возвышением.
- Прокурор, - сказал Флексон, - вон тот человек за столом слева, похожий на канюка. Это Франц III. Может быть, он попытается слегка поносить вас, чтобы компенсировать впечатление от рассказиков "Обзервер", но это что-то вроде сам режь - сам и ешь, пока не наскучит.
Он представит доказательства: показания Малколма, ленту записи, медицинское заключение и напоследок - вероятнее всего, не без драматического эффекта - испорченный микрофон.
Я представлю заявление обвиняемого, чтобы вовлечь судебное разбирательство в слушание аргументов в пользу снисхождения. Затем сделаю свое собственное заявление, а вам останется сидеть и слушать.
Присяжные не дают показаний в случае преступлений против человечества. Они подают свое заключение прокурору и судье. Прокурор может отвести мое заявление или промолчать. Если он дает ему отвод, вы имеете право отвести его отвод, viva voce - устно - через меня, или в письменном виде. К письменным отводам обычно не прибегают, за исключением случаев, требующих технических решений, потому что связанная с ними затяжка времени может неблагоприятно повлиять на судью.
- Имя судьи - Малак, - говорил Флексон, - он страдает тем, что частенько клюет носом. Если мне удастся заставить его бодрствовать, считайте, что половина нашего сражения выиграна.
Халдейн тем временем заметил, что тонкошеий Франц поднялся и бочком подбирается к ним.
Ухмыляясь, он подошел к Флексону;