- А как же, - сказал старик, - треску сторожим. Вишь, елуй для рашкерки. На елунцах - палтухи, - старик указал на перекладины, а потом ткнул в длинную, метров в десять, жердь, - на палтухах решетины висят. Как бы собаки не сцапали… А вам кого? - вдруг спросил он.
- Нам председателя, - ответил Цветков. - Где бы его найти?
- А вот он сам, - сказал старик.
На крыльцо нового дома вышел человек небольшого роста. На его выцветшей гимнастерке виднелись одна желтая, две красные нашивки и две планки с цветными полосками орденских ленточек.
Приезжие подошли к крыльцу.
- Сергей Петрович Миронов? - обратился к нему Цветков.
- Точно. А вы кто будете и откуда? - спросил председатель.
У него был тот же окающий говор, что и у Якушева.
Цветков назвал себя, сославшись на Рашкова, затем познакомил председателя с Гущиным.
- Ученику славного Николая Фомича привет и почет! - обрадованно сказал Миронов, явно гордясь знакомством с академиком. - Как же, бывал он у нас.
Вам, товарищ журналист, тоже интересно будет познакомиться с нашей работой.
- Еще бы!
- Вот что, Сергей Петрович, - сказал Цветков, - мы к вам по особому поручению Николая Фомича.
- Отлично! - ответил Миронов. - Чем надо - помогу.
Он пригласил их в дом. Тут помещалось правление колхоза. Пройдя через большую комнату, где несколько человек щелкали на счетах, гости вошли в светлую угловую комнатку. Там у стен стояли две аккуратно застланные койки, в одном углу - одностворчатый книжный шкаф, а в другом - знамя из темно-алого бархата с густой золотой бахромой. На столе лежало несколько брошюр.
- Это у вас красный уголок? - спросил Гущин.
- Нет, комната для приезжающих, - ответил Миронов. - У нас тут не красный уголок, а целый клуб есть. Сейчас вас будут кормить обедом, - добавил он без всякого перехода.
- Спасибо, Сергей Петрович, мы недавно в поезде основательно закусили, - возразил Цветков. - А не выслушаете ли вы нас сначала? Есть у вас сейчас время?
- Говорите, говорите!
Цветков рассказал, зачем они приехали.
- Вам такие утки не попадались? - спросил Гущин.
- Нет. Не встречались. Так вот вам охотник говорил, что эти птицы летят с полуночи. А сегодня как раз с нашей брюги пойдет в море дрифтер…
- Что с чего пойдет? - не понял Гущин.
Миронов засмеялся:
- С непривычки наших поморских слов не поймешь. Брюга - это пристань по-вашему. А дрифтер - тоже москвичам в новость. Судно, которое тянет плавные сети. Пойдет дрифтер на полночь. Если эти птицы вправду с той стороны летят, - кто знает, может, вам и повезет. А потом я думаю, что вам поплавать интересно будет.
- Конечно! - согласился Гущин.
- Ну да. Увидите, как работаем. Наш Север дает большую часть рыбы для Советского Союза, да еще на экспорт отправляем. И с каждым годом больше будем давать!
Он стал словно выше, прямее. Гости с удовольствием смотрели на него.
- Я тоже на дрифтере пойду с вами вместе, - продолжал Миронов и вдруг направился к двери. - Сейчас обед пришлю. Мы уже обедали, так что вам вдвоем придется.
- Да ведь я вам только что говорил, Сергей Петрович, - мы сыты! - крикнул ему вдогонку Цветков.
Но Миронов не слушал его.
- Отдохните, - сказал он, обернувшись, - а через полчасика поднимем якорь.
- Вот и материал для очерка! - обрадовался Гущин. - Председатель-то, видно, энтузиаст своего дела.
- Ну что же, - улыбнулся Цветков, - ни пера, ни чернил!
- Что такое? - удивился Гущин.
- А как же, - пояснил Цветков, - ведь охотнику говорят: ни пуха ни пера! Мне этого пожелал Рашков. А литератору надо говорить: ни пера, ни чернил!
Гущин рассмеялся:
- Уж ты скажешь!
Тихонько постучали в дверь.
- Войдите, - сказал Цветков.
Вошла высокая девушка с толстой русой косой. Она застенчиво поздоровалась с гостями, поставила на стол обед и, пожелав приятного аппетита, ушла.
Обед состоял из кетовой икры, лапши, вареной рыбы и овощей - салата, редиса и моркови.
- Отметь-ка, Сурок, в своем очерке, - сказал Цветков, - свежие овощи на Севере стали будничным явлением.
Не успели они кончить с обедом, пришел Миронов.
- Ну как, товарищи, вы очень устали с дороги? Дрифтер скоро поднимет якорь.
- Ничуть не устали, - возразил Гущин. - А разве колхоз имеет собственное судно?
- Нет, пока не имеет, - ответил Миронов, - но обязательно заведем. А дрифтер нам дает МРС.
- Ну, уж расшифровывайте сразу, - попросил Гущин.
- Моторно-рыболовецкая станция, - пояснил Миронов. - Эти станции для нас - то же, что МТС для земледельческих колхозов.
Они втроем вышли на залитую солнцем улицу. Ребятишки стайкой бежали из школы. Белые куры леггорны деловито рылись в земле. Давешняя девушка с косой сидела на крыльце.
- Сонюрка, убери в приезжей, - негромко сказал ей Миронов.
До гавани было не близко, и по дороге москвичи расспрашивали Миронова о колхозе.
Оказалось, что правление помещалось в старой части колхоза. За последние годы село сильно разрослось. Новая часть прилегала к морю и резко отличалась от старой.
Очень широкие и прямые, усаженные деревьями и кустарниками улицы пересекались под прямыми углами, разбивая поселок на правильные квадраты. На небольших площадях зеленели скверы. Сквозь поредевшие и пожелтевшие кусты были видны белые и зеленые скамьи, маленькие фонтаны и клумбы с яркими осенними цветами.
На усыпанных желтым песком площадках играли маленькие дети.
Возле самой пристани возвышались два новых больших кирпичных здания.
- Вот и наш клуб! - гордо сказал Миронов, указывая на дом с садом, где среди зелени и цветов белели статуи. - Жаль, что сейчас не успеете все осмотреть - дрифтер скоро отойдет… А это наша сушилка и консервный завод.
Только-только ввели в эксплоатацию.
- Какая сушилка? - не понял Цветков.
- Электрическая, рыбу сушить, - ответил Миронов.
- А как же старик? - удивился Гущин.
- А вы с ним познакомились? - засмеялся Миронов. - Это музейная редкость.
Старик заслуженный, о покое и слушать не хочет. Ну, мы и решили оставить ему такой… как бы островок прошлого. Пусть считает себя полезным для колхоза.
Да оно и впрямь полезно: молодежь будет видеть, как раньше работали и чего теперь достигаем!
У пристани стояло небольшое судно с отклоненной назад трубой. У кормы и носовой части высились мачты, соединенные антенной. На корме белели крупные буквы: "Арктика". Море было так спокойно, что корабль казался вплавленным в синее стекло. Кто-то закричал с палубы:
- Катай якорь!
Когда гости и Миронов поднялись на палубу, завизжала лебедка, накручивая якорный трос. На палубе началось оживление. Немного спустя дрифтер стал чуть вздрагивать. Солнце едва заметно повернуло к западу.
- Вы очень заняты, Сергей Петрович? - спросил Гущин, привычным движением доставая блокнот и плохо очиненный карандаш: у него никогда не хватало терпения аккуратно очинить.
- Нет, не очень, - ответил Миронов. - Можете, если хотите, спрашивать. Тут в основном техник из МРС распоряжается.
- А скажете, почему вы так поздно выходите в море?
- Как "поздно"? - не понял Миронов.
- Ну, не ранним утром.
- А… сети долго будут выметывать. К ночи кончат… Так это и надо. Днем плавными сетями не ловят: рыба видит сеть… А за ночь ее много наберется.
На восходе сети выбирают.
Миронов родился и вырос здесь, на побережье. Всю свою жизнь, кроме четырех лет, проведенных на войне, он занимался рыболовством; немудрено, что дело свое он знал и мог немало порассказать приезжим.
- Вот, например, сельдь, - говорил Миронов. - Она может край обогатить, а то вдруг исчезнет, и несколько лет подряд ее нет.
- А почему же исчезает сельдь, это известно? - спросил Гущин.
- Не совсем, - ответил Миронов. - Одно можно сказать: лов сельди неодинаковый. В разные годы вода в море бывает теплей или холодней. А от этого зависит питание сельди. Знаете, чем она питается?
- Какими-нибудь рыбешками… - замялся Гущин.
- Нет, - сказал Миронов. - Питается она планктоном. Это самые мелкие твари, их только в микроскоп видно. Море прямо кишит ими. Они для многих рыб главная пища. Думаем так: в какой год больше планктона - больше и сельди.
Карандаш Гущина летал по бумаге.
Внезапно Миронов встал.
- Пойдемте - посмотрите, как выметывают сети.
Дрифтер шел на небольшой скорости, и за кормой завивались круги небольших водоворотов. Цветков и Гущин только теперь увидели, что часть сетей уже спущена. А дрифтер безостановочно шел вперед, оставляя за собой все новые сети.
- Давай конец! - раздался низкий мужской голос, оглушительный среди безмятежного моря.
- Я помню, как удивился в детстве, когда узнал, что моряки называют концом канат, - шепнул Гущин Цветкову.
Миронов услышал. С улыбкой, которая казалась неожиданной на его худощавом лице, он сказал:
- Нет, так у нас зовут сети.
- А какие они огромные! - заметил Гущин, глядя на опускающиеся сети.
- Да, по двадцать пять - тридцать метров ширины, - ответил Миронов. - У них и грузил нету. Они грузнут от своего же веса. Видите, как натягивается вожак?
- Какой вожак? - спросил Гущин.
- А вон тот канат, к которому сеть прикрепляют. - Тут Миронов резко повернулся и указал куда-то в сторону: - Смотрите!
Над водой летало множество птиц. Они чертили темнеющее небо во всех направлениях. Солнце медленно уходило к западному краю горизонта.
Птицы слетались с разных сторон. В воздухе поднялся гортанный, резкий, оглушительный крик. Громадные, величиной с гуся, буревестники, чайки, чистики, маленькие поганки метались в воздухе, быстро спускались к самой поверхности воды и еще стремительнее взлетали вверх.
- Ловко охотятся! - весело воскликнул Гущин.
В воздухе порой сверкала серебряная чешуя рыбины, выхваченной птицей из воды. Птица тут же уносилась со своей добычей. Но иногда ее настигала другая, более крупная и с ловкостью профессионального грабителя вырывала у нее из клюва рыбину. Птичьи крики все усиливались.
- А посмотри вниз! - сказал Цветков.
В воде мелькали спины и плавники рыб. Чувствовалось движение густой, огромной живой массы.
- Сельдь идет! - взволнованно произнес Миронов.
- Но откуда вы знали, что она пойдет сегодня и именно здесь? - спросил Цветков. - Ведь совсем недавно ее не было.
- Мы не наугад шли, - ответил Миронов. - Вы знаете, что такое асдик либо дракон?
- Асдик… - повторил Цветков. - Это что-то военное.
- Да, вначале было военное. Его изобрели в последнюю войну. Подводные лодки им нащупывали. Тот же гидрофон, или эхолот. Посылают звуковую волну. Она отражается от всего, что встретит в воде. Это дело так усовершенствовали, что прямо на экране видно, где, скажем, эта лодка и как она выглядит. После войны эту штуку применили к разведке рыбы - и даже на далекое расстояние.
Сидит работник в своем кабинете, а на экране видит, как рыбные косяки идут в море. Есть районы моря, где часто проходит рыба. Там стоят буйки. На буйках - асдики. И тут же маленькие автоматические радиостанции. Асдик нащупает косяк, радиостанция передаст - и за сотни километров на экране видно, какой косяк и где он. Так и насчет этого косяка нам сообщили вполне точно.
От солнца осталась на западе только узкая пылающая полоска. Через несколько секунд и она упала в море. Наступили сумерки. Луна проступила ярче, словно проявили пластинку, на которой она была снята. Судно шло очень медленно - очевидно, в самой гуще сельдяного косяка. "Вожак" тянулся за ним, и, насколько хватал глаз, один за другим позади судна виднелись "концы". В перспективе расстояния между сетями постепенно уменьшались, и самые дальние сети, казалось, сходились вплотную.
- Сколько же тут сетей?! - изумился Гущин.
- Побольше сотни, - ответил Миронов.
- Как же далеко они растянулись?
- Порядок - до трех километров, - ответил Миронов.
Влажной свежестью веяло от моря. Хотелось без конца стоять неподвижно и дышать. Воздух, море и небо еще потемнели, светло было только там, где от луны по спокойной воде тянулась широкая световая дорога. Мелькали и вскрикивали птицы, но их уже стало меньше и летели они тяжело. То ли ночь их успокаивала, то ли они уже пресытились.
Усевшись на ящики и подчиняясь царившей кругом глубокой тишине, Цветков, Гущин и Миронов беседовали вполголоса. Впрочем, говорил главным образом Миронов.
- Вы возраст спиленного дерева как узнаете? По годовым кольцам. Вот так же и возраст сельди можно узнать по кольцам на чешуе. Сосчитайте под микроскопом и поймете, сколько лет рыбе. И слои эти растут, как у дерева: в сытные годы они шире, в скудные - уже. По ним вроде как по книге прочитать можно, какие из прожитых лет были для рыбы богаче пищей, лучше по температуре.
- И долго живут сельди? - заинтересовался Гущин.
- Не особенно. Лет десять-двенадцать, до двадцати.
- И что ж, большая бывает двадцатилетняя селедка?
- Нет, - сказал Миронов, - величина ее от породы зависит. Есть породы крупные и мелкие… Простите, заболтался с вами: надо пойти узнать, как там дело идет… А вы на море полюбуйтесь…
- Смотри-ка, Юра! - воскликнул Гущин.
Море опять изменилось. Луна светила уже слабо. Но все море сияло бледно-зеленоватым светом - неярким и призрачным. Нос судна резал жидкое сияние, оно тихо переплеталось за кормой. Порой отливала этим сиянием рыбья спина.
Море было как расплавленный, но холодный металл. Цветков взглянул на Гущина: его лицо казалось мертвенно-зеленоватым от морского свечения.
- Ну, нравится? - тихо спросил опять незаметно подошедший Миронов.
Гости молчали под впечатлением беззвучной и недвижной сияющей дали.
- Краше моря ничего на свете нет, - еще тише, убежденно сказал Миронов. - И богаче моря ничего нет.
Кто-то настойчиво трогал Гущина за плечо. Он нехотя раскрыл глаза: Миронов.
- Пойдемте! Выбирают сети.
Гущин и Цветков быстро оделись и вышли на палубу. Солнце только что показалось из-за горизонта. Оно было алое и неяркое, как на погожем закате.
Там, на востоке, нельзя было отличить, где кончается море и где начинается небо. Исчезла, растаяла линия небосклона. Даль отливала всеми оттенками янтаря - от молочно-матового до ярко-оранжевого. Солнце заметно на глазах наливалось жаром и блеском. И вот море отделилось от неба. Вода засверкала ярче солнца. Солнечный диск уже только касался поверхности нижним краем.
Вода отняла блеск и алое сияние у неба, оно бледнело, переходя в синеву.
Потом солнце уменьшилось, перестало быть огненно красным и совсем оторвалось от линии горизонта. Восход кончился, начался день.
- Вира! - кричали на палубе.
Моряки подымали сеть на тросе. Две или три сети уже опростали. Палуба сверкала скользкой перламутровой чешуей. Густая масса сельди шевелилась, медленно разливаясь по палубе. Подняли новую сеть, и хлынул новый поток рыбы.
Миронов напряженно следил, как моряки одну за другой поднимали тяжелые, наполненные бьющейся рыбой сети, как все гуще и шире заливал палубу поток живого серебра - быстрее, чем его успевали убирать. Миронов оживленно заговорил о том, как на месте нынешних колхозов и на пустынных пока берегах возникнут большие рыбопромышленные города. Траулеры будут пересекать море во всех направлениях, заваливая пристани грудами рыбы. Зоны парников окружат города, стеклянные крыши теплиц и оранжерей будут сверкать в лучах арктического лета. А в полярную ночь зарево электрических огней будет видно далеко с моря, с земли и с воздуха. По рекам и железным дорогам пойдут сюда широким потоком лес, фрукты, мясо, ткани, обувь, книги…
- …топливо, - вставил Цветков.
- Никакого топлива! - обиделся Миронов. - У нас море. В нем энергии краю нет, а мы будем возить сюда уголь и дрова? Если хотите знать, то нашей электроэнергии хватит для всего архангельского и мурманского побережья, а пожалуй, что и для Ленинграда.
- Но из чего вы будете вырабатывать энергию? - спросил Цветков.
- Я же говорю вам, вот оно, - Миронов сделал широкий жест, - море! В Архангельске инженеры уже работают над проектом приливно-силовой станции. А сколько таких станций можно настроить! Без конца по всему побережью! Это ведь почти даровое электричество!
Он говорил о городе, который возникнет на месте его колхоза. Электричество согреет и осветит этот город, даст энергию множеству предприятий, растопит льды, и круглый год сюда, в порт, будут идти суда. Смотря по времени года, они будут везти сельдь, треску, семгу, пикшу, зубатку, окуня, морского зверя. Громадный рыбокомбинат будет безостановочно выпускать миллионы банок консервов, икры, бочки с соленой и копченой рыбой, витаминизированным рыбьим жиром, техническими жирами, выделанные шкуры тюленя, моржа, акулы, зубатки, рыбью муку, клей. В городе построят верфи, судоремонтные заводы, заводы для выработки сетей и тары, театры, клубы, институты для подготовки специалистов рыбного хозяйства, гостиницы для приезжих…
- Вы, небось, думаете, - перебил он сам себя, - чудак Миронов! Смотрит со своей колокольни и преувеличивает, мол, значение рыбного дела. Ну, хорошо, я вам скажу только две-три цифры. Знаете, сколько рыбы выловлено в Советском Союзе в этом году? Около трех миллионов тонн! В полтора раза больше, чем заготовлено мяса. А знаете…
В этот момент что-то мягко шлепнулось о палубу. Собеседники обернулись.
Цветков быстро нагнулся.
- Лысая утка… - растерянно сказал он.
Глава 4. Маленькая прогулка и что из нее вышло
Гущин подбежал к товарищу. Цветков держал в руках птицу. Она была не совсем оголена, но все же бросался в глаза недостаток перьев и особенно пуха.
Несмотря на ясный теплый день, ее покрытая пупырышками кожа посинела от холода. Утка беспомощно трепыхалась в руках Цветкова.
- Вот и исполнилось пожелание Рашкова, - весело сказал Цветков, - ни пуха ни пера!
- Оно только наполовину исполнилось, - живо возразил Гущин. - Утку мы нашли, но не знаем, откуда она.
Миронов с интересом рассматривал необыкновенную утку.
- Надо, надо узнать, - медленно сказал он. - Да как это сделать?
Больше всего была оголена спина птицы - здесь совсем не было перьев и очень мало пуха. Немного пуха и больше перьев сохранилось на груди. На шее покров почти не был тронут. Маховые и рулевые перья на месте.
- А ты не видел, как она летела? - спросил Гущин.
- Нет. Я только услышал, как она упала…
- Такая птица не может хорошо летать. Наверно, сопротивление воздуха иное, и зябнет она и вообще должна чувствовать себя в полете неважно. Так?
- Конечно, так, - ответил Цветков.
- Значит, искать нужно поблизости… Может быть, недалеко есть остров…
Есть? - обратился Гущин к Миронову.
Тот медленно ответил:
- Тут в разных местах есть острова, и на всех наши поморы побывали, но не слышал, чтобы они где видели таких птиц.
- А дрифтер пойдет дальше к северу? - спросил Цветков.