"Сегодня ночью спрошу", - подумал Алик и суеверно постучал пальцем по дереву.
Потом он долго и безуспешно дозванивался в милицию, а когда дозвонился, то его неприятно поразило, что взявший трубку не ответил на приветствие, а сразу спросил: чего надо? Потом он понял, что это вынужденная грубость, ибо никогда заранее не знаешь, кто звонит.
Скажем, дежурный: "Здрасьте, добрый день", а на том конце провода маньяк и убийца с гранатой в зубах, в милицию ведь всякие звонят. Какое уж тут здрасте, а тем более добрый день.
- Старшего лейтенанта Анфимова можно? - попросил он.
- У нас тут всех можно, - ответили ему, там что-то загрохотали, как-будто чтобы пройти к аппарату, оперативнику надо было сдвинуть пару столов, да и небольшой лязгающий всеми фибрами сейф в придачу.
- Анфимов, - объявился тот, наконец.
Алик начал было просительно и довольно запутанно излагать суть просьбы, используя для этого даже специальные термины, как- то "запускающий файл", "системная дискета" и другие пароли, но оперативник сразу ухватил суть.
- Бумаги нужны подельника… м-м-х, напарника? Нет базара.
- А где вы находитесь территориально?
- А зачем вам мотаться? Мы сейчас с Сураем подъедем, нам все равно в порт надо.
Алик положил трубку и, оглянувшись, вздрогнул. На дисплее горел и расплывался в пурпурном огне пристально смотрящий глаз. "И кто заставку поменял?" - подумал Алик. - "Собакину что ли позвонить? Нет, не успею". Он выключил питание и пошел встречать милицию.
Оперативники приехали на расхристанной "девятке" с давно поврежденным и успевшим изрядно подгнить крылом. С неизменной мальчишечьей улыбкой Анфимов поздоровался с ним панибратски за руку и выложил на капот картонку. Алик сразу заприметил, что дискет в ней нет. Ни одной.
- Да их и не было, - ответил старлей на его вопрос.
- Как же не было? - Алик почему-то затрясшимися руками полез в карман. - У меня и расписка. Вот!
Анфимов посерьезнел.
- Дискеты останутся на некоторое время у нас. В интересах следствия, - и он невозмутимо сунул расписку в карман.
Заметив неловкий жест Алика, потянувшегося за ней, он спросил:
- Ты что, не доверяешь следствию?
Летеха продолжал дружески ухмыляться, но глаза дисгармонировали с общим радушием, оценивающие, вернее уже оценившие, что имеют дело со слабой во всех смыслах интеллигенцией. У него можно дискету забрать, потом расписку на дискеты, а он так и останется стоять столбом с протянутой рукой и вяло приспущенными штанами.
Алик понял, что дискет ему не видеть, к гадалке не ходи. Дело даже не в том, что там имеются какие-то секреты, не захотят эти друзья еще раз кататься из-за него, выкинут их в мусорное ведро-всего и делов.
Ему ничего не оставалось, как смириться и послать мысленный вопль, ведь работу придется начинать с нуля.
Опер опять заулыбался, как ни в чем не бывало, хлопнул по плечу и, обозвав напоследок братаном, укатил. Алик заметил в машине постороннюю девицу и ругнулся им вослед:
- Баб понасажали, ментура! - а потом долго боялся, что его услышали и сейчас вернутся.
Чтоб не тащить все барахло наверх, он занялся сортировкой прямо на месте. Здесь его ждало еще большее разочарование, чем он рассчитывал: в коробке находились все те же чистые блокноты или исписанные, никуда не годные черновики, в которых ничего нельзя было разобрать.
Ну и писал же покойный, ей Богу. Не понять даже на каком языке: то ли русский, то ли хинди. Да и пирожки, похоже, туда же заворачивал.
Был там еще обширных размеров чужой скоросшиватель, видно прихваченный в спешке из ментовки, порыжевший от сырости и озаглавленный "Уголовное дело гражданина Семизадова П.И". Судя по дате, оно было заведено еще до русско-турецкой кампании.
Папка была облеплена многочисленными пакетиками из-под разового чая, колбасными шкурками, ссохшимися хлебными корками - видно, ее длительное время использовали вместо мусорного ведра.
"Да они и не работали с его бумагами", - понял Алик. Им нужны были только дискеты, они их и забрали. Но зачем?
Вкупе со стертыми файлами в Сашкином компьютере вырисовывалась зловещая последовательность, но дальше Алик развивать ее не стал. Не его это дело, а дело правоохранительных и компетентных в некотором роде органов. А органы, видишь ли, с бабами разъезжают.
"Интересно, сколько им за диски заплатили?" - подумал Алик и тут же одернул себя.
И это не его дело. За такие вопросы одними "ласками" со стороны вахты не отделаешься.
Когда он нес ящик к мусорному контейнеру, ему казалось, что он несет похоронную урну. Мысль так выбила его из колеи, что он не заметил, как мужчина, сидевший в машине чуть поодаль, навел на него датчик с погасшим светодиодом.
Он не удивился.
Дверь комнаты была приоткрыта, а на ручке висела знакомая табличка. Почему-то он был уверен, что именно так и будет. Он вошел в комнату и столкнулся с пурпурным зраком, горящим на экране.
Кто-то явно хотел, чтобы он сошел с ума. Или уволился. Шиш вам. Если кто-то надеется посадить блатного на его клетку, то глубоко ошибается. Он за нее отпуск свой угробил, являясь Семенюк целый месяц как на работу, пока не добил-таки железную нормировщицу, и без боя свое место не уступит.
От внезапно зазвонившего телефона он аж подскочил на месте.
- Приветствую, - сказал Дегенерат, как всегда вторую половину слова превращая в непрожеванную кашу. - Задание по новой программе получил? Время тебе месяц.
- Помощника бы, - попросил Алик. - Напарника теперь у меня нет.
- Радуйся, денег больше получишь, - Дегенерат забулькал, изображая смех. - Запомни, месяц. Не сделаешь, уволю.
"Да все я сделаю", - подумал Алик. - "Только дайте мне спокойно работать и отдыхать. Выспаться, наконец, дайте".
Г Л А В А 5
ПЕРЕПИСЬ НАСЕЛЕНИЯ 1872 ГОДА. ПРОДОЛЖЕНИЕ
Могилу рыли при помощи чебаки. Чебака представляла собой трехметровую жердь с насаженным на конце топорным лезвием. В яму, уже немного углубленную лопатами, спрыгнул Аксак и взялся направлять чебаку. Около десятка мужчин в тюбетейках, столпившихся по краям ямы, взялись за жердь и стали ритмично поднимать и опускать. Дело пошло споро, и яма росла на глазах.
- Аксак лучше всех могилу роет, - уважительно заметил кто-то.
Внезапно тишину погоста нарушил истошный вопль. Какая-то женщина билась у ворот, где несколько мужчин преградили ей путь.
- Мать это ейная. Фатьмы, стало быть, - горестно вздохнул Семен. - Царствие ей небесное. Какая красавица была.
- А что ее не пускают? - спросил Флоров.
- Женщинам не положено. Бог ихний запрещает.
- Экая дикость, прости меня Господи.
Было видно, как бедная женщина о чем-то спорит с муллой, причем он довольно резко отмахнулся от нее и отошел. Флоров велел вознице узнать, в чем там дело.
Тот подошел к кучке мужиков, пошептался, потом вернулся.
- Баба совсем с ума с горя сошла, - сообщил он. - Говорит, жива ее Фатьма.
- Как жива? - не понял Флоров. - Я сам видел, как ее молнией вдарило.
- Вдарило то вдарило, но она как бы не померла. Спит навроде, а проснуться не может.
- Постой-ка, братец, - загорелся Флоров безумной надеждой. - Я ведь слышал подобную историю, когда при посредстве небесного электричества человек не погибает сразу, а впадает в некую спячку, навроде медведя из берлоги. Помню, был такой случай в газетах описан, когда в англицком городе Лондоне молния ударила аккурат в господ, занимающихся исконно национальной забавой под названием футс-болл.
Всех откачали, а один, называемый воротарь, навроде помер. И только когда его резать начали, ожил.
- И что? - заинтересовавшись, спросил Семен.
- Поздно. Доктор-то ему уже сердце успел порезать, - Флоров оглядел зияющую могилу и проговорил. - Как бы и в этот раз поздно не было.
- Барин, что это вы задумали? - насторожился Семен. - Мало ли что в газетах аглицких пишут, у нас, слава Богу, Рассея.
Тут они заметили, что в могиле, достигшей уже изрядной глубины, выдалбливают сбоку узкую щель. Все это смотрелось зловеще. Отдыхающий от выполненной нелегкой работы, Аксак пояснил, что туда положат бренное тело несчастной Фатьмы и, перед тем как завалить более чем двумя метрами тяжелой земли, наглухо прикроют толстенными дубовыми досками.
- Гроб-то не будет, - сказал Аксак. - Только саван, который уже внизу освободят, чтобы Фатьма могла подняться и сесть.
От мысли, что несчастная будет покоиться даже не в рыхлой земле, а в узкой щели, выдолбленной в твердой как камень почве, мороз продирал по коже.
Семен перекрестился.
- Я хочу посмотреть на нее, - твердо заявил Флоров.
- Не надо смотреть, господин, - сказал Аксак. - Мулла уже сказал той женщине, раз Всевышний забрал, значит, такова его воля, хвала ему.
- Что за дикие нравы? - не выдержал Семен.
- Пошли, - решительно приказал Флоров. - Как государев человек я не позволю, чтоб живого человека закапывали в могилу.
Они шли, не оглядываясь, и не видели, как Аксак, подобрав полы запачканного сырой землей халата, припустил к мулле и что-то горячо зашептал.
Их долго не пускали.
Женщины встали горой, а особенно надрывалась мать Фатьмы.
- Чужой человек не должен видеть лицо моей любимой доченьки, - причитала она.
- Да по казенной он нужде, - безуспешно пояснял Семен. - Должен засвидетельствовать кончину. Чтоб значит документ выписать.
Ничего не помогало, а время уходило, скоро должны были вернуться мужчины с погоста, чтобы забрать покойницу и отнести ее на руках до последнего пристанища.
- Урядника надо, - проговорил Флоров. - Где у вас тут урядник? А ну отвечать!
- В волости, в Кисулях, - ответила безутешная мать. - Но вам все равно не отнять у меня мою доченьку.
Неизвестно, что нашло на Флорова: отчаяние от безысходности ситуации или наоборот решимость спасти девушку от узкой ниши в бездонной яме, где ей суждено было очнуться и провести самые страшные минуты, которые когда - либо выпадали человеку, но он вдруг закричал:
- Да жива твоя Фатьма! Жива!
На некоторое время воцарилась тишина, а потом очень тихо мать повторила:
- Жива?
- Жива, дайте мне только глянуть, - на нем повисли давешние женщины в цветастых платках, но внезапно на них кинулась возымевшая надежду мать, приговаривая:
- Пустите его, пустите. Раз так случилось, значит, Всевышний не против, а он не допустит несправедливости, хвала ему.
И Флоров вошел.
Фатьма лежала в горнице, обложенная охапками полыни. Она была голая и производила полное впечатление заснувшей. Наметанным взглядом, Флоров отметил отсутствие трупной серости, отвислости челюсти и других свойственных смерти признаков.
На больших округлых грудях выделялись ярко алые сосцы. Плотно сомкнутые губы тоже имели алый цвет. "А ведь, пожалуй, и вправду жива", - еще не веря себе, подумал Флоров.
Он подошел и взял девушку за руку. Трупного окоченения не было!
- Семен, неси нашатырь из коляски! - Крикнул он в дверь.
Но вместо возницы в комнату вошли старухи, несущие продолговатый жестяной таз для последнего омовения. Отстранив Флорова, они молча и неуклонно приступили к своим обязанностям.
Флоров вышел на улицу. Двор заполнился людьми, словно по мановению волшебной палочки. Мужчины вернулись. Впереди стоял мулла и пристально смотрел Флорову прямо в глаза.
- Ее нельзя хоронить, она жива, только находится в бессознательном состоянии, - сказал Флоров. - Вы же современные люди. Девятнадцатый век на дворе.
- Всевышний ее забрал, она должна быть похоронена до захода солнца. Я все сказал! - проговорил мулла и, потеряв к продолжению разговора всякий интерес, отвернулся и направился к голове процессии.
- Это противозаконно. Я доложу уряднику! - в отчаянии крикнул Флоров, он понял, что вот-вот грянет ужасное, а именно - при нем погребут живого человека, а он ничего не сможет предпринять, терпеть это было сверх его сил, еще немного и рассудок его помутится, толкнув на самые необдуманные поступки.
Но он уже созрел для самых решительных действий. Пусть потом за них придется отвечать, пусть его судят, у кого поднимется рука осудить его за то, что он не дал погубить молодую душу.
- Семен, - тихо подозвал он возницу. - У меня в шкатулке мушкет имеется.
- Барин, я с вами до конца, - прошептал тот. - Никому не позволено таку красу губить. Там под облучком есть кинжал, я его с кавказской привез.
Они направились в сторону распахнутых ворот, стараясь не торопиться и не привлекать внимания. Но их заметили, потому что как только они вышли из дома, за каждым их шагом неотступно следили десятки подозрительных глаз.
- Эй, урус, куда пошел? - окликнули их. - Останься.
- Нечего нам тут глядеть, - ответствовал Семен. - Мы другой веры, христианской. Вы не останавливайтесь, ваше благородь.
- Стой, говорю! - грубо приказали им, потом забухали шаги, быстро приближаясь.
Семен чуть поотстал и в тот же миг был схвачен за плечи. Тогда он развернулся и размашисто, чисто по-русски, дал напавшему в зубы. На некоторое время он освободился и крикнул:
- Беги, барин! Там под облучком, под облучком!
И был немедля погребен сразу несколькими коренастыми мужчинами, но, вопреки всему, ему удалось воспрять, и он начал швырять их в разные стороны.
Флоров припустил со всех ног. Коляска была недалече, всего то двадцать шагов. И в это время словно бомба взорвалась у него в голове, залив глаза чернильной темнотой. Ноги его подкосились, и со всего маху он покатился по косогору вниз, остановившись, лишь уткнувшись в заросли короткой, но очень густой травы.
Очнувшись, как ему показалось через секунду, он обнаружил рядом с головой большой, с кулак, гладкий окровавленный камень, похоже, выпущенный с метательного ремня. Еще движимый мыслью спасти, он привстал и остановился, пораженный видом пустого двора с распахнутыми воротами, внутри которого старухи деловито выливали воду из корыта.
Тогда он сел на коляску и поехал на кладбище. И застал там то же запустение, лишь Семен молча сидел и мрачно курил трубку перед свеженасыпанным курганом черной земли.
В безуспешных попытках начать-таки работу по новой локальной сети пропадал уже второй день. В низу живота уже поселился червячок, что медленно посасывал и подначивал и так напряженные нервы.
Алик смотрел с семнадцатого этажа на церковь и пытался внутренне себя разубедить.
Ну и что, что существовал в теперешней губернии Кисулинский район? Но не было же Идеи ни в упомянутом районе, ни в волости. Никогда не было.
Грозы были. По данным той же самой местной сети, в 1872 году прокатилось более ста гроз, из-за которых в губернии погибло двенадцать человек. Ну и что?
Одновременно, он очень хорошо уяснил, что сон уж больно реалистичный, напоминает скорее запись действительно произошедшего события. Скажем, память поколений. Но в таком случае, в переписи должен был участвовать предок Флорова.
Он подсел к компьютеру, надеясь это уточнить, пока до него вдруг не дошло, что в стенном шкафу кто-то стоит. С резко застучавшим сердцем он обернулся, чтобы едва не умереть от остановки сердца, потому что в приоткрытой дверце стоял Сашка живой и невредимый, махая ему рукой.
Потом видение исчезло, оставив серый с металлическим отливом Сашкин халат, висящий на вешалке и раскачиваемый вентиляционной струей из кондиционера.
Алик вытер выступивший холодный пот, и некоторое время приходил в себя. Когда в бешеном ритме сердца стали различимы отдельные удары, он поднялся и подошел к шкафу.
Исключая одинокий Сашкин халат, он был пуст. "Не догадались менты шкаф осмотреть", - подумал Алик. - "Если б дело было зимой, обязательно бы все выгребли. А так, летом они и не предполагали, что он может Сашке зачем-то пригодиться".
А, правда, зачем? Алик помнил, что Сашка всегда одевал этот халат, когда уходил из Башни по переходу, соединяющего ее с портом. Начальству говорил, что надо проконсультироваться с ребятами из ДИСа, но пару раз, когда он срочно понадобливался, Алик так и не смог его там отыскать.
Линял он, надо полагать, в город по своим делам. Правда, было непонятно, как он без машины обходился, она ведь на спецстоянке оставалась. В крайнем случае, мог такси вызвать. При его зряплате это не смертельно. Туда-сюда, обратно, тебе - мене приятно.
"Может, дискета какая завалялась?" - подумал он и стал шарить по карманам. И нашарил.
Что-то твердое. Но не дискета.
Это был пропуск на еще одну автостоянку, с Сашкиной фамилией. Становилось непонятно, зачем ему вторая стоянка, да еще так далеко, ведь у него имелось бесплатная парковка рядом с Башней. Алик осекся: номер машины был другой.
В общем, тоже не криминал. У многих в отделе не одна машина. Но чтобы хронический болтун Сашка ни разу (!) не только не похвалился, а даже не упомянул, что у него новая машина! Это кое-что значило. Он еще не знал что, но стало вырисовываться нечто грозное, что было совсем не в духе Сашкиного беззаботного характера.
Ранее он уже понял, что многого не знал о своем бывшем напарнике. Теперь же до него дошло, что он не знал его совершенно. Теперь вставал вопрос, а хочет ли он знать больше. Безопасно ли это. Ведь его убили.
Он уже потянулся к трубке, чтобы позвонить Анфимову, и вдруг так явственно припомнил его ухмылку во время их последней встречи, что в нем взыграло чувство противоречия.
- Пойти, что ли глянуть? - проговорил Алик вслух.
Словно услышав его, компьютер за его спиной вдруг издал низкий предостерегающий гул. "Опять напряжение в сети прыгнуло, чертов Собакин!" - подумал Алик, бросаясь к машине, чтобы скорее выключить.
Блок питания продолжал гудеть, даже выбросил пару искр, а потом вдруг затих, и из-под него выбежал юркий блестящий таракан.
- Ах ты, гаденыш! - вскричал Алик. - Замыкание устраиваешь, а самого хоть бы хны!
Живучая скотина!
Он снял с ноги ботинок и, хромая, бросился на вредителя. Пару раз он со всей злости шарахнул по столу и, в конце концов, убил бы гада, но таракан успел заползти на зеркальце, при помощи которого Алик стриг волосы в носу, и он суеверно бить не стал: разбитое зеркало к покойнику, проверенный наукой факт.
Таракан успел спрыгнуть на пол, после чего совершил странный самоубийственный маневр, побежав прямо на Алика, продолжающего угрожающе и без особого толка размахивать ботинком. Уклоняясь от разящего удара, он нырнул под вторую ногу Алика, и Флоров с наслаждением надавил.
Наслаждение было резко оборвано, когда он вместо слабого сопротивления и громкого хруста, почувствовал себя так, словно наступил на грабли. Ощущение было кратковременное, но очень острое и болезненное. Спустя мгновение, оно исчезло так же внезапно, как и появилось, а таракана он так и не нашел, ни живого, ни дохлого. Ловкая скотина оказалась.
Алик стал вспоминать, что же он хотел предпринять до битвы с внезапно появившимся насекомым, но странная истома охватила его, и в качестве первоочередных задач появилось вдруг желание срочно попить горячего кофейку.
Чашку кофею.
"Почему бы и нет?" - подумал он.