- Сообщение? Проклятие! Довольно с меня сообщений, - пробормотала она, обращаясь скорее к полу, чем к посланнику. Но потом извинилась: - Простите. Вы ни в чем не виноваты, и спасибо за то, что отыскали меня.
- Все в порядке, - заверил он и осторожно подошел ближе. Пол Форкс ко всем приближался осторожно. Быть может, давняя привычка, а может, и новоприобретенная - на поле боя.
Он протянул конверт со словами:
- Из Западного Союза.
Мерси взяла письмо.
- Из Западного Союза? Серьезно? - Она испугалась, не содержит ли письмо те же новости, которые она уже и так получила. Порой так бывает: сто лет никаких известий, а потом столько новостей, сколько тебе и не вынести, и все одновременно. Ей не хотелось читать. Не хотелось знать, о чем говорится в письме.
- Да, мэм, очень серьезно. Судя по штампу с обратной стороны, это из Такомы, что в Вашингтоне, - не в том, что по соседству, а который на западе. Ну, по крайней мере, оттуда отправили сообщение. Не знаю точно, как работает телеграф.
- Я тоже. Но я не знакома ни с кем из Вашингтона.
- Уверены?
- Вполне. - Она повернула конверт, все еще не желая открывать его, и по штампу определила, что письмо проштемпелевали на станции Такома.
- Вы… вы собираетесь распечатать? - спросил Пол Форкс, но, кажется, сразу пожалел о своих словах. - Неважно, не мое это дело. Оставляю вас в покое. - Он отступил, собираясь уйти.
Однако девушка остановила его:
- Нет, все в порядке. - Мимо торопливо протиснулся мальчик из прачечной, вынудив Мерси сказать: - Пожалуй, ни к чему мне торчать в коридоре, перегораживая проход.
И она пошла с конвертом на черную кухонную лестницу, где сейчас никого не было, никто не носился туда-сюда.
Пол Форкс последовал за ней и уселся рядом с напряженной неуклюжестью человека, еще не научившегося управлять залатанным и перекроенным врачами телом. Он держался на почтительном расстоянии, но неприкрытое любопытство, написанное на его лице, вполне могло бы отразиться и на ее собственном, если бы смертельная усталость не подавляла всех проявлений чувств.
- Вашингтон, - произнесла она, обращаясь к бумаге, извлеченной наконец из светло-коричневого конверта. Теперь нужно ее развернуть. - Что же такого важного произошло в Вашингтоне, о чем меня решили уведомить?
- Читайте, - подбодрил ее Пол Форкс. Сам он читать не умел, но любил наблюдать за теми, кто читает, и слушать содержание. - Расскажите, о чем там написано.
- Тут написано… - объявила она, но глаза побежали дальше по строчкам, и она замолчала. Сейчас она не могла выдавить ни слова.
- Продолжайте.
- Тут написано… - снова попыталась она и опять остановилась, - о моем… о моем папаше.
Пол задумчиво нахмурился:
- Я думал, ваше семейство из Уотерфорда?
Она слабо кивнула - и одновременно пожала плечами. Взгляд не отрывался от бумаги, но Мерси ответила:
- Я родилась там, а мама с отцом живут там и сейчас, работают на ферме, по большей части молочной.
Пол, пусть и неграмотный, глупцом не был.
- Отец? Так это не ваш настоящий папа?
Хотя Мерси и не обязана была ничего ему объяснять, у нее отчего-то развязался язык:
- Мой папаша сбежал, когда я была еще ребенком. Отправился на запад со своим братом и моим кузеном искать золото на Аляске; по крайней мере, я слышала, таков был их план. Некоторое время он присылал письма. Но потом, когда мне исполнилось семь, письма просто… перестали приходить.
- Думаете, с ним что-то случилось?
- Так мы всегда считали. - Голос ее понизился до шепота: - Хотя странно… - Мерси читала и перечитывала телеграмму.
- Что странно? - напомнил Пол.
- Однажды тетя Бетти получила на почте посылку, полную вещей дяди Эйзы и вещей Леандра тоже. Леандр - мой двоюродный брат, - пояснила она. - А еще там были деньги, немного, но все-таки. Еще внутри обнаружилась записка от кого-то незнакомого, но в ней говорилось, что Эйза и Леандр умерли на границе от холеры или чего-то вроде этого. В любом случае, когда мне было около десяти, мировой судья вынес решение, что моя мама больше не замужем по причине бегства супруга и может сочетаться браком с Уилфридом. С тех пор мой отец - он. Так что я не знаю… не знаю, что все это значит.
Тон ее стал другим: только что она тихо пересказывала историю семьи, а вот уже читает вслух телеграмму, не забывая и знаки препинания:
- "Вините Мэй Свакхаммер точка. Ваш отец Иеремия Гранвилль Свакхаммер пострадал при несчастном случае точка. Его жизнь висит на волоске точка. Он ждет вас в Такоме на территории Вашингтона точка. Пожалуйста сообщите о вашем прибытии точка. Шериф Уилкс встретит вас на станции и доставит на север в Сиэтл, где ваш отец лежит при смерти точка".
Бумага сложилась и легла на колени Мерси.
- Это все? - уточнил Пол.
- Все. - Она уставилась на телеграмму, потом подняла взгляд на Пола. - И все это время я считала его мертвым.
- Похоже, он пока жив.
- Да, похоже, - согласилась она, даже не представляя, как к этому относиться.
- И что вы собираетесь делать?
Она не пожала плечами, не покачала головой.
- Не знаю. Он бросил меня и маму. Он оставил нас, не прислал за нами, как обещал. Мы ждали, ждали, а он не прислал.
Сестра и больной посидели в молчании несколько секунд, потом Пол Форкс сказал:
- Теперь он посылает за вами.
- Как-то поздновато.
- Лучше поздно, чем никогда? - неуверенно предположил Пол. Он откинулся назад и ухватился за перила, собираясь вставать. - Похоже, он вроде как умирает.
- Возможно, - согласилась Мерси. - Но я не уверена, что мне не плевать. Он бросил нас… господи, пятнадцать лет назад. Этот, сукин сын, - пробормотала она, потом повторила громче: - Этот сукин сын! Все это время он распрекрасно жил себе на Западе, как и собирался. И все это время мы сидели дома и думали, и беспокоились - и наконец махнули рукой!
- У него могли быть свои причины, - вступился за отца, даже не будучи знаком с ним, Мерси Пол, неуклюже покачивающийся на своих ногах - одной настоящей и одной деревянной.
- О, я уверена, что у него были причины, - проговорила Мерси, глядя на бумагу. - Примерно миллион причин бросить женщину и маленькую девочку и начать новую жизнь в другом месте. Полагаю, он просто выбрал одну из этого миллиона.
- И ты не хочешь узнать о ней? - быстро вставил выздоравливающий.
- С чего бы мне хотеть знать? - Девушка еще не кричала, но внутри она уже распалилась, как топка, заглотившая угли. Жар, вспыхнувший в животе, опалил грудь, потом обжег горло и воспламенил щеки. - Миллион причин, будь он проклят, и я не желаю знать ни одну из них!
- Потому что тебе все равно?
- Чертовски верно, потому что мне все равно! - Только вот теперь она действительно орала, пылая от гнева, или горечи, или иных последствий этой лихорадочной недели. - Пусть подыхает там, где торчал все это время, где хотел быть!
Пол Форкс протянул руки, пытаясь остановить ее или просто защититься, хотя это был не его бой и не он был тем человеком, на которого она так злилась.
- Может, он там, где хотел быть, а может, просто там, где умрет. В любом случае, он пожелал увидеть свою маленькую девочку.
Мерси наградила его убийственным взглядом, от которого можно было бы окаменеть на месте, но мужчина сморгнул пару раз и все равно продолжил:
- Однажды ты пожалеешь, если не поедешь сейчас. Если не сделаешь этого, другого шанса не выпадет никогда. И вот тогда ты действительно проведешь остаток своей жизни в раздумьях. Когда можно бы было просто… спросить.
Она стиснула телеграмму в кулаке, сминая бумагу.
- Это не так-то просто. Если он умирал, когда отправлял свое послание, вполне возможно, сейчас он уже мертв.
Раненый заерзал:
- Наверняка-то неизвестно.
- Путешествие займет недели. Месяц, а то и того больше. Тебе известно не хуже, чем мне, как в наши дни ходят поезда. Все говорят о трансконтинентальных маршрутах дирижаблей, но никто еще не поспособствовал тому, чтобы толком наладить сообщение. Может, я и смогу прыгать-скакать-трястись по воздуху, но времени это отнимет еще больше, чем на поезде. Так что забудь! - рявкнула она, сунув бумажный комок в карман передника.
Пол Форкс сделал шаг вниз и покачал головой.
- Да, мэм. Я забуду. Простите меня, не мое это дело. Только…
- Что - только?
- Только, когда меня ранили и когда привезли сюда… Я послал за женой и сыном. Они не приехали. Мне лишь сообщили, что сын умер от чахотки полгода спустя после моего призыва, а жена через пару недель последовала за ним.
- Я… - Молодая женщина задохнулась. - Пол, мне так жаль.
Он неуютно поежился, словно от холода.
- Ну вот, потому-то я и остался здесь. Возвращаться домой стало ни к чему. Но я не собирался совать нос в чужие дела. Просто так больно, когда думаешь, что готовишься к встрече с Творцом, и нет никого, кто проводил бы тебя.
Левой - целой - рукой он дружески прикоснулся к ее плечу. И ушел, оставив девушку одну на лестнице, с телеграммой, которую она не могла заставить себя прочитать снова и на которую понятия не имела, как ответить.
Все еще размышляя, Мерси поднялась в свою каморку, открыла чемодан и достала письменные принадлежности, которые позаимствовала из личных запасов капитана Салли. Не зная, что еще делать, о чем еще думать, девушка присела на край кровати и начала писать.
Почерк Мерси, довольно корявый, поскольку она не так долго училась в школе, чтобы отточить его, был все же вполне разборчив. И вот что вывела ее рука:
Дорогая миссис Генри.
Меня зовут Винита Линч, я медсестра в Робертсоновском госпитале в Ричмонде, штат Вирджиния. С прискорбием сообщаю вам, что ваш сын, Гилберт Генри, умер сегодня днем, 13 февраля 1879 года. Он был хорошим солдатом и милым человеком, он шутил, пока мы пытались спасти его. Он был ранен очень серьезно, но почил с миром. Я оставалась с ним до последней секунды. Он с такой любовью говорил о вас и о своем брате. Его последние мысли были о доме.
Закончив, она запечатала письмо и положила его на ящик рядом с кроватью, чтобы отправить в понедельник, когда прибудет почта.
3
- Спасибо. Спасибо за все, - сказала Мерси Линч Салли.
Она уже раздала все последние "прощай", благо и было-то их немного: другим медсестрам, паре докторов и Полу Форксу, который работал рядом с ней шесть месяцев и все равно догадался бы, почему она уезжает.
Никто не упомянул о ее уходе никому из пациентов. Лучше этого не делать, решила она. Она раньше видела, как уезжают другие женщины, проходя по рядам и получая страстные мольбы, обещания никогда не забывать, а порой и скоропалительные предложения руки и сердца; ничто из вышеперечисленного Мерси не интересовало. Она поняла, наблюдая за приездами и отъездами других работников, что лучше просто буднично уйти - и не вернуться.
Если бы она стала делать какие-нибудь заявления, то получился бы скандал.
А если она просто исчезнет, пройдет, возможно, несколько дней, прежде чем кто-нибудь из прикованных к постели мужчин заметит это. У них свои проблемы, боль отвлекает их от действительности, и отсутствие одной из медсестер мало что значит для большинства. В конечном счете кто-нибудь закатит глаза, поскребет затылок и удивится:
- А что случилось с сестрой Мерси?
И тогда капитан Салли скажет:
- Она уехала. Неделю назад.
Ну, неделю так неделю - и инвалид, услышавший это известие, только пожмет плечами.
Мерси решила, что легче просить прощения, чем разрешения. Они простят ее уход. А могли бы не позволить покинуть их.
Но Салли другая, и она поняла. Понизив голос, хотя никто не маячил поблизости, капитан сказала:
- Я рада, что ты получила документы как вдова и крохи пенсии, выделяемые Союзом. В пути никакие средства не лишни. А их деньги ценнее наших.
- Мэм, если кто-нибудь пришлет за мной сюда, вы дадите им адрес в Уотерфорде? - попросила Мерси.
- Ну конечно же. Так, я ничего не забыла? Ты освободила кровать наверху… и прихватила документы, надеюсь? Мое рекомендательное письмо, в котором говорится, что ты медсестра, одна из нас, поможет тебе на первых порах, но никто не знает, что ждет тебя на Западе.
- Я отправлюсь на юг, - сообщила девушка, - потом вверх по реке и на запад. У меня есть план.
- Как скажешь. Это долгое путешествие, дорогая. Я буду беспокоиться за тебя и молиться.
Мерси обняла начальницу. Потом в последний раз прошла по палате на первом этаже, мимо входа в бальную залу, по коридору, через кухню, на задний двор… так, чтобы никто, кроме персонала, не увидел, что она несет чемодан и большую сумку через плечо с бросающимся в глаза нашитым на ткань красным крестом. Чемодан приехал с ней еще из Вирджинии; другой являлся собственностью госпиталя, и его пришлось оставить. Но сумку Мерси подарила капитан Салли. В нее девушка уложила кое-что из того, что может понадобиться медсестре в любой момент, а также документы, деньги, несколько книжек, письма, карандаши и прочие полезные предметы, благодаря которым она чувствовала себя подготовленной к любым тяготам путешествия.
На обочине у Робертсоновского госпиталя она остановилась, размышляя, с чего же начать - и как. В целом ее планы не простирались за границы того, что она сообщила капитану Салли.
Итак, первое: она направляется в канцелярию Западного Союза.
Клерк за стойкой взял у нее конверт с телеграммой отца, прочел ее, и, пока он изучал штампы, Мерси сказала:
- Мне нужно дать ответ. Написать… шерифу Уилксу, полагаю. Откуда бы эта телеграмма ни прибыла. Я должна сообщить ему, что еду.
Невысокий мужчина в полосатом жилете, разглядывая в пенсне бумагу, ответил:
- Это можно, я помогу вам. И сожалею о случившемся с вашим отцом, - вежливо добавил он.
Он назвал цену, и Мерси заплатила из тех наличных, что выдала ей капитан Салли: выходное пособие плюс премия. С помощью клерка она составила ответ, которому предстояло преодолеть три тысячи миль:
ШЕРИФУ УИЛКСУ: ПОЖАЛУЙСТА СООБЩИТЕ ИЕРЕМИИ СВАКХАММЕРУ ЕГО ДОЧЬ ПРИЕДЕТ К НЕМУ ТЧК ПУТЕШЕСТВИЕ ЗАЙМЕТ НЕСКОЛЬКО НЕДЕЛЬ ТЧК В ПРЕДДВЕРИИ ПРИЕЗДА ПРИШЛЮ ЕЩЕ ТЕЛЕГРАММУ ТЧК
Она не могла придумать, что бы еще добавить, так что просто смотрела, как клерк, переписав послание, положил его в ящик на своем столе. Он объяснил, что телеграфистка сейчас в отлучке, но, когда она вернется, сообщение тут же будет отправлено.
Мерси поблагодарила и вышла, снова оказавшись на улице с сумками в руках и тревогой в сердце: она боялась, что поступает неправильно и что отец все равно наверняка к ее приезду будет уже мертв.
- Но это же приключение, - сказала она себе, не столько веря, сколько пытаясь уцепиться за предлог.
Перебросив ремень сумки через плечо, она сошла с деревянного крыльца конторы Западного Союза - и тут же пришлось отпрянуть назад от спешащего покачивающегося экипажа. Вдалеке закричали, предупреждая о прибытии кого-то в госпиталь; девушка услышала сквозь грохот слово "Робертсон", и у нее защемило сердце.
Ей следует отказаться от этой нелепой миссии.
Ей следует вернуться туда, где она нужна.
Даже если она проделает весь этот путь на Запад, даже если окажется у постели отца, узнают ли они друг друга? Воспоминания о нем за шестнадцать лет размылись до каких-то расплывчатых цветных пятен и рокотания голоса. Когда она думала об отце, даже стараясь отринуть гнев на него, в сознании всплывали лишь широкие плечи, каштановые волосы и крепкие руки, толстые, как бревна. Лица она почти не помнила - помнила только, как царапалась отцовская щетина, когда малышка-дочка терлась щечкой о его щеку.
Что ж, может быть. Может быть, она узнает его.
Но узнает ли он ее? Между той крохой и медсестрой из Робертсона пролегла целая жизнь. Она выросла на несколько футов, став, как стыдливо говорится, "довольно высокой" для женщины, и ее пшеничные кудри потемнели, приобретя оттенок неотшлифованного золота и утратив солнечное сияние детства. Гибкость периода становления уступила место крепкой фигуре, вполне годящейся для работы на ферме или в госпитале. Сейчас Мерси никто не назвал бы изящной - если она вообще когда-нибудь была такой.
Она топталась на обочине, размышляя, не вернуться ли в канцелярию, чтобы послать еще одну телеграмму и рассказать матери, что она собирается сделать. Но потом решила, что все-таки лучше будет написать письмо и отправить его по дороге.
Всегда легче просить прощения, чем разрешения.
На углу улицы мальчишка в штанах не по размеру выкрикивал сегодняшние новости. Вскинув над собой стопку газет, точно римлянин - щит, он извещал всех интересующихся о последних - по сведениям - перемещениях войск, о победах, потерях и прочих интересных подробностях.
- Отбита атака янки в Нэшвилле! - вопил он. - Максимилиан Третий требует расследования исчезновения миротворческих сил!
Мерси вдохнула глубже, выбрала направление и зашагала. Голос мальчишки преследовал ее:
- Пропажа дирижабля с северо-запада в Техасе окружена загадками! Ужасная буря в Саванне! Тяжелые потери южан в Боулинг Грине!
Она пожала плечами, продолжая шагать, - четыре квартала мимо узких трехэтажных гостиниц и пансионов, мимо широких, приземистых банков и бакалейных лавок. На ступенях высокого белого храма стоял мужчина с большой черной Библией, зазывая людей войти и покаяться, или приобщиться вместе с ним к Церкви, или что-то типа того, - Мерси этим не интересовалась. Она обогнула толпу, не обращая внимания на проповедника и стараясь не смотреть на гигантский шпиль цвета слоновой - или человеческой - кости.
Она прошла мимо целого ряда церквей, выстроившихся, если так можно выразиться, плечом к плечу, несмотря на противоречия в догматах, оставила позади скотный двор, добралась до большой плавильни, где сновали покрытые копотью потные мужчины в грязной, местами опаленной одежде. Один из них окликнул ее, разинув пасть, чтобы брякнуть что-то непристойное.
Но когда Мерси обернулась, рабочий захлопнул рот.
- Извините, сестра. Мэм, - пробормотал он, увидев ее плащ и красный крест на сумке.
- Считай, что ты прощен, хам, - буркнула она на ходу.
- Извините! - крикнул он еще раз ей в спину.
Она не ответила. Только поправила сумку, чтобы крест был виднее. Это не иностранная эмблема, не эмблема янки и даже не конфедератов. Но все знали, что она означает, отлично знали, хотя иногда и принимали девушку по ошибке за представительницу Армии спасения.
Вдалеке, над крышами мельниц, фабрик и складов, она уже видела округлые купола: верхушки стоящих в доке дирижаблей.
Вскоре показалась и вывеска Ричмондской региональной станции летательных аппаратов. Под ней две стрелки указывали в две разные стороны. Табличка "Пассажирский транспорт" звала повернуть налево, "Торговый и грузовой" направляла направо.