- Откуда я знаю, что ты спас ей жизнь? Это с твоих красивых и длинных слов выходит, что медведь разорвал бы ее на кусочки, а я знаю Иру уже больше трех лет - таких зверюг она душила голыми руками!
Перебор, конечно, но мне все равно приятно. Я не спорю с Толей, предоставив эту прерогативу Эзуку, который, как мне кажется, в сотни раз сильнее меня в полемике.
- Я видел, что медведь убьет ее.
- Это тоже было написано у нее в душе?
- Нет, это было написано на ее судьбе.
Толя ненадолго умолкает, не в силах возразить что-то против такого аргумента. Против человека, который утверждает, что может читать не только души, но и судьбы!
- Ты, значит, и судьбы читать умеешь? Как черным по белому? А переписать страничку в книге судеб ты бы мог?
- Мог, Толя. - неохотно соглашается Эзук, впервые за время всего разговора проявивший какие-либо эмоции, кроме спокойного и уверенного добродушия. - Мог бы переписать хоть ее всю, но не стану этого делать. Ибо корректировать судьбу мира можно лишь с позволения Божьего, и сказано в Библии: "Не искушай Господа своего".
- Я не прошу переписать судьбу мира. - с издевкой спрашивает Толя, - Я прошу переписать судьбу конкретного человека, то есть, меня.
- Судьба каждого человека - есть кусочек судьбы мира. Они слишком тесно взаимосвязаны, чтобы изменить одну из них, не задев другую. Ты определяешь мир, мир определяет тебя…. Ты не знал, Анатолий?
- Иди ты к черту, хренов теолог. - бурчит себе под нос окончательно сбитый с толку Толя. - Скажи, хоть, чего тебе надо?
- Помочь вам. - просто отвечает Эзук.
- Ты помог. - вмешиваюсь в разговор мужчин я, - Что дальше?
- Помочь вам еще раз.
- И каким же образом?
- Еще раз спасти от смерти вас обоих.
Мы с Толей ошалело переглядываемся, и во взгляде каждого из нас можно прочесть: "Ну и замашки!" Спасти бегуна от смерти?… Это даже покруче, чем мечта любого мародера, "Убить бегуна".
- И где же нас ждет Костлявая? - спрашиваю я.
- В пятом бункере. - скорбно сложив руки на груди отвечает он. - Бункера больше нет, он захвачен людьми Мадьяра.
- Кто такой Мадьяр?
- Павел Мадьяров. Бывший лейтенант вооруженных сил России. Бывший - не потому, что был отправлен в отставку, а потому, что вооруженных сил не стало в принципе. Вовремя боевых действий на северном Кавказе при применении снарядов из обеденного урана, что, естественно, было санкционировано свыше, но нигде и никогда не упоминалось, Мадьяр впервые обнаружил, что подержав в руках такой снаряд может настроить свой слух так, чтобы слышать ультразвук. Начал экспериментировать со своим новым талантом, и понял, что натеревшись порошком из обеденного урана, может обогнать идущий на полном ходу танк. Доложил об этом своему начальству, после чего получил повышение и был переведен в особое отделение, состоящее из нескольких десятков подобных ему.
- Бегунов? - выдохнул Толя.
- Да, вы называете их именно так. Надо сказать, меткое название - в других городах то же самое явление называли суперменами, летучими мышами, инфралюдьми и ночными кошками. Название "Ночные кошки", надо сказать, пошло именно из армии - именно так назывался этот экспериментальный отряд.
- Откуда ты все это знаешь? - задаю я, наконец, тот вопрос, который следовало бы задать сразу же после его слов о падении "пятерки".
- Вы же бегуны, - улыбается он, - Вот и используйте свои способности по назначению. Обо всем этом говорит Черное Безмолвие. Воздух пропитан вестями, и нужно лишь уметь их слышать. Кому, как не вам, слышащим ультразвук и видящим инфракрасный свет, говорить с Безмолвием?
Мы молчим и, должно быть, выглядим пристыженными - мол он, называющий себя человеком, слышит то, что недоступно нам. Но в наших головах вертятся сейчас совершенно иные мысли. Как? Откуда? Почему он знает о нас и о падении "пятерки"? Ведь все эти разговоры о голосе Безмолвия - полная чушь, и в самом деле, кому, как не нам, знать это. Но… Эзук знает кто мы, знает о Мадьяре, если его и в самом деле зовут именно так, знает о захвате "пятерки"… Как?
- И что планирует Мадьяр в дальнейшем? - спрашиваю я, думая о том, что этот вопрос нужно было задать сразу же, не гадая о том, кто такой Эзук, и откуда он знает о последних событиях.
- Ему нужны бегуны для нападения на Штаты и, естественно, ядерный арсенал завода. Вооружившись в пятом бункере он двинет к заводу всех своих людей. Да, собственно, уже и двинул. Максимум, через час, они будут у северных ворот, и обрушатся на завод всем скопом.
- Сколько их? - спрашивает Толя. Нет, все-таки, не снабженец он. Солдат…
- Три с лишним сотни.
- Помимо Мадьяра среди них есть бегуны?
- Еще двое. Не менее сильные и тренированные, чем он. Его сослуживцы из "Ночных кошек".
Толя зло бьет себя кулаком правой руки по раскрытой ладони правой. Я понимаю его чувства - трое хорошо обученных бегунов-диверсантов, атакующих завод вместе с оравой обычных людей… Приятного мало.
- А теперь - последний вопрос… - Толя делает шаг к Эзуку, а затем молниеносным движением выхватывает нож и приставляет к его горлу. - Кто ты, и зачем ты все это рассказываешь нам? Только не надо больше говорить про голос Безмолвия и про твое желание бескорыстно спасти нам жизнь. Понял?
Эзук кивает. В его глазах не видно и тени испуга - он все так же спокоен и рассудителен.
- Ты все сказал сам, Анатолий. Мне нечего добавить к твоим словам. Ты же запретил мне говорить правду.
Издав протяжный стон, Толя отпускает Эзука и прячет нож в ножны.
- О Боже мой! - бормочет он, - Да что ты за урод-то такой, а? Откуда ты на мою голову?!
Меня осеняет догадка, и я говорю, обращаясь к Эзуку:
- А что с Сергеем?
- С Сергеем? - непонимающе переспрашивает он.
- Еще одним бегуном из нашей команды. Он отправился в "пятерку", когда связь оборвалась. Так, для профилактики - проверить, что к чему. Попутно должен был восстановить связь. Он не вернулся… Мы предполагаем, что его накрыло взрывом… В общем, могло что-то случиться и… - я теряюсь окончательно. Мне не хочется даже думать о том, что Серега мог погибнуть, а уж высказывать эту мысль вслух - Боже упаси.
- Понятно… - задумчиво произносит Эзук, и его лице читается удивление и непонимание. - Нет, о нем я ничего не знаю.
- Что, Безмолвие молчит? - с издевкой спрашивает Толя.
- Оно никогда не молчит. - отвечает он, - Но далеко не всегда отвечает на мои вопросы. Я попробую что-нибудь выяснить.
Сидящий у его ног волк дает о себе знать низким гортанным рычанием. Шерсть зверя встает дыбом, и он, затравленно озираясь, прижимается к ногам Эзука.
- Что? - спрашивает Толя не то у волка, не то у человека.
- Белки. - отвечает Эзук. - Где-то рядом промчалась стая белок.
- Где-то рядом? - уточняю я, - Или эти отродья идут за нами?
Эзук прислушивается, склонив голову на бок. Волк, кажется, готов зарыться в снег по самую макушку. Мы с Толей тоже чувствуем себя не очень уютно, так как уже не раз сталкивались с мутировавшими белками Безмолвия. По одной эти твари не опасны, но в том-то и дело, что они редко охотятся в одиночку. Стая из 30–40 особей способна обратить в бегство и стаю волков, и даже медведя, имевшего наглость оказаться на их пути. Немногое сейчас помнят о том, что до войны не белки охотились за нами, а мы за ними… Тогда они были очаровательными пушистыми созданиями, и каждый ребенок мечтал покормить их орешками с руки. Теперь же, когда зелени и орехов в лесах практически не осталось - лишь подснежные мхи, которыми питаются немногочисленные олени, лоси и мелкие грызуны, белки переключились на мясную пищу. Ну а поняв, что в одиночку им не завалить даже крысу, сплотились в стаи, организованные по принципу волчьих. Теперь эти хищные голодные существа, увидев протянутую им ладонь с орешками, без раздумий откусят человеку несколько пальцев, не притронувшись к угощению.
- Они идут сюда. - говорит, наконец, Эзук. - Идут на запах крови…
- Тогда нам здесь больше нечего делать. - с сожалением покосившись на тушу медведя, констатирует Толя, - Понеслись.
Я киваю ему и поворачиваюсь к Эзуку, успокаивающего волка, глядя его по загривку.
- Эзук, ты пойдешь с нами?
- Извини, Ира, но нет. У меня есть другие дела. В частности - найти твоего Сергея.
- А белки? Беги! Даже если ты - человек, а не бегун, у тебя еще есть шанс спастись.
- Они не тронут меня, Ира… Беги. Сейчас нам с тобой не по пути, но мы еще увидимся. Обязательно…
Я улыбаюсь ему, в душе думая о том, что спасибо еще, что он не добавил "Увидимся в "восьмерке". Ну не идут у меня из головы эти слова Мадьяра, и все тут. Да, логично предположить, что это лишь провокация, призванная заставить меня уговорить Сырецкого оттянуть наших бойцов прочь от завода, но… Материнское сердце - это не литературный оборот, это диагноз.
- Ира! - окликает меня Толя. - Бежим!
- Бежим.
Мы срываемся с места, наслаждаясь бурлящей в наших жилах силой. Ноги несут нас сами, автоматически выбирая дорогу. Деревья, кажется, сами уходят с нашего пути, раньше, чем мы успеваем даже подумать о том, как обогнуть их. Белки остаются далеко позади, как и Эзук, рискнувший остаться наедине с этими дьявольскими отродьями. Как-то уж больно легко мы оставили на верную смерть человека, помогшего нам и, быть может, спасшего нам жизни. Хотя нет, на душе спокойно, как будто так и должно быть. Ну не может он быть человеком - бегун он, или кто-то еще - не знаю, но человек не смог бы выжить без костюма в Черном Безмолвии, да еще и сразу после ядерной атаки Денвера.
Наверное, он сейчас, так же, как и мы, несется прочь от стаи голодных белок. Хочется верить, что бежит он на северо-восток, по направлению к "пятерке", разыскивать Сергея, как и обещал.
Мы несемся к заводу, и я, следуя по пятам за Толей, обдумываю, что мы скажем Сырецкому. Как объясним свое скорое возвращение? Расскажем, что встретили в Безмолвии таинственного незнакомца с загадочным именем Эзук, рассказавшего нам о планах мародеров? Расскажем и о том, что он приручил не мутировавшего волка и с его помощью помог нам завалить медведя? Фантастика… Стоп. Что он там говорил еще? Что пытался контролировать медведя, но тот был опьянен сражением, и потому не послушался его… Не цитата, но приблизительно верно. Получается, что наш Эзук еще и сумасшедший, считающий, что может управлять животными? Говорить с ними? Нет, с волком у него это получалось неплохо, но если разобраться, то кто такой волк? Та же собака, только еще не одомашненная.
Сумасшедший… да я в этом и не сомневалась. "Безмолвие не молчит никогда. Оно просто не всегда отвечает на мои вопросы." Чушь!
Толя машет рукой куда-то направо, и сворачивает в указанную им сторону. Правильно, нечего проноситься под самым носом у врага, который уже наверняка находится на подступах к северным воротам. Войдем через западные…
Спустя пятнадцать минут сумасшедшего бега, на который способны лишь наевшиеся досыта бегуны, мы влетаем в ворота завода, за которыми нас ожидает не просто пара охранников, как обычно, а целый взвод бойцов в защитных костюмах и с автоматами в руках.
- Ваши пропуска! - гаркает нам в лицо стоящий на воротах, и десяток "Калашей" тут же оказываются нацеленными в нашу сторону.
- Держи. - говорю я в ответ. - Что происходит?
- Мародеры. - лаконично отвечает он.
Нам возвращают пропуска, и мы несемся дальше, в сторону входа в жилой бункер…
Глава 5
Да.… Еще час с небольшим назад, завод, восстанавливающийся после ядерной атаки, казался мне человеческим муравейником. Жизнь бурлит, все бегут, спешат, торопятся, перетаскивают различные соломинки и зернышки. Теперь я вижу, что тот, прежний содом, мог сравниться разве что с муравейником во время летней жары. По сравнению с тем, что творится на заводе сейчас, предыдущая суматоха кажется образцом тишины и покоя!
Повсюду оружие. Автоматы, гранаты, базуки, пулеметы… Ревет БТР, пробивающийся сквозь разномастную человеческую толпу к северным воротам. Подъемные краны исчезли, и теперь их стрелы колышутся где-то возле северной стены - видимо, там наращивают укрепления.
Четверо парней, судя по лицам - ни разу в жизни не стрелявших из огнестрельного оружия, тащат громадный авиационный пулемет, снятый нами во время вылазки в Бердскую воинскую часть. Воистину, война на подходе…
Тут же я замечаю джип Сырецкого, из которого в мегафон во всю глотку вещает сам Петр Михайлович, требующий что-то куда-то подкатить, где-то развернуть оружие и т. д. Словно он не начальник завода, отвечающий за технологический процесс изготовления оружейного плутония и урана, а бравый полевой командир. Впрочем, за пять лет война действительно превратила его из бюрократа в профессионального военного.
Я на ходу догоняю джип и, распахнув дверцу, прыгаю на заднее сиденье - передние заняты Сырецким и его водителем Костей. Слева тот же маневр повторяет Толя, приземляясь на сиденье рядом со мной.
Костя испуганно оборачивается - мало ли, что за звери вваливаются в его машину, но Сырецкий тут же кладет руку ему на плечо.
- Веди машину и не отвлекайся. - говорит он, - А то еще задавишь кого-нибудь ненароком.
Бегунам он перестал удивляться уже давно…
- Докладывайте. - четко и по военному требует он.
- "Пятерки" больше нет. - говорит Толя. - Захвачена мародерами. Все население, скорее всего, убито.
- Скорее всего? То есть, точно вы не знаете?
- Не знаем. - соглашаюсь я.
- Кто нам противостоит? Вы выяснили что-нибудь о нашем новом знакомце, бегуне?
- Отряд, численностью около трехсот человек. Хорошо вооружены. Не местные - видимо, пришли издалека. Люди сплотились под командованием трех бегунов, в частности - Павла Мадьярова по прозвищу Мадьяр. Бывшего лейтенанта команды "Ночных кошек" - боевого подразделения бегунов, созданного еще до войны.
- Триста человек, говоришь… - бурчит Сырецкий, и тут же, подхватив с приборной доски микрофон, ревет в динамики, - Куда вы ставите миномет? По своим стрелять? Метров на пятьдесят назад - палить будете оттуда!
- Триста.
- Значит, они задумали какой-то обходной маневр. С севера на нас идет не больше двух сотен.
- Как дела там? - Толя неопределенно машет рукой за стену.
- Северных внешних постов больше нет. Мародеры вашего Мадьяра смели их даже без потерь. С остальными постами связь пока есть. Не докладывают ничего необычного, не замечают никаких поползновений противника… Со всех сторон, кроме севера, пока тихо, что меня и смущает. Вы говорите, что их триста человек, а высланные на разведку ребята утверждают, что не более двухсот. Возможные варианты объяснения - вы ошибаетесь, разведчики ошибаются, еще сотня осталась в бункере и, наконец, самый мерзкий вариант - еще сотня заходит с другой стороны, готовясь к внезапному удару. Какой вариант вы, господа бегуны, считаете наиболее вероятным.
- Последний. - тут же отвечает Толя, еще не привыкший к манере Сырецкого задавать риторические вопросы.
- Кстати, откуда информация о количестве бойцов этого Мадьяра?
Мы переглядываемся, не спеша рассказывать о событиях последнего часа.
- Что молчим? - спрашивает Сырецкий, интуитивно чувствующий, что мы что-то скрываем. - Вы были в "пятерке"?
- Нет, Петр Михайлович. - отвечаю я.
- Тогда откуда информация о численности противника? - он срывается на крик. - С неба на голову упала?
- Почти так…. - соглашается Толя.
В течение следующих десяти минут мы пересказываем историю своей охоты на медведя и встречи с Эзуком, в процессе чего Сырецкий лишь тихо шевелит губами, беззвучно поминая наших матерей, краснеет, бледнеет и, наконец, зеленеет.
- После чего мы отправляемся на завод, а он остается там, видимо, встречать белок. - заканчивает Толя.
- Правильно ли я вас понял, господа бегуны? - тихо начинает Сырецкий. - Вы встретили в лесу человека, не боящегося радиации, и, при этом, утверждающего, что он не бегун? Так? Выслушали его рассказ о Мадьяре и отпустили на все четыре стороны, поверив, что он пойдет не в лагерь мародеров, чтобы доложить о вас, а сломя голову помчится на поиски Никитина, которого он никогда в глаза не видел? Из чистого альтруизма бросится его спасать!
- Примерно так. - тихо отвечаю я.
- И вы ему поверили? Бегуну, утверждающему, что он человек?
- А если он все же не бегун? - с вызовом спросила я.
- А кто? Человек, как говорит он сам? Человек, как и вы, живущий в Безмолвии?
Толя задумался, что-то припоминая, а затем многозначительно изрек:
- А он, как я помню, и не говорил, что он человек. Он утверждал лишь, что он не бегун… По крайней мере, я так помню…
- Ну и кто же ваш Эзук, если он не человек, и не бегун? Господь Бог?
- Не поминайте имя Господа всуе. - бурчит Толя, ставший религиозным задолго до нас всех. После начала войны, чтобы верить хоть во что-то, почти все население города решило, вдруг, стать убежденными христианами. Толю воспитывали в почтении к Богу с детства, и потому он был гораздо менее терпим ко всему, что мог счесть богохульством, нежели любой из нас.
- Остынь, Толя. - миролюбиво говорит Сырецкий, - Не о том речь. Я просто пытаюсь понять, почему вы не просто отпустили этого Эзука, но еще и поверили ему?
- Просто потому, что он не врал. - говорю я.
- Да почему ты так в этом уверена? - кричит Сырецкий, простирая к небу руки и забыв, что находится не на открытом пространстве, а в автомобиле.
- Потому, что я смотрела ему в глаза, когда он говорил со мной! Он не врал, я знаю это!
Сырецкий хочет сказать что-то еще, но тут, резво потеснив мою задницу с сиденья, в машину вваливается Катя Таранова, наша трусоватая бегунья.
- Петр Михайлович. - кричит она, отчего мое правое ухо тут же намертво закладывает. - Они идут!
- Костя, поворачивай к воротам. - требует Сырецкий, и тут же хватается за ручку над дверью, так как джип резко кренится налево, когда водитель лихо заворачивает руль.
- Где Марат? - спрашиваю я у Кати.
- Уже там, у ворот. Мародеры перешли в наступление…
- Ничего. Мы их встретим. - зло шепчет Толя. - Припомним им и тебя, и уж точно Серегу…
Минут через пять мы уже карабкаемся по предательски шатающейся лестницей на крепостные стены завода, к наблюдательному пункту. Внизу, метрах в десяти под нами, начинается Черное Безмолвие. Молчаливое, жуткое и безграничное…. Я протягиваю руку Сырецкому, который, облачившись в свой защитный костюм, выглядит теперь усталым и разбитым. Его движения замедленны, поле зрения ограничено, зато он будет жить… Радиация не доберется до его тела. Теперь мы вчетвером, расталкивая и без того охотно расступающихся солдат, подходим к краю обзорной площадки.
Мимо меня пробегает молодой парнишка, лет двадцати, в костюме, но без шлема. Я, едва увидев это, хватаю его за локоть.
- Ты что, псих, парень? - кричу я в его незащищенное лицо, - Почему без шлема?! Марш вниз!
Он дрожит, боясь пошевелиться - слишком велик страх перед бегунами, но ему на выручку тут же приходит Сырецкий, голос которого едва слышен из-под скафандра.