- Советник, постарайтесь уложиться с вашим заявлением о снисхождении минуты в три. У меня нынче важная встреча во второй половине дня, и мне хотелось бы на нее попасть.
- Не беспокойтесь, прокурор, - заверил его Флексон. - Я уверен, вы не пропустите первый забег.
Пока два юриста были заняты поучительным спором о какой-то лошади в третьем забеге скачек в Бей-Медоуз, на возвышении для присяжных появился Брандт. Герлик был уже там и клевал носом на угловом сидении рядом с отцом Келли. Не было только Глендиса.
Когда Франц вернулся за свой стол, Халдейн полураздраженно сказал:
- Вы, законники, кажется, относитесь к суду не очень серьезно.
- Зачем бы нам относиться серьезно? - ухмыльнулся Флексон. - Здесь не наши хвосты развешиваются для просушки. - Затем, заметив обжигающий взгляд своего клиента, он добавил: - Не беспокойтесь. Мы умеем должным образом оценивать серьезность момента. Однако здесь, в самой процедуре судоговорения, которое разыгрывается в зале суда, есть определенная доля того, что называется "ты мне - я тебе", и у нас только что попросили чуточку "ты мне".
- Ого, что-то новенькое. - В голосе Флексона появились нотки заинтересованности, как только из Двери за возвышением появился Глендис, раскланивавшийся со своими партнерами-присяжными.
- Что случилось?
- Псих был в кабинете судьи. Надеюсь, он заходил туда, только чтобы разбудить его.
- Это плохо?
- Не обязательно плохо, но это необычно. Он мог зайти, чтобы уточнить какой-нибудь пункт закона.
- Понятно, - сказал Халдейн, - он впервые выполняет обязанности присяжного.
- Это он вам сказал?
- Да.
- Он лгал, - грубовато вымолвил Флексон. - Его специально назначают присяжным, потому что он - дока по криминогенному умственному развитию.
Чувствуя холод дурных предзнаменований, Халдейн повернулся к адвокату:
- Согласно букве кодекса чести, члены департаментов никогда не лгут.
- Всякая правда относительна. Ложь во благо общегосударственного дела есть правда в глазах государства.
- Вас этому учат в ваших юридических школах?
- Не в таких выражениях, но мы быстро постигаем суть. Мы с вами использовали точно такой же тактический ход против присяжных.
Действительно, подумал Халдейн, но дело было в целостности образа, который они с адвокатом создавали. Они выпячивали одни картины правды и приглушали другие, но никоим образом не извращали факты. Глендис лгал напропалую, Герлик - окольным путем.
Цепь его мыслей оборвал судебный пристав, на ходу прицеплявший наплечную лычку служащего суда. Он вышел из кабинета судьи, схватил молоток и трижды ударил по судейскому столу.
Присутствующие встали.
- Слушайте-е, слушайте-е, слушайте-е, судебное заседание начинается. Вы собрались здесь, в суде пятнадцатого округа префектуры Калифорния Союза Северной Америки Всемирного Государства для слушания судоговорения по делу Халдейна IV, М-5, 138 270, 3/10/46 против народа Планеты Земля. Он обвиняется в том, что преднамеренно, без соответствующей санкции предпринял геносмешение. Председатель суда - Малак III. Суд идет. Всем встать.
Малак вышел из своего кабинета, облаченный в черную мантию и белый парик, его взгляд, окидывавший зал заседаний, был настороженным и властным. Какое-то мгновение он изучал Халдейна с пытливой серьезностью. Халдейн чувствовал, что такой человек не может уснуть за судейским столом.
Когда он опустился в кресло, зрители сели.
Малак дал слово прокурору для предъявления доказательств обвинения.
Казалось, Франц скучал, читая вслух показания Малколма, свидетельствовавшего, что он был уверен в противоправной любовной связи, имевшей место происходить в квартире его родителей, далее приводился адрес; прокурор представил их как вещественное доказательство А, воспринятое не более чем донос, но подтвердившееся последующим дознанием.
Медицинское заключение о состоянии Хиликс он представил как вещественное доказательство В.
Халдейн слушал беспристрастно, пока не началось представление вещественного доказательства С - ленты с записью его и Хиликс голосов, зафиксированных и переданных микрофоном.
Возможно, это было обдуманным деянием Франца, хотя могло быть и результатом технического несовершенства записи, но так или иначе, воспроизведение шло в замедленном темпе, и нервное напряжение его голоса и голоса Хиликс приобрело тональность размеренной расчетливости. Его голос основательно взвешивал приходившие в голову предложения с целью собрать воедино все, что можно предвидеть.
Затоплявшую его разум злобу рассеял шепот Флексона, прозвучавший облегченно и недоверчиво:
- Вы таки обвели вокруг пальца Глендиса, парень. Злосчастный микрофон он даже не предъявляет в качестве доказательства.
Затем он услыхал говорившего нараспев судью.
- Доказательства могут быть приняты. Есть ли у обвиняемого оправдательное возражение?
Флексон поднялся:
- Обвиняемый признает себя виновным, ваша честь.
- Желает ли защита представить прошение ответчика о снисхождении?
- Защита желает, ваша честь.
- Приступайте.
Как первый выступающий в судебном разбирательстве Флексон вышел вперед, став, так, чтобы оказаться лицом и к судье, и к присяжным.
- Ваша честь, господа присяжные...
Сначала он говорил с остановками, как бы на ощупь, словно не был в себе уверен. Он рассказывал о первой встрече в Пойнт-Сю, о случайном стечении обстоятельств, в результате которых Хиликс была приглашена в дом Халдейна его отцом, почитаемым и ныне усопшим членом департамента. Его голос становился все выше, темп речи возрастал, и Флексон превратился в хор древнегреческого театра из одного певца, сплетающего воедино нити клубков жизней Халдейна и Хиликс с неумолимостью рока.
В продолжение остальной части речи голос Флексона обрел самообладание и глубину, и его звучание почти незаметно перемещало логическое ударение на юношу, наивного и непорочного, медленно затягиваемого в водоворот вихрями смертельной опасности, пока, уже погружаясь в него, он не попытался поменять галс, но дело было сделано.
- Преднамеренно? - Голос Флексона прокатился громом негодования и сразу же упал до шелеста дождя в безветренный день. - Не более преднамеренно, высокочтимые господа, чем вспышка утреннего луча солнца в капле росы на лепестке розы.
Халдейн чувствовал, что речь была несколько утрированной, но Флексон играл для невзыскательной публики, и играл хорошо. То там, то здесь раздававшийся треск стенографических аппаратов стал разрастаться, наполняя помещение, но потонул в приглушенном гуле едва сдерживаемых голосов.
Флексон уловил этот гул, и он вдохновил его на более высокую неподдельную патетику заранее отрепетированной риторики; адвокат повел аудиторию за собой. Он создавал о Халдейне благоприятное впечатление, какого не могли бы создать все Хенрики Планеты Земля.
В глубине души Халдейн восхищался адвокатом, хотя желал бы для себя более глубокого и менее артистичного оправдания. Но на этой планете больше не было Кларенсов Дерроузов, и поэтому он аплодировал первенцу поколения Флексонов. Что бы ни дала впоследствии династия Флексона, ее основатель хорошо справлялся со своими обязанностями.
Только один человек в зале оставался равнодушным к аргументации адвоката - Франц. Он читал лежавший перед ним на столе документ, пока его не оторвал от него грохот аплодисментов, которые ознаменовали окончание речи Флексона, но быстро были подавлены судьей, и прокурор поднял взгляд.
Халдейн знал, что аплодисменты не были в порядке вещей, но если реакция зрителей отражает и чувства судьи, ему обеспечена наивысшая степень снисхождения.
- Есть что сказать обвинению?
Франц встал:
- Ваша честь, на основании доказательств, содержащихся в этом заключении присяжных, я снимаю обвинение в геносмешении, выдвинутое против Халдейна IV народом.
Радость Халдейна, повернувшегося к Флексону, подавило оцепенение на лице советника, уставившегося на прокурора.
- Это не хорошо?
- Что говорит защита? - спросил Малак.
В данный момент защита была занята.
- Конечно, это, может быть, и хорошо. Но это в высшей степени необычно, особенно для Франца. Он - коварная птица. Может быть, что-то новое в медицинском заключении.
- Но он говорил о заключении присяжных, - обратил Халдейн внимание на его ошибку.
- Верно. Но Глендис беседовал с девушкой. Он мог сделать дополнение к медицинскому заключению о силовом воздействии ее либидо, на что имеет право, будучи квалифицированным психиатром, а такое дополнение должно представляться в заключении присяжных.
- Защита, проснитесь. - Малак терял судейскую уравновешенность.
Разум Халдейна обжег скрытый смысл слов Флексона, и его тревогу дополняло памятное замечание Глендиса о том, что Хиликс - лучший объект охотничьих угодий Беркли. Теоретизировал этот департаментский хлыщ или говорил, основываясь на собственном опыте?
Флексон был на ногах.
- Ваша честь, могу ли я просить о пятиминутной отсрочке для разъяснения положений закона обвиняемому?
- Что говорит обвинение?
Флексон повернулся так, чтобы заслонить подаваемые им знаки от сидящих на возвышении, и показывал один палец одной руки и четыре другой. Халдейн быстро расшифровал этот код, адресуемый юристу обвинения: если Франц гарантирует отсрочку, то увидит первый забег, если нет, Флексон будет канителить слушание до четвертого забега.
Франц безотлагательно промолвил речитативом:
- Согласен на отсрочку.
Флексон сел и начал поспешно расчерчивать в своем блокноте диаграмму.
- Вот ситуация с точки зрения закона. Если Франц знает, что девушка - нимфоманка, а я не заявляю протест, то вас отпускают домой. Государство предъявит девушке обвинение в преступлении против вас.
- Она не нимфоманка!
- …но если я не заявляю протест, а девушка - полицейская голубка, то вас подвесят для просушки, потому что он может хлопнуть против вас обвинением в уклонизме…
- Она не голубка-провокатор!
-..и пока я не опротестую непредъявленное обвинение - это заключение присяжных - во второй фазе оно так и останется непредъявленным, и мы не будем иметь ни малейшего шанса выхватить еще тлеющий уголек из преисподней, который позволил бы разобраться в этой ловушке. Полиция никогда по собственной воле не признается в тайном сговоре.
- Хиликс не нимфоманиакальная голубка-провокатор!
- Согласен! В этом и заключается красота маневра Франца. Он знает, что мы уверены, что она ни то и ни другое - полиция никогда не выпустит ее из своей голубятни. Но если я протестую, а она - нимфо, вы собираете манатки! Максимальным наказанием для вас будет ссылка на Плутон, потому что ее наказанием определяется и ваше, а она будет отгружена на Плутон ближайшей транспортной ракетой. Вы могли бы быть оправданы, но отправитесь вместе с ней, потому что уже заявили о вашей виновности.
- Я мог бы быть оправдан? - Халдейн был поражен коварством закона.
- Мужское правило Нотона гласит: любой мужчина, который в состоянии отличить право от лево или добро от зла, то есть любой нормальный мужчина не имеет никакого другого выхода, кроме как вступить в сношение с возбужденной бледной печенкой - это жаргонный термин для нимфо у законников.
- Но почему Плутон? Почему государство не направляет туда проституток?
- Проститутки быстро стареют в каторжных поселениях. Их клиентами оказываются низкие, низменные, бесстыдные, испорченные дегенераты, которые как раз и являются подходящей свежатиной для нимфо-дьяволиц.
- Там не место нежно-сердечной девушке восемнадцатого века!
- Согласен, - сказал Флексон, - если в ней не развилась нежность к низким, низменным, бесстыдным, грязным, порочно-развратным дегенератам, но Девушка - не моя клиентка.
- Будет у меня право навещать ее, если мне определят каторгу на Плутоне?
- Примерно по пять минут в неделю, но вам придется дожидаться свидания в длинной очереди... Ну, а если я не протестую, а он шлепает против вас обвинением в уклонизме, ваша защита должна будет строиться на том положении закона, что ложное толкование не обязательно является уклонением. Правда, вы оба конспирировались с целью извращения генетических кодов в личных целях, но не совершали явных действий, которые могли бы быть квалифицированы и подтверждены, как вмешательство в государственную политику. По очевидным причинам, вы никогда не выходили из этой квартиры вдвоем, так что открытого обструкционизма быть не могло.
Халдейн размышлял. Хиликс много читала. Любая девушка, читавшая Фрейда, должна была прочесть и своды законов о легкомысленных развлечениях. Она могла достаточно хорошо знать законы, чтобы прикинуться нимфоманкой и попытаться помочь ему, потому что любила его. Нет, он не может принять ее жертву.
- Давайте протестовать.
- Это не легко… Если ловушка расставлена, они вас поймают. Они даже не будут подвергать вас стерилизации по государственному указу, и это - вне всякого сомнения - будет Тартар. Как говорят в юридической школе, ликвидация по государственному указу поглощает стерилизацию по государственному указу… Мне ненавистна мысль упустить шанс нимфомании, даже если это означает дать ей возможность сорваться с крючка как провокатору.
Однако есть множество доказательств того, что она провокатор, а если я не протестую, то навсегда откажусь от шанса выяснить, в чем состоит ловушка. - Флексон явно зашел в тупик. - Она могла бы быть нимфо: уж слишком легко она забеременела. Это свидетельствует об амурной поспешности, алчности и стремлении утолить голод. И еще - во время чтения вашей рукописи меня не покидало ощущение, что ваш условный рефлекс разрушался знатоком этого дела, замыслившим заманить вас в ловушку. Кроме того, она лгала вам, но эта ложь не указывает ни на нимфоманию, ни на связь с полицией.
- Вы хотите внушить мне мысль, что она - лгунья?
- Нет. Я определяю ее положение по отношению к закону. Тысяча правдивых высказываний не делает человека честным, но одна-единственная ложь, оброненная среди этой тысячи, клеймит его, с момента этой лжи и навсегда, как проклятого лжеца. Вы мой клиент, и я чувствую, - каким бы иным недостатком вы ни обладали, - что вы ведете себя честно, по крайней мере, в состоянии растерянности. Следовательно, я не могу считать вас лжецом.
- Я потерял нить ваших законно-причинных рассуждений.
- Чтобы проверить ваши записки, я пошел в библиотеку и заглянул в Полное собрание поэтических произведений Фэрвезера I. Об этом четырехстрочном стихотворении с длинным названием девушка говорила правду, но вот "Жалоба приземленного звездного скитальца" оказалась на четвертой странице книги.
- Может быть, из ее книги она была вырвана?
- Она должна была знать об этом, если действительно читала так много, как вы говорите. Эта "Жалоба.." есть в любой антологии в публичной библиотеке.
Однако истекает время нашей отсрочки. Это ваш шанс, Халдейн. Если вы протестуете, а она нимфо, вам конец. Если не протестуете, а она - полицейская голубка, вам конец... Ну, кем она у нас будет, нимфо или провокатором?
Потрясенный сложностями закона и пораженный компьютерным умом Флексона, он сказал:
- Мужчина не может взять на себя принятие подобного решения, если речь идет о женщине, которую он любит… Вы мой адвокат, советник. Метните вашу монету!
- Лично меня прельщает шанс заглянуть в заключение присяжных. - Флексон поднялся на ноги. - Протестую, ваша честь, на том основании, что обвинение не предъявлено.
- Протест поддержан.
- Ваша честь, - сказал Франц, - отзовет ли защита протест, если заключение присяжных будет предъявлено?
- Что вы скажете, защита?
- Защита отзовет.
Внимательно наблюдавший Халдейн увидел свет улыбки на лице отца Келли XXXX, который сидел прямо позади Франца. Почти рефлекторно священник повернул лицо, и Халдейн понял: отец Келли XXXX готовится предстать перед телевизионными камерами. Этот жар кротости в его глазах говорил Халдейну, что Хиликс не была нимфоманьяком.
- Съемка разрешается. Суд удаляется на перерыв на тридцать минут, чтобы дать возможность защите ознакомиться с заключением присяжных.
- Что-то говорит мне, - сказал Флексон, - что я не сделал ошибки. Никогда не вредно немного наклониться вперед, принимая груз обвинений… Тем не менее мне следовало бы знать, что вы были в состоянии распознать нимфо.
Он встал и ушел в судейский кабинет, и дежурные чиновники сразу же шагнули вперед, чтобы встать по бокам возле Халдейна.
Трудно было поверить, что она, при всех ее ресурсах ума и привлекательности, могла быть тайным агентом полиции. Он чувствовал себя больным от одной этой мысли.
Но он мог исповедовать собственные эмоции. Опыт и логика должны были уже научить его, что кто угодно мог быть кем угодно. Вот Флексон был адвокатом.
Он сосредоточил внимание на прыгающей по кругу стрелке часов, находившихся на стене справа от судейского возвышения, и следил, как она заполняет время размеренно отпускаемыми секундами. Наконец он услышал позади себя шарканье ног возвращающихся зрителей, а из кабинета вышли Франц, Флексон и судья Малак. Деревянной походкой Флексон подошел к столу, и дежурные отступили. У него были остекленелые глаза. Он занял свое место рядом с Халдейном, когда дежурные чиновники зашагали назад, а Малак сделал судебному приставу знак подняться на возвышение.
- Она была голубкой, - сказал Халдейн, - а я влип.
Флексон не смотрел на Халдейна. Он говорил сам с собой.
- Я голубок, - говорил он, - и мы влипли. Мое пятое судоговорение… Большинству адвокатов он даже не снился. Старине Флексону он выпал на пятом судоговорении. На моем пятом… на моем пятом… на МОЕМ ПЯТОМ!
Халдейн потряс его за плечо. Флексон был в шоке.
Его внимание отвлек от адвоката судебный пристав, завершавший свое "слушайте-е", -..для слушания судоговорения по делу Халдейна IV, М-5, 138 270, 3/10/46 против Всемирного Государства, обвиняемого в уклонизме.
Халдейн больше не обвинялся только в преступлении против человечества; он обвинялся в преступлении против государства.
Над телевизионными камерами замерцали красные лампочки, и Халдейн по опыту знал, что произойдет за пределами зала суда. Хриплые, дружески фамильярные споры в тавернах прекратятся. Разговоры и звон серебра по фарфору в общественных ресторанах умолкнут. Домохозяйки радостно прильнут к экранам, на которых прервутся их телевизионные сериалы.
Так же как пять веков назад собирались толпы У подножья Тайбернского холма, соберутся они и сейчас, но соберутся не для лицезрения нехитрого чародейства спрятавшегося под капюшоном человека, который раскрывает петлю для невинно приговоренного к смертной казни через повешение. Они будут трепетать от растягиваемого ужаса искусно продлеваемой агонии чувств предаваемого смертной казни через жизнь.
Судебный пристав называл по списку присяжных, и теперь Халдейн точно знал, что откликавшиеся на вызов люди были не оценщиками особенностей его личности, а его палачами.