И это все, спросил я. Этого более чем достаточно, это тяжелая ноша, не всем под силу вынести ее. Слова об упорном труде и тяжелой ноше повернули мои мысли в новом направлении. А что я за это получу, спросил я. Вот ты уже и торгуешься, проворчал мой невидимый собеседник. Что ж, если мы заключим договор, то ты получишь, во-первых, здоровье, это сейчас для тебя, как мне кажется, важнее всего. Во-вторых, долгую жизнь. Ты будешь жить и в следующем, двадцатом веке, и в двадцать первом… Это что же, минимум сто пятьдесят лет, невежливо и опрометчиво прервал я Его. Ты уже разочаровываешь меня, проворчал Он - Он вообще довольно ворчливый старик. У тебя такие маленькие запросы. Никто тебя за язык не тянул… Впрочем, это ты сам увидишь, потом, а пока о главном. Главное, что я дам тебе, - талант. Талант проникновения в суть явлений, талант видения явления целиком, а не по частям, что свойственно подавляющему большинству людей, и талант превращения увиденного в устройства, работающие на благо людей. Отпущенная тебе мера таланта будет такова, что, если ты реализуешь его хотя бы наполовину, люди назовут тебя гением, возможно, величайшим гением в истории. Я, конечно, буду помогать тебе, но только в том случае, если ты будешь честно выполнять условия договора.
- А счастья - счастья ты у Него не попросил?
- Нет, счастья я не попросил, а Он не предлагал. Да и что такое счастье? Счастье - такая абстрактная штука, а у меня голова шла кругом от куда более простых вещей, от вечности, от таланта, щедро предложенных мне. Я не мог охватить их своим неокрепшим умом, мне нужно было что-то конкретное. И Он откликнулся на мой безмолвный вопрос. У меня над кроватью висела картина…
- Что же остановился? Расскажи о картине.
- Просто я вспомнил, как первый раз увидел водопад. Это было на Плитвичских озерах. Они находились в дне пути от нашего дома, и мы иногда ездили туда всей семьей.
Прекраснейшее место на земле, и водопады, их там много, его главное украшение. Позже я прочитал о Ниагарском водопаде и, только представив его, был буквально заворожен его мощью. Я раздобыл рисунок с его изображением и прикрепил к стене в ногах кровати. Бывало, я часами разглядывал его, о чем-то мечтая, а во время болезни он один укреплял мои силы. И вот Он приковал мой взгляд к рисунку и сказал: ты обуздаешь его. Эти слова решили дело, я немедленно согласился. И сразу почувствовал, как из меня с обильным потом вытекает болезнь. Я хотел тут же встать и побежать к матушке, известить ее о моем чудесном выздоровлении, но Он удержал меня. Ты еще слишком слаб, сказал Он, тебе надо набраться сил. Я могу остановить болезнь мановением руки, но восстанавливать гибкость членов и наращивать мышцы тебе придется самому. Это как с судьбой. Я могу изменить ее линию, но каждый человек должен сам пройти свой путь, я не вмешиваюсь в свободный выбор и сужу лишь по результату. И не забывай, что наш договор должен оставаться в тайне, его раскрытие послужит, несомненно, вящей моей славе, но тебе может только повредить. Еще одно соображение: я люблю, когда все делается по правилам, мною же установленным, вы это почему-то называете - по-людски. Поэтому получи родительское благословение, негоже начинать благое дело с ссоры. Я сгорал от нетерпения, ожидая отца. Он вошел, скорбный и понурый. Отец, сказал я слабым голосом, мне кажется, что я смогу выздороветь, если ты разрешишь мне заниматься инженерным делом. За твою жизнь и здоровье я готов отдать все, что угодно, ответил отец и, приложив руку к сердцу, торжественно продолжил: обещаю, что ты поступишь в лучшее инженерное училище в мире. И я стану великим инженером, добавил я. Да, мой мальчик! Я был счастлив. Через три дня я уже ходил.
- А буквальное совпадение обещаний не навело тебя на мысль, что без Его участия тут не обошлось?
- Куда же без Него? - рассмеялся Тесла.
- И тебя никогда не посещали сомнения?
- Понимаю, на что ты намекаешь, - ответил Тесла, по-прежнему смеясь. - Конечно, посещали. Мне, воспитанному в ортодоксальной вере, некоторые Его высказывания показались, скажем так, странными. С тех пор я никогда не заключал договора заочно, мне обязательно надо было встретиться с человеком, заглянуть ему в глаза, в душу…
- Поэтому ты выучил наизусть "Фауста" и все время декламировал его?
- Не только поэтому. Я тебе расскажу, позже.
А пока о сомнениях. Чудо исцеления нисколько не убедило меня, ведь я был не хромой, не кривой и не лежал в параличе, я просто беспрерывно дристал, от этого вполне естественным путем излечивались два из трех. Талант же никак не проявлялся. Я поступил в Политехническую школу в Граце, что в восьмидесяти милях от Вены. Как и обещал отец, это было лучшее училище, если не в мире, то в наших краях. В нем, в частности, преподавал Эрнст Мах, наделавший потом много шуму в физике и философии. Учился я на "отлично", но для этого, как мы понимаем, не надо обладать особым талантом, вообще никаким. И тогда я стал играть - в карты, бильярд, шахматы. Во всех играх, скажу без хвастовства, я достиг изрядного мастерства, целые толпы людей приходили в ботанический сад, в любимое кафе студентов, чтобы последить за моей игрой. Что я хотел проверить, что и кому я хотел доказать - этого я сейчас уже не понимаю. Тогда, возможно, понимал. Ведь ответил же я отцу, обеспокоенному слухами о моем времяпрепровождении, что могу остановиться, когда захочу, но стоит ли бросать то, за что можно пожертвовать всеми благами рая. Я играл все больше, иногда проводя за столом целые сутки напролет. Я почти всегда выигрывал, но выигранных денег никогда не брал, возвращая их проигравшим. Ответной любезности я не дождался и, попав внезапно в полосу фатального невезения, проиграл все свои сбережения, включая деньги на учебу. Родители компенсировали немалые потери, но я не мог допустить такого. Я обратился с молитвой к Нему, обещая никогда больше не играть, если… Он позволит мне отыграться и вернуть долг родителям. Я поставил на кон последние деньги и - отыгрался. Если я хотел получить знак, то я его получил. Это был Он - не тот, другой.
Следующего знака пришлось ждать несколько лет. После окончания учебы в Граце, я отучился семестр в университете Чарльза в Праге и…
- Но ты ведь так и не получил диплома?
- Пустая бумажка! Бессмысленная трата времени! Не диплом же позволил мне сделать все мои открытия! И его отсутствие не помешало мне спустя полтора десятилетия получить почетные докторские степени в Йельском и Колумбийском университетах, лучших университетах Америки. Впрочем, я их об этом не просил. Итак, я работал в Центральном офисе телеграфа в Будапеште. Все мои мысли занимала проблема получения и использования переменного тока. Тогда правил бал Томас Эдисон и его система постоянного тока. Но я знал, что будущее за переменным током и что эта задача для меня.
- Знал?!
- Да, это было единственным, в чем я был твердо уверен еще со времени учебы в Политехнической школе. Все остальное составляли сомнения и неустанный безрезультатный поиск. Решение никак не давалось мне. Продолжалось это ни много ни мало четыре года. Я отводил на отдых всего пять часов в день, из них лишь два проводил во сне. И тут вновь пришла болезнь, странная болезнь, по которой врачи не могли поставить диагноз. Мои органы чувств приобрели необычайную чувствительность. Тиканье часов, от которых меня отделяли стены трех комнат, отзыва лось в моем мозге ударами тяжелого молота по наковальне. Лежа в постели, я ощущал вибрацию мостовой, когда по ней мимо дома проезжала легкая коляска. Обычная речь воспринималась как страшный шум, а малейшее прикосновение вызывало ощущение нокаутирующего удара. Падающий луч солнца ощущался как внутренний взрыв, какая-то странная чувствительность во лбу позволяла в темноте ощущать предмет на расстоянии в десять шагов. Пульс изменялся от нескольких слабых ударов до бешеного стука в двести пятьдесят ударов в минуту. И все время перед глазами мелькал мой будущий двигатель. Мелькал и пропадал, мелькал и пропадал. Неожиданно болезнь сама собой резко пошла на убыль. Однажды февральским вечером 1882 года мой друг Антони Жигети вывел меня на прогулку в городской парк. Я любовался великолепным закатом и декламировал Гёте:
Смотри: закат свою печать,
Накладывает на равнину.
День прожит, солнце с вышины
Уходит прочь в другие страны.
Зачем мне крылья не даны
С ним вровень мчаться неустанно!
Появился голубь и сделал в воздухе кульбит на фоне заходящего солнца. И тут я увидел! Я увидел его - мой двигатель! Он стоял перед моими глазами. Нет, не стоял, он плавно и бесшумно крутился, в одну или другую сторону, повинуясь моим командам. И еще я видел, как в нем вращается магнитное поле, как оно порождает энергию вращающегося якоря, как бегут управляющие импульсы от невидимого переключателя в моей руке. Я видел все!
Энтони рассказывал позже, что я пребывал в каком-то трансе, потом принялся что-то возбужденно объяснять ему рисуя обломком ветки на пыльной дорожке какие-то чертежи. Он отвел меня домой: Там я продолжал рисовать. Генераторы, трансформаторы, двигатели, распределители, переключатели, все, что необходимо для работы системы переменного тока, разных систем. Когда я очнулся, оказалось, что прошло два месяца.
В течение моей жизни все это многократно повторялось. Мучительные раздумья, потом - парк, "Фауст", голуби, видение… Все созданные мною устройства представали передо мной целиком. Я вертел их и так и эдак, убеждаясь, что они не нуждаются ни в каких доработках и усовершенствованиях. Так же мысленно я испытывал их, гоняя в разных режимах и фиксируя выходные параметры. В сущности, даже эта стадия была излишней, я лишь получал подтверждение того, что устройство работает именно так, как я хотел, задумывая его. Лишь после этого я мысленно разбирал устройство на части и, вызывая по очереди механиков, рисовал им чертежи этих деталей, указывая точные размеры. Они - изготавливали детали, я собирал устройство, все идеально подходило, все идеально работало. Мне не нужны были помощники, как Эдисону, который поручал различным группам своих инженеров разработку того или иного блока своих будущих устройств, мне не нужны были многолюдные конструкторские бюро и испытательные лаборатории для доводки изобретения до готового - изделия. Мне даже не надо было ничего записывать. Все хранилось здесь, в моей голове. В любой момент я мог и могу хоть сейчас извлечь из глубин памяти точный чертеж любого созданного мною устройства, привести любую техническую характеристику.
- Ты счастливец, Тесла! Мало, кто испытывает такие приступы творческого озарения, высшего слияния с Творцом. Иным это выпадает раз в жизни, но этого вполне хватает для величия в глазах человечества. Для тебя же это было обычным способом мышления, способом жизни.
- Тут, нечему завидовать. И не такое уж это счастье. Всю жизнь я ощущал себя лишь марионеткой в Его руках, простым проводником Его идей. Я лишь воплощал в металле устройства, которые Он являл мне в виде образов. Невелика заслуга! Я искал собственное я, и - не находил. В конце концов, я разуверился даже в существовании души. В нас, людях, нет ничего, кроме материи и энергии, а так как материя - это сгусток энергии, то мы представляем собой лишь энергетические тела. Эти тела имеют одинаковое строение и подвержены одним и тем же влияниям. Это обусловливает сходство реакций и соответствие обычных действий и поступков, на которых основаны все наши социальные и прочие правила и законы. Мы - марионетки, или, в современных терминах, автоматы, которые полностью управляются силами окружающей среды и колеблются, словно поплавки на поверхности воды, но принимают результаты поступающих извне импульсов за проявления собственной свободной воли. Движения и другие совершаемые нами действия всегда направлены на сохранение жизни и, хотя кажутся совершенно независимыми друг от друга, незримо связаны между собой.
- Да, помнится, ты что-то писал об этом. Но мне кажется, что ты сам не веришь в это. Любому человеку свойственно ощущение уникальности его личности, и тебе эта свойство должно быть присуще в наивысшей степени, ведь ты - действительно уникальная личность.
- Это лишь игра слов. Моя, как ты говоришь, уникальность заключается лишь в том, что я гораздо более чувствительный автомат, чем другие люди, я ощущаю воздействия, к которым другие невосприимчивы, и могу толковать их. Я лишь более утонченный автомат, чем другие, мои отличия от других людей количественные, а не качественные.
- Поэтому ты и стал создавать свои механические автоматы?
- Да, конечно. Сорок пять лет назад, в канун нового века, я решил создать расу роботов, механических людей, которые будут выполнять за человечество все тяжелые работы. Подобный автомат, являющийся моим механическим подобием, должен иметь движущую силу, органы передвижения, органы управления и один или более органов чувств, настроенных так, чтобы он действовал под влиянием внешних стимулов. Движения этой машины, рассуждал я, будут напоминать движения живого существа, так как у нее будут все его элементы. Для создания полной копии остаются еще способность роста, размножения и, главное, ум. Но расти ей необязательно, поскольку машины можно сразу производить, так сказать, в полный рост. А что касается размножения, но о нем тоже можно не заботиться, поскольку для механических моделей оно означает просто-напросто процесс производства.
Будет ли это автомат из костей и плоти или из дерева и стали - не имеет значения, если он сможет делать все то, что требуется от мыслящего существа.
А для этого ему нужен элемент, соответствующий уму, который будет управлять его движениями и действиями, и определять его поведение в любых непредвиденных ситуациях. Наделить его таким элементом несложно…
- Ой ли!
- Сконструированные мною аппараты обладали, так сказать, заимствованным умом, они подчинялись моим командам и двигались в соответствии с движениями моих мыслей. Но у меня был готов план, как придать этим автоматам способность к самообучению, выполняя данные команды, они научатся понимать, что можно и чего нельзя делать, они будут набираться опыта, иначе говоря, копить впечатления, которые будут влиять на их последующие действия.
- И что же помешало тебе претворить этот план в жизнь?
- Люди оказались не готовы к восприятию этих идей, о которых я писал и говорил открыто. Они считали это совершенно недостижимым. А те немногие, кто был склонен считать мое изобретение применимым, были заинтересованы лишь в создании самодвижущейся торпеды для подрыва военных судов или беспилотного самолета для бомбардировки городов, или ракеты, самостоятельно находящей объект уничтожения. Менялись времена и люди, а цель оставалась прежней - разрушение. Не созидание. Я не хотел и не хочу в этом участвовать.
- Марионетке позволительно иметь желания? - раздался вкрадчивый голос.
- Ты поймал меня! - рассмеялся Тесла. - Ты умен! Не побоюсь сказать: чертовски умен!
- Ты мне льстишь или, если угодно, говоришь истинную правду. Но продолжим о желаниях марионетки. Какие такие силы окружающей среды пробуждают их?
- Не силы, согласен. Голоса. Вернее, голос. Все что-то нашептывает на ухо, соблазняет, искушает… Впрочем, может быть, и сила.
- Понимаю тебя.
…Часть силы той, что без числа
Творит добро, всему желая зла.
- Это нечестная игра! Гёте - мое оружие!
- Ты не обладаешь монополией на Гёте. Я, как и ты, волен использовать его когда захочу. Волен или не волен?
- Волен, волен.
- А ты - волен или не волен?
- Кто ж мне запретит?
- Ага! У марионетки, оказывается, есть еще и воля!
- Ах ты, старый софист!
Глава 8
Главный наследник
Голоса в номере стихли. Представительный мужчина подождал немного, прислушиваясь, потом легонько постучался и тут же нажал на дверную ручку.
Савва Косанович, единственный из всех жителей Земли, имел право беспрепятственного входа к Тесле. Не потому, что он был чрезвычайным и полномочным послом Югославии, родины великого ученого (оборот этот мужчина проговаривал часто, с гордостью и удовольствием. Помимо этого он был сыном Марицы, младшей сестры Теслы. Только это имело значение.
Косанович окинул быстрым взглядом номер. Дядя при параде, в визитке, на ногах - изящные, сделанные на заказ ботинки, их сужающиеся носы заканчиваются тупым обрывом, верх, скрытый под брюками, доходит до середины икры. На руках - тонкие серые замшевые перчатки. На столике между двумя креслами - корзинка с бутылкой вина (непременно французского и безумно дорогого, подумал Косанович), бокал для вина, бутылка, впрочем, не почата, а бокал стерильно чист. С другой стороны столика стоит наполовину выпитый стакан молока.
Он раскинул руки как бы для объятий, сделал несколько шагов навстречу дяде, остановившись в полуметре. Тесла не только не терпел объятий, он никого не подпускал к себе ближе метра. Расстояние вытянутой руки было признаком интимной близости, такое дозволялось только племяннику. Врачи? Тесла никогда не пользовался их услугами.
- Твоими молитвами, Саввушка, - ответил Тесла по-сербски, - спасибо, что навестил всеми брошенного старика.
- Но у тебя, как я вижу, посетитель, - Косанович повел головой в сторону столика.
- Был, - коротко ответил Тесла, усмехаясь.
- Ты нас познакомишь?
- Он ушел.
- Как? - изумился Косанович. - Разве что через окно.
Тесла согласно кивнул и, указав рукой на приоткрытое окно, продекламировал:
Чертям и призракам запрещено
Наружу выходить иной дорогой,
Чем внутрь вошли; закон на это строгий.
- Опять "Фауст", вечный Гёте! Похоже, дядя, ты обдумываешь какую-то новую идею.
- Конечно.
"Быть может, Савва - последний, кто навестит меня на этом свете, - вот о чем думал Тесла. - Так третий ларец - его?"
Мысль эта не вызвала энтузиазма. Тесла любил племянника. Он был внимателен, заботлив, почтителен, искренне восхищался дядей, немало делал, чтобы прославить и увековечить его имя, носился с идеей создания в Белграде музея Теслы и выбил ему вполне сносную пенсию от югославского правительства - шестьсот долларов в месяц. Но он был дипломатом и представлял страну, сшитую из лоскутов всего лишь четверть века назад, раздираемую внутренними противоречиями и к тому же подвергшуюся агрессии нацистской Германии. Он метался между различными сторонами, вовлеченными в эти конфликты, и втягивал Теслу во все эти дела. То он приводит к нему в отель находящегося в изгнании юного югославского короля, то просит подписать обращение к новому коммунистическому лидеру Югославии Иосипу Броз Тито…
- Дядюшка, может быть, ты все же встретишься с Элеонорой? - донесся голос Косановича, подтверждая эти мысли. - Поддержка американского президента нам жизненно необходима.
"Равно как и Черчилля, и Сталина, - неприязненно подумал Тесла, - слава богу, ты не можешь организовать встречу ни с ними, ни с их женами".