- О… да уж ладно… - Не высказывая особой охоты, подсудимый подчинился требованию и стал говорить в микрофон. - Смысла метать перед вами бисер нет никакого, но тем не менее я буду говорить, а вам придется выслушать мои… Вы тут болтаете о своем драгоценном Ковенанте, будто он есть что-то священное, что ли. А я с вами не согласен и не приемлю такого взгляда. Вы относитесь к нему так, будто он с Неба сошел в лучах Света. Мои деды дрались во времена Второй революции, но они сражались, чтобы сокрушить предрассудки, а не ради того, чтобы на их месте какие-то законченные идиоты возвели новые! - Он критически оглядел аудиторию. - В те времена были Мужчины! А из кого состоит наше общество теперь? Из робких трусливых слабаков, в жилах которых течет чистая водопроводная вода. Вы так тщательно спланировали ваш мир, что из него оказались изгнанными радость и жизнелюбие. Никто не голодает, никто не подвергается опасности. Ваши корабли не тонут. У вас не бывает засух. Вы одомашнили погоду так, что даже дожди покорно идут только после полуночи! А почему, собственно, они должны ждать полночи, если вы все равно заваливаетесь дрыхнуть уже в девять вечера? А если у кого-нибудь из ваших благонравных людишек возникнут не- желательные эмоции, - Боже, сохрани нас даже от мысли об этом! - он тут же топает в ближайшую психодинамическую клинику, а там сразу производят нужную манипуляцию с его малюсеньким мозгом. Благодарю Господа, что я никогда не соблазнялся прибегнуть к подобной операции! Я предпочитаю владеть своими эмоциями сам, какими бы неприглядными они не казались другим. Вы даже любовью занимаетесь только после посещения консультанта-психотехника, чтобы узнать, обладает ли Она столь же пресным и плоским умишком, что и вы. Да настоящего мужчину от вас так и тянет сблевать! А насчет того, чтобы подраться из-за женщины, то если у кого-нибудь и хватит смелости на это, то он уже через пару минут обнаружит возле себя проктора, отыскивающего на его теле наиболее подходящую точку для применения парализатора, а потом спрашивающего с отвратительной вежливостью: "Сэр, чем могу быть вам полезен?"
Пристав начал было пододвигаться к Маккинону. Тот повернулся к нему.
- А ну, ты! Отойди! Я еще не кончил! - он снова обратился к микрофону и продолжал: - Вы велели мне выбирать между двумя возможностями? Что ж, с выбором проблемы не будет. Вместо того чтобы согласиться на лечение, вместо того чтобы отправиться в одно из ваших маленьких, аккуратненьких, надежненьких, приятненьких заведений для переориентации и позволить банде тамошних докторов копаться в моем мозгу своими хитрыми пальцами, вместо того чтобы согласиться на все это, я выбираю старую добрую Смерть! О нет, выбора для меня не существует, для меня есть лишь одно решение. Я выбираю Ковентри и, клянусь, счастлив этим! Надеюсь, что больше никогда не услышу о Соединенных Штатах!.. И все же есть одна вещь, о которой я хотел бы спросить прежде, чем отправиться туда. Зачем вы берете на себя труд жить? Мне кажется, что каждый из вас должен, хотя бы из-за убийственной скуки своего бытия, желать скорейшего окончания этой глупой и бесцельной волынки. Ну, вот теперь - все!
И он повернулся к приставу:
- Давай, уводи!
- Минутку, Дэвид Маккинон! - Главный судья предупреждающе вскинул руку. - Мы вас выслушали. Хотя ваша речь и не заслуживает этого, я все же хочу ответить на некоторые ваши выпады. Вам угодно выслушать меня?
Неохотно, лишь не желая показаться склочником, отказывающимся от выполнения столь резонной просьбы, молодой человек молча кивнул. Речь судьи была мягкой округлой речью ученого, более уместной в университетской аудитории.
- Дэвид Маккинон, вы говорили в тоне, который вам безусловно представлялся исполненным мудрости. И тем не менее речь ваша дика и плохо продумана. Я считаю необходимым указать на ряд допущенных вами искажений фактов. Ковенант - вовсе не предрассудок, а всего лишь временный контракт, разработанный рядом тех же революционеров, исходивших из чисто прагматических соображений. Они мечтали гарантировать максимум возможных свобод каждому отдельному члену общества. Вы сами тоже пользовались этими свободами. Вам не запрещались никакие действия, никакой образ жизни, при условии, что они не будут губительны для остальных. Даже деяние, запрещенное законом, нельзя было бы поставить вам в вину, если бы Государство не смогло доказать, что это деяние нанесло ущерб или вызвало опасность нанесения ущерба определенному юридическому лицу. Даже если кто-либо намеренно и целенаправленно наносит кому-то ущерб - как это сделали вы, - Государство не считает себя в праве прибегать к моральному осуждению человека, а тем более к его наказанию. Для этого у нас нет ни нужной мудрости, ни желания вызвать цепную реакцию несправедливостей, которые всегда сопровождают моральное принуждение и ставят под угрозу всеобщую свободу. Вместо этого осужденному предоставляется выбор между психологической перестройкой, которая должна устранить тенденцию наносить ущерб другим людям, и отрешением его от Государства - путем высылки в Ковентри. Вы жалуетесь, что наш образ жизни тускл и лишен романтики, намекая, что мы ограбили вас, лишив вас переживаний, которые вам кажутся необходимыми. Вы свободны придерживаться любых экстремальных взглядов на наш образ жизни и высказывать свое мнение вслух, но вы не можете ожидать, что мы будем жить так, как того хочется вам. Вы свободны искать опасности и приключения, если таково ваше желание, - ведь существуют же опасности, например, в опытных лабораториях, трудно живется исследователям в горах Луны, гибнут люди в джунглях Венеры, - но вы не имеете права подвергать опасности нас, опасности, проистекающей из вашего бешеного нрава.
- Да чего вы из мухи-то делаете слона? - презрительно ввернул Маккинон. - Болтаете так, будто я кого-то зарезал, а я всего лишь расквасил нос хаму за то, что он оскорбил меня!
- Я разделяю вашу эстетическую оценку этого индивидуума, - ровно продолжал Судья, - и даже лично испытываю удовольствие от мысли, что вы ему "расквасили" нос, но ваши психометрические тесты показывают, что вы считаете себя вправе давать моральную оценку своим согражданам и полагаете, что можете лично исправлять их ошибки и даже наказывать за них этих граждан. Вы опасная личность, Дэвид Маккинон, вы опасны для нас всех, ибо мы не можем предвидеть, какой вред вы нанесете в следующий раз. С социальной точки зрения ваши иллюзии делают вас таким же безумным, как Мартовский Заяц. Вы отказались от лечения - поэтому мы лишаем себя вашего общества, мы с вами в разводе. Отправляйтесь в Ковентри!
Он обратился к приставу:
- Уведите его.
Маккинон посматривал в лобовой иллюминатор большого транспортного вертолета, испытывая в душе чувство растущего возбуждения. Вот он! Это должен быть он - эта черная полоса там, вдали! Вертолет все еще был далек от нее, но он был уверен, что видит Барьер - таинственную непроницаемую стену, отделяющую Соединенные Штаты от резервации, известной под именем Ковентри. Его стражник оторвался от журнала, который читал, и проследил за направлением взгляда Маккинона.
- А, почти прибыли, - сказал он с удовлетворением. - Ну, теперь уже скоро.
- А по мне, так уж лучше бы еще скорее.
Стражник посмотрел на него с усмешкой, но без особой неприязни:
- Небось свербит от нетерпенья попасть туда, а?
Маккинон задрал подбородок:
- Будь спок, тебе еще не доводилось провожать к Воротам человека, который бы так жаждал переступить их порог.
- Ммм… возможно. Впрочем, все вы говорите одно и то же. Никто ведь не проходит в Ворота иначе, как по собственной воле.
- Да я-то и в самом деле так считаю!
- А все так считают. Хотя многие очень скоро возвращаются обратно.
- Слушай, а ты можешь рассказать мне что-нибудь об условиях там, за стеной?
- Извини, - сказал охранник, покачав головой, - но это никак не касается ни Соединенных Штатов, ни тех, кого они нанимают на работу. Да ты и так все скоро узнаешь.
Маккинон слегка нахмурился.
- И все-таки странно… Я пытался это выяснить и раньше, но не нашел никого, кто хотя бы намекнул, что он знаете, каково там - внутри… А ты говоришь, что кое-кто отсюда уходит обратно… Ведь должен же был хоть кто-то из них проболтаться?
- Ну, это-то просто, - улыбнулся охранник. - Частью их переориентации является подсознательный запрет обсуждать прошлые ошибки.
- Надо же, какая гнусная уловка! А, собственно, по какому праву Правительство умышленно утаивает от меня и подобных мне знания о том, что там происходит?
- Слушай, друг, - ответил охранник, начиная терять терпение, - ты ведь послал нас всех к чертовой матери. Ты заявил, что прекрасно обойдешься без нас всех. Тебе дают уйму территории для существования - чуть ли не самую лучшую землю на всем нашем континенте; тебе разрешают взять с собой все свое имущество или все, что ты сможешь купить за свои деньги. Так какого черта тебе еще нужно?
Лицо Маккинона выразило крайнюю степень удивления.
- А кто мне даст гарантию, что там для меня найдется свободная земля?
- А это уж твоя проблема. Правительство следит только за тем, чтобы количество земли соответствовало численности населения. А уж что касается ее раздела, так это вы - грубые индивидуалисты - должны выяснять между собой. Вы отвергли наш образ жизни, так можно ли ожидать, чтобы наша организация еще и охраняла ваши интересы? - Стражник вернулся к своему чтиву и больше на Маккинона внимания не обращал.
Они сели на крошечном аэродроме, расположенном почти возле черной сплошной стены. Никаких ворот тут не было, но на самом краю аэродромного поля стоял домик охраны. Маккинон был единственным пассажиром. Сопровождавший его стражник отправился к караульне, а Маккинон спустился по лесенке из пассажирской каюты и пошел к грузовому люку. Двое летчиков как раз спускали из люка лесенку. Когда он подошел, один из летчиков глянул на него и сказал:
- О’кей! Вон оно там, твое барахло. Можешь забирать.
Маккинон прикинул на глаз:
- Его тут порядочно. Мне нужна помощь. Поможете выгрузить?
Летчик, к которому он обратился, прежде чем ответить, закурил.
- Барахло твое, если оно тебе нужно, ты сам и тащи. Мы вылетаем через десять минут.
Они обошли Маккинона и полезли в машину.
- Ах, вы… - Маккинон заставил себя проглотить окончание фразы и подавил гнев. У него исчезла последняя тень сожаления от расставания с цивилизацией. Он им еще покажет! Уж без них-то он как-нибудь обойдется!
Но прошло больше двадцати минут, прежде чем он, стоя возле горы своего багажа, проводил взглядом поднявшийся в воздух вертолет. К счастью, шкипер оказался более сговорчив в отношении времени вылета. Маккинон стал грузить багаж на стальную самодвижущуюся тележку. Под влиянием изящной литературы давно прошедших дней, он рассматривал возможность воспользоваться караваном осликов, но найти зоопарк, который согласился бы ему их продать, не удалось. Впрочем, это было к лучшему - он был полностью неграмотен во всем, что касалось возможностей, привычек, предрассудков, пороков, болезней и ухода за этими полезными маленькими созданиями, причем не мог даже определить всю глубину своего неведения. Если бы затея удалась, то господин и его скотина объединились бы в стремлении сделать друг друга ужасно несчастными.
"Черепашка", которую он приобрел, была неплохой заменой осликам. Она была прочна, проста в управлении, что делало ее пригодной даже для идиота. Энергию она получала от шести квадратных ярдов солнечных батарей, смонтированных на низкой покатой крыше… Батареи питали мотор, работавший на одной единственной скорости, а когда мотор выключался, они пополняли свои энергетические запасы на случай облачной погоды или ночной поездки. "Черепашка" была "вечной" - все ее движущиеся части, кроме траков и механизма управления, были опечатаны и защищены от глупого любопытства.
Она могла развивать скорость до шести миль в час по ровной хорошей дороге. Если же на пути встречались холмы, тележка не останавливалась, а просто замедляла ход так, чтобы задача преодоления препятствия решалась без привлечения дополнительной мощности. Стальная тележка давала Маккинону ощущение независимости, подобное тому, что испытывал Робинзон Крузо. Ему и в голову не приходило, что "черепашка" - результат объединенных усилий и мозговой деятельности сотен тысяч людей - живых и давно умерших. За годы своей безмятежной жизни он привык пользоваться услугами куда более сложной техники, а поэтому, естественно, рассматривал повозку как деталь самого примитивного устройства - что-то вроде топора дровосека или охотничьего ножа. Хотя в прошлом таланты Маккинона были отданы литературной критике, а вовсе не изобретательству машин, он тем не менее считал, что с помощью собственного интеллекта и нескольких справочников легко сумеет соорудить дубликат "черепашки" в любой момент, когда это потребуется.
Он знал, что для этого нужна железная руда, но особым препятствием это не считал, ибо его знания в области рудной разведки, добычи руды и выплавки металла были столь же обрывочны, как и знание характера ослов. Его багаж занял каждый кубический дюйм сравнительно скромного объема грузового отсека. Он сверил каждый предмет со списком и самодовольно пробежал последний еще раз с начала и до конца. Любой искатель приключений или исследователь из прошлых веков был бы счастлив иметь такое снаряжение, подумал он. Он представил себе Джека Лондона, которому показывает, например, эту сногсшибательную палатку. "Смотри, Джек, - сказал бы он ему, - видишь, она годится для всякой погоды, имеет отлично изолированные стены и потолок, она не ржавеет. Она так легка, что может быть расставлена одним человеком за пять минут, но одновременно так прочна, что в ней можно спокойно дрыхнуть, пока самый большой в мире гризли сопит, разнюхивая что-то под твоей дверью".
И Лондон почесал бы голову и сказал: "Дейв, ты - молоток! Если бы у меня была такая, это было бы шикарно!"
Он снова пробежал список. Концентратов, обезвоженных продуктов и витаминов ему хватит месяцев на шесть. За это время он построит парники для гидропоники и семена дадут всходы. Запасы лекарств… хоть он и надеялся, что болеть не будет - но лучше быть предусмотрительным. Легкая спортивная винтовка - игрушечка! - самая последняя модель. Его лицо омрачилось: Военный департамент отказался продать ему облегченный бластер. Когда он заявил, что бластер - часть принадлежащей ему общественной собственности, ему без всякой охоты выдали чертежи и расчеты, сказав, чтоб он собрал бластер сам. Ладно, он еще изготовит себе такую штучку, как только найдется свободная минута.
Все остальное тоже в порядке. Маккинон сел на водительское место, взялся за рукояти, приводящие машину в движение, и направил ее к караулке. Теперь он ждал, чтобы ему открыли Ворота и впустили внутрь. Вблизи караулки ошивались солдаты. По серебряной полоске, нашитой на простой серый килт - часть полевой формы, - он распознал легата и обратился к нему:
- Я готов к отправке. Будьте добры открыть Ворота.
- О’кей! - ответил ему офицер и повернулся к солдату, серый килт которого означал простого рядового. - Дженкинс, передай на подстанцию, пусть расширяют. Скажи им - отверстие номер три, - добавил он, прикинув на глазок габариты "черепашки".
Он обратился снова к Маккинону.
- Моя обязанность напомнить вам, что вы можете вернуться к цивилизации даже сейчас, если согласитесь госпитализироваться по поводу вашего невроза.
- У меня нет невроза.
- Ладно. Но если передумаете в дальнейшем, то возвращайтесь к этому Входу. Там у них есть сигнал, который даст часовому знать, что вы хотите, чтобы Ворота открылись.
- Я об этом и знать ничего не желаю.
Легат пожал плечами.
- Возможно. Но нам тут нередко приходится отправлять беглецов в карантин. Была бы моя воля, и вход и выход были бы куда труднее, - его прервал сигнал тревоги.
Солдаты, стоявшие рядом, четко развернулись и на бегу доставали свои бластеры. Страшный зев стационарного бластера возник на крыше караульного помещения и нацелился на Барьер. Легат ответил на вопрос, написанный на лице Маккинона:
- Подстанция готова отворить Ворота, - он повел рукой в направлении здания, потом встал лицом к Маккинону. - Езжайте прямо на центр отверстия. Ограничение Стасиса требует гигантского расхода энергии. Если заденете за край, придется собирать вас по кусочкам.
Яркая светящаяся точка возникла у подножья Барьера как раз напротив того места, где они стояли. Она превратилась в полуокружность на угольно-черном фоне того, что было ничем. Теперь отверстие было достаточно большим, чтобы Маккинон мог увидеть то, что лежало за образовавшейся аркой. Он с любопытством заглянул туда.
Отверстие было шириной футов двадцать. Теперь оно уже больше не росло. Оно открывало вид на голые скалистые холмы. Маккинон взглянул и в бешенстве перевел глаза на Легата.
- Меня обманули! - крикнул он. - На этой земле человек жить не может!
- Не кипятитесь, - ответил тот. - Хорошая земля за холмами. Кроме того, входить не обязательно. Но если идете - идите.
Маккинон вспыхнул и нажал на обе рукоятки. Траки пришли в движение, и повозка медленно поползла вперед - прямо к Воротам в Ковентри.
Когда он проехал еще несколько футов за Ворота, он обернулся. Барьер высился над ним, и ничто не указывало на то место, где раньше были Ворота. Возле того места, где он въехал в Ковентри, стоял небольшой сарайчик из листового железа. Он решил, что там и находится сигнал, о котором упоминал легат, но это Маккинона не интересовало, и он вернулся к изучению вида, лежавшего перед ним.
Прямо перед ним, извиваясь между холмами, виднелось что-то вроде дороги. Она была без покрытия, давно не ремонтировалась, но поскольку уклон шел от него, "черепашка" могла выдерживать нормальную скорость. Он двинулся по этой дороге, но не потому, что она ему нравилась, а потому, что это был единственный путь, который вел из местности, абсолютно не подходившей для его целей.
Никакого движения на дороге не наблюдалось. Это вполне устраивало Маккинона. У него не было ни малейшего желания общаться с людьми, пока он не найдет годную для поселения землю и не застолбит ее за собой. Однако холмы были явно обитаемы - несколько раз ему казалось, что какие-то небольшие темные зверюшки мелькают среди скал, а временами чьи-то блестящие встревоженные глаза бросали на него опасливые взгляды.