- Начали. - кричу я, непроизвольно принимая на себя руководство охотой. Сейчас Толя слабее меня, значит, командую я. Закон джунглей, мать его!
Углубив порог до предела, мы бросаемся вперед, полосуя ножами по сухожильям на передних лапах медведя. Один заход с двух фронтов, и нижние лапы повисают безвольными плетями, а его рев переходит в отчаянный рык. Тварь готова драться.
Мы тоже готовы.
- Еще раз! - кричу я, и мы налетаем на медведя вновь. Я пролетаю под самой лапой, готовой опуститься мне на голову, и полосую ножом чуть ниже плеча зверя. Видимо, то же самое без труда успевает проделать и Толя, так как медведь вертится волчком, не зная, чью голову проломить первой. Попытайся Топтыгин! Хозяева Безмолвия - мы, не смотря на твой двухметровый рост и могучие клыки!
- По ногам!
Мы бросаемся вперед, пригнувшись для нового удара. Задние лапы медведя гораздо менее уязвимы - больше слой жира, который нужно преодолеть, чтобы впиться ножом в связки, труднее отыскать сами связки в гуще шерсти… Но это финальный удар. Поверженный с колонноподобных конечностей медведь практически не опасен.
Уклоняясь от лязгающих в нескольких сантиметрах от моего лица зубов животного, обдающего меня отвратительным запахом из пасти, я практически распластываюсь по снегу, нанося удар по голени зверя. Уже проносясь мимо я замечаю, что медвежья туша с ревом заваливается на меня, видимо решив размазать по насту своим весом. Отчаянно перебирая ногами я успеваю выскользнуть из-под него, раньше, чем медведь успевает погрести меня под собой. Челюсти лязгают в опасной близости от моих ног, и я, приняв, наконец, вертикальное положение, отскакиваю в сторону… налетая на осмелевших волков, рискнувших подойти ближе в надежде, что и им перепадет кусок мяса побежденного. Впрочем, волкам сугубо фиолетово, кем ужинать - мной, или медведем. Они набрасываются на меня всем скопом, почти одновременно в прыжке отрываясь от земли.
Первого я встречаю в полете ударом кулака под челюсть, и он, летит по инерции дальше, мимо меня. Второму всаживаю отвертку в глаз, и, уворачиваясь и от уже мертвого волка, и от третьего, пока еще находящегося в полном здравии, падаю на снег, моментально откатываясь в сторону.
Волки, не смотря на свою неприспособленность к Безмолвию, оказываются ребятами не промах. За те доли секунды, что я трачу на то, чтобы подняться на ноги, третий уже успевает вновь прицелиться и прыгнуть на меня, а первый, сраженный моим апперкотом, уже пытается подняться. Первый мой рефлекс - вырвать из кобуры пистолет, и всадить все шесть пуль в оскаленную волчью пасть. Но нет, патроны на заводе, конечно, не редкость, но все же товар дефицитный. Да и не нам, бегунам, тратить их попусту. Я хватаю волка в полете за горло, со всего маху обрушивая его на землю, и распарываю ножом горло. Фонтан крови окатывает меня теплым ливнем, и я оборачиваюсь к последнему уцелевшему волку, краем глаза отмечая, что Толя крутится вокруг медведя, ища момента, чтобы нанести решающий удар. Он логично рассудил, что помощь в схватке с волками мне не нужна - будь они мутантами - другое дело, а эти тощие существа с огромным трудом тянули на хищников.
- Ну что, тварь?! - говорю я скалящемуся на меня волку, - У тебя есть выбор, броситься на меня, и налететь на нож, или тихонько подождать в сторонке, пожирая тела своих собратьев, пока мы заканчиваем с Топтыгиным.
Никогда не верила в разумность диких животных, но этот волк понял меня. Вряд ли слова, вряд ли даже интонацию. Он ухватил главное - суть ситуации, в которое ему отводилась лишь роль слабой жертвы. Жалобно заскулив он отползает чуть в сторону, словно понимая и то, что я не нападу на него… Умная зверюга…
В принципе, добей я еще и этого волка, мяса их троих нам с толей вполне хватило бы, чтобы насытиться. Вот только, жалко и как-то неправильно было оставлять живым покалеченного медведя, которого теперь загрызет первая же белка, если раньше он не умрет от голода. Начал охоту - доводи ее до конца, да и мясо медведя более питательно…
Вырвав отвертку из головы волка, я бросаюсь к Толе, по-прежнему кружащему вокруг медведя, так и не найдя возможности перерезать ему горло, или всадить нож в сердце.
- Третий волк? - бросает он мне на ходу, передав этой фразой абсолютно все, что хотел.
- Не опасен. Пусть живет. - отвечаю я.
Затормозив, на мгновение, свой бешеный вальс, Толя бросает нож, целя в голову поверженного зверя. Удар приходится точно в лоб, и нож, распоров толстую шкуру, отлетает в сторону - чтобы пробить черепушку этого монстра нужно что-то сродни выстрелу из гранатомета.
- Черт! - Толя отскакивает в сторону, уклоняясь от лязгающих челюстей зверя. Медведь, даже лишенный возможности подняться на ноги, остается страшным противником, действующим с поразительным для его размеров проворством.
- Отвлекай его! - кричу я, вприпрыжку обходя медведя, приближаясь к его мохнатой голове, дергающейся то в одну сторону, то в другую, в зависимости от того, куда в этот момент движется Толя.
Толя начинает выделывать круги и кренделя перед самыми передними лапами зверюги, одновременно подкрадываясь к лежащему на снегу ножу. Медведь ревет, безуспешно пытаясь достать его зубами, изгибаясь под невероятными углами, но по прежнему не давая мне возможности нанести удар в шею. Я примеряюсь, чтобы броситься в атаку, чтобы поточнее располосовать горло зверя…
И тут происходит невероятное - забытый мною волк, которого я совершенно не брала в расчет, бросается к нам, и в тот момент, когда я уже готова всадить шею медведя одновременно и нож, и отвертку, волк прыгает на грудь зверя, впиваясь зубами в его аорту.
Брызжет кровь, не понять, чья - то ли медведя, то ли и без того полудохлого волка. Казавшийся вечным рев чудовища сменяется громким бульканьем, сопровождающимся гортанных хрипом. Громадные лапы дрожат мелкой дрожью, взметают снег вокруг мохнатого тела, и опадают, чтобы больше никогда не подняться. Медведь издает последний хрип, пытается вдохнуть воздух разорванной глоткой и, наконец, отходит в мир иной.
Толя поднимает свой нож и замирает в позе дискобола, готовый в любой момент или броситься на волка, или встретить его ударом ножа. Более-менее точно его позу копирую я, уже не зная, чего ожидать от этого хищника, сначала показавшегося мне слабым и больным санитаром леса (если не сказать, падальщиком), а теперь загрызшем свирепого медведя. Пусть почти обездвиженного, но все же могучего лесного исполина. Чудовище Черного Безмолвия.
Волк поднял окровавленную морду, обводя нас взглядом, и тихо тявкнул, спрыгнув с туши медведя, словно уступая нам добычу.
Я перевожу взгляд с волка на Толю, и вижу в его глазах то же непонимание и даже испуг. Ну нет уж, чего же тут бояться? Странный волк, не более того. Понял, что мы можем убить и его, и потому уходит, уступая добычу более сильному хищнику, то есть нам. Или, быть может, решил отойти в сторонку и дождаться окончания нашей трапезы, чтобы потом вдоволь наесться тем, что останется после нас? Наверное, понимает, что мы не можем съесть такую громадную тушу.
Стоп! Он волк. Он не понимает! Не понимает ничего! Не может понимать!
- Не бойтесь. - раздается, вдруг, спокойный и уверенный голос, и, не смотря на то, что я отчетливо слышу, что говорящий стоит слева от меня, все равно перевожу взгляд обратно на волка и с ужасом слежу за его пастью - не он ли решил заговорить с нами, прочтя наши мысли.
Я отпрыгиваю назад, на ходу выхватывая пистолет - к черту экономию патронов - и замираю в таком положении, чтобы держать в поле зрения и волка, и появившегося из леса человека. Краем глаза замечаю, что Толя среагировал точно так же, и теперь стоит, держа незнакомца на прицеле УЗИ.
В десятке метров от нас, почти сливаясь с лесным фоном, стоит человек. Нормально сложенный, на первый взгляд - невооруженный (руки его сложены на груди, и в них не видно оружия), обычный такой человек. Ничего примечательного, кроме того, что мы в получасе езды на снегоходе от завода, и почти на таком же расстоянии от "пятерки", в самом сердце Черного Безмолвия, пышущего радиацией после ядерной атаки, а на нем нет защитного костюма.
Он делает шаг к нам, и мой палец самопроизвольно усиливает давление на курок. Не стоит на месте и волк… Вот только он подходит к нашему гостю, и садится на снег у его ног, словно признав давнего хозяина.
- Не бойтесь. - повторяет человек. - Он не причинит вам вреда. И никто не причинит, пока вы со мной.
- Кто вы? - спрашиваю я, до предела углубляя порог. Более или менее отчетливо я различаю его лицо. Гладко выбрит, что невообразимая редкость для мужчин в Безмолвии - бриться и некогда, и попросту нечем, Ничем не примечательные черты лица, как говорится, без особых примет, и глаза… В темноте Безмолвия я не вижу их цвета, зато без труда читаю их выражение. Это добрые глаза… Завораживающие, приятные, чарующие.… Глядя в них я расслабляюсь и ослабляю давление пальца на курок. Нельзя стрелять в обладателя таких глаз, это было бы неправильно! Нельзя лишать мир той красоты и глубины, что я вижу в них.
- Я не смог остановить медведя, - продолжает, тем временем, незнакомец, в голосе которого отчетливо слышались извиняющиеся нотки, - Его разум был затуманен яростью боя. Хорошо, что рядом оказался этот волк, и я смог попросить его защитить вас.
- Защитить от чего? - подает голос Толя, - От медведя? Ты хоть знаешь, с кем говоришь?
Незнакомец поднимает глаза к небу, и почти беззвучно шевелит губами, но мы прекрасно слышим его тихий шепот.
- Женщина бросается на медведя, падая ему на грудь и, одновременно, полосуя ножом по его мохнатой шее. Кровь. Много крови… Артерия разрезана, и медведю уже не жить. Это понимают все, даже он. Не удивляйтесь, как только что удивлялись тому, что может мыслить волк - медведь осознает, что жить ему осталось не больше минуты - ровно столько времени потребуется, чтобы остановилось его могучее сердце. Ровно столько времени отпущено ему, чтобы отомстить за себя. И он успеет!
От слов незнакомца меня бросает в дрожь. Не знаю, кто он - поэт, или писатель, раз так мастерски владеет словом, нагоняя на меня непередаваемую жуть. Не знаю, сколько ему осталось жить, находясь под действием радиации без костюма. Не знаю, как близко к нам он находился во время схватки с медведем и волками, раз видел и сумел предугадать мой маневр - я действительно собиралась броситься медведю на грудь, чтобы оттуда достать его ножом. Не знаю, и мне все равно. Важным остается только то, что он только что блестяще и захватывающе описал события, которые вполне могли произойти, не вмешайся волк в мой поединок со зверем. Описал так, что заставил меня поверить его словам! И важно то, что он намеревается продолжить свой рассказ, финал которого я угадываю без труда.
- Медведь из последних сил вытягивает голову вперед, - продолжает незнакомец, - Вонзая зубы в прекрасное лицо своей жертвы. Сминая его, словно мокрую бумагу… Разрывая в клочья.
- Прекрати! - кричу я, и моя рука вновь силится спустить курок. Только потом, спустя несколько секунд, я осознаю, что только что мне был отвешен мощный комплимент на счет прекрасного лица… Но сейчас мне хочется только одного, чтобы он замолчал! Перестал описывать не случившиеся события так, словно был их свидетелем.
- Хорошо, я умолкаю. - смиренно заявляет незнакомец. - Не стреляй, бегунья. Не надо.
Господи, ну почему мне сегодня так везет на людей, знающих, кто я? И кто передо мной теперь? Еще один маньяк из отряда мародеров? Кстати о маньяках и моем везении - ведь он, как и я, чувствует себя своим в Безмолвии, и не носит защитного костюма. Что, опять?! Хватит с меня бегунов на сегодня!
- Ты бегун? - прямо спрашиваю я.
- Нет. - глядя мне в глаза отвечает он.
Толя, видимо, думает о том же, о чем и я.
- Не ври, приятель. - говорит он, - Если ты не бегун, то должен бы уже начать растекаться под действием радиации! Ты в Черном Безмолвии, а оно не терпит людей.
- Черное Безмолвие? - растягивая слова произносит он и, одновременно, делает шаг ко мне. - Значит, так вы теперь называете этот мир? Черное Безмолвие… Раньше вы называли его просто Миром, а еще задолго до этого, он именовался Эдемом. А теперь, Черное Безмолвие?… В самом деле, жизнь переменчива.
Еще два шага в мою сторону, и он замирает на месте, давая мне возможность рассмотреть его лицо. Он красив, но это не традиционная мужская красота, в которой лицо будто бы вытесано топором, и не женственная, с ее плавными изгибами черт. Он сочетает в себе и ту, и другую. И Инь, и Янь… Должно быть, с подобных людей художники древности рисовали иконы… Нет, он определенно не мог быть одним из мародеров!
- Хватит заговаривать мне зубы! - ревет Толя, на которого божественная красота незнакомца не производит, похоже, никакого впечатления. - Здесь могут выжить только бегуны, да зверье, подобное этому! - он кивает головой в сторону тела медведя. - Кто ты?
- Можете называть меня Эзуком, если для вас так важны имена.
- Что за идиотское имя?!
- Спокойно, Толя, - говорю я, опуская оружие, - Он друг.
- Откуда ты знаешь? Ты знакома с ним?
- Нет, но я знаю, что это так.
- Послушайте вашу даму, она хорошо разбирается в людях. - так же спокойно и разборчиво произносит Эзук, словно перед ним не стоит сейчас испуганный бегун, сжимающий в дрожащих руках УЗИ. Да, именно испуганный - Толю, при всей его силе и выносливости, можно напугать только неизвестностью. Как, впрочем, и меня.
- Толя, опусти оружие. - я подхожу к нему и кладу руку на его плечо. - Все в порядке.
- Я не причиню вам вреда. - подтверждает Эзук, - И мой друг тоже.
Я перевожу взгляд на волка, смирно сидящего у его ног. Неужели волков можно приручить? Ведь приручили же их люди древности? Приручили, одомашнили, и именно от этих лесных охотников пошел род собак. Теперь процесс пошел в обратном направлении - одичавшие собаки стали едва ли не более опасны, нежели волки. Быть может, нам пора повернуть это вспять? Вновь приняться за волков.
Толя нехотя опускает автомат и с еще большей неохотой прячет его за ремень. Если я все же ошиблась, и этот загадочный Эзук вооружен - сейчас нас не спасет даже реакция бегуна. Мы не успеем вытащить оружие…
- Я безоружен. - словно читая мои мысли говорит он. - Я пришел помочь.
- А мы - поужинать. - ворчит Толя, и опускается на колени возле туши медведя, сжимая в руках нож.
- Не хочешь примкнуть к нашей трапезе, Эзук? - спрашиваю я, театральным жестом указывая на медведя, - Мы с удовольствием разделим ее с тобой, и с твоим другом… В благодарность за помощь.
- Спасибо, Ирина. Я вынужден отклонить ваше предложение, ибо мне по вкусу лишь пища духовная. Но мой друг с удовольствием перекусит вместе с вами.
Получив молчаливое одобрение от хозяина и Толи, во всю орудовавшего ножом, волк вцепляется в лапищу медведя, отрывая клочья мыса. Екарный бабай, впервые в жизни ем вместе с животным!
Повернувшись спиной к Эзуку, словно стесняясь того, что мне предстоит сделать, я отрезаю ножом солидный кусок мяса и впиваюсь в него зубами. Эзук стоит позади меня, молчаливо наблюдая за нашим ужином, и мне неловко от его взгляда. Нет, я не боюсь того, что загадочный и абсолютно незнакомый мне человек стоит у меня за спиной - я уверена, что Толя не спускает с него взгляда, и в любую секунду готов прикрыть меня… или отомстить за мою смерть - уж как повезет. Меня коробит от другого - словно я делаю что-то запретное. Чувствую себя школьницей, впервые занимающейся сексом у себя дома, и ежесекундно думающей о том, что вот-вот с работы должны вернуться родители. Я, человек… нет, бегун, ем мясо только что убитого медведя, вместе с подобным мне и лесным волком! А за моей спиной стоит человек с божественными чертами лица и, быть может, неодобрительно качает головой, тихо думая про себя, куда же катится мир, некогда именовавшийся Эдемом, а теперь - Черным Безмолвием.
Это только в книжках о Тарзане это кажется романтичным - идти на охоту с ножом в руке, поставить ногу на горло поверженному врагу и прокричать на весь мир о своей победе, а затем - впиться зубами в свежее мясо. Закон Джунглей, Закон Безмолвия - суров, прост и справедлив. Убивай только для пропитания, или для того, чтобы самому не стать едой. Но это не путь человека. Это путь зверя, наделенного лишь животными инстинктами. Да, человеческие законы несовершенны, и, зачастую, несправедливы, но они ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ. Безмолвие же отнимает у нас право быть людьми.
Тот свод человеческих законов, что всегда был единственно правильным, запрещает убивать вообще. "Не убий…" - сказал нам Господь.
Это-то меня и тревожит - Эзук, стоящий за моей спиной, не притронулся к мясу. Он остался человеком, а я - превращаюсь в животное. Как там говорил про нас Бомбодел? Бегуны - жители Черного Безмолвия… Его духи, его Боги… Может ли Бог пасть ниже человека? Может, если человек падет ниже зверья.
Наконец насытившись, а если быть точнее, то ощутив, что высосанные Безмолвием силы восстанавливаются, я обернулась к Эзуку. Он стоял в той же позе, что и десять минут назад, когда я принялась за медведя. Стоял и смотрел на меня своими глубокими, чистыми глазами, цвет которых я так и не могла разобрать в темноте.
- Может, теперь, в более спокойно обстановке, ты расскажешь нам о том, кто ты такой? - спросила я.
- Нет, Ира. Не расскажу. Ты не поймешь.
- А откуда ты знаешь мое имя, ты можешь сказать? - то, что он уже вторично обращается ко мне по имени, доходит до меня только сейчас.
- Могу. - просто отвечает он. - Оно написано у тебя на лице.
- Как это понимать?
- Очень просто, каждый человек, хочет он того, или не хочет, соответствует своему имени. Имя, словно звезда, будет освещать всю твою жизнь, покачиваясь над твоей головой на небосклоне. Даже более того, чтобы не думали твои родители, давая тебе имя, как бы долго не выбирали его - они не знают одного, имя предопределено заранее и они не в силах этого изменить. Весь их выбор - лишь Божья дань уважения человеческому стремлению к самостоятельности. Ты Ирина, потому, что ты - Ирина.
- То есть, ты хочешь сказать, что не знаешь меня? Не слышал обо мне? Что просто увидел меня, и понял, как меня зовут?
- Можно сказать и так. - примирительно заключает Эзук. - А твоего спутника зовут Анатолий.
Это был не вопрос, а всего лишь утверждение. Толя поднялся, вытирая кровь с лица, и подошел к нам.
- Мое имя тоже написано у меня на лице? - спросил он.
- Не на лице. В душе. Лицо - лишь зеркало внутреннего мира. - мягко поправил его Эзук.
- А что написано на душе у тебя, Эзук? Извини, я не умею читать души так, как ты, да и имя твое кажется мне загадочным. Так будь добр, удовлетвори мое любопытство! Скажи, кто ты, и откуда.
Весь этот напыщенный монолог не производит на нашего нового знакомого ни малейшего впечатления.
- Это имя не есть истинное, - привычно ответил он, - А истинное имя вы, пока, не в состоянии прочесть. И это хорошо…
- Да кто ты, черт возьми?! - взорвался Толя, демонстративно положив руку на рукоять УЗИ.
- Я тот, кто спас жизнь твоей спутнице. Тебе этого мало, Анатолий?