Сначала ему и в голову не пришло, что эти маленькие робкие создания, прятавшиеся в свои убежища при его приближении, могли бы пополнить его пищевые запасы - они просто забавляли его, их присутствие даже согревало ему душу. Но когда он подумал, что они и впрямь могут быть использованы в пищу, эта мысль сначала вызвала в нем отвращение - обычай убивать ради развлечения исчез задолго до рождения Маккинона, а появление производства синтетических белков во второй половине прошлого столетия привело к экономическому краху индустрию разведения крупного рогатого скота для забоя - сам он вряд ли когда-нибудь в жизни пробовал настоящее мясо.
Но раз такая мысль все же пришла, надо было действовать. Он ведь так и так собирался жить на подножном корму. Хотя запасов еды ему должно было хватить на продолжительное время, было мудро сохранить ее и воспользоваться тем, что предлагала сама природа. Он подавил свои эстетские предрассудки, твердо решив подстрелить одну из зверюшек при первом удобном случае.
Задумано - сделано. Он достал винтовку, зарядил и положил на сиденье. Как и положено по закону падающего бутерброда, дичь на ближайшие полчаса исчезла из поля зрения. Наконец, когда он огибал очередной скалистый выступ, он увидел свою добычу. Она выглядывала из-за небольшого валуна, ее хитрые глазки недоверчиво поблескивали, не обнаруживая, впрочем, особого страха. Он остановил "черепашку", тщательно прицелился, положив для уверенности ствол на кокпит. Будущая жертва тут же нахально выскочила на открытое место.
Маккинон нажал на гашетку, невольно напрягая все мышцы и скашивая глаза в сторону. Пуля, естественно, ушла вверх и вправо.
Но в данную минуту он был слишком занят, чтобы разбираться в причинах происшедшего. Ему почудилось, что мир вокруг него взорвался. Правое плечо онемело, губы были разбиты так, будто кто-то лягнул его в рот, в ушах противно звенело. Он страшно удивился, увидев, что ружье в его руках цело и ничуть не пострадало.
Маккинон положил винтовку, выкарабкался из машины и побежал к тому месту, где только что было животное. Теперь признаков такового не наблюдалось. Он поискал вокруг, но ничего не нашел. Удивляясь, вернулся к машине, решив, что винтовка испорчена и что ее надо будет получше проверить, перед тем как снова пускать в дело. Между тем его жертва с любопытством наблюдала за всеми странными манипуляциями Маккинона. Животное было ошеломлено происшедшим, поскольку к выстрелам привыкло не больше Маккинона.
Прежде чем снова завести "черепашку", ему пришлось заняться своей губой, которая распухла и болела. Из глубокой царапины на губе сочилась кровь. Это обстоятельство еще больше усилило его подозрение, что ружье испорчено. В романтической литературе XIX–XX веков, которую Маккинон обожал, отсутствовали предупреждения, что стреляя из винтовки, достаточно тяжелой, чтобы убить человека на значительном расстоянии, следует держать правую руку так, чтобы отдача не швыряла бы правый большой палец вместе с ногтем вам прямо в рот.
Он воспользовался антисептиком и пластырем и отправился дальше в несколько подавленном настроении. Ущелье, по которому он въехал в холмы, расширялось, сами холмы покрылись зеленью. Он сделал еще один крутой разворот и увидел перед собой обширную плоскую равнину. Она простиралась до самого горизонта, затянутого тонкой дымкой.
Большая часть равнины была обработана, и ему даже показалось, что кое-где виднеются человеческие жилища. Маккинон направился в их сторону со смешанным чувством. Встреча с людьми означала некоторое облегчение его жизни, но становилось ясно, что застолбить участок земли тут будет труднее, чем он думал. И все же… Ковентри велика!
Он уже достиг точки, где дорога выходила на равнину, когда на дорогу вышли двое мужчин и загородили ему путь. В руках они держали оружие на боевом взводе. Один из них крикнул:
- Стой!!!
Маккинон повиновался и, когда они подошли, спросил:
- Что вам угодно?
- Таможенный досмотр. Подъезжай к конторе, - и он указал на небольшое строение, расположенное у самой дороги, которого Маккинон раньше на заметил.
Тот перевел взгляд со здания на говорившего и почувствовал, как нечто, пышущее жаром и застилающее мозг, поднимается из самых глубин его естества. Это нечто не желало, чтобы веские суждения Маккинона подчинялись чужим, куда менее веским.
- Что ты болтаешь? - рявкнул он. - А ну, отойди в сторону и дай проехать!
Тот, что пока молчал, поднял свое оружие и направил его прямо в грудь Маккинону. Другой схватил его за руку и отвел ствол в сторону.
- Не надо убивать этого дурня, Джо, - сказал он недовольно. - Ты всегда торопишься! - затем, обращаясь к Маккинону: - Ты оказал сопротивление властям. Давай-ка за нами и по-быстрому.
- Властям? - Маккинон горько засмеялся и поднял лежавшую на сиденье винтовку.
Он не успел вскинуть ее к плечу - мужчина, который вел переговоры, лениво выстрелил, даже не беря на себя труд прицелиться. Винтовка Маккинона вырвалась у него из рук, взлетела в воздух и приземлилась в кювет позади "черепашки".
Тот, что молчал, скучноватым взглядом проследил за полетом винтовки и заметил:
- Недурной выстрел, Блэки. Ты даже не задел его.
- Чистая случайность, - пробормотал другой, но улыбнулся, довольный комплиментом. - Хотя и рад, что не попал в него - не придется докладную писать. - Тут он снова принял официальный вид и обратился к Маккинону, который сидел, ничего не понимая и растирая онемевшие пальцы. - Ну, так как же, крутой парень? Будешь паинькой или нам придется обработать тебя всерьез?
Маккинон сдался. Он подъехал к указанному ему месту и с тоской ожидал дальнейших распоряжений.
- Вылезай и начинай разгружаться, - сказали ему.
Повинуясь силе, он подчинился. По мере того как он сбрасывал с машины свой драгоценный груз, тот таможенник, которого звали Блэки, разбирал все на две неравных кучи, а Джо что-то заносил в официальную форму. Внезапно Маккинон заметил, что Джо записывает только то, что попадает в первую кучу. Остальное он понял, когда Блэки приказал ему снова погрузить в "черепашку" предметы, лежавшие в первой куче, а остававшиеся во второй начал сам втаскивать в помещение таможни. Маккинон запротестовал…
Джо дал ему в зубы холодно и беззлобно. Маккинон рухнул на землю и тут же вскочил, готовый к бою. Он был в таком бешенстве, что мог сразиться и с нападающим носорогом. Джо выбрал удобный момент и снова сунул ему в зубы. На этот раз Маккинону скоро встать не удалось. Блэки отошел к умывальнику, стоявшему в углу комнаты. Он вернулся, неся мокрое полотенце, и бросил его Маккинону.
- Вытри морду, приятель. И давай-ка в колясочку, ехать пора.
У Маккинона оказалось достаточно времени для размышлений, пока он вез Блэки в город. Кроме невразумительных слов "призовой суд" в ответ на вопрос о месте их назначения, Блэки ничего ему не поведал, да и Маккинон не стал настаивать, хотя просто изнывал от недостатка информации. Рот саднило от полученных ударов, голова раскалывалась, и он ни в коем случае не хотел спровоцировать своими неуместными вопросами новые решительные действия.
Видимо, Ковентри вовсе не находилась в состоянии той приграничной анархии, о которой он мечтал. Тут, судя по всему, имело место какое-то правительство, хотя оно и не походило на то, с чем ему приходилось сталкиваться раньше. Он-то рисовал себе страну благородных независимых людей, предоставлявших друг другу полную свободу и преисполненных глубочайшего уважение к согражданам. Нет, мерзавцы там, разумеется, тоже должны быть, но с ними разговор короткий и, надо думать, с летальным исходом, как только они проявят свою истинную подлую натуру. У него было твердое подсознательное убеждение, что добродетель всегда торжествует.
Однако, обнаружив правительство, он ожидал, что оно будет действовать по тем канонам, к которым он привык с детства - будет честным, терпеливым, достаточно эффективным и постоянно заботящемся о свободах и правах граждан. Он знал, что правительство не всегда таково, но лично с отклонениями от нормы никогда не сталкивался. Его знание было абстрактным, точно так же, как представления о каннибализме или рабстве.
Если бы он подумал получше, то, вероятно, понял бы, что гражданских служащих в Ковентри никогда не подвергали экзамену, чтобы определить их психологическую пригодность к будущим обязанностям, и поскольку каждый обитатель Ковентри находился тут - это уж точно - за нарушение Ковенанта и отказ от терапии, то можно было легко предположить, что все они деспотичны по натуре и непредсказуемы в действиях.
Теперь он возлагал все надежды на то, что его приведут в суд. Все, чего он жаждал в настоящую минуту, - это получить шанс изложить свою историю суду.
Его надежды на судебную процедуру могут показаться не слишком логичными в свете того, что еще совсем недавно он отбросил прочь все связи с официальными учреждениями, но хотя он и стряхнул их прах со своих одежд, куда же было деваться от всосанных с молоком матери привычек и представлений, воспитанных окружающей средой? Он мог проклясть суд, унизивший его своим приговором и поставивший его перед выбором, и все же искренне ожидал от этого суда правосудия. Он мог настаивать на своей полной независимости, но одновременно ожидал, что люди, с которыми ему предстоит столкнуться, будут подчиняться Ковенанту - других-то он никогда не встречал! Он не был в состоянии отбросить прочь собственную историю, равно как не мог расстаться с телом, к которому так привык.
В общем, в голове у Маккинона был полный туман.
Маккинон не успел встать, когда судья вошел в зал заседаний. Приставы быстренько помогли ему понять, что к чему, но злобный взгляд с судейского кресла он успел заработать. Ни внешний вид судьи, ни его манеры особых надежд не внушали. Это был отлично упитанный наглый тип, чей садистский характер был написан на его лице и отражен в осанке. Им пришлось подождать, пока он беспощадно расправился с несколькими мелкими нарушителями спокойствия. Маккинону казалось, что все здесь услышанное полностью противоречит Закону.
Тем не менее он оживился, когда было названо его имя. Встал и попытался изложить свое дело. Удар молотка судьи прервал его.
- В чем его обвиняют? - заревел судья, и на лице его грозно проступила сеть мрачных морщин. - Судя по всему, пьянство и буянство? Я положу конец этому распутству среди молодежи, даже если на это уйдут последние капли моих сил! - И он обратился к секретарю: - Раньше судился?
Секретарь что-то зашептал ему на ухо. Судья бросил на Маккинона взгляд, в котором подозрительность смешивалась с негодованием, а затем предложил таможеннику выйти вперед. Блэки изложил дело четко и ясно, с легкостью человека, привыкшего давать показания. Физическое состояние Маккинона он объяснил тем, что тот оказал сопротивление офицеру, находившемуся при исполнении служебных обязанностей. Он передал суду список, подготовленный его коллегой, но почему-то позабыл упомянуть о тех предметах, что были изъяты еще до составления этого списка.
Судья повернулся к Маккинону:
- Хочешь что-либо добавить к сказанному?
- Разумеется, доктор, - начал было тот. - Тут нет ни слова…
Банг! Удар молотка прервал его. Пристав подскочил к Маккинону и постарался объяснить ему, как именно следует обращаться к судье. Объяснение совсем запутало Маккинона. Согласно его опыту, термин "судья" был эквивалентом понятия врач-психиатр, хорошо знающего социальную проблематику. Кроме того, он не имел ни малейшего представления, что существуют какие-то формы, применяемые в специальных случаях. Однако он постарался приноровиться к ситуации…
- С разрешения высокого суда, этот человек солгал. Он и его компаньон напали на меня и ограбили. Я просто…
- Контрабандисты всегда вопят, что их грабят, когда оказываются в руках таможенников, - прорычал судья. - Сознаешься ли ты, что оказал сопротивлению досмотру?
- Нет, ваша честь, но…
- Хватит! Штраф в размере пятидесяти процентов от суммы положенной пошлины. Плати прямо секретарю.
- Но, ваша честь, я не могу уплатить.
- Не можешь уплатить?
- У меня нет денег. Есть лишь имущество.
- Вот как! - Судья повернул лицо к секретарю: - Решение по делу. Имущество конфисковать. Десять суток за бродяжничество. Общество не потерпит, чтобы эти нищие иммигранты шлялись где попало и нападали на законопослушных граждан. Следующий!
Маккинона уволокли. Только скрип ключа в замке тюремной камеры объяснил ему, на каком свете он оказался.
- Эй, дружище, какая там погодка снаружи? - в тюремной камере оказался еще один обитатель - крепко скроенный мужчина, поднявший глаза от разложенного пасьянса, чтобы приветствовать Маккинона. Он сидел верхом на скамье, где лежали карты, и разглядывал новичка спокойными, блестящими и насмешливыми глазами.
- Снаружи более или менее спокойная, а в судебной камере - штормовая, - ответил Маккинон, стараясь говорить таким же легкомысленным тоном, что ему удалось не полностью: губы саднили, улыбка получалась кривая.
Узник перекинул ногу через скамью и подошел к нему легкой скользящей походкой. - Слушай, друг, а это ты, должно быть, заработал прямо от коробки передач, не иначе. - Он осмотрел губу Маккинона. - Болит?
- Еще бы, - признался тот.
- Надо, пожалуй, заняться этим делом, - заключенный подошел к двери и громко залязгал решеткой. - Эй, Левша! Тут у нас пожар! Давай по-быстрому!
Явился тюремщик и встал у двери.
- Чего тебе, Линялый? - спросил он не слишком дружелюбно.
- Моему старому школьному корешу заехали монтировкой по морде, болит - спасу нет. У тебя есть шанс улучшить свой счет с Господом Богом, сделав доброе дело, - сбегай в больничку, возьми там пластырь и граммов пять неоанодина.
Выражение лица тюремщика явно говорило, что такого желания у него нет. Линялый запечалился.
- Ну же, Левша, - сказал он, - я-то думал, что ты прямо ухватишься за возможность совершить благородный поступок, - потом помолчал и добавил: - Вот что я тебе скажу: если ты сделаешь по-моему, я покажу тебе, как решается та загадка - сколько лет Анни. Годится?
- Сначала расскажи.
- Нет, это слишком долго. Я напишу решение и отдам тебе.
Когда тюремщик вернулся, сокамерник Маккинона с мягкой заботливостью перевязал его, одновременно продолжая болтать.
- Меня кличут Линялый Мейги. А тебя как, дружище?
- Дэвид Маккинон. Извини, твое имя я не расслышал.
- Линялый, - и объяснил, усмехаясь, - но это не то имячко, которым мамаша наделила меня при рождении. Это скорее профессиональный довесок к моей застенчивой и неброской натуре.
Маккинон удивился:
- Профессиональный довесок? А какая у тебя профессия?
Достоинство Мейги явно было ранено:
- Ну, Дейв, - сказал он, - я же тебе такого вопроса не задаю. И все же, - продолжал он, - она у меня такая же, как и у тебя, - умение жить.
Мейги был благодарным слушателем, а Маккинон рад случаю излить кому-нибудь свои несчастья. Он во всех подробностях живописал, как решил лучше отправиться в Ковентри, нежели подчиниться решению суда, и как, едва он успел туда прибыть, его схватили и опять потащили в суд.
Мейги кивнул.
- И неудивительно, - отозвался он, - "Таможенник тогда работает неплохо, когда в душе он жулик и пройдоха".
- А что будет с моим имуществом?
- Его продадут, чтобы оплатить пошлину и штраф.
- Интересно, а что останется на мою долю?
Майги так и уставился на него:
- Останется? Да чему же там оставаться? Тебе же еще, надо думать, придется оплатить судебные издержки…
- Э? А это что еще за штука?
- Это такое изобретение, когда приговоренный оплачивает собственное повешенье, - объяснил Мейги коротко, но не очень ясно. - Означает же это, что, когда через десять суток твой срок истечет, ты все еще будешь должником суда. А следовательно, тебя закуют в кандалы и заставят работать за доллар в день.
- Линялый, ты надо мной издеваешься?
- А ты подожди и увидишь. Тебе еще многое предстоит узнать, Дейв.
Ковентри было куда более хитрое место, чем представлял себе Маккинон. Мейги объяснил ему, что оно состоит из трех независимых суверенных государств. Тюрьма, в которой они сидели, находилась в так называемой Нью- Америке. У нее было правительство, избранное демократическим путем, но обращение, которое Маккинон успел уже испытать на собственной шкуре, было отличным примером того, какова эта администрация.
- Однако эта община - рай по сравнению со Свободным Государством, - заявил Мейги. - Свободное Государство управляется диктатурой чистой воды. Я был там… Главой правящей клики является некто по прозвищу "Освободитель". Их пароли "Долг" и "Покорность". Деспотичная дисциплина насаждается так жестоко, что ни о каких свободах и речи быть не может. Государственная идеология заимствована из обрывков старинных функциональных доктрин. В государстве видят единый механизм с одной головой, одним мозгом и одной целью. Все, что не разрешено, - запрещено. Честное слово, - говорил Мейги, - ты ложишься спать, а в постели твоей уже прячется агент секретной службы. И все же, - продолжал он, - жизнь там легче, чем у Ангелов.
- Ангелов?
- Ну да. У нас они сохранились. Ты же знаешь, что после Революции три-четыре тысячи самых оголтелых Ангелов выбрали Ковентри. Там - в холмах на севере - есть их колония. Во главе ее Воплощенный Пророк, и все такое прочее. Среди них есть и неплохие ребята, но и они способны загнать тебя в рай, даже если ты от этого помрешь.
У всех трех государств есть одна общая забавная черта - каждое заявляет, что оно и есть единственное и законное правительство Соединенных Штатов, и каждое дожидается того дня, когда оно присоединит к себе "невостребованную часть", т. е. все, что лежит за пределами Ковентри. Ангелы провозгласили, что это событие произойдет, когда Первый Пророк возвратится на Землю и поведет их за собой. В Нью- Америке эта идея используется преимущественно в качестве дежурного предвыборного лозунга, о котором забывают сразу же как отголосуют. А в Свободном Государстве это прочно фиксированная политическая цель. Как следствие осуществления этой цели, между Свободным Государством и Нью- Америкой происходят перманентные войны. "Освободитель" вполне логично считает, что Нью- Америка это тоже "невостребованная территория" и ее следует привести под власть Свободного Государства прежде, чем преимущества цивилизации последнего будут распространены на области за Барьером.
Рассказ Мейги совершенно разрушил иллюзии Маккинона о лежащей за Барьером стране воплощенной анархической утопии, но все же дать этой иллюзии погибнуть без борьбы он не мог.
- Но, послушай, Линялый, - настаивал он, - неужели тут нет местечка, где бы человек мог жить сам по себе, без всяких пошлых попыток надеть на него хомут?
- Нет… - задумался Линялый, - Нет… Разве что бежать в холмы и спрятаться там. Так, разумеется, можно жить, только придется постоянно опасаться Ангелов. Да и поживы там маловато - надо питаться подножным кормом. Ты когда-нибудь пробовал так жить?