* * *
Если бы кто-нибудь повторил краткую характеристику, данную Рейдом хирургу, самому доктору Питеру Лоуренсу Дювалю, она была бы встречена таким же кратким хмыканьем, с каким он выслушал бы признание в любви. Это отнюдь не означало, что Дюваль был нечувствителен к восхвалениям или оскорблениям; дело было в том, что он позволял себе реагировать на них, только когда у него было свободное время, каковое выпадало ему очень редко.
Мрачное выражение, неизменно присутствовавшее на его лице, было, скорее, результатом напряжения мышц, проистекавшего от перманентного мыслительного процесса в его голове. У каждого есть свой способ бегства от окружающего мира; Дюваль пользовался самым простым: он с головой погружался в работу.
К сорока с лишним годам он обрел международную известность как нейрохирург и статус убежденного холостяка, на что он не обращал никакого внимания.
Когда открылась дверь, он не позволил себе оторваться от внимательного изучения трехмерного рентгеновского снимка, который лежал перед ним на столе. Привычно бесшумными шагами вошла его ассистентка.
- В чем дело, мисс Петерсон? - спросил он, до боли в глазах вглядываясь в снимок. Глубина изображения была вполне достаточной для поверхностной оценки, но подлинное проникновение в суть требовало точнейшего расчета углов, плюс изощренное знание того, что кроется в глубине.
Кора Петерсон застыла на месте, собираясь с мыслями. Ей минуло двадцать пять лет, она была на двадцать лет младше Дюваля, и полученную ею всего год назад степень магистра она почтительно преподнесла к ногам хирурга.
В письмах домой она при каждом удобном случае объясняла, что день рядом с Дювалем равен курсу колледжа; просто невозможно было представить изощренность его методов диагностики, его технику обследования, его виртуозное мастерство владения инструментарием. При ее преданности работе, при ее стремлении лечить, состояние Коры можно было оценить как непрерывное вдохновение.
Едва только она зашла в комнату, ее, как профессионального физиолога, обеспокоили углубившиеся морщины на лице шефа, склоненного над работой.
Ее лицо осталось бесстрастным, хотя она никак не могла справиться с глупыми беспорядочными сокращениями сердечной мышцы.
Зеркало достаточно откровенно Говорило, что ее внешнему облику недостает скромности и сдержанности. У нее были на удивление широко расставленные темные глаза; движения губ выдавали незаурядное чувство юмора, когда она позволяла себе улыбаться, что бывало нечасто, а пропорции фигуры раздражали ее тем, что привлекали внимание куда большее, чем ее профессиональная компетентность. Ей хотелось огрызаться (во всяком случае, выдавать интеллектуальный эквивалент такой реакции), когда обращали внимание не на ее способности, а на ее формы, с которыми она ничего не могла поделать.
Дюваль же оценивал лишь эффективность ее работы, не обращая никакого внимания на ее привлекательную внешность, что заставляло Кору еще больше восхищаться им.
Наконец она сказала:
- Бенес приземлится меньше, чем через тридцать минут, доктор.
- Хмм. - Он поднял на нее глаза. - А почему вы еще здесь? Ваш рабочий день уже закончился.
Кора могла возразить, что и его тоже, но она знала, что его день подходит к концу лишь по завершении всей работы. Порой она оставалась рядом с ним все шестнадцать непрерывных часов, хотя припоминала, как он обещал ей (и совершенно искренне), что ее ждет лишь восьмичасовой рабочий день.
- Я хочу Дождаться встречи с ним, - сказала она.
- С кем?
- С Бенесом. Разве вас это не волнует, доктор?
- Нет. А почему я должен волноваться?
- Он великий ученый и, говорят, у него важнейшая информация, которая сможет революционизировать все, Что мы делаем.
- Неужто так и будет? - Дюваль взял снимок из стопки, отложил его в сторону и потянулся за другим. - Каким образом это поможет нам справиться с работой по лазерам?
- Может, мне удастся легче попадать в цель.
- Вам это уже удалось. Из всего, что может сообщить Бенес, извлекут пользу лишь те, кто занимается войной. Он сможет увеличить шансы на уничтожение всего мира.
- Но, доктор Дюваль, вы же говорили, что развитие техники может иметь огромное значение для нейрофизиологии.
- В самом деле? Ладно, значит, так я и говорил. И все же я считаю, что вам лучше пойти отдохнуть, мисс Петерсон. - Он снова поднял глаза (кажется, голос у него стал чуть мягче?) - У вас усталый вид.
Кора собралась было пригладить волосы, ибо в переводе на женский язык слово "усталая" означает "растрепанная".
- Как только появится Бенес, - сказала она, я последую вашему совету. Обещаю. Кстати...
- Да?
- Вы завтра будете пользоваться лазером?
- Как раз это я сейчас и решаю... С вашего разрешения, мисс Петерсон.
- Моделью 6951 нельзя пользоваться.
Положив снимки, Дюваль откинулся на спинку стула.
- Почему?
- Она не настроена. Я никак не могу поймать ее фокус. Подозреваю, что барахлит один из туннельных диодов, но еще не выяснила, какой именно.
- Хорошо. На тот случай, если аппаратура мне все же понадобится, до того, как уйдете, настройте ту, которой можно доверять. Затем завтра...
- А завтра я уже установлю, в чем неполадки на 6951-й.
- Да.
Повернувшись, она быстро взглянула на свои часики.
- Осталась двадцать одна минута - и говорят, что самолет идет по расписанию.
Он издал какой-то неопределенный звук, и Кора поняла, что он ее не слышит. Бесшумно выйдя, она тихо закрыла за собой, двери.
* * *
Капитан Уильям Оуэнс, расслабившись, развалился на мягком сидении лимузина. Он устало провел пальцами вдоль крыльев хрящеватого носа ‘и по широким скулам. Его чуть качнуло, когда машина приподнялась на мощной струе сжатого воздуха и ровно двинулась вперед. Турбодвигатель работал совершенно бесшумно, хотя в нем бесновались пятьсот лошадиных сил.
Сквозь пуленепробиваемые стекла он видит слева и справа эскорт мотоциклистов. Остальные машины шли впереди и сзади, заливая ночь потоками спасительного света.
Когда в качестве охраны тебя сопровождает чуть ли не половина армии, неврльно начинаешь чувствовать себя важной персоной, но, конечно, все это было не для него. И даже не для того человека, которого предстояло встречать; не для него, как такового. А только ради содержимого его могучего мозга.
Слева от Оуэнса сидел глава Секретной Службы.
В силу анонимности Службы Оуэнс не знал даже имени этого ничем не примечательного на вид человека, который с головы до ног, от очков без оправы до туфель консервативной модели напоминал профессора заштатного колледжа или даже продавца в галантерейной лавке.
- Полковник Гандер, - осторожно сказал Оуэнс, пожимая ему руку.
- Гондер, - последовал тихий ответ. - Добрый вечер, капитан Оуэнс.
Наконец они добрались до края взлетного поля. Где-то впереди над головами заходила на посадку старая машина.
- Великий день, а? - тихо сказал Гондер. Все, связанное с этим человеком, воспринималось как шепот, даже сухой шелест его гражданского одеяния.
- Да, - сказал Оуэнс, стараясь этим односложным ответом не выдать охватившего его напряжения. Впрочем, особо он его не испытывал, но оно вообще было свойственно тональности его голоса, выражалось в резком рисунке носа и в прищуренных глазах, в чуть выступающей челюсти, напружиненных скулах.
Порой он чувствовал, что начинает поддаваться влиянию этого внутреннего напряжения. Люди воспринимали его как невротика, хотя он не был таковым. Во всяком случае, не больше, чем другие. С другой стороны, случалось, ему уступали дорогу, хотя он для этого и пальцем не шевелил. Может, так и должно было быть.
- Ну, бы и откололи номер, доставив его сюда. Ваша фирма заслуживает самых высоких поощрений.
- Все заслуги принадлежат нашему агенту. Он у нас лучший сотрудник. Его секрет, я думаю, заключается в том, что он полностью отвечает романтическому представлению об агенте.
- То есть?
- Высокий и стройный. Играл в футбол в колледже. Приятная внешность. Всегда с иголочки одет. Стоит взглянуть на него, и любой противник скажет: вот он. Именно так и должны выглядеть их секретные агенты, так что, вне всякого сомнения, он не может быть таковым. Теряя его след, они слишком поздно спохватываются, кто он такой на самом деле.
Оуэнс нахмурился. Неужели этот человек говорит серьезно? Или просто шутит, считая, что это поможет стряхнуть напряжение.
- Вы понимаете, конечно, что ваша роль в этой ситуации заключается в том, чтобы все держать под контролем и избавить нас от неожиданностей. Вы узнаете его, не так ли?
- Узнаю, - с коротким нервным смешком ответил Оуэнс, - Я встречался с ним несколько раз на научных конференциях на Другой Стороне. Как-то вечером мы даже пили с ним. Ну, не то чтобы пили, а просто веселились.
- Он о чем-нибудь говорил?
- Я не настолько напоил его, чтобы он разговорился. Но в любом случае он не стал бы много болтать. Его все время кто-то сопровождал. Их ученые не отходили от него.
- А вы о чем-то говорили? - Вопрос был легок и небрежен, за ним не чувствовалось настойчивости.
Оуэнс снова засмеялся.
- Поверьте мне, полковник, в моих знаниях не было ничего, чего бы он не знал. Я без малейшего опасения мог бы болтать с ним весь день.
- Я бы хотел быть в курсе дела и разобраться хотя бы в общих чертах. Примите мое восхищение, капитан. Существует некое технологическое чудо, способное преобразить весь мир и понимают его всего лишь несколько человек. Предмет размышлений одного человека просто недоступен для других.
- По сути, все не так плохо, - сказал Оузнс. - Таких, как я, более чем достаточно. А вот Бенес - уникален, он единственный, и мне никогда и близко не подойти к его уровню. Фактически я знаю немногим больше того, что позволяет разбираться в устройстве моего корабля. Вот и все.
- Но вы узнаете Бенеса? - Глава Секретной Службы, казалось, хотел окончательно удостовериться в этом.
- Даже если у него есть брат-близнец, которого, насколько я знаю, у него нет, я все равно узнаю.
- Речь идет не об академическом интересе, капитан. Наш агент, Грант, отменный специалист, как я уже говорил, но в этом случае я даже несколько удивлен, что ему удалось справиться с задачей. Я должен задать себе вопрос: что, если тут произошла двойная перекрестная подмена? Вдруг Они предполагали, что мы попытаемся добраться до Бенеса и подготовили для нас псевдо-Бенеса?
- Я смогу заметить разницу, - тихо сказал ему Оуэнс.
- Вы не представляете, чего в наши дни можно добиться с помощью пластической хирургии и наркогипноза.
- Неважно. Лицо еще может ввести меня в заблуждение, но только не речь. Или он знает Технику (понизив голос, Оуэнс дал понять, что это слово произносится с большой буквы) лучше, чем я, или он не Бенес, как бы он ни выглядел. Они могут подделать тело Бенеса, но не его мозг.
Они уже стояли на поле. Полковник Гондер глянул на часы.
- Я его уже слышу. Лайнер сядет через несколько минут - точно по расписанию.
Вооруженные люди и бронированные машины, окружавшие взлетное поле, стали подтягиваться друг к другу, чтобы надежно изолировать пространство от тех, кто не имел права находиться в его пределах.
Огни города окончательно померкли, оставив лишь слабое свечение на горизонте с левой стороны.
Сдерживая мучающее его нетерпение, Оуэнс вздохнул. Еще несколько минут, и Бенес окажется на месте.
Счастливое завершение?
Он нахмурился, поняв, что когда эти два слова
пронеслись у него в мозгу, завершались они вопросительным знаком.
- Счастливое завершение! - мрачно подумал он, но интонация выскользнула из-под контроля и он снова увидел вопросительный знак.
Глава вторая
Машина
Когда лайнер стал заходить на посадку, Грант с нескрываемым облегчением посмотрел на приближающиеся огни города. Никто ему толком так и не объяснил, в чем заключается важность доктора Бенеса - кроме того очевидного факта, что он был беглым ученым, обладающим жизненно важной информацией. Он был на сегодня самым важным человеком в мире, - так было ему сказано - но Грант получил решительный отказ на просьбу объяснить почему.
"Не дави, - было ему сказано. - Не гони волну. Это дело жизни и смерти, И никак не меньше".
"Расслабься, - сказали ему, - но помни, что теперь все лежит на весах: твоя страна, твой мир, человечество".
Так что он справился с делом. Ему бы это никогда не удалось, если бы Они не боялись убить Бенеса.
Когда они дошли до той черты, у которой поняли, что спасти ситуацию Они могут только убийством Бенеса, было уже слишком поздно и он успел унести ноги.
Пуля лишь царапнула ему бок. Он расплатился скользнувшей по ребру пулей, но успел залепить ссадину пластырем из пакета первой помощи.
Тем не менее усталость сейчас навалилась на него, разлилась по всему телу. Конечно, речь шла о физической усталости, но он был и морально измотан всем этим идиотизмом. Десять лет назад в колледже его называли Гранитным Грантом, и на футбольном поле он старался соответствовать своему прозвищу, ведя себя, как тупой идиот. Результатом была сломанная рука, но, по крайней мере, удалось сохранить нетронутыми зубы и нос, что обеспечило ему благообразный вид. (Его губы дрогнули в легкой усмешке).
С тех пор его практически не называют по имени. Только Грант - односложный короткий звук. Очень мужественно. Очень внушительно.
Да черт с ним, с именем. Хотя, что его ждет, кроме постоянного чувства усталости и, скорее всего, короткой жизни? Недавно ему минуло тридцать лет и настало время обрести подлинное имя. Чарльз Грант. Может, даже Чарли Грант. Добрый старый Чарли Грант!
Он было расслабился, но затем, закрыв глаза, снова собрался. Так и должно быть. Добрый старый Чарли. Пусть будет так. Добрый, мягкий Чарли, который любит, покачиваясь, сидеть в кресле-качалке. Привет, Чарли, прекрасный денек. Эй, Чарли, вроде дождичек собирается.
Обеспечь себе спокойную работу, добрый старый Чарли, а потом посапывай носом до пенсии.
Грант искоса посмотрел на Яна Бенеса. Даже ему была знакома эта взлохмаченная копна седоватых волос, это лицо с крупным мясистым носом над жесткой щеткой усов. Карикатуристам достаточно было изобразить его нос и усы, но у объекта были еще и глаза в добродушной сеточке морщин, а лоб прорезали глубокие продольные борозды. Одежда Бенеса была с бору по сосенке, но собирались они второпях, - у них не было времени подбирать себе портного. Ученому, насколько знал Грант, минуло пятьдесят лет, но он выглядел старше.
Бенес склонился к иллюминатору, рассматривая приближающееся свечение города.
- Вам доводилось бывать в этой части страны, профессор? - спросил Грант.
- Я вообще не был в вашей стране, - сказал Бенес. - Или в вашем вопросе есть какой-то хитрый подтекст? - В его речи слышался слабый, но ясно различимый акцент.
- Нет. Я просто разговариваю с вами. Перед нами лежит наш второй по величине город. Хотя вы сами его увидите. Я-то родом из других мест.
- Для меня это не имеет значения. Этот конец. Тот конец. Поскольку я уже здесь... - Он не окончил предложения, но в глазах его застыла печаль.
"Рвать с прошлым всегда тяжело, - подумал Грант, - даже когда ты понимаешь, что нет другого выхода".
- Мы позаботимся, чтобы у вас не было времени грустить, профессор, - сказал Грант. - Мы привлечем вас к работе.
Бенес встрепенулся. - В чем я не сомневаюсь. И жду. Такова цена, которую с меня спросят, не так ли?
- Боюсь, что так. Как вы знаете, вы нам недешево достались.
Бенес коснулся рукава Гранта.
- Вы ради меня рисковали своей жизнью. И я признателен вам за это. Вы могли погибнуть.
- Это вполне привычный для меня вариант. Профессиональный риск. За который мне и платят. Не так хорошо, как за игру на гитаре, понимаете ли, или за точные броски в бейсболе, но столько, по их мнению, стоит моя жизнь.
- Вы никак не можете отделаться от этих мыслей.
- Приходится. По возвращении мне пожмут руку и обнимут со словами "Хорошая работа!" Ну, понимаете, мужская сдержанность и все такое. А потом: "Ну-с, теперь новое задание, но предварительно надо с тебя вычесть стоимость пакета первой помощи, которым ты залепил себе бок. Придется подсчитать расходы".
- Ваша игра в цинизм не обманет меня, молодой человек.
- Мне приходится обманывать самого себя, профессор, иначе я бы давно сбежал. - Грант сам был удивлен внезапной горечи, прозвучавшей в его голосе. - Застегните ремень, профессор. Это летающее корыто может споткнуться при посадке.