"Вот и все", - тоскливо подумал Кирилл. Драйгер подкатил к воротам, приостановившись, подождал, пока они распахнутся, и, с места резко увеличив скорость, погнал по дороге к Головомойке, подняв тучи пыли. Тело Лариша запрыгало по платформе, как большая тряпичная кукла, и в лагерь донеслось гулкое грохотанье листового железа. Вот и все… Драйгер въехал в рощу и скрылся с глаз. Тарахтенье мотора и грохот железа стали глуше и на тон ниже. Кирилл прикрыл глаза. Прощай…
Кто-то толкнул его в бок, он вздрогнул от неожиданности и обернулся. Рядом стоял Портиш и внимательно, чуть снизу из-под мохнатых бровей смотрел на него.
- Чего надо? - окрысился Кирилл.
Портиш удивленно выпучил свои и без того навыкате глаза, задержался взглядом на лице Кирилла, затем увел глаза в сторону.
- Чего, чего… Стоишь, как истукан, - сказал он. - И глаза закрыл. Уж я чо подумал…
Кирилл хотел огрызнуться, но тут увидел, что на плацу стоят только они вдвоем. Он растерянно огляделся. Не было даже шестнадцатого барака, оставленного смержем за какую-то провинность. И четырнадцатого барака тоже не было… Под землю они провалились, что ли? Он посмотрел на Портиша.
- Где все? - хрипло спросил он.
Портиш подозрительно покосился на Кирилла.
- Что - где?
- Ну все. Лагерь где весь?
Портиш наконец понял.
- Спал ты, что ли? - Он зло сплюнул в пыль. - Отпустил учетчик всех. Как подарочек преподнес…
Он ожесточенно заскреб свою буйную бороду, затем, собрав ее в кулак, немилосердно дернул и, охнув, удовлетворенно зашипел. То ли от боли, то ли от удовольствия.
- Все равно ж гад припомнит нам этот подарочек! Не на плацу, так в Головомойке или в самом бараке…
Портиш опек Кирилла взглядом, словно это он был учетчиком-смержем, и вдруг заорал:
- Ну, чего стоишь, блястки выпялил?! Идем! Скоро жрать давать будут…
Кирилл тоскливо посмотрел в сторону ворот. Провалы в памяти - это плохо. Первый предвестник "пляски святого Витта"… Со Слепой дороги, издалека, уже только чуть слышно долетало буханье стальных листов платформы. Значит, никто тебя, кроме меня, не провожал: Никто. Все разбежались… Он тяжело вздохнул и зашагал вслед за сильно косолапящим Портишем. Хоть бы меня в свое время кто-нибудь вот так же проводил взглядом…
Солнце поднялось над лесом и стало слегка припекать. Последние клочки тумана исчезли, высохли намоченные росой стены деревьев-бараков, их окна и двери начали постепенно зарастать, чтобы вечером, когда все вернутся из Головомойки, вновь открыться и принять в вонючее логово на жесткие насесты нар усталые, измученные тела.
За бараком, на странном, словно обрезки белоснежного пенопласта, мхе сидело несколько человек и пинов. Безрадостное это было зрелище. Унылое. Пины забились в куцую тень барака и о чем-то приглушенно пересвистывались. Люди же понуро молчали. Кто сидел на корточках, кто полулежал, облокотясь на руку. Словно ждали чего-то. Спрашивается, чего можно ждать? Разве что утреннюю баланду…
На Портиша с Кириллом никто не обратил внимания, только Пыхчик бросил косой взгляд, когда разбитые всмятку ботинки Кирилла остановились возле его лица.
- Ну? - сказал Кирилл.
Пыхчик молча подвинулся.
Кирилл поднагреб мха под стену барака и сел. Портиш опустился рядом на колени, пошарил у себя за пазухой и достал тряпичный сверток.
- Сыграем? - предложил он, заглядывая в глаза Кириллу. В тряпице затарахтели костяные фишки.
Кирилл отрицательно покачал головой, прислонился спиной к стене барака и прикрыл глаза.
- Ну, во! А чо я тебя звал?
Кирилл только пожал плечами. Хотелось прилечь и подремать, но вытянуться было негде - с правой стороны лежал Пыхчик, а слева сидели Михась с Ларой. Лара уткнулась Михасю в плечо, в ветхую куртку и плакала. Он успокаивающе гладил ее по спине.
- Ребеночка хочу, - всхлипывала она. - Слышишь, хочу! Маленького, кричащего… Я родить хочу!
Кирилл поморщился. Опять завела! По три раза на дню… Портиш фыркнул.
- Бабе что надо? - рассудительно произнес он. - Бабе мужика крепкого надо.
Лара встрепенулась и впилась в Портиша опухшими от слез глазами.
- Ты, пенек кривоногий! - с ненавистью крикнула она ему в лицо. - Это кто - ты мужик крепкий?!
Она вскочила на ноги, Михась хотел ее удержать, но она его оттолкнула.
- Мужики! - крикнула она. - Знаю я всех вас! Все вы одинаковы!
Михась поднялся, взял ее за плечи.
- Да пусти ты меня! - она снова попыталась отпихнуть его. - Глаза б мои вас не видели! Мужики! Тоже мне!.. Вам что надо? - Она наклонилась над Портишем. - Вам только одно и надо - и довольно! Тьфу на вас!
Плевок застрял у Портиша в бороде, глаза у него налились кровью, он вскочил.
- Ты что, баба, сдурела?!.
Может, он и ударил бы, но тут из-за барака вынырнула сухопарая фигура Льоша в пестрой, переливающейся всеми Цветами радуги неснашиваемой куртке, смотревшейся в сравнении с тряпьем остальных лагерников откровенно вызывающе и являющейся не только отличительной приметой Льоша, по которой его узнавали издалека, но также и предметом зависти большинства. Льош мгновенно оценил обстановку и положил руку на плечо Портиша.
- Докатились, - сдержанно сказал он. - Уже бросаемся друг на друга, как звери…
Он сильнее надавил на плечо Портиша.
- Сядь.
- А я что, - забубнил Портиш и поспешно опустился на землю. - Я ведь ничего… Она все. Сказать, право, нельзя…
Лара снова уткнулась в плечо Михасю и, давясь слезами, что-то пытаясь сказать хрипящим, сорванным голосом, зарыдала.
- Ну что ты, что ты, - принялся утешать ее Михась, одной рукой гладя по волосам, а другой легонько похлопывая по спине.
Льош отстранил Михася, взял лицо Лары в ладони и стал массировать ей виски. Через мгновение спазм отпустил ее горло, руки безвольно, плетьми, повисли вдоль тела - она теперь только еле слышно всхлипывала, а затем и вовсе затихла.
- Вот и все, - пробурчал Портиш. - А шуму-то, шуму…
Корявыми пальцами он принялся как гребенкой вычесывать плевок из бороды.
- Да, шуму действительно многовато, - вздохнул Льош и передал Лару в руки Михасю.
- Посиди с ней немного, пока успокоится.
- А то, что она хочет ребенка, - проговорил он уже Портишу, - даже здесь, в этих условиях, не смешно и не предрассудительно. Произвести на свет нового человека никогда не было смешно. И родить его - не только высшее и прекраснейшее предназначение женщины, но и огромнейшее счастье.
- Особенно здесь, - желчно подхватил Кирилл. - Смержам на потеху…
Льош грустно посмотрел на Кирилла.
- Ты прекрасно понимаешь, что я имел в виду, - тихо, глядя в глаза Кириллу, сказал он. Затем перешагнул через вытянутые ноги Пыхчика и направился к пинам.
Пины прекратили пересвист и выжидательно повернули к нему головы.
- Привет честной компании! - шутливо поздоровался Льош и присел рядом с пинами на корточки. Ослиные уши пинов доброжелательно зашевелились. - Здравствуй, Василек, - персонально поздоровался Льош с крайним из пинов и что-то быстро просвистел ему.
Пин внимательно склонил голову и вдруг, подпрыгнув, вскочил на короткие десятисантиметровые лапки и закачался на них. Льош выжидательно замолчал.
- Не знаю, - наконец сказал Василек патефонно-хриплым писклявым голосом. Будто и не он сказал, а старую заезженную пластинку поставили на большую скорость.. - Я думаю, что следует посоветоваться с Энтони…
Кирилл устало закрыл глаза. Хотелось спать и страшно хотелось курить. Опять какаято авантюра… С тех пор как Льош появился в лагере, какие-то месяца четыре, собственно, вечно он о чем-то шушукается то с пинами, Ио с Энтони, разрабатывая немыслимые планы побега, будто и не зная, что за все существование лагеря, сколько помнят "старички", не было ни одного. Ни одного побега. А он… Прыткий больно. Впрочем, посмотрим, во что это выльется на этот раз.
Кирилл поудобнее примостился, чтобы полулежа, прислонившись к стене барака, можно было вздремнуть. Пока Голос не позвал обедать и не приказал строиться для отправки в Головомойку. Слева Лара вновь затянула свои всхлипывания и причитания, и он недовольно поморщился. Хоть бы кто-нибудь объяснил ей, что не виноват из нас никто, что она родить не может. На Земле были мы все люди как люди, даже некоторые семейные были, с детьми… А почему в лагере никто не рожает, так ты лучше у смержей спроси - им виднее.
Кирилл немного вздремнул, но тут опять ночной кошмар толкнул его в голову, и гдето внутри засосало, засвербело… Он заворочался и открыл глаза. Спросонья, подавно забытой привычке, толкнул соседа в бок и попросил:
- Дай закурить.
И увидел перед собой вытянувшееся, поросшее редкими волосами, грязное лицо Пыхчика. Глаза Пыхчика округлились, он начал медленно, не отводя взгляда, отодвигаться.
- Чего? - бабьим дискантом протянул он. Кирилл встряхнулся и как следует протер глаза. Наконец-таки проснулся.
- Да нет, ничего, - хрипло успокоил он. - Это я так… Приснилось черт знает что. Да не бойся ты, не буду я плясать "святого Витта", не зашибу! Пора бы давно усвоить, что пляшут только по возвращении из Головомойки. Закурить просто…
Пыхчик на всякий случай встал и пересел подальше.
- Тьфу, болван! - в сердцах сплюнул Кирилл и отвернулся.
На место Пыхчика сразу же кто-то грузно плюхнулся и тяжело засопел. В нос ударило кислым и затхлым, будто сел не человек, а шлепнулась груда гнилого тряпья. Кирилл недовольно скосил глаза и увидел Микчу, взмокшего, как после марафонского бега, и астматически всхлипывающего. От него несло так, будто он дневал и ночевал в хлеву, причем непременно в самом стойле.
- Как мать родила, так в последний раз и мыла, - поморщившись, пробормотал Кирилл. - Правильно я говорю?
Микчу непонимающе посмотрел на него и медленно моргнул. Затем, все так же тяжело дыша, вытер лицо лохмотьями своей рясы.
- Чего?
- Чего, чего… Заладили, то один, то второй. Весишь ты, спрашиваю, сколько? Чего!
Микчу замялся, плечом снял каплю пота, висевшую на ухе.
- Не помяну… Давне бьило какито-то. - Он внимательно посмотрел на Кирилла. - А чего?
- Воняет от тебя, монах, как от тонны…
- Чего?
- Дерьма, вот чего!
Микчу неуверенно заулыбался - он не понял. Да и откуда ему понять, жил-то небось в веке пятнадцатом-шестнадцатом, еще до метрической системы мер и весов.
- У тебя закурить есть?
- Розигришь, да? - недоверчиво спросил Микчу.
- А!.. Кой там розыгрыш. Курить хочу - сил нет. - Кирилл отчаянно потянулся, зевнул и сел. - Жрать бы скорее давали, что ли…
- Тебе прямо в Головомойку не терпится, - насмешливо проговорил кто-то над самым ухом. Кирилл недовольно поднял глаза и увидел перед собой Энтони. "Старичка" Энтони, седого старого негра, выуженного смержами с Земли бог знает какого года одним из первых (разумеется, из людей - пины тут были уже до них) и брошенного сюда, в этот лагерь, в эту дробилку человеческих душ, нечеловеческую круговерть. Он жил в лагере дольше всех, знал о нем больше всех, его одежда давно обветшала, износилась, истлела, и теперь на. нем было лишь только какое-то подобие набедренной повязки, но тем не менее он, в отличие от многих, не потерял себя, не ушел в себя, не закопался, как страус, в самом себе, а смог собрать, как-то организовать этот разноплеменный, выуженный смержами из разных веков Земли человеческий экстракт, и, можно сказать, что только благодаря ему, его уму, его инициативе, наконец, просто его природной доброте и человечности, чудом уцелевшим в столь нечеловеческих условиях, люди в лагере еще не потеряли способности быть людьми.
- Здравствуй, Кирилл, - поздоровался Энтони и сел на мох рядом с ним. Кирилл кивнул.
- Ты что-то в последнее время осунулся, даже здороваться перестал. Ночью как спишь?
Кирилл вздохнул и принялся растирать задубевшее от дремы лицо.
- А никак я не сплю, - пробурчал он. - Вечером вроде бы засну, а ночью, как кто толкнет - просыпаюсь, а в середке что-то сосет, сосет… Просто невмоготу. И курить страшно хочется, словно вчера бросил, а не черт знает когда.
Энтони помолчал, покивал головой.
- Это бывает, - успокаивающе сказал он. - Мне самому как-то целую неделю запах фиалок мерещился. В бараке - пахнет, в Головомойке сижу, читаю, так кажется, что все папирусные и пергаментные свитки нарочно пропитаны ароматическими маслами - до того разит. И не поймешь, то ли от запаха голова трещит, то ли от того, что из нее все высасывают… Представляешь, даже в сортире мне фиалками благоухало!
Энтони явно пытался поднять у Кирилла настроение, и Кирилл кисло улыбнулся.
Микчу пододвинулся поближе и стал просительно заглядывать в глаза то Энтони, то Кириллу. Он явно хотел что-то сказать.
- Ну? - сумрачно буркнул ему Кирилл.
- Чой-то я видел счас, а?! - смакуя, протянул Микчу трясущимися мясистыми губами. Чувствовалось, что его просто распирает от переполнявшей его новости.
- Лохань с водой и мылом, - неразборчиво буркнул Кирилл и, демонстративно сморщив нос, отпрянул от Микчу.
- Не, правда! - выдохнул Микчу и, еще больше подавшись вперед, доверительно зашептал: - Вы знайоте, чьому смержи распустили нас усех? А я вот знайу!..
Кирилл только хмыкнул и передернул плечами.
- Ха! - толстое лицо Микчу расплылось в самодовольной Улыбке. - Таме, у углу, иде смерды растят новине бьяраке, новинькие явились. Зеленавы таки, главы треуглавы, глазы - бусины, а за глазами уси тонки и усе бегайут. А первы лапы Длинны, много разов сломаны и усе како пилы с зубами!
Микчу говорил сочно, брызгая слюной, выкатив глаза - где не помогали бедный словарный запас и устрашающая интонация, пробел восполняли живописная мимика и жестикуляция.
- Ага, - умно кивая головой, подтвердил Кирилл. - А заглястцы жигурить димножил?
Микчу осекся, недоуменно захлопал жидкими ресницами.
- Чего?
- Жигурить, спрашиваю, димножил?
- Перестань, - осадил Кирилла Энтони. - Шуточки твои сейчас совсем ни к месту…
Было непонятно, почему Энтони вдруг разволновался, даже лицо посерело. Он приподнялся, повертел головой, увидел пеструю куртку Льоша и громко позвал. Льош попрежнему сидел на корточках среди пинов и оживленно пересвистывался с ними. Махнув Энтони рукой, чтобы немного подождал, Льош еще минуты две попересвистывался с пинами и только затем встал. Пины что-то дружно просвистели ему на прощание, он коротко кивнул и направился к Энтони.
- Здравствуй, Энтони, - поздоровался он, подходя. - Здравствуйте, Кирилл, Микчу…
- Уже виделись… - буркнул Кирилл, но руку подал. Льош поздоровался со всеми, и руку Микчу чуть задержал в своей.
- Послушай, Микчу, - проговорил он, - я, конечно, понимаю, что условия в лагере, мягко говоря, не способствуют образцовому поддержанию гигиены. Но я тебе уже говорил, и мне хотелось бы, чтобы ты понял: чем меньше ты обращаешь на себя внимания, тем больше ты забываешь, что ты человек, а чем больше ты это забываешь, тем ближе твой конец.
Микчу насупился и, выдернув руку из ладони Льоша, отвернулся к стене барака.
- Какой ты сердобольный, - фыркнул Кирилл. - Мне хотелось бы довести коекакие факты до некоторых рьяных поборников гигиены, - насмешливо заметил он. - Так вот, в средние века среди христиан, а в особенности монахов, довольно распространенным явлением был обычай давать различные обеты, как то: ношение власяницы, пудовых гирь, прикованных как к рукам, так и к ногам, бичевание… А также, в частности, и строгое несоблюдение личной гигиены. Вы не находите, Льош, что чужие убеждения нужно уважать? Льош пристально посмотрел в глаза Кириллу.
- До чего же ты меня невзлюбил, Кирилл, - сказал он. Обращения на "вы" он просто не принял. - Только я вот никак не могу понять, за что?
- За гигиену, - желчно ответил Кирилл.
Льош только пожал плечами и повернулся лицом к Энтони.
- Что ты хотел?
Энтони посмотрел на одного, на другого и покачал головой.
- Именно ссоры нам сейчас и не хватало, - вздохнул он. И, уже обращаясь непосредственно кЛьошу, сказал: - Смержи в лагерь новеньких привезли. Микчу видел.
Микчу снова пододвинулся к ним.
- Ага, - горячо выдохнул он. - Зеленавы таки, главы треуглавы…
- Я их тоже видел, - кивнул Льош. - Теперь, если верить пинам, нам предоставляется целый день отдыха. Ты меня для этого звал?
- Ну? - оживился Кирилл. - Так нас сегодня в Головомойку не повезут?
- По идее… - выдохнул Энтони и принялся нервно растирать руки, словно они у него замерзли.
- Так ты все знаешь? - спросил он Льоша. Льош кивнул головой.
- Ну и?..
Льош хмыкнул и пожал плечами.
- Вот именно, что сейчас все дело в "ну и…".
Он приподнялся и, повернувшись к пинам, позвал:
- Василек!
… Крайний из пинов повернул голову.
- Иди сюда, Василек.
Пин привскочил на лапках и быстро засеменил к ним, переваливаясь с боку на бок, совсем как настоящий антарктический пингвин, только рыжий и непомерно волосатый.
- Здравствуйте, - вежливо поздоровался пин патефонным голоском и плюхнулся на землю рядом с ними. Словно ноги его не держали.
- Послушай, Василек, - начал Льош, - ты мне говорил, что когда в лагерь прибыла первая партия людей, то пинов не возили в Головомойку. Так?
Длинные губы пина, свернутые в трубочку, казалось, вытянулись еще больше.
- Да.
- И что вы делали весь день?
- Мы? - Василек растерянно зашевелил ушами. - Ну… дили… подсматривали, что смержи делают с людьми…
- То есть были предоставлены сами себе?
- Как это?
- Вас не заставляли ничего делать?
Пин отрицательно замотал головой.
- Хорошо… Это хорошо. Спасибо, Василек, - кивнул Льош.
- Хорошо? Да это просто здорово, черт побери! - заорал Портиш и захлопал себя по ляжкам. Он дернул себя за бороду, привычно охнул и, вскочив на ноги, принялся отплясывать среди груды лежащих и сидящих тел какую-то немыслимую джигу.
- Нас сегодня не повезут в Головомойку! - орал он. Из-под ног у него вспугнутым зайцем выскочил Пыхчик и стремглав скрылся между бараками. Все встревоженно зашумели, испуганно подтягивали ноги, вскакивали - боясь, что Портиш отплясывает "пляску святого Витта".
Льош спокойно проводил его взглядом, затем спросил:
- Кто-нибудь умеет водить драйгер?
Кирилл оторвался от зрелища - Портиш произвел почти полное опустошение между бараками - и хмыкнул.
- Смержи умеют, - бросил он.
- А из нас?
- Что, опять какая-то авантюра? Ну, я. Водить, правда, не водил, права здесь не выдают, - Кирилл не удержался, чтобы не съязвить, - но месяца три присматривался, как это делается.
Он хотел добавить: "Когда был таким же деятельным, как ты" - но потом решил, что не стоит.
- Значит, ты сможешь завести драйгер и управлять им? - все тем же спокойным голосом спросил Льош.
- Все-таки авантюра… - устало выдохнул Кирилл и, откинувшись назад, снова прислонился спиной к бараку.
- Возможно, - согласился Льош. - Но любой представившийся шанс я упускать не собираюсь.
- Давай, давай…