- Как Клостерхайм хотел вас использовать? - поинтересовался я, пока мы ехали. - В качестве личного охранника?
- Частично. Он знает мою неприязнь к евреям, туркам и всем другим неверующим. По дороге ему в голову пришла мысль, что я могу помочь ему в казни нескольких евреев в Тойфенберге. Он говорил мне, что у него есть доказательства того, то они пьют кровь христианских младенцев. Всем известно - евреи виноваты уже в том, что существуют. У меня не было особенного желания ему помогать.
Я ничего не ответил на это. Твердость, с какой южные московиты ненавидят своих восточных мусульманских соседей, общеизвестна. А юноша не называл никаких имен.
- Вы убили всех евреев? - спросил я.
Он оскорбился.
- Конечно же нет. Один из них был слишком стар, а другой - слишком юн. Это убедило меня в том, что Клостерхайм обманул меня. Никаких доказательств не было.
- Но они все равно были умерщвлены?
- Конечно. Я сказал Клостерхайму, что он должен закончить свою работу. Он сделал это с сожалением, видно было, что он передумал, но потом он объяснил мне, что могут обнаружиться другие неверующие. Мне становилось все яснее, что я не столько борюсь с неверующими, сколько просто убиваю. Кем бы я не был, но я не убийца, господин. Я убиваю честно, в открытой битве, только сомневаюсь, следует ли уничтожать всех евреев и турок.
Компания Седенко сделала для меня дорогу до Швайнфурта намного короче. Иногда на пути перед собой мы видели пурпурный полевой плащ и черный клобук Клостерхайма. Заметив нас, он увеличивал темп движения и снова оказывался впереди на день пути. Тем временем Седенко продолжал рассказывать.
Он был из казаков - тех самых пионеров, освободивших юг континента от татарского ига, (отсюда их ненависть к востоку) и построили поселение неподалеку от теперешнего Киева, их южной столицы. Его земляки прославились как отличные наездники и бойцы, и сам он, как утверждал, был искушен в каждом казацком искусстве. Ему удалось организовать восстание против поляков и убить одного из их предводителей - Гетмана. За это он был изгнан своим кланом и решил отправиться на запад и наняться на службу к какому-нибудь балканскому графу. Одно время он служил карпатскому королю, вплоть до войны, которая, как я понял, была междоусобным столкновением двух банд разбойников. Как и большинство представителей его расы, он был религиозным фанатиком, и, прослышав о "святой войне" в Германии, он решил, что это ему подходит. Потом он выяснил, что его симпатии склонялись то в одну, то другую сторону - его религия брала начало от патриарха в Константинополе, а не от Папы в Риме.
- И я решил, что стоит сражаться против неверных, - заключил он, - против татар, евреев и турок. Но эта война - свара между христианами, и никто не хочет знать, отчего она началась. На мой взгляд, все они сумасшедшие, причем никто из них не верит в Бога. Я могу сражаться как на одной, так и на другой стороне. Я попробовал поступить на службу в лейб-гвардию к одному дворянину, но, на его взгляд, мой характер слишком необуздан. Когда мне встретился Клостерхайм, я был близок к голодной смерти.
- А где вы встретились впервые?
- Там, где вы нас увидели. Я знал, что этот крестоносец может обеспечить работой нуждающихся христиан, потому и решил быть не особенно щепетильным после того, как получил один серебряный гульден в качестве аванса. Этим я смог оплатить свою поездку в Тойфенберг. Всем известно, что хороший христианин стоит двадцати евреев. Я ожидал чего-то страшного, например, что Тойфенберг окружила по меньшей мере армия неверных. Но трое!.. Всего лишь трое евреев в городе! Для меня, конечно, это было определенного рода облегчением, господин. Я могу сказать вам об этом. В следующий раз я ни за что не соглашусь участвовать в любой авантюре, подобной предложенной мне Клостерхаймом. Для него каждый встречный - неверующий.
Я нашел его по-детски наивным - его готовность бороться против несправедливости и непоколебимость веры не привлекли моего внимания, но вернули меня к собственным невеселым мыслям о личных проблемах.
Некоторое время спустя мы достигли Швайнфурта - не очень большого, с высокими шпилями, но достаточно крепкого, чтобы устоять против войны, города. Наше пребывание там не было продолжительным - мы только справились о лучшей дороге на Нюрнберг. Мы с Седенко остановились на постоялом дворе, и я намеревался утром договориться с ним о последующем путешествии, но он ухмыльнулся и сказал:
- Если вы ничего не имеете против, капитан фон Бек, я останусь с вами еще некоторое время. Вы сделаете мне одолжение, позволив разделить ваши приключения, так как у меня нет лучшего выбора. Я никому не рассказывал ни о вас, ни о вашей миссии, и в свою очередь рассчитываю на ваше молчание. Но общество бойца делает мою жизнь занимательной и, может быть, я найду, если поеду с вами и дальше, службу в подразделении наемных солдат.
- Я и не пытаюсь отделаться от вас, маторе Седенко, так как сам ищу вашего общества, что вы уже смогли заметить, - ответил я. - Теперь мой путь лежит на Нюрнберг, и оттуда к маленькому городку под названием Аммендорф.
- Я ничего не слышал о нем.
- Я тоже. Но у меня есть основания направляться туда, и я должен это сделать. Вполне возможно, когда мы прибудем в Аммендорф, вы не захотите сопровождать меня дальше, отыскав лучшую возможность для приложения ваших умений. Вы знаете, что я не отступлю от моего задания, и правильно решили, что оно важно. Независимо ни от моего, ни от вашего желания, мы должны для себя уяснить, что я должен следовать приказу, направляющему мои поиски.
- Я солдат и знаком с солдатской дисциплиной, капитан. Кроме того, это ваша страна, вы знаете ее значительно лучше, чем я. Я буду горд возможностью сопровождать вас столько, сколько смогу оказаться полезным.
Седенко нахлобучил шляпу и снова ухмыльнулся.
- Я профессиональный казак. Все, что мне нужно - немного еды, командир, которому я доверяю, моя вера в Бога, возможность передвигаться верхом и использовать это. - Он вытащил саблю и поцеловал эфес. - И я почти счастлив.
- Еду, по крайней мере, я могу вам обещать, - сказал я.
Немного позднее, на пути в Нюрнберг, он рассказывал мне о своих предыдущих работодателях. Его неприязнь к Клостерхайму поутихла.
- Он перечислял уничтоженных им ведьм - среди них были дети. Возможно, даже и христианские. Я подчеркиваю - дети. Что вы на это скажете, капитан фон Бек?
- На моих руках много крови, - заметил я, - очень много, чтобы подобное меня тревожило, юный московит.
- Но это было на войне - нет войн без кровопролитий.
- О, не все ли равно, на войне или прикрываясь этим названием. Сколько детей, по-вашему, было умерщвлено, как вы думаете, Седенко?
- Вы - командир. Бывают моменты, когда человек вынужден отдать подобный приказ.
Я ответил:
- Относительно всего содеянного я раскаиваюсь. Но если я о чем-то сожалею, так это о том, что покинул замок Бек. Оставшись там, я не стал бы солдатом. Вы происходите из рода военных, у нас же не было особых традиций в военных делах. - Я пожал плечами. - Моими людьми были убиты дети крестьян. И я был в Маглебурге.
- Ага, - сказал Седенко. - Маглебург.
Он молчал некоторое время, и я уже было подумал о мрачной перспективе путешествия в одиночестве. Почти час спустя он сказал мне:
- Там была кровавая резня, так?
- О да, это было именно так.
- И каждый настоящий солдат не хотел бы оказаться там?
- И тем не менее, я был там, - напомнил я ему.
Больше о Маглебурге мы не говорили.
Некоторое время спустя на дороге нам стали попадаться следы больших групп людей, и поэтому мы свернули на тропу, указанную моей картой местности, которую я доставал только в случае крайней необходимости. Она вела параллельно главной дороге. Все же время от времени мы встречались с небольшими подразделениями, и пару раз нам пришлось ввязаться в драку. Чтобы поддержать свою репутацию, мне в конечном итоге пришлось время от времени кричать: "Посланник!". После этого нас уже пропускали без лишних вопросов.
Я решил, что сразу же направиться в Нюрнберг будет не особенно умно. Прохожие рассказывали о собравшейся там группе известных саксонских дворян, вероятно, с целью заключения мира. Однако с тем же успехом они могли также разрабатывать новую стратегию и заключать новые союзы. У меня не было особого желания иметь с ними что-либо общее, тем более, если я буду принят в их кругу, у меня будут затруднения при ответах на их вопросы. В любой момент может раскрыться, что я не принадлежу ни к одной из партий, ни какому-либо господину.
Впрочем, как это произойдет, не имело никакого значения.
Примерно в пяти милях от Нюрнберга на поляне мы разбили лагерь, и я поинтересовался у Седенко, неужели у него столько свободного времени, чтобы сопровождать меня в путешествии.
- В Нюрнберге, возможно, нам придется посетить кое-кого, - сказал я. - И вполне может оказаться, что нам вскорости придется распрощаться.
Он покачал головой. - Я в любой момент могу повернуть обратно, - возразил он.
- Перед нами лежат страны, куда вы не сможете отправиться.
- Сразу за Аммендорфом, капитан?
- Не знаю. Я должен получить там новые указания.
- Но, я думаю, ехать нам вместе дальше или расстаться, можно будет решить и потом, когда вам станет известна суть этих указаний.
Я улыбнулся.
- Вы неуемны, как терьер, Григорий Петрович.
- Мы, казаки, славимся своим темпераментом, капитан. Мы свободные люди, и ценим свою свободу.
- Вы выбрали меня своим господином?
- Можно послужить и вам, - задумался он. - Вам или кому-нибудь еще. Подойдет вам такой ответ, капитан?
- О, я не думаю, что был бы против, - ответил я.
Но что он решит, спрашивал я себя, если узнает, что я служу делу Сатаны?
На самом же деле я преследовал совершенно иную цель. Меня не покидала надежда, что рано или поздно я соединюсь со своей возлюбленной Сабриной. Ведьма она или нет, но она была первой женщиной, которую я полюбил так сильно, как, я думал, вообще можно любить. Думая о том, чем могут закончиться мои поиски, я терял свой здоровый оптимизм. Если Люцифер говорил о судьбе мира, о Небе и Аде, то я не мог подняться выше обыкновенного чувства - любви. Я понимал, но сделать с собой не мог ничего.
На следующее утро мы достигли виселицы, на которой болталось шесть трупов. Мертвецы были одеты в черное, и на суставах у них запеклась кровь. Это означало, что их сначала пытали и выламывали конечности, прежде чем повесить. В ногах одного из них я заметил деревянное распятие. Определить, к какому ордену принадлежали эти монахи, было практически невозможно, впрочем, это не имело особого значения. Важнее было то, что их ограбили, а потом убили. Неудивительно, что даже черные одеяния монахов не смогли защитить их в эти дни.
Проехав еще одну или две мили, мы добрались до монастыря. Часть его еще горела, и по какой-то причине трупы монахов и монахинь были вывешены на стенах, как это делают крестьяне, вывешивая на изгородях мертвых крыс, мышей и хорьков. За годы своей военной деятельности я повидал много проявлений подобного черного юмора. Теперь я сожалел, мне и самому приходилось заниматься подобными делами.
Как я и думал, Господь взял меня на заметку и заказал путь на Небо.
Достав на следующий день карту, чтобы справиться по ней, сколько еще пути впереди, я с облегчением обнаружил, что мы всего в нескольких часах езды от Аммендорфа.
У меня не было ни малейшего понятия, где можно отыскать Лесного Графа, Повелителя Охоты, но было бы славно знать, что первая половина поисков осталась позади.
Дорога вела нас по густому лесу, его земля была так густо покрыта замшелыми валунами и зарослями сочной осоки, что наши кони восприняли с энтузиазмом. Запах прелой листвы, влажной земли и зеленых побегов был настолько силен, что мне пришлось слегка прикрыть нос рукой. Сгущались сумерки, а мы, к сожалению, все еще скакали по лесу, постепенно поднимаясь на возвышенность. Когда мы достигли вершины, тьма сгустилась, и мы ничего не могли сделать, так как не видели, что лежит впереди, но мы все же рискнули спуститься по другой стороне холма.
Седенко начал беспокоиться. Он гораздо ближе принимал к сердцу мое приключение, чем я сам. Ему приходилось прилагать почти физические усилия, чтобы воздержаться от вопросов, на которые я, кстати, по определенным причинам, все равно не дал бы ясных ответов.
Заметив, что мы находились совсем недалеко от Аммендорфа, я попридержал коня и вернул моего попутчика к старому разговору.
- Знаете, Седенко, возможно, вы не сможете сопровождать меня в Аммендорф.
- Конечно, капитан. - Он открыто посмотрел мне в глаза. - Вы уже предупреждали меня об этом.
Его ответ обрадовал меня. Мы достигли широкой поляны, образующей вход в долину.
По мере приближения к Аммендорфу деревья стали редеть, а долина расширилась.
Выстроенный из темного обтесанного камня, город располагался у подножья коричневой, поросшей кустарником и мхом скалистой стены, и сам, казалось, переходил в скалы.
Ни одного дымка не поднималось над крытыми черепицей крышами, ни одной коровы не было на скотных дворах, дети не играли на улицах Аммендорфа, и не было видно ни одного человека в дверях и окнах.
Седенко первым остановил своего коня. Он ухватился за рукоять сабли, недоверчиво рассматривая черный город, раскинувшийся перед нами.
- Но он мертв, - проговорил он, - никто не живет здесь по меньшей мере уже сотню лет…
Глава шестая
По приближению к Аммендорфу оказалось, что некоторые звуки из него все же раздавались. С крыш падала черепица, а тростник и дранка уже давно сгнили. Только массивные стены зданий были в сохранности.
Казалось, это место было покинуто внезапно. Зеленоватый свет падал и отражался от скальной стены, отчетливо были слышны удары регулярно падающих капель воды, а когда мы остановились, влажный грунт под нашими ногами просел - все это только усиливало впечатление опустошенности и запустения.
Седенко втянул в себя воздух и положил руку на эфес сабли.
- Кажется, здесь все пропитано ненавистью.
Значит ли это, спросил я себя, что Люцифер, послав меня в этот запустелый уголок, ошибся? Здесь не могло быть никого, кто указал бы мне путь к Лесному Графу, который, к тому же, мог давно уже мог умереть.
Седенко посмотрел на меня вопрошающе. Весь его вид говорил, что я, возможно, обманут.
День близился к завершению.
Я сказал Седенко:
- Я намерен заночевать здесь. Если вы намерены продолжить свой путь, я не стану вас задерживать.
Московит ухмыльнулся, потом коротко взглянул на меня и усмехнулся:
- Это может оказаться тем приключением, которое я давно ожидаю, - ответил он.
- Но оно может оказаться и не в вашем вкусе.
- Все, что вызывает острые ощущения, относится к приключениям, разве не так?
Я похлопал его по плечу.
- Такая компания меня вполне устраивает, казак. Я жалею лишь, что не встретился с вами в своих предыдущих предприятиях.
- Думается, я все же составляю вам компанию кое в каком предприятии.
Собственное будущее было для меня настолько загадочным и туманным, что я не мог дать ему конкретного ответа. Мы принялись обследовать дома один за другим. Пол в каждом в них потрескался от времени и порос бурьяном. В одном доме росло даже маленькое деревце. Все было влажным, мебель почти сгнила, а занавески рассыпались при малейшем прикосновении.
- Даже крысы покинули город. - Седенко вышел с кружкой вина из погреба. Он отпил глоток и сплюнул. - Сладкое.
И кинул кружку в пустой камин.
- Ну, - поинтересовался он, - какой из остатков этих домов мы сделаем нашим пристанищем на эту ночь?
Мы выбрали здание, которое, на наш взгляд, было местом собраний совета. В нем, более обширном и с большим количеством свежего воздуха, нежели в остальных, мы даже смогли в большом камине разжечь огонь.
С наступлением темноты мы завели коней в угол здания. Огонь, давший тепло и свет, оказался для нас очень кстати, и мы улеглись спать.
Снаружи, на мертвых улицах Аммендорфа, не наблюдалось ни малейшего движения, лишь несколько птиц выпорхнуло из-под стропил да изредка слышалось тявканье лисицы. Седенко уже похрапывал, а мне никак не удавалось погрузиться в сон. Я никак не мог понять, почему Люцифер отправил сюда именно меня. Я думал о Сабрине, сомневаясь, что смогу ее увидеть еще раз. Что же касается меня лично, то я могу направиться на службу к шведскому королю, чья армия через некоторое время должна была переправиться через Германию. Потом мне вспомнился Маглебург, потом опять Люцифера и уже было совсем впал в безысходность.
Два или три часа я провел в таком паршивом настроении, пока не задремал, но был вырван из сна шумом, напоминавшим, как мне показалось, звук охотничьего рога.
Я вскочил словно ужаленный, схватил меч, висевший в ножнах на крюке, вбитом в стену, подбежал к окну и уставился в темноту.
Моросил дождик, облака закрывали луну и звезды. Когда я заметил между строениями темную фигуру, мне стало не по себе - ее окружало сияние, и свет становился все сильнее и сильнее, пока полностью не залил весь Аммендорф. Слышался топот копыт, становившийся все сильнее и громче, пока не превратился в закладывающий уши грохот, но всадника так и не было видно.
Седенко был уже теперь рядом со мной, с саблей наизготовку. Он нахмурился.
- Ради Бога, капитан. Что это такое?
Я покачал головой.
- Понятия не имею, мой мальчик.
Здание, в котором мы находились, содрогалось до основания, и наши скакуны беспокоились, порываясь сорваться с привязи.
- Буря, - предположил Седенко, - что-то типа бури, как вы думаете, капитан?
- Возможно, это тот, кого я ожидал встретить здесь, - ответил я ему. - Но, может быть, правы вы.
Он полностью был убежден в своей правоте. Каждый жест, каждое движение выдавало его сомнение.
- Это приближается Сатана, - произнес он.
Я не сказал ему, почему думаю, что это невозможно.
Внезапно в конце улицы появился всадник. В тот же момент раздался и лай охотничьих собак, образовавших бесформенную кучу перед его лошадью. За ним следовали другие всадники, но их предводитель был так огромен, что рядом с ним все они напоминали гномов. Он носил округлый, сплюснутый с боков шлем, обрамляющий бородатое лицо, а глаза его испускали тот зеленовато-голубой свет, что освещал весь городок. Обширный нагрудный панцирь был пристегнут на кожаную подпанцирную рубаху, за плечами висела меховая накидка, сделанная из шкуры медведя. В его левой руке была охотничья пика - из тех, которые не используются по крайней мере уже сотню лет. Его ноги также были покрыты латами, а ступни находились в тяжелых стременах. Подняв голову, он рассмеялся в небо. Его голос отдавался эхом в скалах и смешивался с громом, производимым его собаками, которые почти одновременно начали лаять, а его похожие на тени сопровождающие издали одинаковый заунывный крик.
- Матерь божья, - проговорил Седенко. - Я сразился бы в открытую с любым мужиком, но не с этим. Давайте-ка лучше исчезнем отсюда подобру-поздорову, пока он нас не заметил.
Я не двинулся с места.