Мак Рейнольдс
Дело об одноразовом драндулете
В то утро я спустился из своей комнаты на втором этаже в старом доме из коричневого камня под номером 818 на Уэстстрит поздно. Накануне я лег спать под утро - с Сэлом и Лоном играли в карты с пенсовыми ставками. Само собой, никаких пенсов ни у кого не было, но играть в покер каждую неделю - наша традиция, кроме того, игра служила мне предлогом, чтобы не сидеть и весь вечер смотреть, изъеденные молью книги, пытающиеся поведать о былых его успехах в роли сыщика. Время от времени, выбрав пару абзацев, зачитывает мне вслух, забывая, что книга написана мной. Сейчас он занимается одной из самых первых, "Делом о красной коробке", о преступлении, в котором, если я правильно понял (а наверняка нет), замешана блондинка-проститутка высокого ранга.
Войдя в кухню, я спросил:
- Франц, что на завтрак?
Он с жалостью посмотрел на меня своими старыми короткими глазами.
- То есть, э… Феликс, Филипп? - сказал я. - Не подсказывай. Имя вертится на языке.
- Лысик, - отмахнулся он, - на завтрак каша.
- Каша? Опять? Куда девался апельсиновый сок, сдобные английские булочки, лепешки с тимьяновым медом из Греции, домашняя колбаса и яйца в масле?
Он вздохом помянул прошлое и ответил мне:
- Лысик, ты сам прекрасно знаешь, что четверо стариков, сидящих на Отрицательном Подоходном Налоге, не могут позволить себе такую роскошную еду, даже если сложат все свои ресурсы. - Он вздохнул еще раз. Потом еще. Кроме того, где ты все это возьмешь?
Он с тоской посмотрел на бумажный пакет в моей руке.
- Обезвоженное вино "Божоле" розлива 888го года, - сказал он с тихим стоном, покачивая головой. Потом добавил:
- На обед - соевые сосиски, а вечером - фарш "Эскофье".
- Фарш "Эскофье"? Звучит скорее как курево, а не как еда. Из чего делают фарш "Эскофье"?
- Чтоб ты мог как-то представить себе, - ответил он, - сегодня у меня очередной день уборки на кухне.
И в этот момент звякнул дверной звонок.
Я пошел открывать и подозрительно всмотрелся в стекло, через которое видно только одну сторону. Их было трое, на сборщиков пожертвований не похожи. По возрасту - от сорока до пятидесяти пацаны, да и только. Я накинул цепочку, и, приоткрыв дверь на несколько дюймов, сказал:
- Вы ошиблись адресом. Это дом Калигулы, э… то есть, Тиберия, э… я хочу сказать, Клавдия. Так, минуточку, не подсказывайте, я знаю, как его зовут не хуже, чем себя. Как одного из римских императоров. Э…
Самый старший и самый длинный из них высокомерно сказал:
- Я полагаю, что мы в доме самого известного частного детектива прошлого века?
- Хотите полагайте, не хотите - не полагайте, - все еще подозрительно ответил я. - Это было в прошлом веке. Ну а в этих трех самых последних клиентов, нанимавших босса, гильотинировали.
- Гильотинировали? - переспросил самый низенький и самый молодой из троих.
- Сейчас применяют этот способ казни? Видите ли, я действительно не в курсе таких дел.
У него была допотопная козлиная бородка, и он теребил ее, как бы проверяя, в порядке ли ее кончик.
- Нехватка энергии, - ответил я ему. - Когда снова ввели высшую меру наказания, чтобы справится с террористами, от электрического стула отказались. В наши дни их так много, что если их всех сажать на электрический стул, наступит затемнение. - Меня испугала пришедшая в голову мысль. - Уж не хотите ли вы сказать, что вы клиенты? - спросил я слабым, дрогнувшим голосом.
- Вот именно, с возмущением ответил толстый коротышка. - Вы что же, воображаете, что мы здесь, на пороге этой грязной дешевой ночлежки - или как ее там - и клянчим милостыню?
Со словами "Мы не в состояния подать даже горсть семечек для беженки-канарейки", - я открыл им дверь.
Они вошли в коридор гуськом.
- Как вас зовут? - спросил я теперь уже строго официальным тоном. - Скажу боссу, что вы просите назначить вам время приема.
- Время приема? - переспросил длинный, охватывая взглядом весь коридор вместе с истертым до основания ковром и стулом со сломанной ножкой. - Дорогой мой, сколько лет прошло с тех пор, как вы занимались последним делом?
- Три года, - ответил я. - И мы раскусили его более-менее. Случилось здесь рядом. Я собирался написать о нем. Даже название придумал: "Дело об изчезновении голубей из парка". Жаль, что бос решил не разглашать свои методы дедукции. Оказалось, что это, так сказать, свой брат, адвокат Нат Паркер пополняет свои запасы. Это случилось как раз перед тем, как он получил работу в новой администрации в Вашингтоне.
Кажется, они не очень-то заинтересовались, но толстый коротышка переспросил:
- Новой администрации? Знает, мы не очень-то разбираемся в американской политике.
- Президента Келли, героя Вьетнама, - пояснил я. - Во время запоздалого награждения его "Медалью чести конгресса" говорилось, что он убил вьетнамцев больше, чем всех вояк, и мы, конечно же, избрали его. Теперь Нат Паркер у него Секретарем гомосексуалистов, это новая должность в кабинете для гомосексуалистов. И все же, ваши имена, джентельмены?
Старший ответил:
- Мое имя Кларк. Это мистер Олдисс и мистер Браннер.
- А по имени? - вежливо осведомился я.
- Все Чарлзы. Знаете как теперь заведено в Англии. Примерно, как в исламских странах, где большинство мальчиком называют Мохаммедами. В Англии практически всех лиц мужского пола называют в честь его Величества.
Провожая их в оффис в конце зала, я спросил / уменя снова возникли подозрения/:
- Лайми, да?
- Англичане, сердито поправил меня козлобородый.
В оффисе я жестом пригласил их сесть, добавив:
- Садитесь Чак.
Кларк уселся в сильно потрепанное красное кресло, стоящее у конца стола Жирного, а Олдисс с Браннером - в менее престижные желтые.
- У меня нет часов, - извинился я. - Загнал в прошдлом году. Босс обычно спускается из тепличных комнат в одиннадцать. Ждать не очень долго.
Браннер отодвинул манжет на правой руке и посмотрел на хронометр.
- Через мгновение, мне кажется.
- Тепличных комнат? - переспросил Кларк.
- Ага. На верхнем этаже. Он выращивает питунии. Раньше были какие-то другие цветы. Забыл какие. Но те слишком дорогие. Тепeрь вот петунии. Ежедневно с девяти до одиннадцати он бывает там с садовником Тэдом. И еще два часа днем. - Я рассеянно подумал об этом. - Часто удивляюсь, чем они там в двоем занимаются все это время. Особенно с тех пор, как Тед начал, по-видимому, нарумянивать щеки, постарел и выглядит не очень-то.
Доставая из своего стола ручку и блокнот я сказал:
- Пока ждем, я мог бы выслушать обстановку. - Я посмотрел на Кларка. - Кто вы такие, Чак?
Он закинул длинную ногу на ногу.
- Мы ученые, - ответил он, изобразив скромное уничижение, но у него не получилось.
- Ученые? - переспросил я. У всех троих был такой вид, что они имеют такое же отношение к науки как Армия Спасения к Вооруженным Силам США.
- Правда, - подтвердил Олдисс. - Мы работаем в офисе "Рапчед моторс компани" в Уэлфэа Стейт Билдинг.
Я записывал, рассеянно гадая, вспомню ли потом, как расшифровывается моя стенограмма.
- Уэлфэа Стейт Билдинг? - переспросил я. - Где оно?
Легонько подергав бородку, в разговор вступил Браннер:
- На месте прежнего Эмпайр Стейт Билдинга, который террористы взорвали бомбой в 85-ом.
- Вы хотите сказать, что в то время, как девяносто процентов населения страны сидят на Отрицательном Подоходном Налоге из-за почти полной автоматизации и компьютеризации производства, распределения, связи транспорта и всего прочего, автомобильная компания ввозит сотрудников Англии?
- Знаете, дорогой, это совершенно необходимо. Как я понимаю, начало этому было положено около полувека назад, - ответил Кларк. - Вы, американцы, начали спрашивать друг у друга: "Почему Джонни не умеет читать?". Наверное, начальные школы заканчивают не научившись ни читать, ни писать. Лет через десять обнаружили, что ученики средней школы докатились до такого же положения. Еще через двадцать лет колледжская степень не служила гарантией, что ее обладатель не является э…, я полагаю термин "функционально неграмотным". То есть, не имеет минимальных навыков в чтении, письме и в счете, чтобы соответствовать требованиям все возрастающего комплекса технологического общества. Например, многие не могли сбалансировать чековую книжку, заполнить бланк заявления о приеме на работу, высчитать стоимость продуктов без дробей или заполнить бланк о своем доходе. Правда, как я понимаю, здесь, В Нью-Йорке, еще в 1978 году велось расследование в отношении нескольких сотен учителей общественных школ по поводу их функциональной неграмотности. Их обвиняли в том, что они получили свои учительские дипломы при сомнительных обстоятельствах.
- Вы хотите сказать, что там, в Англии, имея всего лишь степень бакалавра, выпускник колледжа может заполнить бланк о своем доходе? недоверчиво спросил я.
- Особенно, если он специализирован по отчетности, - заверил Олдисс.
Я услышал покряхтывание, позванивание и поскрипывание спускающегося из цветочных комнат лифта. Я вздохнул тайком с облегчением. Если этот доисторический лифт сломается окончательно, Жирный больше никогда не сможет подняться к себе в спальню в конце зала на третьем этаже, не говоря уже о цветочных комнатах. Лифт остановился, дверь открылась и с грохотом захлопнулась.
Передвигаясь по-человечьи, вошла пивная бочка и остановилась, недовольно уставившись на нас.
Я знал, что происходит в когда-то великом уме. В его офисе три незнакомца. Если он не проявит осторожность, положение может ухудшиться до такой степени, что его заставят работать. Какое-то мгновение я опасался, что он повернется и уйдет. Эта одна из самых ребячливых выходок, которая вынуждает меня относиться скептически к общему состоянию его рассудка.
- Арчибальд, - пробормотал он, - что это значит? Ты намерен побеспокоить меня?
- Нет сэр, - быстро ответил я. - К вам три клиента. Мистер Олдисс, мистер Браннер, мистер Кларк. Все по имени Чак.
- Чарлз, - прорычал Олдисс.
Жирный сердито посмотрел на меня.
- Клиенты? Ты считаешь меня придурком? У нас столько лет не было клиентов.
- Да, сэр, - согласился я.
Он посмотрел на этих троих, поднял плечи на полдюйма и опустил их. Кивнул вместо приветствия - голова двинулась на два дюйма - что для него равносильно почти поклону.
- Джентельмены - представил я, - это мистер Койот, э… то есть Лобо. Э… я хочу сказать, мистер Динго. Нет - нет, не подсказывайте. Шакал?
Жирный снова сердито посмотрел на меня.
- Лысик, - сказал он, - к сегодняшнему дню твой ум скатился на порог маразма. Я еще помню время, когда у тебя были волосы и ты держал в голове такие сведения, как сколько денег украл Тай Кобб в 1910 году. Почему - никак не могу понять.
Он прошел за свой стол к единственному во всем мире креслу, в котором может удобно разместиться одна седьмая тонны его веса.
С надеждой посмотрел на пресс-папье на столе - кусок окаменевшего дерева, которым когда-то человек по фамилии Дагген воспользовался, чтобы размозжить голову своей жене. Почты под ним не было. Сейчас, когда марки на одно письмо стоят сотню псевдо-долларов, кому вздумается писать письма?
Он протянулся к вделанной в стол кнопке и позвонил - один длинный и один короткий звонок - его сигнал на кухню, чтобы принесли пива.
Трое Чарлзов удивленно пялились на него. Догадываюсь, о чем они думали. Двести восемьдесят пять фунтов мяса - и ни одной унции мускулов.
Франц или Феликс / или как его там, черт побери, зовут/ вошел ковыляющей походкой с пластмассовой квартой пива и стаканом на подносе, поставил его на стол и повернулся уходить. При виде клиентов в его старых глазах появилось некое подобие удивления. Если я его правильно понял, он уже нацелился размахнуться и заказать полдюжины пиццы и фунт салями-синто к ним.
Жирный начал шарить в ящиках своего стола в поисках золотой открывалки, подаренной ему довольным клиентом в те далекие времена, когда клиенты еще бывали довольны нами. Вы только посмотрите на него ему ли заикаться о старческом маразме. У него такая же никудышная память, какой становится моя собственная.
- Вы продали ее пять лет назад, - сказал я.
Встал, подошел к окну и взял кварту пива, уперся пробкой в край стола и тыльной стороной ладони ударил сверху по пластмассовой бутылке. Пробка слетела, хлопнув, и пролилось немного пены, прежде чем я направил ее в стакан.
Отпив большой глоток, он с отвращением посмотрел на напиток и проворчал:
- Теперь пожаловался он, - "шлиц" не отличишь от "шинолы".
Он откинулся на спинку кресла, сощурил глаза, сложил руки на полуакровом брюхе - поза, которую он принимает, когда притворяется, что он еще в состоянии думать - и с надеждой в голосе сказал:
- Если вы джентльмены, хотите проконсультироваться у частного детектива, почему вы не обратились в агентство Пинкертонов или Дола Боннера, или…
- Потому что вы единственный зарегистрированный частный детектив, у которого еще есть лицензия, - ответил Кларк.
- Фу, - фыркнул Жирный, затем помахал пальцем. Лысик, что за ерунда? Чего ради мы должны быть единственным настолько глупым агенством, чтобы до сих пор платить лицензию?
- Я и не знал, что у вас еще есть лицензия, - ответил я. Наверное, там, В Сити-холле, теперь так плохо знают свое дело, что не аннулировали ее.
- Дело обстоит так, Чакки, - обратился я к клиентам, - что сейчас, с точки зрения частного лица, нет ничего нечестного. Раньше большую часть дел составляли разводы, но кому теперь придет в голову жениться? Затем шли ограбления, но с введением Универсальной Кредитной карточки не стало никаких денег, и, кроме вас самого, никто не может потратить ваш кредит. Так что, от ограбления никакого толку. Некоторые большие агентства, такие как Пинкертонов и Бернса, случалось, поставляли корпорациям телохранителей и отряды подонков для Штрейхбрейкерства и других, не менее важных услуг. Но теперь нет никаких забастовок, потому что никто не работает. В прошлом году мы специализировались на убийствах, но с приходом к власти партии мафии состав убийства стал таким резиновым, что у детектива больше не бывает дел об убийстве.
- Наше дело не относится ни к одной из этих категорий, - обиделся Кларк - и не удивительно.
Я отвернулся.
- Действительно, - пробормотал Жирный. Он закрыл глаза, но на спинку кресла не откинулся. Значит, он не думал, а просто страдал, по-видимому от того что не мог придумать отговорку и отвертеться от работы. У него скривились губы. Скривив их раз десять, снова открыл глаза и заговорил:
- Джентльмены, - заявил он, - допустим, меня оскорбляет, когда какой-нибудь свихнувшийся придурок несет чушь. Ну, что же это за загадочное дело, над которым вам хочется, чтобы я помозговал?
- Саботаж, - ответил Кларк.
Жирный открыл слезящиеся глаза, словно от боли.
- Дорогой сэр, - раздраженно пробормотал он. - Разве я похож на человека, способного броситься в борьбу с саботажниками? Или отсутствующий здесь мой помощник, который вот-вот рассыплется, Способен…
- Эй, - запротестовал я.
Но на мой протест он не обратил внимания и продолжал говорить, сердито глядя на трех Чаков.
- Что вы имеете в виду под саботажем? Что саботируется?
- Промышленный саботаж, - пояснил Олдисс. - Мы жертвы промышленного саботажа и шпионажа. Саботируется наш проект одноразового автомобиля "Рапчед Рэт".
- "Рапчед Рэт"? - переспросил я с недоумением.
На мгновение перестав теребить свою бородку, Браннер посмотрел на меня и извиняющимся тоном пояснил:
- Автомобильная промышленность уже давно исчерпала все названия животных и птиц, в честь которых называли модели. Началось давно с таких моделей, как "Бэаркет", "Мустанг", "Кэйюз", "Санднрберд", "Бобкет" и так далее. Вот и приходится нам теперь изворачиваться.
- Одноразовый автомобиль? - рявкнул Жирный. Он вздохнул через нос до отказа, набрал бушель воздуха и выпустил его через рот. Бессовестная брехня. Фу! Вы хотите одурачить нас.
- Да нет же, возразил Кларк, возмутившись в свою очередь. - Мне кажется, что это лучшая традиция американского технологического бума. Вы, конечно, помните, как началась эта тенденция более полувека назад. Клинекс - одноразовый носовой платок. Позднее появились такие вещи, как одноразовая шариковая ручка. Затем одноразовые зажигалки. Когда в ней кончалось горючее, вы не заправляете ее, а выбрасываете. Затем одноразовые женские бумажные платья. Затем на рынке появились часы, такие дешевые, что когда они останавливались, намного выгоднее купить новые, чем чинить старые. Такая участь постигла большинство товаров. Например, туфли. При их изготовлении не предусматривается возможность заменить каблуки и подошвы, когда они изнашиваются. Сапожники уже давно стали такими дорогими, что дешевле купить новую пару. Ну вот, и пришло время одноразового драндулета, и появился "Рапчед Рэт".
Он говорил, а я все более и более недоумевая, пялил на него глаза.
- Вы хотите сказать, - спросил я, - что собираетесь выпустить машину, которая будет обходиться так дешево, что как только ей потребуется самый пустяковый ремонт, ее просто выбросят и возьмут новую?
- Не совсем так, - назидательным тоном ответил Браннер. - Это было бы, я бы сказал, расточительно. Ее просто обменяют на новую.
- Черт побери, сколько человек смогут позволить себе такое? фыркнул я.
Жирный просто сидел, закрыв глаза и погрузившись в печаль.
В разговор мягко вступил Кларк.
- Вижу, ребята, вам надо кое-что пояснить, - сказал он. - На заре автомобильной промышленности во главу угла ставилась простота. Машины того времени были обычно двухцилиндровыми, без всяких излишеств. Когда отладилось массовое производство, многие модели продавались по цене не выше четырехсот долларов; модель "Т-Форд", пожалуй, лучший тому пример. Даже не так давно, в середине тридцатых годов, дешевые машины шли по цене около пятисот пятидесяти долларов.
Я вздохнул по минувшим дням.
Он напористо продолжал:
- Затем начались незаметные изменения. Напридумывали всякие финтифлюшки, вроде стартеров и тормозов на всех четырех колесах. Потом обогреватели. Потом дворники. Радио. Воздушные кондиционеры. Управление с усилением, стекла с электроподъемниками, тормоза с электроприводами. Автоматическое переключение передач и бог знает, что еще. Девять десятых машины составляли ненужные приспособления, - он картинно поднял палец. - "Рапчед Рэт" вернет нас к младенчеству автомобиля.
Жирный развлекался - рисовал кружочки на ручке кресла - величиной с десятицентовую монетку - скрюченными от старости пальцами. Однако, глаза его еще на раскрылись, поэтому распоряжаться балом продолжал я.
- На сколько, по-вашему, вы сможете снизить цену этого ободранного агрегата на колесах? - спросил я.
- До пятисот тысяч псевдо-долларов, - ответил Браннер. - Короче, примерно, до пятисот прежних долларов, которые были до начала инфляции в 1932 году, когда обесценились деньги.
- Только пятьсот тысяч псевдо-долларов! - воскликнул я.