- Алевтина Павловна! - крикнул Игорь Козьмич. Растерявшись, он уже не соображал, что кричит в скафандр, а снаружи его неслышно.
Тетка Алевтина с трудом, в два приема, разогнула натруженную и, видно, больную поясницу и, одернув края платка у висков, невзначай оглянулась… Она медленно повернулась к пришельцам, точно не сама, а кто-то механически взял ее за плечи и повернул. Лопата, постояв чуть-чуть, повалилась на грядки. Руки у тетки Алевтины бессильно опустились и повисли, и сама она как будто стала слабеть и оседать… В глазах ее был не испуг, а покорная обреченность… так, наверно, смотрит женщина, уже смирившаяся с мыслью, что ее вот-вот убьют.
Ремезову показалось, что она шепчет "свят, свят", а в руке уже нет воли перекреститься. И в этот миг ему вдруг сделалось невыносимо тошно, он стал задыхаться, чувствуя, что больше ни минуты не сможет прожить такой поганой жизнью, и судорожно нащупывать какие-то выступы, петельки, застежки под шлемом, и вдруг ему удалось что-то потянуть или отогнуть и резко, со злостью откинуть шлем назад, на лопатки.
- Алевтина Павловна! - вскрикнул он, захлебываясь живым, не пропущенным через фильтры воздухом. - Это же я, Витька!
У тетки Алевтины поднялись руки, она улыбнулась растерянно, снова обмерла, снова улыбнулась - и уже зарадовалась, стала отходить от испуга, торопливыми движениями распустила на голове платок. Ее, видно, бросило в жар.
- Ой, батюшки мои! - наконец в голос ахнула она. - Ой, Витька! Страсть-то какая… Да откуда ж ты?.. А я-то ж со страсти такой и не признала сразу.
Ремезов стоял, покачиваясь, дышал глубоко. Из-за спины, из шлема, доносились отчаянные возгласы Игоря Козьмича, но слова только клокотали, булькали в шлеме, как в закрытой кастрюле, и Ремезов еще больше радовался от того, что их нельзя разобрать.
- Ой, Витя-то, вернулся… А я уж думала, живой меня не застанешь, - причитала старенькая уже тетка Алевтина. - Да подойти-то к тебе хоть можно?
- Подойдите, конечно… Живой я… Да я сам подойду. - У Ремезова ком подкатывался к горлу, голос срывался, и мутнело, дрожало все в глазах.
Тетка Алевтина, вытирая руки о передник, двинулась навстречу, неуклюже перешагивая через грядки. Она хотела было обнять Ремезова, да испугалась испачкать белоснежный скафандр.
- Витя… вон какой вернулся ты, космонавт…
- Да уж не дай бог кому так вернуться, - пробормотал, себя не слыша, Ремезов.
- Такой же, - радовалась тетка Алевтина. - Не изменился нисколь. Мальчишкой остался… Семья-то хоть есть?
- Эх, Алевтина Павловна, - отмахнулся Ремезов. - Бестолково живу. Нечем хвастаться.
- На могилки-то ходил?
- Ходил, ходил, - торопливо кивнул Ремезов.
- Вот это хорошо. Не забывай стариков, как приезжаешь… К ним наперво иди.
- Сами-то как здесь? Не болеете?
- Да что болезни, - вздохнула тетка Алевтина. - Старость одна - вот всем болезням и лекарство, и оправдание… А у нас-то вон видишь… явление какое…
Тут Ремезов спохватился.
- Алевтина Павловна, так ведь сюда ходить нельзя!..
- Я-то знаю, что нельзя, - с виноватой улыбкой проговорила она. - Ты уж не сердись на бабку. Глупая она, картоху ей жаль. Вот думала все: комар этот чумной не станет же картошку в земле кусать, заражать, а я как-нибудь закутаюсь да побегу, он и не догонит… а и догонит - отмахнусь, силы еще найдутся - от комара-то… Девками-то вон в каких платьицах сидели, и нипочем, веток наломаем, разгоним… Да и колеет нынче комар, стынь-то какая теперь по ночам…
Позади послышалось какое-то движение, и Ремезов, оглянувшись, ошеломленно заморгал: Игорь Козьмич тоже откинул шлем и стоял красный, взлохмаченный, похожий на мальчишку.
- Ой, батюшки мои! - всплеснула руками тетка Алевтина. - И Игорек тут… Ну, все Ремезовы сошлись - праздник Макарыча одного пригласить забыли. Ох и ругаться начнет… не догадались ко встрече чекушечку взять…
Веселье тетки Алевтины было, однако, немного болезненным, с дрожью, немного истерическим.
- Ну, задали вы нам делов, Алевтина Павловна, - удалось Игорю Козьмичу выговорить строго, начальственно.
- Кузьмич, Кузьмич, не серчай больно… Ну, штрафуй хоть, ежели порядок у тебя такой, - не перестав улыбаться, завздыхала тетка Алевтина. - Не утерпела. Жалко огород-то…
- Я обещал вам: зимой вернетесь… Ну потерпите хоть раз. Выбью я вам грузовик картошки, прямо к дому подвезут…
Тетка Алевтина опустила глаза и подняла их уже на доктора Ремезова, ожидая от него участия и поддержки.
- Одно ведро-то хоть можно забрать? - уже тихо, не надеясь на позволение, спросила она Ремезова.
Ремезов вдруг весь ослаб и вяло развел руками:
- Не я тут командую, тетя Алевтина.
От леса донесся гул, и Ремезов увидел, что к озеру с горки мчится, подпрыгивая, вездеход.
Уже в вездеходе Игорь Козьмич спохватился и накинулся на тетку Алевтину с вопросом:
- Как же вы пробрались сюда?
- А по Синькову болоту, - боязливо улыбаясь, отвечала тетка Алевтина.
- Там тоже щиты на каждом шагу: не ходить - убьет… Вы же там сгореть должны были… Вот бы у нас история началась…
- Так я уж там пригляделась, Кузьмич. Мне Макарыч разобъяснил: главное - суметь ленточку перешагнуть…
- Какую еще ленточку? - опешил Игорь Козьмич.
- Да вроде как порожек… Я такое место разыскала, где две сухостойные лесины лежат вроде колеи - как раз через ленточку ту. Я и догадалась: животом-то легла и проползла.
Игорь Козьмич рот раскрыл, потом страшными глазами посмотрел на Ремезова.
- Да-а… - переводя дух, сказал он и, подтянув через плечо шлем, крикнул в него: - Станислав! Слышишь? Между двух упавших деревьев проползла… Пограничники, мать честная!
Неделю троих Ремезовых держали на карантине.
- Переживем еще одну комиссию, подстрахуемся еще десятком подписей - и все, - сказал потом Игорь Козьмич. - Пора откупоривать наше Лемехово… Вернемся в город - поедем ко мне. Я жену с пацанами на юга, в Адлер отправил… Нечего им пока тут околачиваться… Поехали… хоть посидим по-человечески.
Квартира директора мало чем отличалась от дачи, разве что камина не было, зато на кухне висела такая же, выполненная под холст, роскошная репродукция Босха.
- Так… выпьем наконец за встречу, - предложил Игорь Козьмич. - Или ты соблюдаешь… там, в своей пустыни?
Ремезов усмехнулся и кивнул на рюмку. Игорь Козьмич разлил. Ремезов поднял рюмку и, невольно защищаясь иронической улыбкой, посмотрел на однофамильца:
- По-моему, ты принимаешь меня за кого-го другого.
Игорь Козьмич ответил дружеской улыбкой, напоминавшей о том, что в детстве у обоих было много общих радостей.
- А ты - меня, - сказал он. - Так за встречу? И за то, чтобы у нас…
Он замер вдруг, сдвинув брови, пытаясь что-то вспомнить.
- Ну где же это? - вдруг спросил он. - Где мы с тобой были?
- Где? - удивился Ремезов. - На карантине сидели…
- Не то… - весь напрягся Игорь Козьмич. - Ну, деревня…
- Лемехово? - совсем оторопел Ремезов.
- Вот! - просиял Игорь Козьмич. - Да. Витя… Не спеши в начальники. Ранний склероз, как видишь. Так за встречу и чтобы у нас… черт, опять! - Он едва не расплескал рюмку.
- Лемехово, - с испугом, торопливо подсказал Ремезов.
Игорь Козьмич виновато улыбнулся и пожал плечами:
- Лемехово… Вот чтобы там… там кошки не дохли… в этом… - Он выпил и тут же резко налил еще.
Затрезвонил часто, без передышки, телефон. Игорь Козьмич одним глотком выпил и вскочил:
- Междугородний! - сказал он. - Это мои!
По жилам растеклось тепло, и Ремезов без мыслей погрузился в себя… Он не прислушивался к разговору в коридоре, однако скоро заметил, что голос Игоря Козьмича отрывист и напряжен. Потом стукнула трубка, стало тихо - и Ремезов насторожился. Так прошла минута-другая. Наконец Ремезов заставил себя подняться и выглянул в коридор.
Игорь Козьмич стоял, отрешенно глядя в зеркало, бледный, точно пришибленный внезапным известием.
- Пусти-ка меня, - буркнул он и, впихнув Ремезова в комнату, стал лихорадочно рыться в секретере.
Он шарил в бумагах, в папках, в коробках, распихивая их, разрушая канцелярский порядок.
Наконец он наткнулся на корочку пропуска.
- Прячет, мать честная! - злобно бросил он. - Сама не найдет…
Он раскрыл пропуск у самых глаз и сразу весь размяк, опустил плечи и глубоко вздохнул.
- Света… Ремезова Светлана Борисовна… Светка, Светик…? - механически проговорил он.
Он постоял неподвижно, потом, словно задумавшись о чем-то, спрятал пропуск у себя в пиджаке.
- Поехали! - вдруг выпалил он.
- Куда? - изумился Ремезов.
Внизу у подъезда стояла машина, опять черная "Волга". Ремезов подумал, что ее подали минуту назад, и опешил, увидев, что место водителя пусто. Но за руль сел Игорь Козьмич, и Ремезов догадался, что машина его, частная…
Во дворе дома бился холодный резкий ветер. Низко над домами на выпуклом книзу небе неслись плоские облака - слепяще-белые с краев и синие снизу.
- Куда мы? - спросил снова Ремезов.
- Подожди, - нервно бросил Игорь Козьмич. - Дорогу забуду.
"Он как в бреду, - подумал Ремезов. - Разобьемся…" Но сел в машину и, сразу согревшись, стал молча наблюдать: таким он Игоря Козьмича еще не видел.
Машина, вырвавшись из лабиринта улиц, понеслась по шоссе.
"Он забыл, как зовут жену, - вдруг дошло до Ремезова, и он весь похолодел и затаил дыхание, упершись взглядом в дорогу. - Теффлер и Изуцу! Мгновенное угасание условных рефлексов!.. Нет! Не может быть., По всем реакциям - ноль. Сразу все анализы врать не могут… У них же здесь мировой уровень… Нет такого симптома, чтобы имена забывать… Чушь… А если Игорь заражен, как же я…"
Ремезов судорожно сглотнул и бесцельно огляделся… Ветер посвистывал в щелях окон. "Что я помню?! Погоди, погоди… не паникуй…" С трудом отгоняя лезущую, липнущую к мыслям толпу уродцев с репродукции Босха, Ремезов перебрал в уме родные имена и названия. "Так… своих помню всех… Всех, да?" - Ремезов спохватился: оставил записную книжку в чемодане. - "Как проверить?.. К сестре бы съездить, а здесь что…" Он тряхнул головой, сообразив, что мучает мозги абсурдом.
Машина остановилась внезапно - на пустой дороге посреди леса.
- Все, дальше не помню, - сказал Игорь Козьмич каким-то разбитым, глухим голосом. - А ты помнишь?
- Что? - спросил Ремезов.
- Дорогу в деревню.
Игорь Козьмич включил дальний свет и долго с напряжением смотрел вперед. Лес впереди нависал над дорогой и вдали свертывался вместе с ней в черную воронку.
- Может, и помню, - признался Ремезов. - Но сейчас темно.
- Темно, - согласился Игорь Козьмич и повернулся к Ремезову. - А что еще помнишь? Как тетка Алевтина картошку копала, помнишь?
- Помню, - признался он.
- У тебя остались фотографии?
- Какие? - снова изумился Ремезов и вдруг догадался. - У сестры есть два альбома… Ага! Там и мы с тобой… в трусах… На той березе с веревкой. Помнишь?
- Березу? - с дрожью в голосе сказал Игорь Козьмич и снова перевел взгляд на дорогу. - Не помню…
- Как же ты березу не помнишь? - даже рассердился Ремезов, - Вместе же качались…
- Не помню… Как утром бреюсь, помню.
"Бред, - подумал Ремезов. - Или разыгрывает?.. А почему он обязательно должен помнить березу? Я тоже не все помню… Психоз… Нет. Чтобы у Игоря психоз… Чушь… Но березу не помнить!.. Что с ним такое?.. Сорвался… Доначальствовался… А с виду вроде крепок". И, глянув на Игоря Козьмича, Ремезов еще раз прикинул, не пора ли увозить его в казенный дом.
Ремезов представил, как санитары ведут размякшего Игоря Козьмича, - и ему стало стыдно, очень стыдно. Все это показалось ему позором и предательством… "Зря он пил", - подумал Ремезов и спросил однофамильца о самочувствии. Игорь Козьмич пожаловался на провалы в памяти, на "черноту в голове". - …Как будто кто-то по потолку ходит, - сказал он.
- Ты устал. Сорвался. Надо успокоить нервы, - докторским тоном произнес Ремезов. Игорь Козьмич помолчал в тишине и вдруг проговорил холодно, совершенно бесчувственно:
- Ты ничего не понял, главный эксперт…
- Чепуха, - уверенно ответил Ремезов, - Все анализы одновременно врать не могут… И потом, таких симптомов не бывает.
- Ты ничего не понял, - снова проговорил Игорь Козьмич механическим голосом. - Вируса нет в организме. Организм для него - только мембрана, через которую надо проникнуть в память…
- Ну, это уже мистика, - пожал плечами Ремезов.
- У памяти нет иммунитета, - словно не слыша его, вещал, как медиум, однофамилец. - Память - среда, в которой он размножается… Ты можешь представить себе рак памяти?
- Но это же… - пробормотал Ремезов, теряясь. - Память ведь тоже в клетках мозга. Не может же она быть где-то не в голове…
Игорь Козьмич шевельнулся и медленно вздохнул:
- Это старая история, - равнодушно сказал он. - Еще никто не находил на вскрытии ни памяти… ни совести… А тебя, - он обернулся к Ремезову, посмотрел на него невидяще, - тебя надо беречь. Тебя в заповедник. Праведников зараза не берет…
Ремезов этим бормотанием, этим наговором сам был наполовину загипнотизирован и, только услышав про "праведника", встрепенулся, разогнал пелену.
- Ты ошибся, Игорь Козьмич, - громко сказал он, невольно надеясь, что ему наконец удастся развеять наваждение, встряхнуть однофамильца. "Вообще не надо было ему пить", - снова подумал он. - Я, с твоего позволения, - не "праведник". Это у тебя студенческий рефлекс на слово "Алтай". У тебя на Алтае и Тибете - все махатмы… А мне что Алтай, что Бологое - все равно. Главное - от тебя удрать… Да, я терпеть не мог Гурмина и не стал бы на него пахать… Да, я не смог работать, как на урановом руднике. Ведь он приказывал… Если б он по-человечески попросил… кто знает, может, и согласился бы. Не там, так здесь… Все равно в жизни без нашего советского риска не обойдешься. Короче, Игорь, в Тмутаракань я подался со злости и зависти. Сам себя утверждал - глядите, какой я хороший… Вот так, Игорь, если дело дошло до исповедей. Ты был прав: мне бы… В мою келью под елью да хорошую бы аппаратуру. Искусить меня легко, ты не думай. Да не тебе, слава богу.
Игорь Козьмич сидел неподвижно, вполоборота к Ремезову.
- Тетку Алевтину порасспросить бы, - вдруг сказал он. - Что она могла забыть?
- А что тетка Алевтина, - усмехнулся Ремезов. - Ей за семьдесят. У нее уже склероз, а не вирус. Она и так ничего не помнит…
- Все-таки ты меня не понимаешь, - с тихой досадой сказал Игорь Козьмич. - А может, ты и прав. Нелепая случайность: на меня комар сел, а на тебя нет…
Он вышел из машины и постоял, оглядываясь по сторонам. Ремезов последовал было его примеру, но потом остался на месте, подумав о холоде снаружи.
- Темно, - сказал Игорь Козьмич, принеся с собой хвойную прохладу. - Переночуем в машине.
Машина сдвинулась на обочину и уперлась в кусты. Игорь Козьмич опустил спинки передних кресел. Этому странному ночлегу Ремезов, однако, не удивился. Сколько ночей уже пришлось на самолет и "авиационный ангар…". Устраиваясь на боку, он только решил, что это лучше, чем ехать. "Игорю как раз проспаться бы… Подумаешь, забыл, как жену зовут…"
Он очнулся, ощутив неприятный, изматывающий зуд. Этот зуд проник в тело еще во сне, сковывая до онемения, как несильный электрический ток. Ремезов с трудом разомкнул сведенные током веки. В машине было светло и, казалось, морозно. Он с трудом шевельнулся и глянул на часы: семь тридцать, и снова ему почудился этот внешний, как бы не касавшийся его холод…
Уже совсем проснувшись, Ремезов догадался, что никакого зуда нет, а есть звук электробритвы, отчетливый, звенящий в ушах. Игорь Козьмич, сняв пиджак, брился. Глядя в зеркальце заднего обзора, он тщательно водил по щеке черным аппаратиком без шнура…
"Утро вечера мудренее", - подумал Ремезов, глядя на белоснежную спину однофамильца.
Из зеркальца над лобовым стеклом на Ремезова глянули глаза Игоря Козьмича, глянули ясно и остро. Он бодрым голосом пожелал Ремезову доброго утра. Ремезов ответил тем же.
"Дурачил он меня", - подумал Ремезов, но утро он встречал где-то на дороге в лесу, рядом сидел однофамилец в официально белом и с бордовым галстуком - это уже мало походило на розыгрыш. Впору было продолжать удивляться. "Посмотрим", - сказал себе Ремезов и ощутил запах дорогой туалетной воды. Игорь Козьмич открыл дверцу и впустил внутрь холод утреннего заморозка. Он вышел наружу и с наслаждением потянулся. Белая сорочка засверкала на солнце, и Ремезов, глядя на него, даже прищурился.
- Хорошо-то как! - сообщил он Ремезову, заглядывая в салон. - Освежиться бы… Ручья поблизости нет, не помнишь?
Ремезов посмотрел на незнакомый лес.
- Я этих мест не знаю… До Лемехова-то далеко?
- …А вот это мы сейчас и выясним, - сказал Игорь Козьмич, садясь за руль. - Брейся, и поедем… Надо же узнать, как тетка Алевтина в зону проникла. Там, у меня, и позавтракаем.
- Где это "у меня"? - не понял Ремезов.
Игорь Козьмич уверенно привел машину к заграждениям, и, увидев их, Ремезов вдруг заметил в себе досаду - оказывается, он подспудно ждал подтверждения вчерашнему феномену, ждал, что однофамилец дорогу не найдет.
Войдя в "авиационный ангар", Игорь Козьмич сразу направился к военным и очень вежливо сказал полковнику:
- Сегодня мы поедем вдвоем. Я сам сяду за руль.
- Не положено так, Игорь Козьмич, - сказал полковник.
- Не положено, - согласился директор. - Но сегодня необходимо исключение.
Как в скафандре, так и за рулем вездехода Игорь Козьмич выглядел очень уверенно, исчезла даже неуклюжесть движений.
Остановка произошла не у дверей филиала ИКЛОН, а у крыльца директорской дачи. На этот раз Игорь Козьмич не забыл даже вытереть у порога ноги, и Ремезову пришлось последовать его примеру.
Игорь Козьмич заговорил только в гостиной. Но сначала он что-то сделал с собой - и скафандр раскрылся. Игорь Козьмич выскользнул из него, потянулся и с наслаждением опрокинулся на диван.
Голоса однофамильца Ремезов не услышал, но догадался, что тот, насмехаясь над большой белой куклой, говорит:
- Что, трусишь?
Ремезов стал шарить по скафандру и тем еще больше рассмешил Игоря Козьмича. Тот легко спрыгнул с дивана и принялся помогать.
В доме оказалось зябко, и Ремезов поежился.
- Мерзнешь? - спросил Игорь Козьмич, сам он, худой, босой, в шерстяном трико, казался йогом. - Пошли утеплимся…
Он повел Ремезова на второй этаж в свой рабочий кабинет. Здесь у него располагался и небольшой гардероб. Игорь Козьмич взял в одну охапку все, что в нем было, и свалил в кресло.
- Выбирай, - сказал он. - У нас ведь один размер…
Ремезов пожал плечами и не решился. Тогда Игорь Козьмич взялся за дело сам, и Ремезов оказался в теплом свитере, модной курточке, потертых джинсах и старых, но вполне годных и удобных спортивных туфлях.
Одевшись так же, директор привел Ремезова на кухню и, открыв холодильник, выгреб оттуда банки с пивом.