Впрочем, нет. Не сходится. Откуда Мадьяр мог знать, что американцы пришлют очередной подарок именно сегодня? С тем же успехом они могли отправить ракету и во время боя, и спустя неделю после него. Скорее всего он и не рассчитывал на то, что Катя взорвет свой сюрприз именно сегодня… Значит ему было все равно, когда на заводе прогремит взрыв. Значит, он просто хотел уничтожить как можно больше людей и… бегунов! Хотя нет, Катя наверняка рассказала ему, что мы сторонимся людей, или, вернее будет сказать, люди сторонятся нас. И что мы давно привыкли к ракетным атакам, и положить хотели на убежище. Да, наверное, так и есть.
Но все же, как она смогла?! Одним нажатием кнопки убить столько людей… Людей, которые не смотря ни на что, доверяли ей и, по своему, любили. Наш пухлый доктор Сашка… Он не раз заигрывал с Катей. В шутку, конечно, не всерьез, но все же… Ведь там был и он!
И как может Сергей сейчас вот так, буднично, обгладывать ее руку?! Мы не раз убивали мародеров, насыщаясь их кровью и плотью, считая, что они заслужили то, чтобы своей жизнью восполнить наши силы. Для нас они всегда были не более, чем хищными животными. Но Катя! Пусть она была предателем, но ведь столько лет мы прошли бок о бок с ней…
Я чувствую, как Безмолвие начинает кружиться вокруг меня, увлекая в какой-то жуткий танец… Я не хочу даже думать о том, что когда-нибудь, быть может, подобная учесть постигнет и меня.
- Ира. - Толя кладет мне руку на плечо. - Все нормально?
- Лучше и быть не может. - зло отвечаю я, переводя взгляд на Катю, у которой уже, кажется, не осталось сил даже для того, чтобы стонать. Жизнь медленно покидает ее тело…
- О! - восклицает Марат. - Твой друг решил нас навестить.
Я оборачиваюсь в направлении завода, и вижу Эзука, стремительно приближающегося к нам.
- Ну и пусть он теперь мне сказки рассказывает о том, что он человек. - говорит Толя. - Вы посмотрите, как он бежит?!
В самом деле, он летит над землей, едва касаясь ее ногами. Если у меня и были раньше какие-то сомнения относительно того, что он бегун, то сейчас они развеялись окончательно.
Что-то падает позади меня на снег, и оборачиваюсь, чтобы увидеть - это Сергей отшвырнул в сторону обглоданную человеческую руку. Катину руку… Мой желудок снова скручивается тугим комом, но блевать мне уже, кажется, нечем.
- Ну что, Катерина. - говорит он, упирая автомат ей в грудь. - Прощай.
Не смотря на страшную кровопотерю и болевой шок, она все еще жива, и взгляд ее глаз полон боли и ненависти к своим мучителям. К нам… Ко мне в том числе! Мне претит то, что собирается сделать Сергей, но я понимаю, что суд по законам военного времени - это именно то, что она заслужила своим предательством. В мире, где жестокость всасывают с молоком матери, расстрел предателя - такое же нормальное явление, как убийство комара, намеревающегося испить твоей крови. Но вот поедать тела врагов… Это, пожалуй, отдает даже не законами военного времени, а древнеафриканским каннибализмом! Только сейчас я смогла, наконец, посмотреть на себя так, как обычно меня видели простые люди. Жестокий убийца каннибал! Да, именно так. Каннибал!
Губы Кати чуть дрожат - кажется, она собирается что-то сказать.
- Что? - спрашивает Сергей. - Ты что-то хочешь мне сообщить? Вымолить право на жизнь?
- Да. - шепчет она.
- И что же это? Надеюсь, что эта информация достаточно ценна, иначе я действительно оставлю тебя в живых, вот только отстрелю тебе вторую руку.
В ее глазах мелькает страх, но тут же сменяется холодной решимостью. Я хочу предупредить об этом Сергея, но раньше, чем я успеваю сделать к нему хотя бы шаг, слова вновь слетают с ее губ, превратившихся в кровавый фарш.
- Это не Мадьяр приказал мне заложить бомбу в убежище…. По его замыслу я должна была… подорвать восточную стену во время боя. - она запинается, сплевывает кровавый сгусток на снег, и этой паузой тут же пользуется Сергей, от лица которого, кажется, отхлынула вся кровь.
- Зачем?
- С востока завод должен был взять его второй отряд… Они бы прошли сквозь вашу защиту, как нож сквозь масло.
- Почему ты этого не сделала? - спрашиваю я, втайне надеясь услышать в ответ что-то о раскаянье, о любви ко всем нам и т. д. Ее ответ повергает в шок и меня, и всех остальных. Лишь Эзук, в этот момент остановившийся рядом со мной, остается внешне безучастным. Она или знает заранее, о чем идет речь, или и в самом деле настолько невозмутим.
- Потому, что я ненавижу вас всех! - выкрикивает Катя, собрав, видимо, последние силы и поднявшись на локте левой руке. Кровь больше не хлещет из ее плеча - она стекает Кате под одежду тонкой струйкой, а сама она все больше и больше холодеет. Еще несколько минут, и стрелять в нее не потребуется - она просто умрет от потери крови.
- Потому, что он хотел лишь покорить завод, подчинив его себе и использовать в своих целях. Я же хотела, чтобы все они умерли! Чтобы погибли и вы! Я хотела подорвать бомбу в лазарете, но тогда погибли бы только вы вчетвером. И тут Штаты преподнесли мне подарок - скинули на нас эту чудесную бомбу, в результате чего Сашка, разумеется, погнал всех в убежище. Мне пришлось выбирать между сотнями людей, и четырьмя бегунами… К сожалению, я выбрала людей.
Сергей постепенно меняется в лице, выслушивая эту предсмертную исповедь. Автомат дрожит в его руках…
- Мне стоило убить вас всех, но я предпочла количество качеству…
Если бы взгляд мог убивать, то я даже затрудняюсь сказать, кто умер бы первым - Сергей, или Катя… Пожалуй, все-таки, Сергей - в Катиных глазах ненависти не в пример больше.
- Прощай. - произносит он, нацеливая автомат ей в голову.
- Не надо! - кричит Эзук, бросаясь к Сергею.
В тот же миг, оттолкнувшись уцелевшей рукой от земли, Катя взмывает в воздух, выбивая ногой автомат из рук Сергея, не ожидавшего такого натиска от полумертвой женщины.
"Калашников" делает полный оборот в воздухе, и падает вниз, ложась в Катину руку… От отдачи ее отбрасывает назад - в конце концов, стрелять из "Калаша" в таком состоянии, да еще и левой рукой, занятие более, чем безнадежное - попасть в мишень меньше коровы с более чем пяти метров просто нереально… Но… Сергей стоит менее, чем в метре от нее, и пуля входит точно в него, отшвыривая его в сторону.
- Тварь! - ревет Марат, целясь из своего "ТТ" в Катю, но та молниеносным финтом уходит с линии огня, и выпускает еще одну пулю в нового противника.
Слава Богу, что автомат стоит на одиночных выстрелах, а переключить его на стрельбу очередями с одной рукой Катя просто не может. В противном случае, она имела бы все шансы положить здесь всех нас, ну а так Марат легко уходит от пули, просвистевшей в полуметре от него, и снова целится в голову противника.
- Не надо! Не убивай ее! - кричит Эзук, бросаясь к Марату, но на его пути встает Толя, и, перехватив свой "Макаров" за ствол, замахивается им как дубинкой.
Скорость действия превышает, кажется, даже мой порог чувствительности, так как я никак не могу решиться вмешаться, не зная, что же делать мне.
Катя отступает спиной вперед, высылая в Марата одиночные пули, а тот, в свою очередь, палит в нее из пистолета - тоже без особого успеха. Единственный плюс для Кати в том, что у нее почти полный рожок патронов, а у Марата - только обойма "ТТ".
Толя и Эзук кружатся на месте. Один - стараясь нокаутировать другого рукоятью пистолета, а второй - стараясь прорваться мимо Толи, дабы выхватить у Марата пистолет, или закрыть Катю своим телом. Зачем?.. Кажется, мне не понять его никогда.
У Марата заканчиваются патроны. Теперь ему остается только уходить с линии огня Катиного автомата, либо преследовать ее, дожидаясь, когда патроны закончатся и у нее. Собственно, это он мог сделать без проблем - в полуобморочном состоянии она не могла бы тягаться с ним по силе и реакции, так что шансов у нее было немного. Последней Катиной надеждой мог стать лишь Эзук, зачем-то бросившийся ее защищать.
Одна я, как идиотка, замерла посреди Черного Безмолвия, глядя, как мои друзья собираются перебить друг друга… Разумеется, Катю в число друзей я не включаю, но отчего-то мне так хочется, чтобы ей удалось уйти…
- Ну ладно! - взрывается Толя, отпрыгивая в сторону и перехватывая пистолет за рукоять. - Я тебя предупреждал!
Я оборачиваюсь на звук выстрела, чтобы успеть увидеть отблеск порохового пламени из ствола пистолета, только что изрыгнувшего пулю в Эзука… Сам Эзук на мгновение пропадает из моего поля зрения, уклоняясь от пули. Нет, мне и в самом деле это не кажется - он не просто уходит с линии ствола, рассчитав ее заранее - он срывается с места мгновением позже, когда пуля уже в полете, и успевает отскочить с ее пути! И пусть после этого он попробует заявить, что он человек!
Толя вновь прицеливается. Этого я уже вынести не могу - как бы быстр не был Эзук, все равно я не могу позволить, чтобы в него стреляли! И раньше, чем Толя успевает нажать на курок, я оказываюсь возле него, коротким ударом по предплечью парализуя ненадолго его правую руку.
Толя кричит от боли, и отводит левую руку для удара, намереваясь достать меня прямым в солнечное сплетение, но… Во-первых, все равно не успел бы - я прикинула траекторию движения его руки еще в момент замаха, и легко ушла бы от удара, а во-вторых, он не может меня ударить. Замахивается, но не бьет… Слава Богу, а не то мне пришлось бы приложить его покрепче.
Я оборачиваюсь к Эзуку, но его уже нет рядом. За те доли секунды, что ушли у меня на короткую схватку с Толей, он уже успел выбить пистолет из рук Марата, и уложить его на землю - то ли спасая Катю, то ли наоборот, спасая его самого от ее выстрелов.
Катя бросается бежать, тяжело припадая на левую ногу, и зажав левой рукой страшную рану на правом плече. Автомат она бросает после первых же шагов - понимает, что спаслась чудом, и сейчас ее единственный шанс - не давать бой, а бежать что было сил… Все равно умрет спустя максимум пару часов. Человек умер бы спустя десять минут, а бегун… Не знаю.
Марат сбрасывает с себя Эзука (при чем тот и не возражает, видя, что Катя убежала уже достаточно далеко), и, подобрав пистолет, направляет на него.
- Марат! - кричу я. - Опусти пушку, а то яйца оторву!
Он смотрит на меня, смотрит на Эзука, не выказывающего никаких признаков агрессивности, и нехотя опускает пистолет. Похоже, со странностями нашего нового бегуна он уже примирился, и понимает, что тот напал на него не со зла, а… А хрен его знает, зачем.
Толя потирает отходящую от моего удара руку.
- Ира, ты что, очумела? - говорит он.
- А ты - нет? В своих стрелять?
- Тебе, может, еще и Катя своя? Он же позволил ей уйти.
- Нельзя убивать людей. - вступает в разговор Эзук. - Это противоречит воле Божьей.
Я опускаюсь на колени рядом с Сергеем, проклиная и себя, и всех остальных, за то, что мы первым делом чуть не поубивали друг друга, вместо того, чтобы помочь ему. Его глаза открыты, но выглядят остекленевшими и безжизненными, а на груди расплывается кажущееся оранжевым в инфракрасном диапазоне, кровавое пятно.
- Сережа… - тихо зову я. - Ты как?…
Он не отвечает, но его ресницы чуть подрагивают, а стук сердца отчетливо прослушивается, и кажется более-менее ровным. Я разрываю рубашку на его груди, чтобы осмотреть рану.
Пуля вошла точно по центру грудной клетки, чуть выше солнечного сплетения. Мало того, что сама рана вызывает серьезные опасения, так еще и кожа вокруг опалена - Катя стреляла чуть ли не в упор.
- Он плох. - комментирует Эзук, опускаясь на колени рядом со мной. - Долго он не протянет.
Это я и сама вижу. Выходного отверстия нет - значит пуля застряла где-то в грудной клетке. Сердце бьется, значит не задето, легкие, кажется, тоже функционируют нормально. Тогда что…
- Думаю, что пуля ударила в кость. - продолжает спокойно комментировать Эзук. - И, возможно, застряла в одном из ребер. Отсюда и шоковое состояние - сотрясение всего организма.
- Да заткнись ты, наконец! - не выдерживаю я. - Тебя что, это совсем не волнует?! Он же может умереть! Слышишь меня?!
Нет, кажется не слышит. Его взгляд устремлен в небо, ладони сведены в месте на груди.
- На все воля Божья. - отвечает, наконец, он.
На мои глаза наворачивается влага, затуманивая зрение. Все летит в тартарары… Нападение на завод, предательство Кати, теперь, вот, еще и Сергей лежит у меня на руках с пулей в груди. Господи, какой я была дурой пять лет назад, думая, что хуже, чем в день первой атаки уже и быть не может!
Толя наотмашь бьет Эзука ладонью по лицу, отбрасывая в сторону, и выхватывая пистолет. Я не вмешиваюсь - сейчас и мне хочется убить его за эту холодную отрешенность от всего, что происходит вокруг. Кажется, вообще ничего не может пронять его - словно он заранее знает обо всем, что произойдет в следующее мгновение. Вот и сейчас он поднимается на ноги и замирает перед Толей, словно точно зная, что стрелять тот не станет.
- Ударили тебя по одной щеке. - говорит он. - Подставь другую для удара. Так учит нас Библия… Стреляй, Анатолий, если от этого тебе станет хоть немного легче.
- Ты сумасшедший! - выдыхает Толя, опуская оружие. - Чертов псих! Прекрати цитировать мне Библию, иначе я пристрелю тебя на месте!
- Хорошо. - легко соглашается Эзук, и делает шаг ко мне, отстраняя Толю и Марата. - Ира, он скоро умрет.
Мне остается только кивнуть - меня душат слезы.
- Умрет, если ему не помочь. - продолжает он.
- Помочь?! - взрываюсь я, положив Сергея на снег и вскочив на ноги. - Чем мы можем ему помочь?! Мы даже не сможем донести его до завода!
- Помолимся за его жизнь. - предлагает Эзук, вновь присаживаясь на снег рядом с Сергеем, и протягивая мне руку. - И, быть может, отец наш небесный внемлет нашим молитвам.
Силы покидают меня окончательно. Я хочу наорать на него, вмазать рукоятью пистолета по лицу, а потом забить до смерти ногами. Поднять лицо к небу, и высказать Господу все, что я думаю о нем, и о созданном им мире!.. Но вместо этого я перехватываю взгляд Эзука, и читаю в нем не помешательство, а безоговорочную веру в свои слова. Он верит в то, что если мы попросим Бога вернуть нам Сергея, то он обязательно услышит нас… И мне самой хочется поверить в это.
- Эзук. - говорю я, опускаясь на колени рядом с ним, и взяв его за руку. - Бога нет. Он умер! Погиб в день первой атаки… Термоядерные взрывы, стершие с лица Земли Москву и Вашингтон, зацепили и небеса.
- Это не так, Ира. И ты это знаешь.
Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы я была не права. Сделай так, чтобы ты существовал не только в воображении Эзука, а в самом деле следил за нами сейчас с небес.
Я позволяю Эзуку положить мою ладонь на грудь Сергея, и беззвучно шепчу слова молитвы, которые не повторяла вот уже пять лет, с тех пор, как перестала верить в Бога.
Толя и Марат стоят рядом, и в их взглядах я читаю лишь сочувствие. Сочувствие к умирающему Сергею, и к нам двоим, окончательно выжившим из ума в холоде Черного Безмолвия.
Отче Наш, иже еси на небесах,
Если огненные грибы взрывов не смели с облаков твой золотой трон,
Да святится имя Твое, да пребудет царствие твое,
Да будет воля твоя на Земле, как и на небе,
И если ты захотел превратить этот мир в Безмолвие, то пусть так и будет - не мне противиться воле твоей…
Господи прости твою блудную дочь, отступившую ото всех твоих заповедей…
И нарушившую самую главную - не убий, десятки раз…
Господи, об одном тебя прошу…
- Помоги!
Последнее слово я произношу вслух, обратив взор к небу, и на долю секунды мне кажется, что среди черных туч, закрывающих весь мир от солнечного света, мелькнуло что-то ярко сияющее в ИК-диапазоне. Что-то огненно горячее, промелькнувшее над нами, подобно молнии. И еще мне кажется, что эта молния очертаниями напоминала человеческую фигуру с громадными крыльями за спиной, но тут, я уверена, меня просто подводит моя разыгравшаяся фантазия.
Сергей, вдруг, дергается, и хрипло втягивает воздух в легкие, его глаза приобретают осмысленно выражение, а дрожащая рука крепко вцепляется в мою.
- Черт! Как больно! - шепчет он, прижимая мою руку к груди. - Эта стерва меня все же достала!
Из моей груди вырывается крик ликования, и я бросаюсь к нему на шею, забыв, на секунду, обо всем.
- Спокойно, Ира! - кряхтит он. - Задушишь.
Я помогаю ему подняться на ноги, и оглядываю ребят, в глазах которых читаю восторг, смешанный с недоверием. И лишь взгляд Эзука искрится чистой радостью - чувство исполненного долга, и простым человеческим счастьем. Давно забытым миром счастьем от сознания того, что кому-то, а не тебе, сейчас хорошо.
- Ты живой, старый хрен! - восклицает Толя, пожимая руку Сергею.
- Живой. - соглашается тот. - Только вся грудина болит. Ощущение, как будто в меня на ходу грузовик влетел.
Он проводит пальцем по обгоревшим бинтам в месте ранения, и бледнеет, осознав, что в груди у него зияет пулевое отверстие.
- Так ничего ж себе! Она в меня пулю засадила?! Вот это повезло - миллиметром левее, и прямо бы в сердце…
Я прерываю его поток восторга по поводу того, что он чудом остался жив, и вежливо, всего восемь раз за одно предложение помянув его маму, предлагаю побыстрее добраться до завода, пока он не умер от потери крови, или простого облучения.
Сергей удивленно комментирует, что кровотечения почти нет (ребята пораженно переглядываются, памятуя о том, что еще минуту назад из его груди хлестал фонтан крови), но признает, что ранен он серьезно. И что не смотря на то, что чувствует он себя так, как будто ему скатили лошадиную дозу обезболивающего, все же стоит лечь в лазарет.
Опираясь на плечи ребят, он медленно идет к заводу, а я, полностью полагаясь на Толю и Марата в его охране, отстаю вместе с Эзуком на пару шагов. Только сейчас я рискую разжать свою руку, которую Эзук положил Сергею на грудь. Я уже знаю, что за предмет лежит в ней - могу без труда определить это на ощупь, но взглянуть все равно боюсь, не говоря уже о том, чтобы показать ребятам.
- Что это было? - спрашиваю я у Эзука, разжав кулак, в котором я держу погнутую и окровавленную пулю от "Калаша".
- Чудо. - просто говорит он. - Или воля Божья. Сути это не меняет…
Я вновь смотрю на небо, выискивая инфракрасным взором парящую над нами сияющую человеческую фигуру, но, разумеется, ничего не вижу.
- Теперь ты веришь? - спрашивает Эзук.
- Верю. - говорю я. - Теперь верю.
И уже про себя добавляю:
- Спасибо тебе, Господи.
Но в моей душе все равно тяжело - если Бог существует, но позволяет людям забрасывать друг друга ядерными бомбами? Если он существует, но позволяет Мадьяру похитить моего сына?… Тогда… Я даже не могу закончить своего вопроса, не говоря уже о том, чтобы получить на него ответ.