Катя Таранова, липовый снабженец, но неплохой курьер - боится даже взять в руки оружие. Однажды я спасла ее от нападения медведя - бедняжку просто парализовало от страха, когда это шестилапое чудовище, неожиданно возникшее перед ее грузовиком, разнесло стекло кабины, пытаясь добраться до пищи, то есть, до нее. Я едва успела разрядить свой дробовик в голову этому монстру… Катя же даже и не подумала о том, чтобы подхватить с пассажирского сиденья "Калашников". Люблю ее, как человека, но вот как бегуна, как снабженца… Нет. С такой фамилией быть всего лишь трусоватой девчушкой - угораздило же.
Толя Сотников - совсем еще юнец, всего двадцать три года, но уже успел стать настоящим жителем Черного Безмолвия. Вот уж на кого я бы положилась полностью. Молодость, в сочетании с немалым опытом, приобретенным на охоте в Безмолвии, делают его отменным охотником и бойцом.
Марат Юдусов - некогда житель Казахстана, успевший перебраться в Новосибирск буквально за неделю до войны. Открыв в себе способности бегуна, примкнул к банде мародеров, долгое время терроризировавшей разрушенный город. Однако, когда с подачи Сырецкого, стали разворачивать строительство бункеров, когда были созданы мобильные отряды и десятки охранных патрулей - Марат, видимо, смекнувший, что восстанавливающийся правопорядок (или его подобие), может добраться и до него, быстренько сдал нам всю шайку, в которой уже успел достичь некоторых высот, и переметнулся к Сырецкому, в снабженцы. Научиться уважать его, как человека, я так и не смогла. Раскаявшийся преступник… Раскаявшийся ли? Без него мы еще долго ловили бы банду порознь, так - покончили со всеми разом… Предатель, сдавший своих, пусть они и были не более, чем грабителями и убийцами. Не люблю людей, готовых так резко сменить линию поведения, если не линию жизни. На серьезной охоте, или на задании, мне куда спокойнее будет все-таки с Катей, нежели с ним. Она, конечно, не в состоянии прикрыть тылы, наоборот, за ней самой нужно постоянно приглядывать, чтобы не полезла "целоваться" с аморфом, но, по крайней мере, сама она никогда не нанесет удара в спину.
Пятого бегуна завода, Сереги Никитина, почему-то нет… Видимо, на охоте, или еще где. Вот уж кого я бы хотела сейчас увидеть, так это его! Но, видимо, не судьба.
- Здравствуй, Ирочка. - улыбается мне Сырецкий, но в его улыбке сквозит напряженность. - Мы получили твою депешу. Теперь присядь и, будь добра, расскажи нам обо всем более подробно.
Он кивает Толе, и тот, поняв шефа с полувзгляда, уступает мне свой стул, отойдя в сторонку за новым для себя. Я сажусь, наслаждаясь мгновениями покоя, когда не нужно никуда торопиться и нестись, спасаясь от погони, или преследуя добычу.
- Сначала вы ответьте мне на один вопрос, - говорю я, - Петр Михайлович, кто знал о том, куда и зачем я еду? Другими словами, кто знал мой маршрут? Кто знал, что я направляюсь в "четверку" за Антоном?
Сырецкий мрачнеет, он всегда все схватывает на лету…
- Ты думаешь, что кто-то сдал твои координаты мародерам?
- Я не думаю, я знаю. Тот бегун знал обо мне все - кто я, как меня зовут, что я ела на завтрак, и в каком бункере живет мой сын!
- Поэтому ты предполагаешь нападение на "восьмерку"?
- Не совсем так. Я не предполагаю - он сам сказал мне "Увидимся в "восьмерке", или что-то в этом роде. Так кто знал маршрут моего передвижения?!
Я вглядываюсь в лица бегунов, уж они то все знали точно. Кто сдал меня мародерам? Подлец Марат решил взяться за старое? Катя сболтнула кому-то во время сексуальных утех? Толя… Нет, Толя не мог точно.
Все они насторожены, все озадачены, но никто не испуган. Никого не страшит разоблачение. По крайней мере, мне так кажется - я лишь бегун, который улавливает изменения в дыхании или биении сердца лучше любого детектора лжи. Лишь бегун, не Бог… Да и слаба я сейчас - уровень радиации здесь близок к нормальному, так что, мой порог чувствительности лишь чуть выше, чем порог обычного человека. Непривычно и страшно… Может, поэтому мы предпочитаем Черное Безмолвие?
- Все мы. - Сырецкий обводит нас широким жестом, - Шеф "четверки" знал лишь то, что мы послали человека за его инженером….
- Человека, или бегуна? - уточняю я, - Он знал, кто придет за Антоном? Мародеры ждали именно бегуна, хотя полной уверенности у них не было.
- Человека. - ответил он, на мгновение задумавшись. - В телеграмме я не вдавался в подробности. Я просто сообщил, что за Востриковым приедет мой человек.
- Ясно. Еще?
- Все сотники - они вообще в курсе всех дел завода.
- Сколько?
- Их семеро. Знали все. Быть может, они могли передать карту с проложенным маршрутом кому-то из десятников. Так, на всякий случай, если тебя придется искать.
- Меня однажды уже искали. - зло отвечаю я. - Помогло?
- Тогда мы не знали даже примерного района поиска но, если помнишь, отрядили чуть ли не всех боеспособных людей.
- Ага, а я, еле живая, сама доползла до внешнего поста!
- Ира?! - повышает голос Сырецкий, - Мы будем ругаться, или работать? Будем вспоминать, как тебе тогда не повезло, как ты едва не погибла после накрывшего тебя взрыва, или подумаем о том, что делать с новым противником?
- Второе, Петр Михайлович. - недовольно бурчу я. - Простите, я просто очень устала.
- Чувствуется. - вставляет слово Катя, разряжая сгустившуюся атмосферу.
- В общем, пол завода. - подвожу итог я, - И еще значительная часть людей в "четверке". Так?
- Получается, что так. Может, перед тем, как искать предателя, ты поделишься нами тем, что с тобой произошло?
И так всегда. Почему-то, разваривая с Сырецким, я всегда чувствую себя не всемогущим бегуном, а нашкодившим ребенком. Однажды я задала этот вопрос Сереге Никитину, так он, гад, ответил, что вполне логично предположить, что это оттого, что я и в самом деле нашкодивший ребенок. Мне без копеек сорок, а я - ребенок?!
Успокоившись и отдышавшись, ближайшие тридцать минут я рассказываю в деталях о происшедшем, начиная с того момента, как мы обнаружили засаду на нашем пути. Когда я, наконец, умолкаю, все четверо, кажется, смотрят в одну точку, силясь постичь методику мышления коллективного разума. Не могу быть уверена в том, что мысли всех их бегут в одном направлении, но думают они точно об одном - извечный русский вопрос, коснувшийся теперь даже казахстанца Марата. "Что делать?" Я решаю высказаться первой.
- Петр Михайлович, - говорю я, - Не стоит ли выслать мобильный отряд к "восьмерке"? Возможно, мародеры уже оправились от взрыва, и движутся туда. Включим в отряд двух, нет, лучше трех бегунов. Меня, Толю и Сергея…
- Сергей в Безмолвии. Восстанавливает связь с "пятеркой" и, попутно, охотится.
- Разрыв проводов после взрыва?
Все, почему-то, молчат. Вообще, такое бывало редко - телеграфные провода, соединяющие "пятерку" и завод, проложены под землей, и на моей памяти всего трижды взрывы прерывали связь.
- Нет, Ира, - нарушает тишину Марат, - Обрыв связи обнаружили примерно четыре часа назад. Сергей отправился в Безмолвие почти сразу.
- То есть, он был снаружи во время взрыва?!
Снова молчание. К черту слова, все ясно и так.
- И до сих пор не вернулся?
Молчание. Лишь Сырецкий чуть склонил голову.
- Нужно отправляться искать его! Сейчас же!
- В свете рассказанного тобой… - начинает Сырецкий, - В общем, я предполагаю, что цель твоих мародеров, вовсе не "восьмерка". …Или не только она.
- Им нужны бегуны. - говорю я, и тут же осекаюсь. - Сергей?!
- Возможно. Возможно и то, что "пятерки" больше нет.
Все снова молчат, сочувственно глядя на меня. Идиотское чувство, когда все вокруг знают хоть ненамного, но больше тебя…
Что делать? Разделить мобильный отряд на две части, и половину отправить на поиски Сереги и на разведку, что случилось с "пятеркой", а половину - к "восьмерке", встретить врагов, если они еще не там? Кажется, логично. Остается убедить в этом Сырецкого.
- Петр Михайлович, - начинаю я, - А что, если разделить мобильный отряд и…
- Ира, - перебивает меня Сырецкий, - Какова численность мародеров?
- Меня атаковали человек сто - сто пятьдесят. Я вывела из строя как минимум пятнадцать, да еще и взрыв…. Они были в самом пекле, пусть и под защитой грузовиков. Я думаю, их не больше сотни. Опасность представляет, разве что, их командир - он стоит еще сотни людей.
- Ира, ты меня не поняла. - терпеливо, словно ребенку, объясняет он, - Ты знаешь, сколько ВООБЩЕ было мародеров?
Теперь я понимаю, о чем он.
- Не знаю. - признаю я. - Но вы правы, вряд ли он бросил на меня все свои силы. Тогда тем более нужно срочно выдвигаться к "восьмерке"!
- Нет. Нельзя! Что, если все это - лишь отвлекающий маневр? Чего он хочет?!
- Перетянуть на свою сторону несколько бегунов.
- Бери глобальнее, Ира! Чего он хочет?!
- Остановить войну. Уничтожить Америку. Стать новым повелителем мира!
- Браво! И что ему для этого нужно? Не бегуны, Ира, что еще?
- Ракеты. - убитым голосом шепчу я. - Термоядерные боеголовки, координаты целей, обслуживающий персонал… Завод…
Помоги нам, Господи! Ядерный потенциал завода в руках психа с непомерными амбициями. В руках ненормального бегуна!
Сырецкий поднимается из-за стола, и отходит в угол, прижав к уху телефонную трубку.
- Объявить всеобщую мобилизацию… Возможность нападения на завод… Возможность диверсионной операции… Подготовить мобильный отряд к выступлению, предупредить все внешние посты…
А что, если мародеры и в самом деле шли за мной по пятам? Если они уже здесь, готовятся штурмовать стены завода?
- Толя… - шепчу я ему на ухо, - Пойдем, поищем Сергея.
- Всеобщая мобилизация… - не то размышляет, не то отнекивается он. - Мы нужны здесь, на заводе. Но, с другой стороны…
- Если бы ты потерялся в Безмолвии, мы с Серегой плюнули бы и на завод, и на всех мародеров Безмолвия. Пошли.
Он кивает и поднимается из-за стола. Вслед за ним встает Марат.
- Я с вами.
Мы с Толей переглядываемся. Кажется, он разделяет мои опасения относительно него - кому еще оказаться информатором мародеров, как не бывшему преступнику?
- Нет. - веско говорит Толя. - Останешься здесь. На Катю надежды мало, а во время боя может потребоваться помощь бегуна.
Марат открывает рот, чтобы ответить, но не находит слов. Кивает, соглашаясь. Катя вообще молчит в сторонке, тихая, словно мышь. Напугана и растеряна - когда была захвачена "тройка", она так и не решилась примкнуть к мобильному отряду, выехавшему на помощь осажденному бункеру.
- Через тридцать минут у северных ворот. - бросает мне Толя, неуловимым движением исчезая в дверном проеме. Я хочу последовать за ним, но меня останавливает гневный окрик Сырецкого.
- Куда собрались?! - яростно кричит он, - В "пятерку"?
- Если потребуется. - спокойно отвечаю я. - Но мы надеемся, что связь прервалась по естественным причинам, напавший на меня отряд мародеров был малочислен, а Никитин лишь контужен взрывом и лежит сейчас где-то в Безмолвии, как когда-то лежала я.
- Я, кажется, вас не отпускал. - уже тише говорит он, но в его глазах я вижу понимание того, что мы с Толей правы.
- Так отпустите. - неожиданно встревает в нашу полусерьезную перебранку Катя. - Если Сергей жив, мы должны спасти его. Узнать, что случилось в бункере.
Сырецкий тяжело вздыхает. Так, словно не отпускает на задание бегуна, а отправляет на войну своего единственного сына.
- Хорошо… Ира, возьми с инструменты - по пути восстановите связь. Если есть с кем связываться, конечно.
Он не был с нами в "тройке", но видел фотографии побоища, устроенного там мародерами и кровавого пиршества собак. Он знает, с чем мы столкнулись в захваченном бункере, и прекрасно понимает, что подобная картина может ждать нас и в "пятерке".
Я киваю и выхожу из кабинета, направляясь в "оружейку" - за инструментами и оружием. Одно плохо - после этого сумасшедшего дня мне даже не дали отдохнуть. Не то, чтобы силы на исходе - бегунам это вообще не грозит, если, как говорил Винни-Пух, "вовремя не подкрепиться", просто устала голова. Мозгу, ведь, тоже требуется отдых, даже если этим отдыхом будет полный кошмаров сон, а другого у меня, надо сказать, не было уже пять лет…
Глава 4
Северные ворота мало чем отличаются от западных. Все те же громадные стены, те же ангары для техники, разве что самой техники несколько меньше. Западные ворота выходят на основной маршрут, ведущий к Ядерному карьеру, где добывается уран и, по сему, техники возле них сгруппировано несколько больше. За северными же воротами открывается лишь чудовищное и всеобъемлющее Черное Безмолвие, да "пятерка" в пяти-шести километрах от завода…
Толя уже ждет меня. Глядя на него я, с одной стороны, завидую ему, а с другой - глубоко сочувствую. Ему чуть больше двадцати лет, расцвет молодости… Он силен, быстр и умен, при чем все эти качества многократно усилены способностями бегуна. Будущее за такими, как он или, быть может, именно за ним. Но с другой стороны, хотел ли он этого? Мечтал ли в детстве о том, чтобы стать охотником Черного Безмолвия? О том, чтобы быть кумиром молодежи и, одновременно, тем, чьим именем матери пугают маленьких детей. "Вот не будешь есть суп из липовой коры - позову страшного дядьку Толю-бегуна. Отдам тебя ему…" Да, нас боготворят, но еще больше боятся. Наверное, так и должно быть - люди всегда обожествляли кого-либо. Деревянных идолов, пророков… Поклонялись Христу. Но никогда еще божество не сходило со своего постамента, чтобы ворваться в толпу людей.
Моя юность прошла в довоенные годы, когда казалось, что солнце будет сиять над головой вечно, что тьма - это лишь время суток, и что зима в Сибири всего пол года. Толе повезло меньше - когда я заканчивала институт, наслаждаясь всеми прелестями молодой студенческой жизни, он еще пешком под стол ходил. Он не видел, и никогда не увидит той юности, в которой ошибка не влечет за собой смерть.
Но нельзя жить прошлым - оно уже ушло. Нельзя жить будущим - его еще нет, и, в нашем случае, быть может, никогда и не будет. Нужно жить настоящим, а настоящее принадлежит Толе и, в меньшей степени, мне. Ну и неизвестному бегуну-мародеру, конечно…. А вот это уже плохо.
- Пошли. - вместо приветствия говорит мне Толя. В Безмолвии слова вообще излишни.
- Пошли. - соглашаюсь я. - Пойдем отвоевывать настоящее.
Он удивленно смотрит на меня, но вопроса так и не задает. Быть может, понял, быть может, просто счел это моим очередным ребячеством.
Двумя облачками темноты мы скользнули за ворота, выходя на просторы Безмолвия. Одновременно мы нагибаемся, набирая в пригоршни черный, радиоактивный снег, разминаем его в руках, чувствуя, как по пальцам скользит холодная вода… Как ладони покрываются черными разводами стекающей с них грязи. Мы глубоко вдыхаем, приноравливаясь к холодному воздуху Безмолвия, подготавливая наши тела к поддержанию температуры на нужном уровне.
Углубляем порог чувствительности, начиная видеть четче и ярче, слышать звуки, недоступные никому, осязать каждую снежинку под ногами… Мы выходим на охоту.
- Нужно поесть. - шепчет Толя, и его шепот кажется мне рокочущим громом.
- Нужно. - соглашаюсь я.
Мы срываемся с места, несясь не в сторону "пятерки", а немного западнее - к ближайшему лесу. Холодный ветер свистит в ушах, снег взрывается коротким сухим треском под ногами… Мы слышим треск каждой снежинки, по даже нам самим непонятным признакам мы безошибочно определяем, что перед нами - твердый наст, или же яма, засыпанная рыхлым снегом. Мы обоняем тончайшие запахи, исходящие из леса, слышим, как высоко над нами поносится орел, высматривающий своим инфракрасным зрением добычу на черном снегу, по отпечатку лапы определяем, что около двух часов назад здесь прошел взрослый медведь… Он не мог уйти слишком далеко. Он и станет нашей добычей. По одиночке мы, быть может, и не рискнули бы встретиться в Безмолвии с одним из самых жутких его порождений - шестилапым медведем, но сейчас, во-первых, нас двое, а во-вторых, у нас слишком мало времени для того, чтобы выбрать дичь попроще.
- Далеко. - шепчет Толя. - Уходит на запад.
- Догоним. - отзываюсь я. - Я выдохнусь не скоро. Сегодня уже ела…
- А я - нет.
Толя слабеет. Значит, не смотря на его молодость и силу, сегодняшнее настоящее принадлежит мне.
Мы несемся по Черному Безмолвию, умело лавируя между деревьями. Пару раз мы отвлекаемся на новый след - один раз нашу дорогу пересек след пятиногого лося, но след слишком давний, чтобы мы рискнули сойти со своего. А второй - след рыси, шарахнувшейся в сторону от идущего напролом по лесу медведя. Рысь - дичь слишком мелкая для нас двоих, хотя одна я бы на нее позарилась с удовольствием.
Трижды мы сбивались со следа, пролетая мимо, когда медведь делал резкие повороты в стороны. Последний раз мы наткнулись на отчетливые следы крови на черном снегу - видимо, медведь задрал здесь маленького оленя. Сожрал целиком - от несчастного существа остались в буквальном смысле лишь рожки, да ножки. Запах крови забил все остальные, поэтому мы с огромным трудом вновь находим след медведя…
Теперь, вдоволь наевшись, он стал тяжелее на подъем. Шел медленно, не торопясь, словно прогуливаясь по мертвому лесу. Следы перед нами были совсем свежими, оставленными менее чем четверть часа назад.
- Выдыхаюсь. - прошелестел на бегу Толя. - Скорей бы.
- Если хочешь - остановись. Я догоню его и прикончу.
- Нет. Я еще не начал вариться, пока я только на исходе.
Под "вариться" мы понимаем то самое состояние, когда радиация начинает разлагать наши собственные ткани. Внешне - практически никаких изменений, но на деле ты начинаешь распадаться на запчасти…
Где-то впереди отчетливо раздается боевой рев медведя. Должно быть, хищная зверюга, вновь напала на кого-то.
- Давай, Толя! Давай! - кричу я, чувствуя, что я и сама приближаюсь к грани "варения". Я еще не на пределе, но близка к нему. В животе разрастается сосущая пустота, взгляд затуманивается по краям поля зрения… Устаю…
Вот он! Жуткая тварь, когда-то бывшая героем русских народных сказок. Существо, охота на которое на Руси издавна считалась признаком мужества - на медведей ходили с рогатиной, с ножом, потом уже - с ружьями. У нас, конечно, по пистолету на поясе, а у Толи - еще и короткоствольный УЗИ, но мы, переглянувшись, единогласно приходим к решению беречь патроны. Не смотря на свои колоссальные размеры и силу, медведь - это еще не самое страшное, что может встретиться в Безмолвии. Самое страшное, как ни крути - люди.
Медведь не нападает - он всего лишь ревет, отгоняя кружащих вокруг него трех неимоверно тощих волков. Волки, как ни странно, вполне нормальные - не мутировавшие и не приспособившиеся к новым условиям. Наверное, потому и такие тощие - удивительно, как им удалось выжить в Безмолвии так долго.
Поднявшись на задние лапы медведь отчаянно ревет, выразительно размахивая в воздухе четырьмя передними. Не пытается атаковать, хотя один лишь ударом лапы мог бы забросить любого из этих трех волков на самое высокое дерево.
Толя выхватывает нож. Я следую его примеру, зажав в левой руке нож, а в правой - отвертку. Инструмент инструментом, но в бою с таким чудовищем может оказаться едва ли не полезнее ножа.