Вид степи, поросшей редким блеклым разнотравьем, чертополем, перекатиполохом, перистой пушицей, снова отбросил Таксона в детство. Но тогда он видел лишь кусочек такой степи на выгоне за хутором. Мальчишкой он ловил там огромных прыгунцов с разноцветными прозрачными крыльями. А на месте теперешней степи всегда, сколько он помнил, были обобществленные культивируемые поля. Год сеяли злаки, год - масличные кружалки, иногда силосную качаницу. Сейчас он не увидел в степи даже извечного сорняка культурных полей - желтой свирепки. Давно здесь не пахали…
Водитель прибавил ходу, и снова пришлось метаться между ненасытной топкой и дровами в тендере. Одежду Таксон Тей, выкроив пару минут в бешеной работе, давно сбросил, спрятав в середине поленницы дров, чтобы хоть как-то уберечь от сажи. Зато сам до такой степени пропитался гарью, что капли пота, катившиеся градом, даже не прочерчивали светлых полос на теле.
"Как он ухитрялся один вести машину и кочегарить? Останавливался, загружал топку и снова двигался?" - мелькнула мысль, но бешеный темп работы быстро задавил ее. А через полчаса, когда мышцы начали уставать, взорвался Таксон: "К чертовой матери! Ты что, собираешься на него век ишачить?! Загипнотизируй его - или, как это у тебя там? - и давай отсюда!" Но Тей категорически отказался. Не стоило с первых же шагов здесь оставлять свои следы, блокируя чью-то память.
Небольшую передышку он получил только на маленькой железнодорожной станции, где, как догадался по звукам, срубленный лес отцепили. Он выглянул в смотровую щель, равнодушно посмотрел на борт товарного вагона, почти вплотную стоявшего рядом, и бессильно сполз на пол. Какие-либо мысли отсутствовали. Тупое рабское оцепенение охватило его. И лишь когда очередной окрик водителя поднял на ноги, сознание чисто функционально отметило, что уже вечер.
Теперь лесовоз катил налегке. Топка, словно насытившись, стала потреблять меньше дров, и тогда то самое рабское шевельнулось в душе и родило мысль, что вот так бы всегда. Будто иной жизни, чем возле топки, Таксон Тей не знал. Быстро человек адаптируется.
На этот раз ехали недолго. Машина вдруг остановилась, водитель стравил пар и заглушил турбину. В кабине зажегся свет, лязгнул засов внутренней двери.
- Спать будешь здесь, - сказал водитель и бросил на пол какую-то ветошь.
Он хмыкнул, увидев, как Таксон Тей повалился на тряпье, запер дверь и ушел. С улицы послышались приветственные возгласы, водитель стал что-то весело рассказывать, то и дело прерываемый взрывами женского смеха.
Минут через пять дверь кабины снова открылась.
- Эй, кто тут? - несмело позвал детский голос.
Таксон Тей поднялся.
- Возьми, твой хозяин передал.
Две руки подали в окошко большую глиняную миску с едой и флягу.
- Спасибо, - сумел выдавить из себя Таксон Тей.
В кабине, коленями на сиденье, стояла девчонка лет пятнадцати в одной дымчато-прозрачной рубашке, сквозь которую просвечивало узкобедрое, не оформившееся тело. На губах лежал профессиональный слой яркой помады, румяна играли на скулах, брови выщипаны в ниточку. Все в ней было вызывающе крикливым, но глаза из-под наклеенных ресниц смотрели с неожиданной болью и состраданием. Она потопталась коленями на сиденье и снова несмело предложила:
- Мне подождать?
- Не стоит.
Вот уж чего не переносил Таксон Тей, так это жалости к себе.
- Ты топку не гаси, - шепотом посоветовала она. - Здесь металл, а ночи холодные - околеешь.
Она выбралась из кабины и прикрыла дверь.
- Эй, сопля! - гаркнул снаружи голос водителя. - Свет в машине погаси и двери запри!
Девчонка снова залезла в кабину.
- Ты уж извини, - проговорила она, гася свет.
Она еще потопталась коленями по сиденью и неожиданно пожелала:
- Спокойной ночи…
- Взаимно, кроха.
Девчонка застыла на месте. Затем осторожно слезла с сиденья и тихонько, словно боясь потревожить Таксона Тея, прикрыла дверь. И ему почудилось, что она по-детски всхлипнула.
Таксон Тей с жадностью приложился к фляге и, не переводя дыхания, наполовину опорожнил ее, хотя вода оказалась теплой и безвкусной. Кипяченой. Затем он открыл заслонку на топке и при свете углей попытался рассмотреть содержимое миски. Какое-то овощное рагу. Ни ложки, ни вилки ему не дали, и он, кое-как ополоснув руки водой из фляги, с брезгливостью запустил в миску пальцы. И на ощупь и на вкус еда походила на тушеную репу. Неторопливо насытившись, он сел на ветоши и прислонился спиной к горячему боку топки.
Гам на улице, вызванный приездом лесовоза, стих. Таксон Тей посидел еще полчаса, затем решил, что пора. "Ишачить с неделю" кочегаром ему не улыбалось.
Он прикрыл глаза, напрягся, настроился и прошелся по телу большой волной психонастройки. Сверху вниз и обратно. А затем стал методично, клетка за клеткой, начиная с головы, изгонять из себя усталость. Пока не разрядился легким покалыванием в кончиках пальцев.
Первым делом он выглянул в щель. Был уже глубокий вечер. Слева от машины простиралась широкая темная улица, в глубине которой угадывались одноэтажные дома. Правым бортом лесовоз стоял к большому старому зданию с колоннами. "Палац наркульта", - с удивлением узнала психоматрица. В свое время таких палацев народной культуры понастроили чуть ли не в каждом околотке - по идее они служили рассадниками культуры, но большей частью бездействовали. Тогда. Пятьдесят лет назад. Сейчас этот палац работал. В окнах горел свет, слева между колоннами белым пятном высвечивало полотнище афиши.
Таксон Тей подошел к двери, приложил ладонь к замку. Сталь двери оказалась низкокачественной, сильно углеродистой, поэтому пришлось напрячься, чтобы просветить ее и разобраться в устройстве запора. Прижимая ладонь к двери, Таксон Тей заставил собачку замка повернуться, а затем провел рукой в сторону от щели. Замок щелкнул, и дверь открылась.
Прихватив узел с одеждой, он спрыгнул на землю и, обойдя лесовоз, приблизился к палацу. На афише красовалась обнаженная девица в непристойной позе. Сбоку люминесцентными красками светилась надпись:
"Сегодня и всегда для вас - веселые мохнатки!"
Далее шел перечень имен.
"Вот так! - ошарашено подумал Таксон Тей. - Из очагов культуры да в публичный дом!" Он задрал голову. Под козырьком крыши с трудом различались лепные буквы: "Палац наркультуры им…" Имя было основательно заляпано алебастром.
"Почему?" - спросил Тей психоматрицу.
"Потому!" - огрызнулся Таксон. Палац он узнал. Этот "рассадник наркультуры" находился в центре городка Крейдяное, получившего свое имя от местного названия кускового мела. По непонятной причине чехарда с названиями, в отличие от Солдатского хутора, его миновала.
Таксон Тей обошел палац сбоку и приблизился к зашторенному окну. Увидеть комнату сквозь шторы для него не составляло труда. Широкая кровать, на которой сплелись два обнаженных тела, трюмо, одежный шкаф. Две двери одна вела в коридор, другая, вероятно, в ванную комнату, так как за ней ощутимой сыростью играл масс-спектр молекул воды.
"Что мне и нужно", - подумал Таксон Тей. Он приказал телам заснуть, и они замерли. Затем легко открыл внутренние защелки окна и забрался в комнату.
Он долго и тщательно мылся под душем, стараясь, чтобы вода как можно реже попадала на лицо. Была она оборотной, не первого цикла, и на губах ощущался неприятный вкус органического инфильтрата. Впрочем, и на том спасибо, что моется не в биологически активном бульоне озера. Основательно, насколько можно, почистил одежду, оделся и тем же путем покинул комнату. Затворив окно и разбудив спящих.
Дорога к железнодорожной станции напоминала лесную просеку, засыпанную мелом. Та же темень, колдобины под ногами, в которых угадывались куски разбитого окаменевшего асфальта. Кое-где попадалась еще более древняя брусчатка. Хотя Таксон и бывал в Крейдяном лет шестьдесят назад, рассчитывать на его память в изменившемся мире не приходилось. Поэтому Тей ориентировался по следу лесовоза, искрящемуся инфраспектрами свежей гари и микрочастиц железа с траков.
То, что в городке не горел ни один фонарь, а в редком окне еле светилась масляная коптилка с экономно вытравленным фитилем, Таксон Тей понимал. Жесточайший топливный кризис, вызванный истощением месторождений. Но то, что кругом стояла необычная, как в поле, тишина, и за все время, пока он шел к станции, ни из одного двора его не облаяла ни одна собака, пониманию не поддавалось. Отсутствие собак нефтяным кризисом не объяснишь.
Станционное здание не изменилось. Как построили его еще во времена государя, так оно и просуществовало все режимы, сохранившись до сего времени. Когда-то красный обожженный кирпич, пропитавшись за полтора столетия паровозной гарью, почернел, местами, словно изъеденный оспой, выкрошился, но здание стояло крепко. На пустом перроне, судорожно вздрагивая, раскачивался единственный светильник - электрическая лампочка в конусе жестяного абажура. Раскачивался не ветром, а огромными, с ладонь, ночными бабочками, бьющимися об абажур. Хаотическое дрожание на земле вырезанного из темноты круга света вызывало ощущение ненатуральности, зыбкости, ставя под сомнение саму материальную сущность перрона, хотя ритмичное постукивание движка электростанции где-то в темноте за идеальными линиями отблескивающих рельсов и стоящим на дальнем пути товарным составом настаивало на реальности.
"Все-таки электричество здесь есть", - ехидно отметил Таксон Тей. С орбиты, в редкие проплешины возросшей за последние годы облачности, он видел на ночной стороне планеты сильно поредевшие электрические огни городов. Да и лесовоз освещался не коптилкой. Было здесь электричество. Сохранилось, хотя на месте распределительной подстанции, стоявшей когда-то по ту сторону путей возле леса, угадывались лишь насквозь проржавевшие остовы опор; столбы же вдоль путей с контактным проводом для электровозов исчезли совсем. Зато у входного семафора появилась водоразборная колонка для паровозов. На том же месте, что и лет восемьдесят назад. Под ней стоял паровоз и, шумно стравливая пар, заполнял котлы. Таксон Тей вошел в здание станции. Грязный, заплеванный, деревянный пол, стены с осыпавшейся местами штукатуркой, ряд лавок, на которых спали несколько шаромыг. Как в ночлежке. Только на стене вместо распорядка висело расписание, ставившее в известность, что через Крейдяное проходят три поезда дальнего следования и два местных. Не густо. Зато стояли они тут по полчаса - с давних времен Крейдяное славилось мягкой водой. Теперь же, если вспомнить, как ею пользовались в публичном доме… Впрочем, можно представить, что за вода в других местах, если именно тут все равно предпочитали заправлять паровозы.
Таксон Тей несмело постучал в закрытое окошко кассы. Никакого результата. Он постучал чуть громче. Окошко внезапно распахнулось, и оттуда выглянуло заспанное лицо кассирши.
- Э… - только и успел выдавить Таксон Тей.
- Билетов нет! - отрезала кассирша и захлопнула окошко. Ее натренированному взгляду хватило мгновения, чтобы оценить состоятельность пассажира.
Оторопевший Тей несколько минут разбирал ситуацию с психоматрицей, но, так и не уяснив нюансов необходимой линии поведения, полностью доверил Таксону уладить дела с билетом. Его начинала серьезно беспокоить раздвоенность личности - почему-то полного слияния сознания с наложенной психоматрицей до сих пор не наступило.
Таксон не стал стучать в окошко. По-хозяйски небрежно распахнул его и бросил перед дремавшей кассиршей несколько крупных купюр.
- От-тин п-пилет ф столитса, - подражая западному акценту, распорядился он. - Статша не нат-та!
Кассирша расцвела. Куда только сон девался.
- Люкс! - подмигнула она Таксону Тею будто старому знакомому и принялась оформлять билет.
Таксон Тей погадал, относилось ли ее восклицание к сумме денег или к классности вагона, и на всякий случай бросил такую же неопределенную фразу:
- Трасифо жит не сапретишь!
И нарвался. Ему объяснили не только, когда придет поезд, на какой путь, где остановится его вагон, и какое у него место, но и как зовут кассиршу, где она живет (а живет она одна), и как найти ее дом, если в следующий приезд в Крейдяное у него снова случится затруднение с билетом. На прощание кассирша томно вздохнула и, протягивая билет, влажно закатила глаза. Ей тоже хотелось "трасифо жит".
Таксон посмеивался над разыгранной им сценкой, Тей же был откровенно сконфужен и не заметил, как один из шаромыг начал сползать с лавки, чтобы последовать за ним на перрон. Но Таксон среагировал. Проходя мимо, небрежно прижал голову шаромыги к лавке и посоветовал:
- Па-аслушай! Лутше леши ст-тесь шифой, тшем там - с перересатым хорлой.
Совет оказался действенным, и оставшийся до прихода поезда час он провел на перроне в одиночестве. Но на душе у Тея было гадко. Он не мог представить, что после слияния с психоматрицей сможет не только произносить подобные фразы, но и соответствующим образом действовать. Его сознание, воспитанное высокогуманной моралью, основанной на неприкосновенности, уважении и любви к личности другого человека, бунтовало, и, вероятно, поэтому слияния с психоматрицей до сих пор не наступило.
Пока он ждал, на станцию дважды, меняя друг друга, подавались товарные составы, и их паровозы непременно загонялись под колонку. Наконец с получасовым опозданием прибыл "столичный". Вагон остановился там, где и предсказала кассирша, но тамбур никто не открыл. И Таксону Тею пришлось долго стучать, пока за стеклом не показалась заспанная физиономия проводника. Он окинул Таксона Тея придирчивым взглядом и, не открывая двери, недовольно спросил через стекло:
- Чего надо?
Таксон Тей усмехнулся и приложил билет к стеклу. Учитывая состояние его одежды, билет должен был оказаться более действенным средством, чем словесные уговоры. Он им и оказался, впрочем, все равно в недостаточной мере убедительным. Проводник дверь открыл, но, прежде чем впустить пассажира, долго изучал билет, поднеся его к самым глазам. Разве что на зуб не попробовал. Ему было явно в диковинку, что в такой глуши кто-то садится в люкс-вагон.
- Купе номер два, - наконец буркнул он и посторонился.
- А как насчет чаю? - спросил Таксон Тей.
Проводник снова смерил его взглядом. При свете тусклой лампочки в тамбуре костюм Таксона Тея выглядел еще непригляднее.
- В третьем часу ночи, - нехорошо оскалился проводник, - бог подаст!
- И поесть что-нибудь, - как ни в чем не бывало продолжил Таксон Тей. Галантным жестом он вложил крупную купюру в верхний карман кителя мгновенно присмиревшего проводника.
Конечно, до спального вагона времен Республиканства этому вагону было далеко. Исчезли пластик и алюминий, их место вновь заняло дерево. Купе, правда, оказалось шире: слева - две спальные полки одна над другой; справа - шкаф и умывальник; у окна - откидной столик. Зеркало отсутствовало, вода в умывальнике тоже.
Проводник возник в купе подобно исполнительному джинну - бесшумно и неожиданно быстро. На лице сияла в меру подобострастная улыбка, волосы аккуратно расчесаны на пробор посередине (и когда только успел), в руках поднос с бутылкой, стаканом и открытой консервной банкой. Содержимое бутылки поражало глубоко фиолетовым цветом истинных чернил, а банки рыбным запахом клейкой темно-зеленой массы.
- Извольте отведать! - Проводник лакейски шаркнул ногой, водрузил поднос на стол и, профессионально хлопнув пробкой, наполнил стакан. К селедочному запаху разлагающихся третичных аминов добавился тяжелый дух смеси этилового и метилового спиртов с сивушными маслами.
- Милейший! - Угодливость проводника неожиданно пробудила в Таксоне Тее высокомерную спесь, и он заговорил барским языком государевой эпохи. Я просил горячего, а не горячительного. Извольте заменить!
Кажется, проводник второй раз за ночь попал впросак.
- Премного извиняюсь… - залопотал он. - С водой нынче… Сами понимаете… А эт, значит, дезинфицирует, полезней для желудку…
- Ладно, оставь, - махнул рукой Таксон Тей. О содержимом консервной банки он не стал спрашивать. Вероятно, она была "значит, полезней для пищеводу и доброй работы мозги".
Проводник вновь встрепенулся.
- В скачках поучаствовать не желаете? - заговорщицки понизив голос, предложил он.
Не представляя, о чем идет речь, Таксон Тей изобразил на лице задумчивую нерешительность.
- Весьма рекомендую в первом заезде поставить на каурую. Ставки умеренные: три к двум против обычных. А во втором заезде рекомендую соловую кобылку. На вид неказиста, но оченно хороша в галопе!
Проводник рекламировал кобыл как хорошо вышколенный официант из приличного ресторана меню. Об ипподромах, дерби, тотализаторах, букмекерах Таксон Тей знал только понаслышке, но и этого хватило, чтобы почувствовать что-то не то. Вероятно, речь шла о каком-нибудь эрзаце, типа компьютерных игр. Похоже, в поезде процветало подпольное "компьютерное казино" на колесах, так как истощение месторождений редкоземельных элементов напрочь парализовало электронную промышленность, и лет десять назад компьютеры были изъяты из частных рук и теперь использовались лишь в государственных программах.
Видя нерешительность клиента, проводник предложил, словно отрывая от сердца, вороную кобылку, но при очень высоких ставках.
- Благодарю, - кивнул Таксон Тей. - Но я сегодня несколько устал, и мозгами шевелить не хочется. Лучше просто отдохну.
Фразы он подбирал осторожные, на все случаи жизни, но, тем не менее, на лице проводника проступила тень недоумения. Пришлось ее развеивать еще одной купюрой.
- Все путем, - расплылся проводник в улыбке и исчез за дверью.
Таксон Тей закрылся на щеколду, разделся, и тут поезд тронулся. Когда он набрал ход, Таксон Тей опустил окно и выбросил в темноту бутылку с банкой. При этом он напустил в купе паровозной гари, но, право слово, это было приятней перегарно-селедочной вони. Снова пожалев, что в умывальнике нет воды, он забрался на верхнюю полку и лег на сырые, серые простыни. И погасил свет.
- …Развратить человека гораздо проще, чем воспитать, - спокойно говорил Стокатор. - Он отличается от животного тем, что его естественные желания заперты моральными устоями, запрещающими ему возвратиться в первобытное состояние. От самых простых категорий - исключающих насилие одной личности над другой, до самых сложных - осознания равенства и единства с другой личностью. Бескорыстие, альтруизм, полная самоотдача, приоритет общественных ценностей над личными. Я, превращенное в МЫ. Это и есть наше общество. Единственное в изученной Вселенной. Остальные двадцать три известных нам цивилизации развиваются по принципу конкурентности личности, где каждый старается поднять свое "я" выше других. Естественно, что прогресс в конфликтных мирах идет быстрее, чем у нас, так как в его основе лежат закон борьбы за существование, выживаемости индивидуума, и примат материальных ценностей над духовными. Такой путь неприемлем для Парадаса. И потому существуем мы, Звездные, призванные охранять Парадас от контактов с конфликтными мирами. Потому что, чем выше моральные устои общества, тем они уязвимее, и тем проще их разрушить.